Часть вторая
По следам железной армады

– Прямо как в прежние времена, не правда ли, милейшие? – заметил Конрад фон Циммер, стоя вместе со мной и Михаилом посреди заснеженного поля неподалеку от псковского участка святоевропейско-российской границы. Пребывая в нетерпеливом ожидании, мы глядели на приближающийся к нам с запада автомобиль – маленькую черную точку посреди бескрайней белой равнины. – Брат Эрик и брат Михаил сопровождают магистра Конрада на свершение богоугодных дел…

– Все именно так, ваша честь, кроме одного «но», – возразил Михаил, чей гнев к Конраду давно перегорел и теперь принял форму вялотекущей обиды. – Какими бы полномочиями ни наделил вас князь Сергей, я вам сегодня подчиняться не намерен, и не мечтайте! Мы – ваши сопровождающие, а не слуги.

– Да прекратите же, наконец, называть меня «ваша честь»! – третий раз за день потребовал коротышка-дипломат. – Неудобно, право слово, тем более перед посторонними! Неужели нельзя просто сказать: «Господин Конрад»!

И он кивнул на стоявший неподалеку внедорожник пограничников, что доставил нашу компанию на место встречи со связным. Старшина-водитель решил дождаться вместе с нами прибытия связного, дабы затем с чистой совестью доложить командованию, что передал наши драгоценные персоны с рук на руки, как и предписывалось.

– Клянусь моими обожженными усами, я скорее зарекусь браниться, чем избавлюсь от этой привычки, – огрызнулся Михаил. – Ишь, чего захотели: «господин»! Много чести будет вашей чести!

– Грубияном был, грубияном и остался, – тяжко вздохнув, посетовал Конрад, видимо, начиная жалеть, что настоял на участии в миссии этого человека.

– Как и в прежние времена, милейший! – развел руками Михал Михалыч. – Кстати, почему вы не замолвили князю словечко за Гюнтера? Уверен, в отличие от меня, наш крупногабаритный друг был бы в восторге от вашей авантюры.

При упоминании громилы-германца, живущего сегодня где-то под Москвой, Конрад скривил лицо и потер правую ягодицу. Там наверняка еще остался шрам от ножа, которым в пылу боя с Охотниками Гюнтер по ошибке угодил не во врага, а в мягкое место бедного магистра. Насколько я был в курсе, Фридрихович так и не добился от обидчика извинений. И вряд ли он имел шанс получить их в будущем – отношения у Гюнтера и фон Циммера не заладились задолго до этого неприятного инцидента. Если, конечно, определение «не заладились» применимо к тому, что Гюнтер не однажды порывался свернуть коротышке шею.

– При всем моем уважении к разлюбезнейшему Гюнтеру, не думаю, что сегодня мы нуждаемся в его услугах, – предельно тактично ответил Конрад. – К тому же согласитесь: глупо вести с собой на дипломатические переговоры человека, у которого на лице написано, что он – прирожденный убийца. Конунг Торвальд может истолковать это как знак неуважения.

– Всегда поражался вашему тонкому политическому чутью, – съязвил Михаил. – Но бог с ним, с Гюнтером. Лучше потрудитесь-ка объяснить: каким крючком вы намерены цеплять за жабры княжеского отпрыска?

– Всему свое время, милейший. Всему свое время… – уклонился от ответа коротышка. Михаил спрашивал Конрада об этом не впервые, но тот упорно не желал посвящать нас в свои планы. Мне тоже была не по нраву такая таинственность. Она вполне могла означать, что никаких планов у фон Циммера пока нет. И тогда возникал резонный вопрос: зачем вообще коротышка взялся за это заведомо проигрышное дело?

– Только глядите, не набросайте камней в огород Вороньего Когтя, – предупредил контрразведчик. – Я их за вас собирать не намерен!..

Я все время гадал, каких таких «нужных людей» побеспокоил за границей князь Сергей. И понял это, когда увидел, что за транспорт едет по наши души из Святой Европы. Поначалу я даже испугался, поскольку мне почудилось, что сюда направляются Охотники – настолько сильно приближающийся автомобиль напоминал издалека охотничий «Хантер». Михаил и Конрад тоже не на шутку забеспокоились. Мы в волнении оглянулись на пограничника, который неотрывно следил за автомобилем гостей в бинокль. Но старшина оставался невозмутим – транспорт, что только что пересек границу, был ему явно знаком.

