Книга: Остраконы
Назад: Месть
Дальше: О времени

Цирк

А ведь цирк, господа, уходит в прошлое. Как это ни грустно. На наших глазах. Потому что «Цирк дю Солей» – это всё-таки не цирк. Какой-то новый синтетический жанр.
Многие, ещё недавно обязательные, составляющие цирка уже в прошлом. Например, французская борьба. Человек-гора – Чёрная Маска против Ивана Поддубного! Ваши ставки, господа!
И всё-таки цирк консервативен. И он хранит традиции. И арена будет круглая, и диаметр её будет двенадцать с половиной метров – другой не бывает. И засыпана она будет опилками, и пахнуть обязательно будет этими самыми опилками и ещё немножко – зверями. Потому что во втором отделении обязательно будут огромные, страшные и интересные звери – львы, тигры, слоны. Ну где ещё такое увидишь?
Очень возможно, что скоро зоозащитники победят, и дрессированных животных в цирке не станет. И спорить-то с ними трудно – дикие звери должны жить на воле, нечего над ними издеваться. Заодно закроют зоопарки, и наши дети будут узнавать этих самых зверей по картинкам в Интернете.
Мой товарищ Юра Дуров – правнук того самого легендарного дедушки Дурова, который придумал добрую дрессуру – без наказаний. Юра – прямой продолжатель этой школы. Он выходил на арену с пяти лет. Я не знаю более доброго человека. Единственный раз в жизни он ударил гепарда и не может себе простить этого до сих пор. Его звери воспринимали работу на арене как игру.
Однажды я зашёл к нему за кулисы сразу после представления – он только что отработал со слонами. Юра разрезал батон белого хлеба вдоль, полил патокой и уложил на каждую половину по полкило рафинада – это было угощение для слонов. Слониха Машка, увидев хозяина, разулыбалась, заплясала, закачала головой. Я дал ей полбатона, который тут же исчез в её пасти, стал гладить её хобот. Вдруг Дуров что-то еле слышно шепнул ей, хобот с необыкновенной лёгкостью и силой обвил меня вокруг пояса, и через мгновенье я взлетел ввысь и оказался у слонихи на спине. Вас никогда не забрасывали одним движеньем на крышу двухэтажного автобуса?
Шкура слонихи была шершавой и горячей, из неё торчали редкие волосы толщиной с карандаш. Наверно, я испугался. Во всяком случае, дар речи на время был утрачен. Дуров и слониха хохотали. Когда способность изъясняться вернулась, я униженно принялся просить Машку спустить меня на землю. Но она ещё покачала меня на спине, потанцевала на месте, кося на меня хитрым и мудрым глазом, потом вздохнула и аккуратно поставила на место.
Благодаря Юре я несколько раз попадал в мир, где живут цирковые (ни в коем случае не говорите «циркачи»! Обижаются). Однажды в Новосибирске я завис в цирковой общаге на несколько суток. Молодые мы были и, соответственно, весёлые. Помню, случилась какая-то бесконечная цепь дней рождения. Когда в общаге живет сто человек – у кого-нибудь обязательно день рождения. В среднем раз в три дня. Я сказал «мир цирковых», потому что это именно мир, существующий параллельно, совсем рядом с нашим, большим, миром, где живём мы, все остальные. Эти миры даже слегка соприкасаются – когда мы приходим в цирк посмотреть на выступление артистов. Прочих соприкосновений практически нет. И – всё другое: правила, обычаи, анекдоты, а с ними и чувство юмора – кажется, сам воздух вокруг них чуть-чуть другой. Потому что в цирке нельзя работать с девяти до шести. Цирк – это жизнь, и на другую жизнь у тех, кто родился в этом мире (а в цирке, как правило, рождаются), не остаётся ни времени, ни, кстати, особого интереса.
Тысяча девятьсот восемьдесят первый год, «Машина времени» приезжает в Калининград. Работаем почему-то в помещении цирка. Прямо с самолёта едем на площадку настраивать звук, заходим в цирк через служебный вход, попадаем во внутренний дворик. Пространство заставлено фургончиками, какими-то ящиками, разобранными клетками. Неподалеку рыкает невидимый лев, и я понимаю, что мощность нашей аппаратуры весьма относительна. Посреди двора стоит мальчик лет семи. В руках у него хлыст – шамбольер. Перед мальчиком на столике пять свечей. Он зажигает их, отступает назад на несколько метров и пятью ударами шамбольера гасит их по очереди. Каждый удар сопровождается оглушительным щелчком. Потом мальчик подходит к столику, зажигает свечи, и всё повторяется. Движенья его спокойны и размеренны. Нас он просто не видит – мы не из его жизни. Мы полюбовались на маленького артиста. (Я всё ждал, что он промахнется – хотя бы один раз. Фигушки!) Прошли внутрь, отстроили звук, потратив на это часа полтора, вышли во дворик (мальчик продолжал своё занятие), доехали до гостиницы, пообедали, повалялись по номерам – часа два, и вернулись в цирк к началу концерта. Мальчик был на месте. И я отчётливо ощутил собственное несовершенство.
Всё очень просто, говорит мальчик. Нет предела нашим возможностям. Просто надо тренироваться.
Репетировать.
Назад: Месть
Дальше: О времени