Прошло три недели.

Люк ел, спал, бодрствовал, и снова ел. Вскоре он выучил меню наизусть и вместе с другими детьми язвительно аплодировал, когда в нём что-то менялось. В какие-то дни были тесты. Иногда – уколы. Иногда – и то и другое. А иногда – не было ничего. Он пары уколов ему становилось дурно. Но в основном, последствий не было. Ему больше ни разу не сдавливало горло, чему он был очень рад. Он зависал на игровой площадке. Смотрел телевизор, заведя знакомство с Опрой, Эллен, доктором Филом, судьёй Джуди. Он смотрел на «Ютьюбе» ролики с котами, разглядывающими себя в зеркале, и с собаками, ловящими фрисби. Иногда смотрел в одиночестве, иногда с другими детьми. Когда Гарри входил в его комнату, за ним хвостиком входили близнецы, требуя мультики. Когда Люк заходил в комнату Гарри, близнецы почти всегда были там. Гарри не волновали мультики. Ему нравился рестлинг, бои в клетках и куча-мала в НАСКАР. Обычно он приветствовал Люка словами: «Зацени видос». Близнецы сидели над раскрасками, которых у санитаров, казалось, был нескончаемый запас. Обычно они не выходили за пределы контуров, но однажды вышли и много при этом гоготали, от чего Люк решил, что они были либо пьяны, либо под кайфом. Когда он спросил Гарри, тот сказал, что они хотели попробовать. Ему хватило такта изобразить стыд, а когда их стошнило (в тандеме, как они делали и всё остальное), ему хватило такта изобразить ещё больший стыд. И он убрал за ними. В один из дней Хелен сделала тройной кувырок на батуте, рассмеялась, поклонилась, а потом разрыдалась и не хотела успокаиваться. Когда Люк попытался утешить её, Хелен начала колотить его своими маленькими кулачками: бах-бах-бах. Какое-то время Люк обыгрывал всех в шахматы, а когда надоело, начала поддаваться, что было для него на удивление трудно.

Ему казалось, что он спал, даже когда бодрствовал. Он чувствовал, что его айкью снижается, как уровень воды в кулере, потому что кто-то не докрутил кран. Он отмечал дни этого чуждого лета в календаре на своём компьютере. Помимо просмотра роликов на «Ютьюбе», он пользовался ноутбуком – за одним важным исключением, – только, чтобы переписываться с Джорджем и Хелен. Он никогда не начинал диалог первым и старался завершать его как можно скорее.

«Что за хрень с тобой творится? – как-то раз написала Хелен».

«Ничего, – написал он в ответ».

«Как думаешь, почему мы всё ещё в Передней Половине? – спросил Джордж. Не то, чтобы я жалуюсь».

«Не знаю, – ответил Люк и вышел из сети».

Он обнаружил, что не трудно скрыть своё горе от санитаров, техников и докторов; они привыкли иметь дело с понурыми детьми. Но даже в своём глубоком несчастье, он вспоминал о том ярком образе, который спроецировал Эйвери: канарейка, выпархивающая из клетки.

Его скорбный сон наяву иногда был пронизан яркими обрывками воспоминаний, которые всегда являлись внезапно: его отец, поливающий его из садового шланга; его отец, кидающий мяч, стоя спиной к кольцу, и Люк, пытающийся поставить блок, а затем оба они, со смехом падающие на траву; его мать, несущая ему здоровенный торт с горящими свечами со словами «Ты уже такой большой»; его мать и отец, энергично танцующие на кухне под песню Рианны «Pon de Replay». Это были чудесные воспоминания, но обжигали, как крапива.