Приглядевшись, я вскоре обнаружил, что мои опасения напрасны. Автомобиль связного походил на «Хантер», потому что был сооружен на базе этого джипа, лучшего не только в Святой Европе, но и в мире. Судя по специфическому рокоту, движок у странного автомобиля тоже был хантеровский.

На этом сходство заканчивалось. Кузов внедорожника отличался ярко выраженной оригинальностью: плавные обводы кабины; высокие полукруглые крылья; клиновидный капот, на котором была приделана напоминавшая ноздри дракона нашлепка воздухозаборника; хромированная решетка радиатора – шик, позволительный лишь правительственным автомобилям; мощные фары – с такими можно было соваться в любую пустошь даже ночью. А также крепкий, склепанный из толстых труб бампер, которым, судя по потертому виду, водитель уже не раз расчищал себе дорогу. Когда автомобиль приблизился, я отметил, что посадка у него гораздо выше, чем у «Хантера», – подвеска джипа связного была явно адаптирована для передвижения по пустошам. Да и бежал этот внедорожник, в отличие от своего грузного прототипа, заметно резвее.

Естественно, что за последние семь лет конструкторы Святой Европы могли разработать много новых автомобилей. Однако при всем моем восхищении незнакомой техникой я отлично видел, что изготовлена она не на промышленном оборудовании. Хотя руки к переделанному «Хантеру» приложились умелые – это бесспорно. Такие руки в Святой Европе росли лишь у одной категории людей – байкеров. Только их технари-самоучки могли сотворить подобное четырехколесное чудо техники. Мне приходилось на своем веку встречаться с похожими байкерскими автомобилями, правда, их внешний вид в сравнении с этим красавцем всегда оставлял желать лучшего. Но бегали они не менее шустро.

Автомобиль пронесся мимо нас и лихо затормозил рядом со внедорожником пограничников. Связной – длинноволосый парень лет восемнадцати, в бандане и черных очках – вылез из кабины и поздоровался за руку со старшиной. Тот, указав на Конрада, дал парню какие-то инструкции, после чего козырнул всем на прощание и поспешно уехал. Связной проводил его взглядом и направился к нам.

– Здравствуйте, джентльмены, – поприветствовал он нас. – Меня зовут Фокси. Оборотень мне много о вас рассказывал. Ты, должно быть, Эрик, ты – Михаил, а ты, папаша, – тот самый Чер… то есть беглый инквизитор Конрад, так?

– Все правильно, милейший, – ответил за всех фон Циммер, не обрадованный тем, что молодое поколение байкеров, оказывается, тоже наслышано о знаменитом Черпаке. – Так значит, тебя прислал сюда мистер О’Доннел?

– Верно, папаша, – подтвердил Фокси. – Ему не терпелось поехать самому, но дел по горло. А я добровольно вызвался – давно хотел познакомиться с людьми, о которых у нас легенды слагают… Смотрю, вы горючим капитально запаслись. До Базеля точно хватит.

Байкер указал на семь полных сорокалитровых канистр с бензином, выделенных нам князем Сергеем и доставленных пограничниками на место встречи вместе с нами.

– До Базеля? – переспросил я. – Вороний Коготь уже взял Мангейм?

– Мангейм сдался без боя, и Базель тоже вроде бы готов сдаться, – просветил нас Фокси. – Но дальше «башмачникам» не пройти – армия Крестоносцев не пустит их на Центральный Торговый Путь. Мы у себя на это сражение уже ставки делаем.

– И на кого ты поставил? – полюбопытствовал Михаил.

– Сотню на Пророка, конечно же, – пожал плечами парень. – Разбить Крестоносцев невозможно – проще Монблан с места сдвинуть. У Грингсона нет шансов, хотя Оборотень так не считает.

– Плакала твоя сотня, – уверенно заключил контрразведчик. – Вороний Коготь в меньшинстве, но он хитер. «Башмачники» военную науку с пеленок на практике постигают, а Защитники Веры уже полвека ничего, кроме гражданских беспорядков, не видели. Ставлю две сотни, что уже через неделю Торвальд будет маршировать по Альпам, как у себя дома.

– Принимаю! – оживился парень, не убежденный аргументами Михаила. – А вы мне нравитесь, парни! Ладно, чего топтаться – грузите вещички, горючку – и вперед.

– Да, хорошо бы поторопиться, – согласился Михаил. – Что-то нет желания за Грингсоном до Ватикана гнаться.

– Вот еще! – хмыкнул Фокси. – Можете вообще доехать до Бонна и там подождать, пока «башмачники» назад не побегут. На обратном пути их и перехватите.

