Книга: Телега жизни
Назад: Яков Полонский. 1819–1898
Дальше: Семен Надсон. 1862–1887

Алексей Жемчужников

1821–1908

Старость

 

Сколько мне жить?. Впереди – неизвестность.

Жизненный пламень еще не потух;

Бодрую силу теряет телесность,

Но, пробудясь, окрыляется дух.

 

 

Грустны и сладки предсмертные годы!

Это привычное мне бытие,

Эти картины родимой природы —

Все это словно уже не мое.

 

 

Плоти не чувствую прежней обузы;

Жду перехода в обитель теней;

С милой землей расторгаются узы,

Дух возлетает все выше над ней.

 

 

Чужд неспокойному страсти недугу,

Ведая тихую радость одну, —

Словно хожу по цветистому лугу,

Но ни цветов, ни травы уж не мну!..

 

Семьдесят пять лет

1
 

Два «древних» периода;

Один уж мной воспет;

Тот – семьдесят два года;

Вот – семьдесят пять лет.

 

2
 

Три года пережиты;

И все пока – поэт,

Хоть с прозвищем «маститый»

Я в семьдесят пять лет.

 

3
 

Под тяжестью их груза

Один-другой куплет

Сложи, старушка муза,

Про семьдесят пять лет.

 

4
 

Устал я жить в надежде

На умственный рассвет;

Хоть меньше тьмы, чем прежде —

За семьдесят пять лет.

 

5
 

Все ждал; то опасался,

То верой был согрет…

Чего ж, гляжу, дождался

Я в семьдесят пять лет?

 

6
 

В пародиях Пруткова

Весь смысл иных газет;

Но в этом мне смешного

Нет в семьдесят пять лет.

 

7
 

«Законность – враг порядка…»

Я старый правовед,

И это – только гадко

Мне в семьдесят пять лет.

 

8
 

Для разной светской встречи

Мой заперт кабинет,

Скупиться я на речи

Стал в семьдесят пять лет.

 

9
 

А пышные чертоги,

Где соль земли и цвет, —

От них давай бог ноги

Мне в семьдесят пять лет.

 

10
 

Вдруг спросят там наивно:

За розгу ль я иль нет…

Мне с новыми противно;

Мне – семьдесят пять лет.

 

11
 

Иль скажут: «Ты – отсталый;

Лелея старый бред,

Все носишь идеалы

Ты в семьдесят пять лет».

 

12
 

Прибавят бюрократы:

«Готов давать совет,

Сам годен же куда ты —

И в семьдесят пять лет?!

 

13
 

К тому ж тебе, по справке,

Судить совсем не след:

Чуть не был ты в отставке

Все семьдесят пять лет».

 

14
 

Вам был бы враг я кровный,

Хотя б в мундир одет;

Имел я чин сановный —

И семьдесят пять лет.

 

15
 

Таков я спозаранку;

И мне охоты нет

Явиться наизнанку

Вдруг в семьдесят пять лет.

 

16
 

Я так бы им ответил;

Но крепок мой ответ,

Покуда разум светел…

Ох, семьдесят пять лет!

 

17
 

Ведь этот срок – не шутка!

Хоть мил еще мне свет,

Шагнуть мне как-то жутко

За семьдесят пять лет.

 

18
 

Лишусь, пожалуй, мозгу:

Узрю в ученье вред

И стану славить розгу

Сам в семьдесят пять лет.

 

19
 

Мольбу сложить бы в гимне:

– Господь! Храни от бед

И честным помоги мне

Быть в семьдесят пять лет!

 

20
 

Я силы в распре с веком

Прошу не для побед:

Остаться б человеком

Мне в семьдесят пять лет!..

 

Алексей Апухтин

1840–1893

К молодости

 

Светлый призрак, кроткий и любимый,

Что ты дразнишь, вдаль меня маня?

Чуждым звуком с высоты незримой

Голос твой доходит до меня.

