Мэдди

2001

Отец Чарли. Любовь всей моей жизни. Иэн.

Впрочем, лучше я начну с самого начала.

Я была доброхотом. Как и многие мои друзья. Я жила в той части мира, которую большинство туристических справочников не считают нужным даже упоминать. А если они это и делают, то используют слова вроде «разоренная войной», «нищая» и «беззаконная». И любое из этих определений звучало для меня привлекательно. Меня будоражила возможность пожить в месте, которое иногда называли «самым темным и всеми забытым уголком Европы». Итак, я была в самом разгаре периода своего доброхотства, когда учила неимущих студентов английскому в одной из тех изолированных стран бывшего советского блока, которые все вместе принято называть Балканами.

Я жила в Болгарии, а моя лучшая подруга, Джоанна, – в соседней Македонии, малоизвестной, но очень взрывоопасной стране.

Иэна я впервые встретила на мероприятии по сбору средств. Звучит скучно, не правда ли? Однако сам Иэн был далеко не скучным.

Мы были в Охриде, популярном у туристов курорте в нескольких часах езды на юг от столицы Македонии Скопье, расположенном неподалеку от границы с Грецией. Здесь, на холме, у переливающегося в лучах солнца Охридского озера, сгрудились запущенные, но по-своему живописные каменные виллы. На самой вершине холма располагалась смотревшая на юг, в сторону Греции, идеально сохранившаяся куполообразная церковь Святого Иоанна XIII века, настолько красивая и спокойная, что даже не верилось, что поселок внизу раздирали распри. Если бы не практически осязаемое напряжение, царившее среди людей, бесцельно слонявшихся по извилистым улочкам и маленьким площадям Охрида, городок был бы просто очаровательным. Однако это был курорт, наполненный представителями двух враждовавших религий, и мне казалось, что люди смотрят на любого встречного со смесью кровожадности и подозрительности. Страна была на грани гражданской войны.

Сбор средств для Красного Креста был организован в формате «ужин + шоу» и проводился в обветшалой таверне на сваях, опасно нависавшей над илистыми водами озера. Джоанна работала с женщинами и детьми в лагерях беженцев по всей Македонии. На это благотворительное мероприятие ее позвала ее вашингтонская начальница, Элейн, предоставив ей два приглашения. Джоанна умоляла меня поехать вместе с ней за компанию.

У Джо была привычка заплетать свои волосы в косу, когда ей было скучно или когда она нервничала. Именно этим и были заняты ее пальцы теперь, и она сидела склонившись над своей водкой с тоником, разглядывая своими ореховыми глазами робкого вида интеллектуалов, сновавших между большими столами, пытаясь решить, где им следует сесть.

– Подумать только, – сказала она, – мы могли бы сейчас точно так же скучать где-нибудь еще.

– Бесплатная выпивка, – индифферентно ответила я.

– Может, просто уйдем? – спросила она, внезапно выпрямившись.

Ее глаза загорелись энтузиазмом.

– Если у тебя не будет неприятностей, – ответила я, открыто подстрекая ее к побегу.

Она поникла.

– Возможно, что-то и получится. Если ты поможешь мне поцеловать несколько задниц поважнее, думаю, мы сможем уйти в течение часа.

В тот самый момент в зал вошли трое мужчин. Один из них был очень высоким и, во всяком случае на расстоянии, казался ошеломляюще красивым. Я наклонилась к Джоанне и прошептала:

– Он в списке? Я бы вызвалась тебе с ним помочь.

Рассмеявшись, Джоанна тоже наклонилась:

– О, нет. Я его однозначно вижу впервые в жизни.

– Подожди-ка, – сказала я, рассмотрев спутников мужчины. – Это, случайно, не твой приятель, Деревенщина Бак? Из американского посольства?

– Вот черт, да, это он, – сказала Джоанна и, встав, помахала троице, приглашая их к нашему столу.

Деревенщиной Баком мы за глаза называли мистера Бака Снайдера, усатого военного атташе американского посольства, с бакенбардами и зубами как у зайца, которому Джоанна иногда звонила, чтобы обсудить безопасность в лагерях для беженцев. Прозвище Деревенщина Бак он получил после того, как, напившись во время ужина, начал хвастаться со своим южным произношением, что «этим балканским женщинам, чувак, им все просто пофиг. Ты можешь говорить что угодно. Чувак, ты можешь делать что угодно. Но, если ты едешь с большим синим, ты обязательно вставишь свой член». «Большим синим» Деревенщина Бак называл свой американский паспорт.

