19
Ощущение такое, будто я попал в романтическую комедию Барри Штейна, где герою напропалую, нещадно везет. Подчиняюсь судьбе и иду искать нужный номер. От роскоши вокруг кружится голова: цветы, ковры, картины, резные панели. Даже подносы с заказами, оставленные у номеров, выглядят как произведения искусства: изящные бокалы, причудливые ножи для сыра, тонкий аромат трюфелей. Стучу. Никто не открывает. Терпеливо жду. Наконец дверь распахивается. Лав хмурит брови и смотрит на меня с недоумением.
– Извините, я ничего не заказывала.
– Мне передали твою записку…
Перебивает:
– Я ничего не заказывала!
И подмигивает. Делает вид, что собирается закрыть дверь. Я подставляю ногу.
– Мисс, – подыгрываю я как ни в чем не бывало, – это подарок отеля, знак нашей признательности.
– Как не вовремя! – притворно возмущается она и проводит рукой по ключице. – Дворецкий как раз набрал мне ванну…
Я говорю, что, мол, ничего не знаю, у меня четкие указания. Лав с недовольным видом открывает дверь, я делаю шаг вперед и… Ощущение такое, что вхожу в хранилище банка – настолько все пропитано большими деньгами. Паркет, мрамор, шелковое белье, гладкая, нежная кожа. За распахнутыми настежь французскими дверями огромная кровать. Я смотрю на идеальные, свежие простыни, на идеальную, свежую Лав…
– Дворецкий набрал мне ванну, – капризно повторяет она и делает знак, чтобы я следовал за ней.
После вызывающей роскоши гостиной подчеркнутая аскетичность ванной неприятно удивляет: раковина как в съемной голливудской квартирке, простая, местами надколотая плитка, незашитые трубы, скучная занавеска, как из дешевой порнушки, и за ней ванная. Наполненная. Но не водой. А чем-то желтым. Лав хихикает, выходя из образа.
– Только папе не говори. Я не часто такое устраиваю…
– Шампанское?
– «Вдова Клико».
Закусываю губу. Почему вечно что-нибудь идет не так? Зачем я ввязался в ее дурацкую игру? Не хочу я купаться в бабках. Могла бы сказать, что это какое-нибудь дешевое местное пойло, а не французское элитное шампанское, стоящее целое состояние. Сначала выставляет меня слугой, а теперь хочет залить своими деньгами… Мы молоды и влюблены, и нам ни к чему эти извращения. И она знает, что мне целая ванна «Вдовы Клико» не по карману. Да мне это и не нужно: мой член хорош и без тысячедолларовой смазки!
Лав скидывает трусики (вообще-то приличные девушки сначала снимают верх). Как я и ожидал, там никаких джунглей – все чисто выбрито. Спускает лямку с одного плеча и обнажает грудь, круглую, мягкую и упругую. Наклоняет голову, облизывает сосок. Сорочка падает на пол. Она опускается в ванную, погружаясь в бабки, заработанные ее отцом. Я стою неподвижно. В голове вертится дурацкий каламбур: «Люблю ли я Любовь искренней любовью?»
– Иди ко мне, – зовет она. – Тут хорошо.
Ни за что! Из всех возможных сценариев она выбрала тот, где я слуга. Не агент ЦРУ, не врач, не беглый преступник, а слуга! Холоп! Лакей! Нищий! А она – принцесса… Я так не хочу, и она тут не главная. Приказываю ей вылезать.
– Джо, – удивляется она, – в чем дело?
– Вылезай из ванны.
– Лучше ты иди ко мне.
– Спускай всё.
– Да ты что? Здесь шампанского на двадцать пять тысяч долларов. Иди же.
Я делаю шаг вперед.
– Спускай всё.
– С чего бы это?
Смотрю на нее в упор.
– Мне не нужны твои деньги.
– Я думала, будет весело, – обижается Лав. Встает, вся покрытая пузырьками, и нажимает на слив.
Деньги на глазах утекают в канализацию. Приказываю ей вытереться и выхожу, хлопнув дверью. Да пошла она к черту, если думает, что может купить меня!
Скидываю ботинки и раздеваюсь. Слышу, как Лав сердито громыхает дверцами шкафчиков и пристыженно ворчит что-то по поводу расточительства. Ну да, конечно, она еще будет учить меня экономии! И правильно, что ей стыдно, – на эти деньги можно было накормить сотни бедных детей. Теперь я здесь хозяин.
Наконец распахивается дверь, она появляется на пороге, замотанная в полотенце, и вопрошает:
– Что, черт возьми, случилось?!
– Снимай полотенце.
Лав в недоумении оглядывается по сторонам, будто ища скрытую камеру (можно подумать, все такие извращенцы, как она).
Я сообщаю ей правила:
– Никаких разговоров.
Она кивает. Надо восстановить то напряжение, которое было между нами в «Сохо-хаузе».
– Играем в «Джо сказал».