 

 

Вкруг меня все сумраком одето…

Что же мне, поверженному в прах,

До того, что ты сияешь где-то

В недоступном блеске и лучах?

 

 

Те лучи согреть меня не могут —

Все ушло, чем жизнь была тепла,

Только видеть мне ясней помогут,

Что за ночь вокруг меня легла!

 

 

Если ж в сердце встрепенется сила

И оно, как прежде, задрожит,

Широко раскрытая могила

На меня насмешливо глядит.

 

1860-е

Старость

 

Бредет в глухом лесу усталый пешеход

И слышит: кто-то там, далеко, за кустами,

Неровными и робкими шагами

За ним, как вор подкравшийся, ползет.

Заныло сердце в нем, и он остановился.

«Не враг ли тайный гонится за мной?

Нет, мне почудилось: то, верно, лист сухой,

Цепляяся за ветви, повалился

Иль заяц пробежал…» Кругом не видно зги,

Он продолжает путь знакомою тропою.

Но вот все явственней он слышит за собою

Все те же робкие, неровные шаги.

И только рассвело, он видит: близко, рядом

Идет старуха нищая с клюкой,

Окинула его пытливым взглядом

И говорит: «Скиталец бедный мой!

Ужель своей походкою усталой

Ты от меня надеялся уйти?

На тяжком жизненном пути

Исколесил ты верст немало.

Ведь скоро, гордость затая,

Искать начнешь ты спутника иль крова…

Я старость, я пришла без зова,

Подруга новая твоя!

На прежних ты роптал, ты проклинал измену…

О, я не изменю, щедра я и добра:

Я на глаза очки тебе надену,

В усы и бороду подсыплю серебра;

Смешной румянец щек твоих я смою,

Чело почтенными морщинами покрою,

Все изменю в тебе: улыбку, поступь, взгляд…

Чтоб не скучал ты в праздности со мною,

К тебе болезней целый ряд

Привью заботливой рукою.

Тебя в ненастные, сомнительные дни

Я шарфом обвяжу, подам тебе калоши…

А зубы, волосы… На что тебе они?

Тебя избавлю я от этой лишней ноши.

Но есть могучий дар, он только мне знаком:

Я опыт дам тебе, в нем истина и знанье!

Всю жизнь ты их искал и сердцем и умом

И воздвигал на них причудливое зданье.

В нем, правда, было много красоты,

Но зданье это так непрочно!

Я объясню тебе, как ошибался ты;

Я докажу умно и точно,

Любовью – крови глупое волненье,

Наукою – бессвязных мыслей сброд,

Свободою – залог порабощенья,

А славой – болтунов изменчивое мненье

И клеветы предательский почет…»

«Старуха, замолчи, остановись, довольно!

(Несчастный молит пешеход.)

Недаром сердце сжалося так больно,

Когда я издали почуял твой приход!

На что мне опыт твой? Я от твоей науки

Отрекся б с ужасом и в прежние года.

Покончи разом все: бери лопату в руки,

Могилу вырой мне, столкни меня туда…

Не хочешь? – Так уйди! Душа еще богата

Воспоминанием… надеждами полна,

И, если дань тебе нужна,

Пожалуй, уноси с собою без возврата

Здоровье, крепость сил, румянец прежних дней,

Но веру в жизнь оставь, оставь мне увлеченье,

Дай мне пожить хотя еще мгновенье

В святых обманах юности моей!»

Увы, не отогнать докучную старуху!

Без устали она все движется вперед,

То шепчет и язвит, к его склонившись уху,

То за руку его хватает и ведет.

И привыкает он к старухе понемногу:

Не сердит уж его пустая болтовня,

И, если про давно пройденную дорогу

Она заговорит, глумяся и дразня,

Он чувствует в душе одну тупую скуку,

Безропотно бредет за спутницей своей

И, вяло слушая поток ее речей,

Сам опирается на немощную руку.

 

Июль 1886

Назад: Яков Полонский. 1819–1898
Дальше: Семен Надсон. 1862–1887