Глава XXV

Как попросить о помощи, не теряя самоуважения

Инспектор Магуайр стоял у главного входа в больницу. Заметив меня, он немедленно развернулся и вошел внутрь. Я так поняла, что это знак следовать за ним. Судя по всему, он был один, во всяком случае, я не заметила других полицейских. Впрочем, я уже не видела и самого Магуайра, но, услыхав его громкий свист, поспешила к лифту, где он ждал меня. Магуайр и его дрессированная собачка Кристина, черт его подери. Пока мы поднимались, я отметила, что он очень плохо выглядит, и с тоской подумала, что случилось что-то ужасное. Я велела себе дышать поглубже и постаралась успокоиться, у меня уже нет сил, не сегодня – после Саймона, после расставания с Адамом да еще и разговора с Барри. Мне нужен выходной, нужно побыть одной, но такой возможности, кажется, не представится. Я должна погрустить, иногда это бывает чрезвычайно полезно. Вот, наверное, об этом стоило бы написать книгу. Кристина Роуз: «Как упиваться своим отчаянием: 5 простых способов».

– Вы ужасно выглядите, – сказала я.

– Да и вы не блещете, – парировал он, впрочем, не так ядовито, как обычно.

С ним явно что-то творится, похоже, дело плохо, даже хуже, чем всегда.

– С кем я должна встретиться?

– С моей дочерью, – глухо, почти отрешенно сказал он. – Она пыталась покончить с собой.

Я онемела. Он вышел из лифта и свернул за угол. Я торопливо шла следом, на ходу пытаясь осмыслить то, что он сказал.

– Мм… инспектор, я вам очень сочувствую, на самом деле… но могу я узнать, зачем вы позвали сюда меня?

– Я хочу, чтобы вы поговорили с ней.

– Что? Да подождите же!

Я наконец догнала его, схватила за рукав и заставила остановиться.

– Что вы хотите, чтобы я сделала?

– Поговорите с ней. – Глаза у него были красные и несчастные. – Там с ней сейчас врачи, но она отказывается с ними разговаривать. Вообще ни единого слова от нее не добьешься. Я подумал про вас, и не надо меня спрашивать почему. Я, конечно, не знаю вас, но вы, похоже, в этом разбираетесь, а сам я не могу… тут лучше кто-то со стороны. – Он потряс головой и едва не расплакался.

– Инспектор…

– Эйдан, – поправил он.

– Эйдан, – мягко повторила я, оценив этот дружеский жест, – я не сумею. Я не смогла помочь Саймону Конвею, а с Адамом я… – Мне не хотелось вдаваться в подробности.

– Вам удалось убедить Саймона, и он позволил вам вызвать полицию, – возразил он. – А это уже немало. Вы отговорили Адама Бэзила прыгать с моста, и потом он про вас спрашивал. Я видел вас с ним в участке – он вас уважает. Кроме того, я знаю, что произошло с вашей матерью, – добавил он.

– Вот как.

– Вы в этом понимаете. Просто поговорите с ней, пожалуйста.

Мы долго шли по коридорам, так что я уже совершенно запуталась, и наконец добрались до нужной палаты. Там было двенадцать коек, но только одна отгорожена ширмами.

Я медленно отодвинула занавеску и оказалась лицом к лицу с женой Магуайра Джуди. Видно было, что она много плакала. Она сидела рядом с кроватью и держала дочь за руку. У девочки были густые рыжие волосы, точь-в-точь как у отца, и искренние голубые глаза, точь-в-точь как у матери.

– Каролина, – ласково позвала я.

Ее левое запястье было плотно забинтовано, рука безжизненно лежала поверх одеяла.

– Простите, вы кто? – Джуди устало поднялась со стула, по-прежнему не отпуская руку дочери.

– Меня позвал Эйдан.

Она кивнула и бросила тревожный взгляд на дочь.

Я успела заметить, что лицо инспектора Магуайра на секунду исказилось, как будто он стыдился проявлять свои чувства, затем он развернулся и быстро вышел из палаты.

– Вы, может быть, хотите пойти кофе попить? – предложила я Джуди. – Каролина, ничего, если я посижу с тобой немножко?

Каролина неуверенно поглядела на меня. Джуди все еще держала ее за руку.