Она открывает рот, чтобы возразить, но я перебиваю:
– Джо сказал: никаких разговоров.
Похотливо улыбается и скидывает полотенце.
– Джо сказал: гладь свою киску.
Она проводит правой рукой между ног.
– Джо сказал: левой рукой.
Слушается.
– Ласкай клитор.
Она смотрит на меня. Глаза в глаза. Делаю шаг ей навстречу.
– Поцелуй меня, как на пробах.
Губы ее дрожат.
– Потрогай, как влажно стало у тебя внизу. И как твердо у меня.
Она опускает глаза.
– Опрокинь меня на кровать и скачи, пока хватит сил. Говори обо всех своих желаниях, и позволь мне их воплотить.
Я касаюсь ее упругих, спелых сосков.
– Начнем с груди…
Она раздвигает ноги. Теперь мы так близко, что наши ресницы почти касаются.
– Люби меня и запомни: когда есть я, больше ничего не надо. Покажи, что ты это знаешь. Бери меня.
Она стонет.
– Владей мной.
И всхлипывает.
– Джо сказал: трахни меня.
Мы уже в кровати, и я даже не заметил, как мы там очутились, лишь почувствовал соприкосновение тел. «Любовь – все, что тебе нужно, это Любовь», – крутится в голове. Мы в бесконечном колесе наслаждения. Мы дикие звери, и ее стоны оглушительны. «Джо сказал: не останавливайся». И когда я освобождаюсь из ее упоительного плена, я смеюсь. У Джо есть Любовь! Никогда еще взаимное извержение не было таким обильным, таким неприлично порнографическим, таким бурным. Мне хочется попробовать ее на вкус, но я сдерживаюсь – я не слуга! – и целую ее живот. Она затаскивает меня на себя, требовательная, молчаливая, и обхватывает, поглощает снова. И в ней я чувствую себя так же легко и непринужденно, как в «Шато Мармон».
Хочу, чтобы она взяла в рот – «пусть тебе отсосут», – но Лав вдруг отстраняется.
– Вообще-то я этого не делаю.
Если б вокруг играла музыка, в этот момент она бы оборвалась.
– Да? – говорю я («вообще-то» – самое дурацкое и бесполезное слово). – Пора начинать.
– Нет, мне больше нравится так, – настаивает Лав, целует меня, и я снова погружаюсь в нее, как в зыбучий песок. Когда она скачет на мне, как новенькая моторка по упругим волнам – шлеп, шлеп, шлеп! – спорить с ней невозможно. И все было бы чудесно – даже великолепно, – если б не тоненький, докучливый голосок в глубине сознания. Предостережение. Тревога. «Пусть тебе отсосут»!
Впечатление такое, что она тоже его слышит. Чувствует, что мне надо большего. Смотрит на меня и просит:
– В холодильнике есть кола. Принесешь?
Конечно. Лав берет стеклянную бутылку, трясет ее и поливает газировкой мою грудь и – да! – мой член, и – да! – «вообще-то», похоже, было своеобразной прелюдией. Она слизывает колу с моего живота. В мире остаются лишь ее язык, глаза, руки. Опускается ниже пупка, гладит бедро и… снова обрызгивает холодной газировкой.
– Войди в меня!
– Джо сказал: возьми в рот.
– Лав сказала: войди в меня.
Я сдаюсь и даю ей то, что она просит. И это лучший секс в ее жизни – она сама говорит. Мы кончаем вместе. Блаженство! Виртуозно исполненная симфония секса. Я без сил. Допиваю остатки колы. Мы смеемся над учиненным беспорядком.
– Я тоже хочу пить, – заявляет Лав.
– У меня осталось немного колы.
Там, внизу.
– Шутка, – отмахивается она, делая вид, что не понимает намека.
Прижавшись ко мне, Лав засыпает, а ко мне сон не идет. Вот это секс! Не то что с Эми. Конечно, она не возражала против куни, но у суперфруктов вкус на любителя, к тому же джунгли то и дело застревали в зубах.
Встаю, чтобы найти ее трусики. Я – охотник. Хочу почувствовать запах Любви, ее вкус. Добыча ждет меня в мусорной корзине, вместе с банановой кожурой, бирками дорогих брендов и едва початой баночкой с кремом для лица. Оставляю корзину посреди комнаты – пусть видит. И тоже засыпаю.
* * *
Утром меня будит ее смех.
– Что смешного?
– Вижу, ты узнал мой маленький секрет, – говорит Лав. – Я никогда не надеваю одни трусики дважды.
– Выбрасываешь каждый день?
Наклоняется и целует меня.
– Да. Но если хочешь, можешь забирать их себе. Сошьешь одеяло, как из лоскутков.
– Еще чего.
– Сошьешь-сошьешь.
– Даже не подумаю.
Целуемся. Она покусывает мне мочку уха и шепчет:
– В душ или повторим?
МИНЕТ! Я ХОЧУ МИНЕТ! #утро_в_ла #у_нас_проблемы #кто_мне_отсосет.
