Книга: Телега жизни
Назад: Семен Надсон. 1862–1887
Дальше: Весеннее равноденствие

Илья Эренбург

1891–1967

Из цикла «Старость»

 

Молодому кажется, что в старости

Расступаются густые заросли,

Всё измерено, давно погашено,

Не пойти ни вброд, ни врукопашную,

Любит поворчать, и тем не менее

Он дошел до точки примирения.

 

 

Всё не так. В моем проклятом возрасте

Карты розданы, но нет уж козыря,

Страсть грызет и требует по-прежнему,

Подгоняет сердце, будто не жил я,

И хотя уже готовы вынести,

Хватит на двоих непримиримости,

Бьешься, и не только с истуканами,

Сам с собой.

Еще удар – под занавес.

 

Марина Цветаева

1892–1941

«Когда-то сверстнику…»

 

Когда-то сверстнику (о медь

Волос моих! Живая жила!)

Я поклялася не стареть,

Увы: не поседеть – забыла.

 

 

Не веря родины снегам —

. . . . . . . . . . . .

Тот попросту махнул к богам:

Где не стареют, не седеют…

 

 

. . . . . . . . .. . . .

. . . . . . . . . . старо

Я воспевала – серебро,

Оно меня – посеребрило.

 

Декабрь 1940

«Золото моих волос…»

 

Золото моих волос

Тихо переходит в седость.

– Не жалейте! Всe сбылось,

Всe в груди слилось и спелось.

 

 

Спелось – как вся даль слилась

В стонущей трубе окраины.

Господи! Душа сбылась:

Умысел твой самый тайный.

 

 

—–

 

 

Несгорающую соль

Дум моих – ужели пепел

Фениксов отдам за смоль

Временных великолепий?

 

 

Да и ты посеребрел,

Спутник мой! К громам и дымам,

К молодым сединам дел —

Дум моих причти седины.

 

 

Горделивый златоцвет,

Роскошью своей не чванствуй:

Молодым сединам бед

Лавр пристал – и дуб гражданский.

Между 17 и 23 сентября 1922

 

Георгий Иванов

1894–1958

«Чем больше дней за старыми плечами…»

 

Чем больше дней за старыми плечами,

Тем настоящее отходит дальше,

За жизнью ослабевшими очами

Не уследить старухе-генеральше.

 

 

Да и зачем? Не более ли пышно

Прошедшее? – Там двор Екатерины,

Сменяются мгновенно и неспешно

Его великолепные картины.

 

 

Усталый ум привык к заветным цифрам,

Былых годов воспоминанья нижет,

И, фрейлинским украшенная шифром,

Спокойно грудь, покашливая, дышит.

 

 

Так старость нетревожимая длится —

Зимою в спальне – летом на террасе…

…По вечерам – сама Императрица,

В регалиях и в шепчущем атласе,

 

 

Является старухе-генеральше,

Беседует и милостиво шутит…

А дни летят, минувшее – все дальше,

И скоро ангел спящую разбудит.

 

«Бредет старик на рыбный рынок…»

 

Бредет старик на рыбный рынок

Купить полфунта судака.

Блестят мимозы от дождинок,

Блестит зеркальная река.

 

 

Провинциальные жилища.

Туземный говор. Лай собак.

Все на земле – питье и пища,

Кровать и крыша. И табак.

 

 

Даль. Облака. Вот это – ангел,

Другое – словно водолаз,

А третье – совершенный Врангель,

Моноклем округливший глаз.

 

 

Но Врангель, это в Петрограде,

Стихи, шампанское, снега…

О, пожалейте, Бога ради:

Склероз в крови, болит нога.

 

 

Никто его не пожалеет,

И не за что его жалеть.

Старик скрипучий околеет,

Как всем придется околеть.

 

 

Но все-таки… А остальное,

Что мне дано еще, пока —

Сады цветущею весною,

Мистраль, полфунта судака?

 

«Теплый ветер веет с юга…»

 

Теплый ветер веет с юга,

Умирает человек.

Это вьюга, это вьюга,

Это вьюга крутит снег.

 

 

«Пожалей меня, подруга,

Так ужасно умирать!»

Только ветер веет с юга,

Да и слов не разобрать.

 

 

– Тот блажен, кто умирает,

Тот блажен, кто обречен,

В миг, когда он все теряет,

Все приобретает он.

 

 

«Пожалей меня, подруга!»

И уже ни капли сил.

Теплый ветер веет с юга,

С белых камней и могил.

Заметает быстро вьюга

Все, что в мире ты любил.

 

Павел Антокольский

(1896–1978)

Дон Кихот

 

Встал однорукий Сервантес Сааведра,

В печку потухшую дует,

Свечку свою заслоняет от ветра

И завещанье диктует.

Кончилась молодость. Кончилась старость.

Да умирать еще рано!

Только одно напоследок осталось

Мужество у ветерана.

Будет герой бушевать, балаганить,

Странствовать, драться за правду.

Не разберутся три века в гиганте,

Кто он – герой или автор.

Вот он – последний в своем поколенье,

Смелый, осмеянный, милый.

Падайте ниц перед ним на колени,

Вы, вековые кумиры!

Нравится вам эта честная проза?

Без отговорок ответьте!

Дюжая скотница, девка в Тобозо,

Лучше всех женщин на свете.

Валятся жалкие мельницы, канув

Крыльями в низкое небо.

Только и гибнет что рать великанов,

Только и было что небыль.

Только и есть что бездомная старость,

Да умирать неохота!

Только одно напоследок осталось

Мужество у Дон-Кихота.

Только и есть! Заблуждайся, надейся,

Не дорога твоя шкура,

Цвет человечества, жертва злодейства,

Старая карикатура!

Сколько бы ни было драк и пощечин,

Сколько ты ни искалечен,

Рыцарь Печального Образа прочен,

Путь впереди бесконечен.

 

Заключение

 

Не жалей, не грусти, моя старость,

Что не слышит тебя моя юность.

Ничего у тебя не осталось,

И ничто для тебя не вернулось.

Не грусти, не жалей, не печалься,

На особый исход не надейся.

Но смотри – под конец не отчайся,

Если мало в трагедии действий.

Ровно пять. Только пять!

У Шекспира

Ради вечности и ради женщин

Человека пронзает рапира,

Но погибший – победой увенчан.

Только эта победа осталась.

Только эта надежда вернулась.

В дальний путь снаряжается старость.

Вслед за ней продолжается юность.

 

Назад: Семен Надсон. 1862–1887
Дальше: Весеннее равноденствие