– Я подумала, может, мама хочет немного передохнуть? Она ведь давно с тобой сидит.

Каролина кивнула ей, и я мягко разомкнула их руки. Как только Джуди вышла, я задвинула занавеску и села возле кровати.

– Меня зовут Кристина, я знакомая твоего папы.

Она настороженно оглядела меня.

– Вы здесь работаете?

– Нет.

– Значит, я не должна с вами разговаривать.

– Нет, не должна.

Она помолчала, обдумывая это.

– Они все время подсылают ко мне разных людей, чтобы поговорить. И все спрашивают: почему, почему, почему? Принесли мне кучу всяких тестов, они отвратительные. Какие-то пакостные там вопросы.

– Например?

– Типа того, трогал ли меня мой папа, – ну, такое вот дерьмо. В смысле они этого не говорят прямо, но понятно, что так думают. И врачи, и те, кто эти тесты составлял. Я все это видела по ящику.

– Можешь мне поверить, я тебя об этом спрашивать не буду. Я не врач и не психолог. Поболтаем, и все. Я так поняла, у тебя какие-то неприятности, расскажи, я просто послушаю, и никаких далеко идущих выводов.

– Вы из полиции?

– Нет.

Девочка бросила на меня долгий оценивающий взгляд и потеребила простыню здоровой рукой. Левая вяло и безжизненно лежала на одеяле.

– Тогда почему же папа попросил вас прийти?

– Потому что он знает, что, когда я была маленькая, моя мама покончила с собой.

Тут она наконец посмотрела мне в глаза, но промолчала и ждала, что я скажу дальше.

– Она это сделала, когда мне было четыре года. Я знаю, что это такое – жить с человеком, у которого те же мысли, что сейчас у тебя.

– Ясно. – Она посмотрела на забинтованную руку. – Сочувствую.

– Я понимаю, почему ты не хочешь говорить с родителями. Стыдно обсуждать такие вещи, да? Мой отец до сих пор стыдится, а мне уже тридцать три.

Каролина слабо улыбнулась.

– Именно поэтому тебе будет легко объяснить мне, если захочешь. Я не буду тебя осуждать, не буду тебе рассказывать, как надо было поступить, я просто послушаю. Иногда полезно выговориться, произнести все вслух. И если ты не знаешь, куда пойти и с кем поговорить, всегда можешь прийти ко мне, я сделаю все, чтобы помочь. Всегда есть к кому пойти, Каролина. И это останется строго между нами. Можешь быть уверена, я никому ничего не скажу.

Каролина вдруг скривилась и заплакала. Она пыталась заслонить лицо здоровой рукой, а другая лежала, точно она уже не нужна, точно ее и нет – отмерла. Плакала она так горько, что плечи сотрясались от рыданий.

– Я не думала, что можно кому-нибудь рассказать, – призналась она.

– Теперь знаешь, – мягко ответила я и протянула ей бумажную салфетку. – И этот кто-то, кто тебя выслушает и поможет, он есть всегда. Всегда.

Она вытерла слезы, успокоилась и, кажется, была готова к разговору.

– Я перерезала вены, – начала она. Подняла руку и показала мне бинты, как будто я раньше их не замечала. – Вы, наверное, считаете, что я сумасшедшая, – тоскливо заключила она.

Я отрицательно мотнула головой.

– Залезла в инет и прочитала, как это сделать. Там написано, что надо бритвой, но это оказалось так трудно – я никак не могла сделать разрез – и больно. А потом ничего не было, хотя кровь текла. Я лежала в кровати, ждала, когда умру, но ничего не происходило. Просто было больно. Я опять посмотрела в инете, что сделала не так. Ну а потом пошла вниз, к маме, и показала ей. Я испугалась. – Она всхлипнула. – Мама начала на меня кричать: «Что ты наделала? Что ты наделала?» Черт, мне хотелось пойти наверх, к себе, и снова это сделать, чтобы я умерла и она бы уже не смотрела на меня так. Как будто я чокнутая. Папа меня безостановочно спрашивал: почему ты это сделала, почему? Никогда в жизни он так не злился. Как будто хотел меня убить.

– Он не хотел тебя убить, Каролина. Он был потрясен и очень испугался, а хотел он только одного – защитить тебя. Родители хотят, чтобы у тебя все было хорошо. Им нужно понять, что произошло, чтобы тебе помочь.