– Джо говорит: дай мне попробовать тебя на вкус.
Она отстраняется:
– Джо, тебя это напрягает?
– Меня здесь ничего не напрягает. Просто решил тебя подколоть.
Объяснений я не требую: если человеку есть что рассказать, он сам начнет разговор. Так и происходит. Лав заявляет, что терпеть не может оральный секс. Ее мать никогда не делала отцу минет; она считает, что если мужчина любит женщину по-настоящему, ему это не нужно.
– Вы обсуждаете такие темы? – удивляюсь я.
– У нас нет секретов.
– Ого!
– Что?
– Ничего.
– Джо…
– Просто твои родители стали встречаться еще в школе, а это значит, что твоему отцу ни разу в жизни не делали минет… Поверить не могу!
– Подожди, – говорит Лав и рассказывает про вечеринку, которую устроили им родители на шестнадцать лет – друзья, веселье, толпа гостей, все по высшему разряду. Ей подарили лошадь, а брату – сеанс массажа.
– Когда Форти вернулся домой, на нем лица не было. Я стала допытываться, что произошло. Он как мог отнекивался, но я настояла.
– И?..
– Оказалось, что массажистка ему отсосала. И сообщила, что наш отец приходит к ней за тем же самым раз в неделю.
– Хреново.
Лав пожимает плечами и говорит, что готова хоть целый день играть со мной в «Джо сказал», только без оральных ласк.
– Тебя наверняка интересует, делала ли я это Бреду или Трею. Нет, не делала.
– Все люди разные, – предпринимаю я последнюю попытку. – То, что не нравится твоей матери, вполне может понравиться тебе.
Лав заявляет, что ей уже тридцать пять лет и она прекрасно знает, что ей нравится. Целует меня и предлагает заказать завтрак. Мы выбираем яйца бенедикт, кофе и блинчики, оба заглядываемся на фирменный коктейль «Мимоза», но в его состав входит шампанское, а эту тему лучше не поднимать. Говорю Лав, что она мне нравится. Отвечает тем же.
Ныряем в постель и не выныриваем, пока не приносят завтрак. Потом – небольшой перерыв и снова секс. Подумываем спуститься в сад – и все же остаемся в номере. Снова секс. Потом вместе принимаем ванну, смотрим кино. Ужин, секс, «Джо сказал», «Лав сказала». К номеру приставлен дворецкий, Лав отправляет ему сообщение, и он является с двумя гигантскими бургерами. Валяемся в кровати, смотрим телик. Когда начинается «Война невест», она вдруг заявляет, что не изменяла ни одному из своих мужей. Я говорю, что тоже никогда никому не изменял.
– Ты ведь не был женат?
– Не был, – отвечаю я и понимаю, что не хочу даже вспоминать про Эми и Бек. Не хочу никого искать. Хочу забыться и отдохнуть. В этой комнате, в этой постели меня даже почти не тревожат мысли о кружке с мочой, оставленной на Род-Айленде. Будто за дверью стоят невидимые стражи, которые берегут нас и никому не выдадут наши ДНК и наше прошлое.
Я не знаю, сколько минуло времени: день, два… Лав – это наркотик. Чем больше она рассказывает о своей жизни, тем меньше мне хочется делится своими историями, настолько они кажутся мелкими и неприглядными.
– Ладно, – соглашается она, – потом расскажешь, если захочешь.
Лав не давит и не настаивает. С ней даже «Коктейль» смотреть приятно – не то что с Эми. Она ценит «Ханну и ее сестер» и обожает «Преступления и проступки». Я уже начинаю думать, что она идеальна, когда вдруг раздается заглавная песня из «Грязных танцев», и Лав аж подскакивает от радости. И до нуля убирает громкость.
– Я его наизусть знаю. Могу смотреть даже без звука, – говорит она.
Я закрываю ей ладонью глаза и спрашиваю, сможет ли она смотреть его и без картинки. Лав хохочет, а я покрываю поцелуями ее колени, локти, бедра. Запрет не нарушаю, но она кончает и без этого. И с удивлением признается, что раньше такого не бывало. А я спрашиваю, есть ли в отеле бассейн.
Конечно есть. Мистер Муни был чертовски неправ: он совсем не холодный и не грязный. А манящий и сладостный, как вагина. Мой телефон падает в него, и Лав ныряет на самое дно. И отдает своему дворецкому, чтобы тот положил его в рис на просушку. А меня подмывает сказать, чтобы он вообще его выбросил. Лав говорит: это знак – надо обо всем забыть и расслабиться. А я уже и не помню ничего, что было до нашей встречи, в прошлой жизни.
Раньше мужчины шли на запад, дробили камни, просеивали песок в надежде увидеть драгоценный блеск, почувствовать приятную тяжесть золота в ладони. И мне пришлось пройти через многое, но я ни о чем не жалею, потому что это привело меня к Любви.