Делая вид, что не следим за каждым их шагом, мы с Джоанной тем не менее ждали, подсядут ли они к нам. Коснувшись меня рукой, Джо произнесла:

– Спасибо, что приехала. Я так рада, что я здесь не одна.

Но мне не слишком хотелось, трясясь в ужасном автобусе, ехать сюда по такому поводу. Конфликт между христианским большинством и растущим мусульманским меньшинством Македонии недавно вылился во вспышку насилия, и, как и везде в регионе, горные деревушки подобно промышленному выбросу накрыла мгла ненависти и ярости. В Македонии больше никто не чувствовал себя в безопасности.

Впрочем, Джоанна не выкручивала мне руки по поводу приезда. Мне нравилось приезжать к ней в гости, и я считала везением для себя, что после аспирантуры мы обе отправились в Восточную Европу. Однако поездка на автобусе, занимавшая от пяти до восьми часов, в зависимости от очередей на границе двух стран, была для меня действительно очень некомфортной. К тому же я устала от работы.

Я в тот момент как раз заканчивала четырнадцатимесячную программу Фулбрайта в Болгарии, в рамках которой преподавала английский в Софийском университете и работала над документальной книгой. Помимо этого, я еще и много путешествовала. В целом мою жизнь можно было бы назвать счастливой.

С Джоанной Ясински я познакомилась, когда мы обе, будучи ученицами старших классов, приехали летом в Испанию по обмену. Нашими общими увлечениями были лингвистика, испанские мальчики на дискотеках, русские и немецкие философы, а также группа «The Cure». В тот момент мы обе хотели быстро повзрослеть, чтобы стать переводчицами, и часто говорили друг с другом на мешанине тех языков, которые учили, приводя в бешенство окружающих, из-за чего они не хотели с нами общаться. Поэтому у меня долгое время не было друзей, кроме Джоанны, а у нее – кроме меня.

Джоанна закончила факультет международных отношений и стала работать в гуманитарной сфере, а я подалась в журналистику. В итоге нас обеих привлекла перспектива работы и учебы в странах бывшего советского блока, где мы могли применить свои знания славянских языков на практике. За прошедший год мы ездили друг к другу в гости более дюжины раз, так что совершенно не чувствовали себя одинокими.

Обменявшись приветствиями с несколькими гостями, Деревенщина Бак и его двое спутников двинулись через зал ресторана. Пока они шли от погруженного в полутьму входа к нашему столику, я сумела разглядеть их получше. Деревенщина Бак никогда не отличался красотой в принципе, однако рядом со своими высокими, стройными и широкоплечими приятелями он выглядел просто каким-то мышонком. Один из них был ангельской внешности кудрявым блондином с по-мультяшному большими голубыми глазами. Второй был тот, на кого мы с Джоанной сразу обратили внимание. Его внешность казалась идеальной. Ямочка на подбородке, мощные плечи. Он шел через зал, устремив взгляд на озеро, и был настолько погружен в свои мысли, словно находился здесь один и не боялся ничего на свете.

Его каштановые волосы были коротко постриженными по бокам и слегка взъерошенными на макушке. Он был одет в темные обтягивающие джинсы. А его торс… Это было нечто. От его вида у меня перехватило дыхание. Даже под этой ужасной абрикосовой рубашкой его грудь рельефно выделялась. В его одежде было что-то мальчишеское, и его наряд больше приличествовал ребенку, одетому для школьного мюзикла. Со своими классическими чертами лица он гораздо естественнее смотрелся бы за столиком летнего французского кафе с чашкой эспрессо. Помню, что я тогда подумала, если бы он показался в своей абрикосовой рубашке в любой забегаловке моего родного городка Медоуларк в штате Канзас, его бы просто избили только за то, что он посмел войти.

Деревенщина Бак стал представлять нас друг другу так громко, что я заключила, что он уже успел набраться.

– Иэн и Питер, познакомьтесь с Джоанной и…

Он защелкал пальцами, указывая в моем направлении.

– Мадлен, – сказала я, указывая для ясности пальцем сама на себя.

– Точно. Теперь я тебя вспомнил. Иэн с Питером работают на британского посла. Они – из числа его новых телохранителей. Только что прибыли.

На другом конце зала старый аккордеонист в поношенном костюме начал наяривать на своем инструменте.

– Полагаю, ваше начальство тоже заставило вас ехать на этот фестиваль ботаников в свой выходной? – громко спросила Джоанна.

Деревенщина Бак раздраженно закивал, однако кудрявый светловолосый Питер наклонился и совершенно искренне произнес:

– Мне сказали, что после еды здесь будут народные танцы!

Джоанна расхохоталась в голос, и ее хорошенькое личико порозовело от удовольствия.

– А-а, тебя, похоже, не предупредили, сколько народных танцевальных шоу тебе здесь предстоит увидеть. Хорошая новость в том, что не все местные певцы поют голосом резаного барана.

Питер выглядел озадаченным. Он был прекрасен. Крупный, но миловидный. Мощный, но приятный. И не слишком умный.

Коснувшись его руки, Джоанна сказала:

– Садись ко мне. Ты теперь официально мой новый фаворит.

Я поглядывала на Иэна, который сел напротив меня. Казалось, он был полностью поглощен чтением меню, не проявляя никакого интереса ни ко мне, ни к Джоанне. Иэн читал с таким видом, словно только что выпил яд, а там была написана формула антидота. Ни одно меню македонской рыбной таверны просто не могло быть настолько интересным.

Я решила, что тоже буду вести себя так, словно он совершенно меня не впечатлил. Через пару минут Иэн усмехнулся своим мыслям. Откинувшись на спинку стула, он закурил сигарету и положил пластиковый планшет с меню на исцарапанный стол. (Следует отметить, что на Балканах разрешается курить в ресторанах и даже в больницах.) Затем, задумчиво подняв бровь, Иэн произнес со своим очаровательным английским акцентом:

– Суку бы мне.

Джо просто не могла на это не отреагировать:

– У нас в Америке принято говорить «шлюху», а не «суку». А еще у нас, к твоему сведению, обычно не принято бравировать собственной распущенностью перед окружающими.

– Принято к сведению! Благодарю. Но, – добавил Иэн, указывая на свое меню, – боюсь, я вынужден настаивать. Мне нужна сука, причем немедля.

Сказав это, он продолжил совершенно серьезным тоном:

– В противном случае я с горя сяду играть в покер и просто сожру за ним какого-нибудь чудака.

Наклонившись вперед, он уставился на меня своими карими глазами:

– А ты бы кого выбрала? Суку или чудака?

Он придвинул меню ко мне. Заглянув в него, я сразу поняла, что у человека, который перевел слова «щука» и «судак» на английский как «сука» и «чудак», были серьезнейшие проблемы с орфографией.

– О, я однозначно сожрала бы чудака за партеечкой.

Иэн с любопытством взглянул на меня, и я тут же почувствовала себя той, кем он меня, вероятно, считал. На мне была старомодная бежевая водолазка, и я так и не распустила волосы после своей дневной лекции.

В довершение всего, читая меню, я надела очки. Наверное, я производила впечатление классической библиотечной мыши.

– Правда? – спросил Иэн. – Никогда бы не заподозрил в тебе картежницу. Ты кажешься такой милой девушкой.

Мои щеки запылали. Иэн улыбнулся мне с притворной застенчивостью, но по его глазам было видно, что он меня поддразнивает.

– Симпатичная рубашечка, – раздраженно ответила я.

Он меня совсем не знал.

– Благодарю, – сказал Иэн, бросив взгляд на свою одежду.

Затем он развернулся вместе со стулом в сторону Джоанны, которая, несмотря на то что ее явно раздражала необходимость слушать россказни Деревенщины Бака, заметила это движение и одарила Иэна улыбкой.

Беззубый восьмидесятилетний аккордеонист внезапно навис над нашим столом подобно гигантской летучей мыши. Я начала рыться в своем кошельке в поисках чаевых.

В конце концов Иэн и Питер покинули заведение вместе с Деревенщиной Баком, объявившим, что он хочет пойти в «местечко покруче». Мы же с Джоанной остались в таверне и еще несколько часов танцевали вместе с кудлатым старым аккордеонистом и его не менее растрепанными внуками, которые были частью выступавшего следом ансамбля.

Такими мы были в то время.