– Они меня убьют. – Она опять начала плакать. – У вас тоже так было? Вы ненавидели свою маму?

– Нет. – Я погладила ее по плечу.

Слезы навернулись на глаза, когда я вспомнила, как папа пришел из больницы с фальшиво-радостным лицом, как будто они уезжали на выходные. Вспомнила, как она лежала в шезлонге в саду под проливным дождем, а он объяснял, что она хочет «прочувствовать» что-то. Даже когда она была со мной, мне часто казалось, что на самом деле она не здесь, а где-то в другом месте. Я любила ее, хотела быть с ней рядом.

– Ненавидела? Что ты, никогда, ни одной минуты. – Я помолчала, потом спросила: – Почему это так непереносимо для тебя? Что случилось?

– Я не могу им рассказать. Но они все равно скоро узнают. Странно, что до сих пор не узнали. Каждый день я прихожу из школы и жду, что им все уже известно. В школе все знают, все на меня пялятся, всякие гадости говорят. Даже мои друзья… И у меня нет никого, ни единого человека, который бы мне помогал, с кем можно было бы поговорить. Даже Эшлин. – Она смущенно запнулась.

– Эшлин твоя подруга?

– Была. Она была моей лучшей подругой с пяти лет. А теперь даже не смотрит на меня. И так уже целый месяц. Сначала все остальные от меня отвернулись, а она нет, а потом стало совсем хреново: они стали подбрасывать гадости мне в шкафчик, всякую похабную дрянь, и постоянно обсуждают меня на Фейсбуке, причем все это вранье. Потом они начали втягивать в это Эшлин и про нее тоже стали говорить всякие пакости. Она сказала, что это я во всем виновата, и рассорилась со мной. Ну разве это честно?

– Произошло что-то, о чем все вокруг узнали? – предположила я.

Она кивнула, слезы полились у нее из глаз.

– Что-то попало в Сеть?

Она снова кивнула. А потом удивилась:

– Вы знали?

– Нет. Но ты не первый человек, с которым такое случилось, Каролина. Это было что-то… интимное?

– Он сказал мне, что это только для нас, – ее лицо исказилось, – и я ему поверила. А затем подружка написала мне, что видела это на Фейсбуке, и тут все начали мне названивать. Одни смеялись, а другие прямо реально в ярости были, называли меня шлюхой и еще похуже того – а я считала, что они мои друзья. Я вышла в Интернет, и мне плохо стало. Я сама не могла смотреть на себя, а уж представить, что это посторонние видят… Мы же это сделали просто поржать, для себя. Я и подумать не могла, что он покажет это кому-нибудь. И я решила, что, может, кто-то из его друзей взял у него телефон и слил. Или его хакнули, но…

– Что он сказал?

– Он вообще не стал со мной разговаривать. Даже смотреть на меня не захотел. Но потом я как-то его поймала и сказала ему – каково мне. И что больше так не могу, а он просто засмеялся. Он засмеялся. Он не мог понять, почему я так расстроена. И сказал, что я, наоборот, должна быть счастлива. Куча всяких звезд стали знамениты именно благодаря этому, теперь они миллионеры. Да мы-то живем в гребаном Крамлине, какими такими знаменитыми мы можем стать, и где же наши миллионы!

Она снова расплакалась.

– Вы занимались сексом, Каролина?

Она очень смутилась, и ей потребовалось некоторое время, чтобы рассказать мне: она делала ему минет, они были на какой-то вечеринке и оба слишком много выпили. Идея заснять это принадлежала ему. Он уже начал, не дав ей шанса отказаться. И когда она увидела, что камера в телефоне смотрит на нее, то не стала останавливаться, не хотела показать, что ей слабо.

– Когда это произошло? – спросила я, с трудом сдерживая закипавшую ярость.

Если меня так накрыло, то могу себе вообразить реакцию инспектора Магуайра. Он превратит в ад жизнь этого парня. Но после того, что он сделал, пусть считает, что ему повезло, если Магуайр, по крайней мере, оставит его в живых. Да, Каролине не позавидуешь, тяжело быть подростком в наши дни. Такие вещи, как доверие, близкие отношения, секс, полностью изменились с тех пор, как я была в ее возрасте, мальчики и девочки блуждают по минному полю.

