Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Приобретают остроту,
Как набирают высоту,
Дичают, матереют,
И где-то возле сорока
Вдруг прорывается строка,
И мысль становится легка.
А слово не стареет.
И поздней славы шепоток
Немного льстив, слегка жесток,
И, словно птичий коготок,
Царапает, не раня.
Осенней солнечной строкой
Приходит зрелость и покой,
Рассудка не туманя.
И платят позднею ценой:
«Ах, у него и чуб ржаной!
Ах, он и сам совсем иной,
Чем мы предполагали!»
Спасибо тем, кто нам мешал!
И счастье тем, кто сам решал, —
Кому не помогали!
Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.
Я любил, размышлял, воевал.
Кое-где побывал, кое-что повидал,
Иногда и счастливым бывал.
Гнев меня обошел, миновала стрела,
А от пули – два малых следа.
И беда отлетала, как капля с крыла,
Как вода, расступалась беда.
Взял один перевал, одолею второй,
Хоть тяжел мой заплечный мешок.
Что же там, за горой? Что же там – под горой?
От высот побелел мой висок.
Сорок лет. Где-то будет последний привал?
Где прервется моя колея?
Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.
И не допита чаша сия.
Луч солнца вдруг мелькнёт, как спица,
Над снежной пряжею зимы…
И почему-то вновь приснится,
Что лучше мы, моложе мы,
Как в дни войны, когда, бывало,
Я выбегал из блиндажа
И вьюга плечи обнимала,
Так простодушна, так свежа;
И даже выстрел был прозрачен
И в чаще с отзвуками гас.
И смертный час не обозначен,
И гибель дальше, чем сейчас…
1957
Люди, люди мои! Между вами
Пообтерся за сорок с лихвой
Телом всем, и душой, и словами, —
Так что стал не чужой вам, а свой.
Срок положенный отвоевавши,
Пел в неведенье на площадях,
На нелепые выходки ваши
Не прогневался в очередях.
Как вы топали по коридорам,
Как подслушивали под дверьми,
Представители мира, в котором
Людям быть не мешало б людьми.
Помню всех – и великих и сирых, —
Всеми вами доволен вполне.
Запах жареной рыбы в квартирах
Отвращенья не вызвал во мне.
Все моря перешел.
И по суше
Набродился.
Дорогами сыт!
И теперь, вызывая удушье,
Комом в горле пространство стоит.
У человека
В середине века
Болит висок и дергается веко.
Но он промежду тем прожекты строит,
Все замечает, обличает, кроет,
Рвет на ходу подметки, землю роет.
И только иногда в ночную тьму,
Все двери заперев, по-волчьи воет.
Но этот вой не слышен никому.
В огромном доме, в городском июле,
Варю картошку в маленькой кастрюле.
Кипит водопроводная вода, —
Июльская картошка молода, —
Один как перст,
Но для меня отверст
Мир
Накануне
Страшного
Суда.
На всех пространствах севера и юга
Превысил нормы лютый зной июля.
Такого не бывало никогда, —
Ах, Боже мой, какие холода…
Варю картошку в мире коммунальном,
Равно оригинальном и банальном.
Мудрей не стал, – но дожил до седин.
Не слишком стар, – давным-давно один.
Не слишком стар, давным-давно не молод,
Цепами века недоперемолот.
Пятидесяти от роду годов,
Я жить готов и умереть готов.
Быстро молодость проходит, дни счастливые
крадет.
Что назначено судьбою – обязательно случится:
то ли самое прекрасное в окошко постучится,
то ли самое напрасное в объятья упадет.
Так не делайте ж запасов из любви и доброты
и про черный день грядущий не копите
милосердье:
пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье,
лягут ранние морщины от напрасной суеты.
Жаль, что молодость мелькнула, жаль, что ста-
рость коротка.
Все теперь как на ладони: лоб в поту, душа
в ушибах…
Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок —
только ровная дорога до последнего звонка.
С облегчением вспомнил сквозь сон:
Мелкой рябью наполнены лужи.
Лист кленовый, что с ветки снесен,
На стекле прилепился снаружи.
Дождь шуршит то яснее, то глуше.
Воскресенье – спешить не резон.
Наилучшие в жизни года:
И родители наши здоровы,
И к свершениям дети готовы,
И мы сами еще хоть куда.
Но – что делать! – близки холода
И грядущие вьюги суровы.
1977
Мне сохранить смогла судьба
Из молодости ранней
Пороховые погреба
Моих воспоминаний.
Живу в спокойном забытьи,
Но огонек запала
Лишь только стоит поднести,
И все тогда пропало…
1957
Войти с помощью соц. сетей: