ГЛАВА ВТОРАЯ
Выгодное предложение
Добравшись до дома, я накупил продуктов, взял блок «Честера» и решил предаться чревоугодию. Полученных денег при моем уровне трат должно было хватить месяца на три. Это оказалось сильнейшим средством борьбы со стрессом — более сильным и эффективным, чем прием алкоголя. Так что выпивать я не стал. Как-то не ощутил надобности, хотя и было что отметить.
Я немного попялился в телевизор, посмотрел «Самолет президента» с Гаррисоном Фордом и понял, что ждать вечера глупо, — лучше лечь спать. В этом был резон — выспаться и не проспать на работу. Страховки ради я отыскал давно заброшенный механический будильник, оставшийся от родителей вместе с квартирой, завел и поставил возле дивана. Он тикал сухо и громко, даже в некоторой степени угрожающе. Как часовой механизм взрывного устройства. Но, как ни странно, это помогло мне уснуть, несмотря на дневной свет, пробивающийся через шторы.
…Дождь падал лавиной из низких туч, цеплявшихся за верхушки деревьев. Подбитый БТР опаленной глыбой увяз в грязи, но уже не горел — ливень погасил уставшее пламя. Дымом, однако, все равно воняло, но больше от леса, в вышине он еще полыхал после обстрела, несмотря на жуткую сырость.
— Попали мы, — сплюнул Андрей. — От колонны отстали, БТР сгорел…
— Сигареты опять промокли, — добавил я, вытряхивая из кармана табачное месиво.
— Что значит «опять»? — корректировщик подозрительно на меня покосился, так что я решил промолчать.
— Ребят жалко, — на полном серьезе заявил Цуцык, закончив осмотр останков бронетранспортера.
«Неужели они не понимают, что это сон? — подумал я. — Быть ведь такого не может! Надо будет с Андреем поговорить наедине при возможности».
— А вы жаловались, что пришлось на броне мокнуть, — пробурчал Андрей.
Ирина-Искорка молча сидела на корточках, положив легкую снайперку на колени. Дождь промочил ее волосы, струйки воды ползли по щекам, оставляя следы на забрызганной грязью коже. Кажется, она плакала, но я не был уверен. Дождь перестал хлестать и принялся капать, стало немного светлее.
— Что будем делать? — спросил Цуцык у корректировщика.
— Хрен его знает. Тут вообще что-нибудь есть кроме этой дороги и леса? Пешком догонять колонну нет ни малейшего смысла, я тебя уверяю. Рации у нас тоже нет. Через лес вряд ли пройдем, там болотина.
Я обратил внимание, что с нами нет Зверева, хотя в прошлом сне он присутствовал, однако никто, кроме меня, его отсутствия не замечал, и я не стал выяснять подробности.
— Надо ждать, — негромко сказала Искорка и смахнула капли с лица. — Командир колонны поймет, что мы отстали, не сможет установить связь с БТРом и вышлет подмогу. Больше ничего мы не сможем сделать.
— Тогда надо искать укрытие. — Цуцык оглядел окрестности. — В БТР мне лезть что-то не хочется. Но если останемся под дождем, нас к приходу помощи просто размоет.
Неожиданно я услышал позади на дороге рев мощного дизеля. Услышал не только я, потому что все обернулись почти одновременно.
— На обочину! — выкрикнул Андрей.
Мы кубарем посыпались в грязь, приводя оружие в боеспособное состояние. Прицел мне цеплять было некогда, так что я просто загнал патрон в тяжелую снайперку. Она хоть и однозарядная, но с калибром 12.7 можно многих повергнуть в ужас единственным выстрелом. Даже не очень прицельным. У Искорки винтовка полегче, калибр поменьше, но были у такого оружия другие достоинства. По крайней мере снарядить ее не дольше, чем обычный «калаш». А прицельность… В пятак можно с трехсот метров попасть при должной сноровке. А у Искорки сноровка была, в этом мы не раз убеждались.
Звук приближался с той стороны, откуда помощь подоспеть никак не могла, если эта чертова дорога, конечно, не замкнута в кольцо. Да и дизель не БТРовский.
— «Хаммер», — определил Андрей. — «H1» в армейском варианте.
— Американцы, — шепнул Цуцык. — Может, подберут, докинут до наших.
Такое было возможно. Люди на этой раскисшей дороге питали друг к другу почти братские чувства вне зависимости от национальности. Воевать-то приходилось против общего врага — странного и непонятного. В прошлых снах нам, например, приходилось взаимодействовать с французской авиацией и американской бронетехникой.
Однако могло быть и другое. Например, однажды мы попали в засаду на этой дороге. Первый БТР подорвался на мощной термической мине, за секунду превратившись в лужу расплавленной брони, а по остальным начали молотить автоматические плазмоганы, не давая мотопехоте высунуться наружу. Нам пришлось залечь под днище и по возможности отстреливаться из автоматов. Но нас крепко прижали к земле. И тут подоспела подмога — мы увидели приближающийся с тыла танк «Т-80». Чьего подразделения это была машина, нас не волновало совершенно — лишь бы танк. С ним у нас появился неплохой шанс продвинуться дальше, поскольку без всякой мотопехоты танк мог разворотить огневую точку противника из главного калибра. Он приблизился, занял позицию, опустил пушку…
Только стрелять начал не по противнику, а по нас. И не снарядами. Точнее, снарядами, но не теми, к каким мы привыкли. В нем что-то завыло, и он с огромной скоростью начал выплевывать из жерла пушки заостренные металлические цилиндры. Они легко пробивали броню БТРов, влетали внутрь и грохотали там многочисленными рикошетами, превращая все живое в окровавленный мясной фарш. БТР, под которым мы укрывались, загорелся, и нам пришлось броситься врассыпную. Я видел, как раскаленный цилиндр в клочья разорвал Игоря, как напополам разнесло Цуцыка, но он, лишившись тела ниже пояса, все равно пытался ползти. А потом накрыло меня. Проснувшись, я занес в тетрадку новую статейку о том, что техника противника способна мимикрировать под нашу, подходить с тыла и выкидывать прочие подлые штучки.
Так что в этот раз, несмотря на гул в общем-то человеческого мотора, мы были готовы встретить врага. Через минуту из-за поворота показался «Хаммер» с тяжелым пулеметом на крыше. Искорка сразу взяла на прицел лобовое стекло, за которым должен был находиться водитель, а я примерился пальнуть из «Рыси» в радиаторную решетку, пуля 12.7 легко пробила бы не только радиатор, но и весь блок цилиндров, превратив мотор в груду металлолома. Цуцык сунул гранату в подствольник автомата. С дороги нас не могло быть видно без специального оборудования, но «Хаммер» тем не менее остановился. Из громкоговорителя на крыше донеслось по-русски с легким английским акцентом:
— Мы приехали сделать вам выгодное предложение. В вашем подразделении сейчас находится Александр Фролов, мы бы хотели с ним побеседовать.
— Ни фига себе, — тихонько присвистнул Андрей. — Это что-то новенькое. Пойдешь?
— Пойду. Любопытно очень, откуда меня знают америкосы и что им от меня надо. Прикрой.
Я протянул корректировщику винтовку, снял с предохранителя «стечкин» и выбрался из укрытия. Дождь усилился, к тому же сделался холоднее. У меня под камуфляжем забегали мурашки по коже, по руке с отставленным в сторону пистолетом ручьем стекала вода. Может, кстати, мурашки были не только от холода и сырости. Очень уж напряженная обстановка сложилась — иду в полный рост неизвестно куда, прикрытый с тыла лишь потенциальным огнем товарищей. Когда я приблизился к «Хаммеру», стало видно, что внутри сидят люди. Это меня сильно успокоило, надо признаться. Один американец, в каске и полном снаряжении, открыл правую дверцу и спрыгнул в грязь.
— Фролов? — спросил он.
— Так точно, — ответил я. — Александр Фролов.
— Вам следует проехать в наш штаб. Меня зовут лейтенант Хеберсон.
— Это что, арест? На каком основании?
— Нет, что вы! С вами хочет побеседовать один человек. Весьма важная персона. Он просил передать, что хочет сделать вам выгодное предложение.
— Забавно. А ребята? — Я коротко кивнул за спину, не упуская американца из вида.
— В ребятах нет ни малейшей необходимости. Их здесь нет, — спокойно ответил лейтенант.
Фраза прозвучала неожиданно, и ее смысл дошел до меня не сразу. А когда через секунду я понял, что именно он сказал, нервы мои в мгновение ока напряглись до предела.
Во-первых, я понял, что он не врет, что нереальность сна перескочила на какой-то иной уровень абсурда. Во-вторых, он достал из кармана не успевшую намокнуть сигару и прикурил ее от зажигалки. В залитом дождем лесу это было настоящим чудом, поскольку на моей памяти никому еще не удавалось сохранить здесь табак сухим. Точнее, он был мокрым сразу, как я начинал осознавать себя в таком сне. А тут — сигара и клуб дыма, запах которого показался мне восхитительным.
Я осторожно обернулся. Андрей, Искорка и Цуцык продолжали сидеть в укрытии, держа вездеход под прицелом.
— Что значит «их здесь нет»? — осторожно спросил я. — А там кто в кювете?
— А вы пойдите посмотрите, — улыбнулся американец, показав белоснежные зубы, которым табак, похоже, никак не вредил.
Я ощутил исходящий от него аромат одеколона, а порыв ветра донес от «Хаммера» запах солярки. У меня закружилась голова, так как я понял, что раньше во сне запахов не ощущал. Точнее, в снах были не запахи, а указания на них. Когда горел БТР, пахло горелым БТРом, когда стреляли, пахло порохом. Но посторонние запахи, без которых немыслима жизнь, отсутствовали начисто, словно этот мир был стерильным. Но самое главное, от моих соратников не пахло ни потом, ни грубой кожей ботинок. Я не обращал на это никакого внимания, попросту не думал об этом, а сейчас обратил, поскольку от американца пахло и кожей, и одеколоном, и табаком.
Я показал лейтенанту спину и быстрым шагом направился к друзьям. Честно говоря, колени у меня при этом дрожали. Каким-то излишне реальным стал вдруг этот лес, дождь приобрел настоящую, а не символическую мокроту, а грязь оказалась скользкой и липкой — она сильно мешала идти. Ничего этого я раньше не замечал.
Пройдя несколько шагов, я понял, что имел в виду американец, когда говорил, что ребят нет. Все они не двигались. Нет, они не были мертвы! Что я, мертвых не видел? Они просто не двигались, словно невидимый киномеханник остановил пленку в аппарате. Дрожали ветви деревьев, летели тучи, падала с неба вода, пузырились лужи под ногами, а Цуцык, Искорка и Андрей пребывали в тех позах, в которых я их оставил. И ни от кого из них действительно ничем не пахло. Я тронул Цуцыка за плечо, но он никак не отреагировал.
— Что вы с ними сделали? — крикнул я американцу.
— Ничего. Успокойтесь, пожалуйста. Просто это не люди, а элементы очень сложного тренажера. Неужели вы не чувствуете странность этого сна?
— Чувствую.
Тогда идите сюда. А эти… изображения мы сейчас выключим.
Он что-то крикнул по-английски, я услышал шипение рации в машине, и мои друзья вдруг начали терять плоть, истончаться, превращаться в призраков, а затем исчезли без всякого следа. Больше всего меня озадачило, что в грязи не осталось никаких следов.
— Так вы идете? — крикнул Хеберсон.
— Да!
Оскальзываясь, я выбрался из кювета и поспешил к урчащему «Хаммеру». У меня появилась надежда, что мне объяснят суть и значение происходящего. Это казалось очень важным.
— Прошу! — Лейтенант пропустил меня в кабину первым, затем сел вперед и захлопнул дверцу.
Кроме нас и водителя-сержанта, внутри никого больше не было. Уже устроившись на сиденье, я понял, что смотрюсь с пистолетом в руке по меньшей мере нелепо. Сунул его в кобуру. Жаль было оставлять винтовку, но это сработал скорее рефлекс, чем рассудок. Рассудком я понимал, что раз уж люди были элементами тренажера, то оружие и подавно. Теперь же, скорее всего, меня везли к начальнику этого тренажера. Забавно было бы на него посмотреть.
«Хаммер» развернулся на ухабах, взревел мотором и бодро разогнался, кидая колесами фонтаны грязи. Мне пришлось ухватиться за спинку переднего сиденья, чтобы не удариться подбородком. Упоминание тренажера объясняло многие странности моих снов. Например, ту, что на дороге я ни разу не попадал в одно место дважды. Наверное, у них там нечто вроде картриджей для детских компьютерных игр — поменял его, и меняется сюжет сна. Только почему картриджи такие однообразные? Все время дорога, все время дождь. Хоть бы ради приличия солнце рисовали время от времени. К тому же оставалось неясным, как хозяевам тренажера удалось вклиниться мне в голову с этими картриджами. Это же голова, а не телевизор! Забавно, какими логичными во сне кажутся самые неимоверные чудеса. Вот я еду как ни в чем не бывало, пытаюсь анализировать бред, генерируемый моим же собственным мозгом. И при этом прекрасно понимаю, что сплю. Утром проснусь, запишу все в тетрадку… Зачем, интересно?
Я вздрогнул, осознав, что мысль о мире бодрствования впервые возникла у меня во сне. В реальности я часто вспоминал эти сны, но вот чтобы во сне реальность — никогда раньше. Однако сегодняшний сон с самого начала пошел не так, как остальные, похожие на него. Это же надо было такое выдумать! Бред высшего порядка — я думаю, что веду во сне боевые действия, а на самом деле некто обманывает мои органы чувств при помощи сложного тренажера, чтобы создать иллюзию боевых действий. Иллюзия во сне — это от души. Хотелось бы круче, как говорят, да некуда.
К моему удивлению, лес вскоре начал редеть. Никогда я не видел в этих местах, чтобы деревья становились реже или гуще. Обычно местность вокруг вообще не менялась. Менялась техника, менялись люди, иногда появлялись укрепленные холмы и здания у дороги, но местность и погода — никогда. А тут на тебе. Как по заказу. А скорее всего и не «как», а именно по заказу. Это ведь сон, не стоило забывать об этом и относиться к происходящему слишком серьезно. Что бы здесь ни произошло, оно никак не может повлиять на мою обычную жизнь. Что бы тут ни случилось, даже смерть не является исключением, все останется в прошлом с наступлением утра. В моем личном прошлом, как ни странно оперировать такими понятиями в отношении собственной смерти. Каждый человек, наверное, умирал во сне хоть однажды. Некоторые не однажды. А я что-то зачастил, хотя это и не сказывается на здоровье.
Еще меня позабавило, что о хозяевах тренажера я думаю как о посторонних людях, хотя именно мой мозг создал их из небытия вместе с лесом и тучами. От мысли, что кто-то мог залезть ко мне в голову и сгенерировать этот мир, как картинку на экране, я отказался. Не то чтобы я не мог допустить такого, — если подумал, значит, уже допустил, — но подобное допущение сделало бы меня жертвой, а столь неловкую позицию занимать не хотелось.
Вскоре кончился дождь. Слабел, слабел, а потом прекратился совсем, причем меня это не очень удивило — я ждал чего-нибудь в этом роде. Тучи постепенно истончались, становилось светлее, и в конце концов в разрывах показалось солнце. Хорошо, что мы не видели этого раньше, рейдеры и плазмоганы, термические мины и «ежи» — все это странно, конечно, но жаркое синее солнце в светло-зеленом небе вообще ни в какие ворота. От удивления у меня челюсть отвисла, но я закрыл рот, чтобы не выглядеть растяпой в случае, если лейтенант обернется.
— Солнце что, только здесь светит? — позволил я себе закономерный вопрос.
— Да, — серьезно ответил американец. — Вокруг базы расположены антиоблачные генераторы. Иначе никакие строения не выдерживают этого проклятого ливня, даже бетонные.
Я и подумать не мог, что у меня во сне так многогранно работает фантазия. Антиоблачные генераторы… Надо же такое придумать! Посмотрев вперед, я получил ответ на вопрос, мучивший меня как в снах, так и после пробуждения, — замкнута ли дорога в кольцо. Нет, замкнута она не была. Она начиналась, а может, кончалась у высоченных ворот огромного бетонного здания. Здание было безликим, иначе трудно сказать. Узенькие окошки, кажущиеся с расстояния едва заметными черточками на светло-коричневой стене. И ворота. Тоже прямо в стене — без всякой ограды. Грязная раздолбанная дорога упиралась прямиком в темные, цвета застарелой ржавчины проклепанные створки. Здание имело форму правильного куба. Монолит, торчащий посреди красной глинистой равнины.
Колеса вездехода загрохотали по пересохшей почве. Грязь кончилась, солнце теперь шпарило так, что пришлось стянуть куртку и бросить ее на сиденье, оставшись в камуфляжной футболке. За нами тянулся в безветрии шлейф рыжей пыли.
— Это база. — Американец показал рукой на исполинский бетонный куб.
— Там кондиционеры хоть есть?
— Да, — ответил лейтенант. — Там комфортно. Внешний вид неказистый, но это техническая оболочка против непогоды и других внешних воздействий.
Он снял каску и бросил себе под ноги, растрепав пальцами примятые волосы. Одеколоном запахло сильнее.
По мере приближения бетонный саркофаг увеличивался в размере, нависал, а под конец затмил половину неба, упершись крышей в сияющую корону голубого солнца. Тень от него была ровной и резкой, как лезвие армейского ножа. Ворота при ближайшем рассмотрении оказались действительно ржавыми, склепанными из толстых стальных листов заклепками величиной с детскую голову. Я все не мог понять, что напоминает мне база, кроме чернобыльского саркофага, но вдруг понял — древнеегипетский храм. Сходство было не столько внешнее, сколько эмоциональное, от совокупности резкого освещения, простирающейся пустыни и колоссальных, подавляющих размеров постройки.
В самом уголке правой створки ворот оказалась крохотная стальная дверца, высотой не более десяти метров и шириной метров шесть. «Хаммер» остановился перед ней, лейтенант выбрался наружу и прикурил погасшую сигару. Водитель достал сигарету из пачки.
— Можно? — я решил стрельнуть у него.
— What? — не понял меня сержант.
У меня вылетело из головы, что он мог не знать Русского. Для сна это была столь нехарактерная ситуация, что у меня мурашки пробежали по коже, несмотря на жару. Мне пришлось жестами показать водителю, чего я хочу. Он улыбнулся и протянул пачку «Мальборо». Я взял. Мы вместе прикурили от его зажигалки.
Время от времени я и раньше общался с иностранцами, язык которых не знал. Преодоление языкового барьера, в зависимости от обстоятельств, происходило либо с помощью улыбок и миролюбивых жестов, либо при помощи оружия и неприличных жестов. Сейчас был первый вариант, поэтому мы соревновались, кто шире растянет рот.
Не докурил я сигарету и на треть, как стальная дверь дрогнула и с легким гулом начала открываться. За ней оказалась непроницаемая темнота. Водитель стряхнул пепел и сел за руль, щурясь от дыма. Я вопросительно глянул на лейтенанта.
— Там можно курить?
— Сколько угодно! — ответил тот, усаживаясь следом за мной.
«Хаммер» заурчал мотором и с зажженными фарами въехал внутрь. Высоту потолка определить было невозможно, но, к моему удивлению, в коридоре вездеход едва протискивался, так было узко. Непонятно, зачем городить ворота такого размера, если внутрь ведет нора. В конце концов я списал это несоответствие на особенности собственного воображения. Во сне и не такая бредятина привидится.
Впереди забрезжил электрический свет, и я невольно вытянул шею. Дым от сигареты попал мне в глаз, заставив хорошенько проморгаться. Наконец по пологому пандусу мы въехали в то, что можно назвать гаражом, — огромное помещение, заставленное всевозможной техникой, как нашей, в смысле человеческой, так и чужой. Некоторых штуковин я раньше не видел, наверное, моя сонная фантазия теперь чем попало забивала пространство. Больше всего поразил металлический паук размером с овчарку, с легким плазмоганом на спине. Человеку там уместиться было не легче, чем в рейдере. Чужое железо я впервые видел так близко.
Водитель приткнул «Хаммер» на свободное место, и мы выбрались из машины. Лейтенант что-то по-английски сказал сержанту, тот козырнул и вскоре скрылся среди техники. Я отбросил окурок.
— А нам в другую сторону. — Хеберсон улыбнулся и пригласил меня вслед за собой.
Пройдя через гараж, мы вскоре оказались перед решетчатыми дверями лифта. Они раздвинулись в стороны, мы шагнули внутрь, и лейтенант нажал одну единственную красную кнопку. Лифт дрогнул, поползли вниз бетонные перекрытия. Мы поднялись на шесть или пять уровней, когда американец сказал:
— А теперь я вынужден вас покинуть. Дальше сами.
Лифт остановился, двери поползли в стороны.
— Подождите! Я тут заблужусь!
— Не беспокойтесь. Вас встретят прямо у лифта.
Что-то меня напрягло в его словах и в том, как он их произнес, нехорошее предчувствие возникло. Как ни странно, меня не успокоило даже то, что это всего лишь сон. Хеберсон махнул на прощание и скрылся за углом, двери стали на место, и лифт снова тронулся. Звуки были гулкими, эхо звонким и до нереальности отчетливым.
Я заметил, что постепенно, уровень за уровнем, становится все темнее. Это не прибавило мне положительных эмоций. Подчиняясь бредовой логике сна, я достал пистолет и перевел его на автоматический огонь. В темноте лучше бить очередью, больше шансов задеть цель хоть одной пулей. Говорят, что были в истории стрелки на звук, но мне их видеть что-то не приходилось. Из дробовика я бы и сам на звук пальнул не задумываясь, чего там — куча картечи. А вот пулей более чем сомнительно.
Наступила полная темнота, механизмы лифта продолжали гудеть, пол подрагивал под ногами. Вдруг громкий щелчок и остановка. Я услышал, как открываются двери. Приглядевшись, заметил, что темнота не полная — далеко впереди мерцает крохотная звездочка света. Но не успел я в нее вглядеться, как мне в глаза ударил тугой луч голубоватого света. Пришлось зажмуриться изо всех сил.
— Выходи, дорогой, — раздался чуть насмешливый голос, усиленный громкоговорителями. — Два шага вперед, не бойся.
Даже с пониманием, что это все сон, мне нелегко было шагнуть вперед. Представлялась бездна с металлическими зазубренными кольями внизу. Навязчиво представлялась.
— Это сон! — громко произнес я, направляясь в сторону источника света.
— Да, сон, сон. Только не кричи так.
Голос показался мне знакомым. Свет между тем начал тускнеть, и вскоре я уже смог поднять веки. Теперь я увидел собеседника, точнее, его силуэт — черную фигуру в кресле на фоне круглого светового пятна. Все, кроме этого пятна, находилось во мраке — ни стен, ни потолков.
— Александр Фролов… — голос сделался еще более насмешливым. — Уверен, что ты не имеешь ни малейшего представления, зачем тебя сюда привезли.
— Даже смутно не догадываюсь, — признался я. — Но это точно сон или вы копаетесь у меня в голове какими-то волнами или лучами?
— Сон. Несколько необычный, как ты можешь заметить, но именно сон. Кстати, с пистолетом поосторожней.
— Если это сон, то я могу спокойно пальнуть себе в голову и проснуться.
— Не совсем так.
— Ой, не надо, — я сунул пистолет в кобуру. — Я здесь уже умирал.
— Не здесь, а на тренажере, — поправил собеседник. — Есть существенная разница.
— Заметил. Тут солнце светит. А там везде дождь.
— Это, конечно, не Солнце.
— Я в общем смысле. А… Погодите, если не Солнце, то что? Другая планета?
— Замечательно! Триумф дедуктивного метода.
«Этот гад надо мной издевается», — зло подумал я.
— Да, другая планета. Нормально? — сказал он.
— Пока да. Вообще-то я заинтригован. И действительно не понимаю, в чем смысл происходящего.
— Все просто. Я хочу нанять тебя на работу.
От неожиданности я замер с отвисшей челюстью. Если собеседник меня видел, это наверняка доставило ему удовольствие.
— Нет уж, спасибо! Я еще во сне не работал! — мне оставалось лишь превратить это в шутку, пряча за смехом растерянность. — Раньше я днем лодырничал, тогда бы и нанимали. А теперь мне днем придется спать, а ночью работать, я уже устроился в хорошее место. Кажется, на полную ставку.
— Ты не понял… — Собеседник щелкнул пальцами, и свет за его спиной начал меркнуть.
Вместе с тем тьма в помещении стала разжижаться, я разглядел черные стены, черное кресло и человека, затянутого в черную кожу. Это был Кирилл.
— О! Все. Я просыпаюсь! — теперь я рассмеялся оттого, что мне действительно стало весело, а не для прикрытия растерянности. — Это бред на почве сегодняшних сумбурных событий. Ты меня один раз уже нанял. Заплатил денег…
— То был аванс, — спокойно ответил Кирилл, поправляя очки на носу.
— Это уж фиг! Я его отработал. Мне, черт побери, губы помадой мазали. Все! Все свободны!
Я хотел проснуться, но не знал, как это сделать. Разве что действительно пальнуть себе в лоб. Но рука не слушалась, не тянулась к пистолету. Нет, меня не заблокировали, просто я допустил на мгновение, что Кирилл не врет. Ни в чем. Даже в том, что здесь все иначе, чем в тренажере. Понять, какой вред может нанести мне попадание пули во сне, я представить не мог, но решил не экспериментировать. И это был самый страшный момент из всех моих снов. Страшнее, чем когда в клочья разорвало Искорку.
— Не спеши, — мой наниматель расплылся в улыбке. — Будильник зазвонит, тогда и закончим разговор. А пока давай без взбрыков. Ты хороший боец, Саша, а у нас тут война. Насколько я знаю, ты сетовал на то, что пришлось уйти со службы. В охранную фирму хотел устроиться. Так?
— Было дело, — сдался я. — Но что тебе от моих заслуг, если мы во сне?
Я подчеркнул обращение на «ты», чего в реальности сегодня позволить себе не мог, хотя мы с Кириллом были ровесниками. Он вновь усмехнулся. Так усмехнулся, что я понял — отсутствие разницы в возрасте между нами не имеет значения. Мне все равно придется называть его на «вы», пока он сам не захочет иначе. С этим было трудно смириться — и вовсе не из-за того, что я ощущал несправедливость в его превосходстве. Как раз напротив. Просто меня в который уж раз ткнули носом в то, что боевой опыт в мирной жизни ничего не значит. И неважно, что это сон! Тот, реальный Кирилл имел надо мной такое же превосходство. Он не ел тушенку в окопе, не сидел под дождем в засаде со снайперкой, не делал ничего из того, чем я гордился, возвратившись к гражданской жизни. Но он оказался, что называется, круче меня. А все дело в том, что у него здесь тоже была война, и он, в отличие от меня, сумел в ней стать победителем. Я получил осколки в живот, а он «Мерседес» и студию для съемок. О чем тут говорить? На войне командира можно назначить, но остается им в поле тот, кто реально умеет побеждать и за кем идут люди. Я, может, и был неплохим офицером, но, пока я там скакал под пулями, Кирилл отвоевал право нанять меня на работу. Какими бы способами он этого ни достиг, я вынужден был признать их честными. Потому что уж где-где, а на войне победителей точно не судят. Но хорошенько все обдумав, я решил-таки называть Кирилла на «ты». По крайней мере во сне.
— Какая разница, во сне мы или нет? — Кирилл перестал усмехаться. — Я хочу нанять тебя на работу за вполне реальные деньги.
— Что значит «за реальные»? — Он все же сумел меня заинтриговать.
— Очень просто. Работать будешь здесь, а деньги получать там. Более чем реальные.
— Там? Не во сне?
— Конечно. Думаешь, ты такой прямо талантливый сценарист, что тебя без рекомендаций взяли на крупную студию, работающую на телевидение? Знаешь, дорогой, сколько людей на твоем месте уже побывало? Примерно столько же, сколько розыгрышей различных лотерей прошло с середины девяностых годов. Поначалу людей просто вышвыривали после съемок. Позже платили долларов тридцать и тоже вышвыривали. А ты сразу отгреб три сотни. За красивые глаза?
— За что же тогда?
— За то, что ты очень хороший снайпер. За то, что ты сейчас не у дел. А мне как раз нужен хороший снайпер, умеющий обращаться с тяжелой крупнокалиберной винтовкой.
— Здесь?
— Да.
— А если я откажусь? Что будет с моими деньгами?
— Не знаю. Сто пятьдесят долларов ты заработал на съемках, так что ими ты распорядишься по собственному усмотрению. А вторая половина, полученная в качестве премии, пойдет коту под хвост. Может быть, их украдут, может, потратишь на какую-нибудь глупость.
— Очень интересно. — Я не знал, как на все это реагировать, верить или нет, принимать всерьез или плюнуть.
— И с работой на студии тоже придется распрощаться, — со вкусом добавил Кирилл. — Ты ведь не сценарист, понимаешь? Ты снайпер. И нужен ты мне именно как снайпер. Сценаристов я из училища пачку найму за копейки. За обещание карьеры. И будут работать.
— А снайперов мало?
— Тех, кто не у дел, действительно мало. Я не могу нанимать тех, кто служит. А кого мог, всех уже нанял. Здесь есть свои трудности с подбором кадров. К тому же тяжелая снайперка, ты же сам знаешь, вещь особая.
— Я остался последним, кого ты можешь нанять?
— Нет, конечно. В реальности идут войны, народ обучают, потом увольняют. И большинство попадает ко мне. Ну, те, конечно, кто того стоит. Пушечное мясо мне не нужно, мне нужны победители.
— Тогда это не ко мне.
— Хреново ты себя ценишь, Саша. Я погонял тебя на тренажере и теперь знаю тебя лучше, чем ты. Не вдаваясь в подробности, ты годишься, дело лишь за твоим согласием.
— Так, хорошо, — мне надоело упираться впустую. — Давай поговорим об условиях.
— Условия очень простые. Ты воюешь здесь, а деньги получаешь там. Шесть сотен, как договаривались, в качестве сценариста и три тысячи за здешние подвиги в качестве снайпера.
— Долларов? — от неожиданности суммы я несколько опешил.
Это было в десять раз больше, чем я получал за реальную службу.
— Конечно. И это не предел, я тебя уверяю. Хеберсон вон младше тебя по званию, служит при штабе, чуть ли не писарем, а получает пять косарей на руки. С учетом того, что налогом такое жалованье не облагается даже в Америке, он весьма доволен. В России же это еще более приличные деньги. Но есть условие. Вообще-то я с него начал, но ты меня грубо прервал. Хорошо было бы, если бы в следующий раз ты так не поступал. Ладно?
— Субординация?
— Типа того. Так вот, дорогой, жалованье я тебе буду платить независимо от трудности задания, независимо от того, на базе ты будешь торчать несколько снов подряд или надрываться в тяжелых боях. Может, вообще ты мне здесь не будешь нужен и у тебя будут обыкновенные сны, без войны. Деньги ты будешь получать независимо от всего этого — каждый месяц. Но если погибнешь в бою — все. Кормушка захлопнется. Ты не получишь более ничего, и со студии тебя тоже уволят.
— А если не в бою ?
— Нет разницы. Если хоть как-то умрешь во сне, я утрачу к тебе всякий интерес. Так что осмотрись поначалу, на амбразуры не кидайся.
— Понятно. Таким образом дается стимул халявщикам? — догадался я.
— И это тоже. Закон вступил в силу с момента встречи с лейтенантом Хеберсоном, поэтому я и не советовал тебе пускать себе пулю в лоб. В общем, мне нужны победители, а не смертники. И имя у тебя подходящее. Искандар.
— Да?
— Так персы называли Александра Македонского. Всю Ойкумену захватил, шельмец.
— Завидуешь? — я позволил себе усмехнуться.
— В общем-то нечему. Он в тридцать три года коньки отбросил. То ли от малярии, то ли от сифака. Да и именем я не вышел. Ладно, дорогой, скоро будильник зазвонит. Нужен твой ответ — да или нет.
— Кто со мной будет в команде?
— Хватит трепаться! — вспылил Кирилл. — Времени остались секунды.
— Ладно, согласен!
— Хорошо. Ты нанят. Звание остается прежним. Но нагрузка будет не только снайперская, здесь деньги зря не платят. В общем, разберешься. Только поосторожнее поначалу.
Наконец затрещал будильник. От его звука, усиленного громкоговорителями, дрогнули бетонные стены. Ну у тебя и машинка, — недовольно пробурчал Кирилл. — Мертвого поднимет.
Я вскочил с постели и шарахнул ладонью по кнопке будильника. Он крякнул и заткнулся. Я сел на край дивана и растрепал волосы — старый способ быстро прийти в себя после сна. Можно было еще уши потереть, но это уж для совсем тяжелых случаев. За окном было уже темно.
Натянув брюки, я первым делом сделал запись в тетрадке. Коротко описал происшествие с Андреем, Искоркой и Цуцыком, сделал пометку о тренажере, потом целый абзац посвятил Базе, решив написать это слово с прописной буквы. Подумав, нарисовал здание на отдельном листе. Почему-то мне очень хотелось запечатлеть его на бумаге — бетонный куб с черточками окон и огромными воротами. Подрисовал солнце с короной лучей.
Хотел написать про Кирилла, но призадумался. Закурил, походил по комнате, оставляя серые ленты дыма. Кирилл нанял меня в реальности, нанял сценаристом, а то, что было во сне, было всего лишь сном. Я не осмеливался смешать два мира. А точка смешивания была лишь одна — Кирилл. В общем, у меня решимости не хватило сделать главную запись о моем найме. В сущности, я вел дневник для упорядочивания того мира, больше в качестве памятки о свойствах местности, вооружений и техники противника. К этому Кирилл отношения не имел, так что можно было смело оставить его за кадром. Я докурил и написал, что внутри Базы находится штаб хозяев тренажера. Без подробностей.