  Когда он не думал об убитой в Фалкон-Хайтс паре – не грезил о них, – Люк думал о клетке, в которой находился, и о свободной птице, которой хотел стать. Только в такие моменты его разум снова обретал свою прежнюю резкость. Он заметил вещи, которые, казалось, подтверждали его веру в то, что Институт двигался по инерции, как ракета, у которой отключились двигатели, как только она набрала нужную скорость. Например, эти пузыри видеокамер из затенённого стекла под потолком. Большинство из них были грязными, будто их очень давно не протирали. Особенно это бросалось в глаза в пустом западном крыле жилого уровня. Камеры, вероятно, по-прежнему работали, но картинку они давали как минимум мутную. И даже в этом случае, никто не просил Фреда или других уборщиков – Морта, Конни, Джаведа – протереть их. А это говорило о том, что кто бы не наблюдал за коридорами, ему было наплевать на то, что изображение стало туманным.

Люк проводил дни с опущенной головой, делая всё, что ему велели без пререканий, но когда он не был ограничен своей комнатой, он становился маленькой губкой с большими ушами. Большинство того, что он слышал, было бесполезно, но он вбирал в себя всё. Вбирал и откладывал в сторонку. Например, сплетни. Как доктор Эванс постоянно ходил по пятам за доктором Ричардсон, пытаясь завести разговор, но слишком очковал (это он услышал от Нормы) чтобы узнать, что Фелиция Ричардсон не дотронется до него и десятифутовой палкой. Как Джо и двое других санитаров, Чед и Гэри, иногда спускали неиспользованные жетоны в торговые автоматы в восточной гостиной, чтобы получить заветные маленькие бутылочки с алкоголем. Иногда они говорили о своих семьях или о попойках в баре «Аутло Кантри», где выступали музыкальные группы. «Если можно назвать это музыкой», сказала женщина-санитар по имени Шерри, обращаясь к Глэдис Фальшивая Улыбка. Этот бар, прозванный техниками и санитарами мужского пола «Пилоткой», находился в городке с названием Деннисон-Ривер-Бенд. Люк не знал точно, насколько далеко находился этот город, но думал, что не дальше, чем в двадцати пяти милях, максимум в тридцати, потому что они, казалось, все ездили туда по выходным.

Люк запоминал имена, когда слышал их. Доктора Эванс звали Джеймсом, доктора Хендрикса – Дэном, фамилия Тони – Фиццале, Глэдис – Хиксон, Зика – Ионидис. Если он когда-нибудь выберется отсюда, если когда-нибудь канарейка выпорхнет из своей клетки, а он надеялся на это, у него будет целый список, когда он будет давать показания против эти козлов в суде. Он понимал, что это всего лишь фантазия, но она двигала его вперёд.

Теперь, когда он вёл себя, как хороший маленький мальчик, его ненадолго оставляли одного на уровне «В», но с наставлением никуда не уходить. Он кивал, давал технику время уйти по своим делам, а потому уходил сам. На нижних уровнях было много камер и все они содержались в чистоте и порядке, но сигнализация не срабатывала, и не появлялись санитары, размахивающие электропалками. Дважды его ловили снующим по коридорам и отводили обратно: один раз с выговором, а второй с подзатыльником.

В один из таких походов (он всегда старался выглядеть безучастным и бесцельно шатающимся – просто ребёнок, который убивает время перед следующим тестом, или которому разрешили вернуться в свою комнату) Люк отыскал сокровище. В комнате МРТ, пустой в тот день, он заметил карточку, которыми они пользовались для управления лифтом; она наполовину торчала из-под монитора компьютера. Он прошёл мимо стола, взял её и засунул в карман, не сводя глаз с аппарата МРТ. Он был уверен, что карта начнёт кричать «Вор, вор!», когда вышел из комнаты (как волшебная арфа, которую Джек украл у великана), но ничего не произошло, – ни тогда, ни позже. Разве они не отслеживали эти карты? Кажется, нет. Или у неё истёк срок действия, и она была бесполезна, как ключ-карта отеля, когда гость выезжает из номера.

Но когда днём позже Люк попробовал открыть с помощью неё лифт, он с радостью узнал, что она рабочая. Когда ещё через день доктор Ричардсон поймала его заглядывающим в комнату на уровне «Г», где находился иммерсионный бак, он ожидал наказания: возможно, разряда электропалки, которую она обычно держала в кобуре под белым халатом, или тумаков от Тони и Зика. Но вместо этого она дала ему жетон, за что он поблагодарил её.

– Я ещё там не был, – сказал Люк, указывая на бак. – Это страшно?

– Нет, это весело, – сказала она, и Люк широко улыбнулся, будто правда поверил в её брехню. – И что же ты тут делаешь?

– Меня привёл один из санитаров. Не знаю, кто. Думаю, он забыл свою табличку.

– Повезло, – сказала она. – Если бы ты знал его имя, мне пришлось бы доложить об этом и у него были бы неприятности. А потом? Много, много, много бумажной работы. – Она закатила глаза, и Люк сочувственно посмотрел на неё. Она отвела его обратно к лифту и спросила, где он должен быть; он ответил, что на уровне «Б». Она проводила его и спросила, как он себя чувствует; он ответил, что всё хорошо, больше ничего не болит.

 Карта также привела его на уровень «Д», где было полно всякого оборудования, но когда он попытался спуститься ниже – были ещё уровни, он слышал о них в разговорах: уровни «Е» и «Ё», – приятный голос Мисс Лифт сообщил, что доступ запрещён. Ну и ладно. Попытка не пытка.

В Передней Половине не было никаких бумажных тестов, зато часто проводилась ЭЭГ. Иногда доктор Эванс собирал детей в группы, но не всегда. Однажды, когда Люка тестировали одного, доктор Эванс вдруг поморщился, схватился рукой за живот и сказал, что сейчас вернётся. Он велел Люку ничего не трогать и выбежал за дверь. Чтобы облегчиться, предположил Люк.

 Он изучил экраны компьютеров, пробежал пальцами по паре клавиатур, подумал, не похимичить ли с ними, но решил, что это плохая идея; вместо этого он направился к двери. Он выглянул наружу и увидел, как из лифта вышел большой лысый мужчина в том же дорогом коричневом костюме. Или в другом. Насколько Люк знал, у Стакхауса был целый шкаф дорогих коричневых костюмов. В руке у него была пачка бумаг. Он пошёл по коридору, шаркая ногами, и Люк быстро нырнула назад. В комнате «В-4», с аппаратами для ЭЭГ и ЭКГ, была небольшая ниша с полками, уставленными разным оборудованием. Было ли это обычным предчувствием, ТП-сигналом или старой доброй паранойей, но Люк решил спрятаться в этой нише. И сделал это как раз вовремя. Стакхаус заглянул в комнату, осмотрелся и исчез. Люк немного подождал, не вернётся ли он, затем снова уселся рядом с аппаратом ЭЭГ.

Две-три минуты спустя в комнату влетел Эванс с развевающимися позади него полами белого халата. Его щёки пылали, а глаза были широко раскрыты. Он схватил Люка за рубашку.

– Что сказал Стакхаус, когда увидел тебя одного? Говори!

– Ничего, потому что он не увидел меня. Я выглянул поискать вас, и когда мистер Стакхаус вышел из лифта, я спрятался там. – Он указал пальцем на нишу с оборудованием, затем посмотрел на Эванса широко раскрытыми, невинными глазами. – Я не хотел, чтобы у вас были проблемы.

– Молодец, – сказал Эванс и похлопал его по плечу. – Пришлось откликнуться на зов природы, и я чувствовал, что ты не подведёшь. А теперь давай закончим тест, хорошо? Потом сможешь пойти наверх и поиграть со своими друзьями.

Прежде чем позвать Иоланду, (ещё одну женщину-санитара по фамилии Фриман), чтобы она отвела его на уровень «А», Эванс дал Люку дюжину жетонов и снова похлопал по спине.

– Это будет наш маленький секрет, да?

– Да, – ответил Люк.

«Он и правда думает, что нравится мне, – удивился Люк. – Как вам такое? Надо будет рассказать Джорджу».