– Примерно два месяца назад. Но видео он выложил потом, через месяц. Я пыталась не обращать внимания, пыталась ходить в школу, делать вид, что мне все равно, но я до сих пор получаю эсэмэски. Вот, смотрите.

Она протянула мне телефон, и я пробежала глазами несколько сообщений от ее так называемых друзей. Большинство из них были настолько злобные, что я просто не могла в это поверить.

Понятно, почему Каролине было так плохо и одиноко. Друзья отвернулись от нее, парень, который ей нравился, выставил ее на посмешище, над ней постоянно издевались в том маленьком мирке, который называется «социальная сеть». Но и убежать из этого мира невозможно, а ложь там расцветает как плесень, со страшной скоростью. И никак не докажешь, что ты был прав. Бедная девочка была слишком напугана и слишком стыдилась, чтобы пойти к родителям, она боялась, «что они ее убьют». Поэтому она решила покончить с собой, то есть со своим стыдом, с болью и одиночеством – окончательное решение временной проблемы. Но она не знала, что эта боль не будет длиться вечно, что шрамы затянутся, хотя она навсегда запомнит, что с ней случилось. Это горький урок, но боль пройдет, наступит исцеление, одиночество отступит, завяжутся новые отношения, вместо предательства возникнет новая любовь. Это было мгновение, мгновения проходят. Ей надо пережить его и идти дальше.

– Вы можете им рассказать? – спросила она тоненьким голоском, и вообще она казалась совершенным ребенком – худенькая, несчастная в этой больничной палате. – Пожалуйста.

Мы попрощались, Каролина обещала, что обязательно позвонит либо мне, либо по одному из телефонов, которые ей дали врачи, как только почувствует, что ей с кем-то надо поговорить. Я вышла в коридор и увидела Джуди, которая сидела на пластиковом стуле в полуобморочном состоянии, а инспектор Магуайр метался рядом, как тигр в клетке.

– Расскажите нам, – рявкнул он, как только я подошла.

– Нет, – твердо сказала я, – я не собираюсь вам ничего рассказывать, пока вы не дадите мне слово.

Он посмотрел на меня так, как будто хотел откусить мне голову.

– Вы будете держать себя в руках. Каролина очень боится вашей реакции, ей страшно, что вы от нее отвернетесь. Если вы хотите ей помочь, то не осуждайте ее и окажите ей ту поддержку, в которой она так нуждается.

– Эйдан, – Джуди взяла его за руку, – послушай ее.

– Она уже знает, что поступила неправильно. Не надо читать ей лекции, не надо объяснять, что это было глупо. Уж точно не сейчас, когда она так уязвима.

Джуди кивнула, соглашаясь, и внимательно посмотрела на своего мужа, как будто хотела внедрить в него эту мысль.

– Ей нужны ваша любовь, без всяких там условий, и поддержка. Ей нужно, чтобы вы сказали, что не сердитесь. Что вы ее не стыдитесь. Что вам не противно. Что вы ее любите. И вы с ней рядом.

Он пробормотал что-то, что прозвучало как угроза.

– Я серьезно, Эйдан. Сейчас вы имеете дело не со своими уголовниками. Каролина ваша дочь. Оставьте свои методы – допросы, запугивания, откажитесь от своего ослиного полицейского упрямства. Послушайте, что она вам расскажет.

И тогда я рассказала им то, что она рассказала мне.

На сей раз он меня выслушал. Пока я рассказывала, Джуди вцепилась ему в руку, и я видела, что пальцы у нее побелели. Она впилась в него ногтями, когда он, казалось, готов был ринуться то ли к дочери, то ли чтобы найти ее обидчика. И он остался, и я оставалась с ним до тех пор, пока безумная ярость, которую я видела в его глазах, не утихла, уступив место отцовской нежности и любви. Потом я смотрела, как они с Джуди, рука об руку, поддерживая друг друга, пошли в палату к своей дочери.

Совершенно измученная, я вышла из больницы и поехала домой, где начала собираться на день рождения Адама. Несмотря на его заверения, что с ним теперь все прекрасно, Адам только-только ступил на путь исцеления. Я надеялась, что Мария придет и поддержит его своей любовью. А если нет, боюсь, я могу потерять человека, которого люблю, навсегда.