– Размечтался! – снисходительно хохотнул Михалыч. – Ты бы лучше не политическими прогнозами занимался – тут и без тебя грамотных хватает, – а готовил две сотни наличными. Сам понимаешь, центнер запчастей мне от тебя даром не нужен…

Определить, где конкретно пролегала в заснеженном поле святоевропейско-российская граница, было нельзя, однако ее переход я почувствовал загривком. Прямо мистика какая-то: мы пробирались на запад по одной из потаенных байкерских троп, и вдруг на меня ни с того ни с сего волной накатило сильное беспокойство.

Да, мы уже определенно покинули Россию и въехали на землю Прибалтийской епархии. Землю той страны, что приговорила меня к смерти; землю, которая должна была загореться у нас под ногами, едва мы выйдем из автомобиля… Порой я видел в страшных снах, как неизвестно зачем возвращаюсь назад, в Святую Европу. А там меня уже встречают с распростертыми объятиями покойные Мясник и Матадор, а с ними – ныне живые магистр Аврелий и Пророк. Я бы нисколько не удивился, нарисуйся вдруг сейчас эта жуткая компания людей и мертвецов у нас на дороге.

Все мое естество противилось возвращению в Святую Европу. Я ощущал себя упирающимся псом, которого тащат на живодерню прямо по трупам задавленных собратьев. Сидя на переднем пассажирском сиденье («командирском» – так я называл его когда-то), я нервно хрустел пальцами, трогал рукоятки пистолетов, кусал губы и поминутно озирался по сторонам. Я переживал сильнейший рецидив паранойи и был практически на грани безумия, обуздать которое было уже невозможно. Стоило мне хоть на миг ослабить самоконтроль и дать волю эмоциям, как меня тут же выбросило бы за эту грань, без единого шанса на возвращение в реальность. Мы только-только пересекли границу, а во мне уже кипели сомнения и в собственной выдержке, и в успехе грядущего мероприятия – откровенно дерьмовый настрой перед столь ответственной работой. Случись со мной такое в ту ночь, когда пришлось принимать решение о добровольном выходе из Братства Охотников, я сроду не подвиг бы себя на эту дерзость.

«Закадычные друзья» Конрад и Михаил расположились на заднем сиденье. Судя по нервно бегающим глазкам первого и умолкнувшему языку второго, они тоже не слишком радовались возвращению на родину. Хорошо, что я был не одинок в своих переживаниях, однако этим двоим, один черт, приходилось легче: они не страдали паранойей. Из всей нашей компании сохранял бодрость духа лишь Фокси. Он гнал автомобиль вперед почти на предельной скорости, уверенно ориентируясь на бескрайней белой равнине по еще не заметенным своим же следам. Спешка проводника была объяснима – он не хотел потерять ориентир до того, как мы въедем на более или менее обжитые территории, куда нам непременно следовало добраться до непогоды. А она обещала разразиться уже через час-полтора – небо быстро затягивали плотные тучи.

Как только солнце перестало раздражать нас снежной слепотой, Фокси снял свои черные очки, позволив нам рассмотреть его лицо, надо заметить, весьма приметное и запоминающееся. Конечно, неприлично было так пялиться на собеседника, но, когда я спохватился, что смотрю на байкера тем же взглядом, каким оценивал его экзотический автомобиль, Фокси уже обратил на это внимание.

– Хочешь спросить, что у меня с глазами и не болел ли я в детстве какой заразой? – поинтересовался он. – Валяй, я привык. Все об этом спрашивают.

– И в мыслях не было, – честно признался я. – Просто впервые в жизни встречаю настоящего азиата.

– Вау! – Фокси аж подпрыгнул на сиденье. – Впервые в жизни встречаю человека, который признал во мне азиата!

– Неужели? – удивился я. – А впрочем, чему тут удивляться? Чернокожих африканцев я встречал, а вот узкоглазых выходцев с востока пока ни разу. Твои родители знали, кто они по происхождению?

– Понятия не имею, – пожал плечами проводник. – Мать говорит, что ее предки жили в огромной стране на востоке материка, а отец был убежден, что он – потомок великих воинов с далеких затонувших островов. Только вот отца я никогда не видел. Он был с матерью очень недолго, а потом сбежал.

– Какой некрасивый поступок, – покачал головой Конрад.

– Вовсе нет, приятель, – возразил Фокси. – Мать и отец были Людьми Свободы, а среди байкеров подобные отношения – вполне обычное явление. Но самое интересное в том, что мать до сих пор любит моего отца, хотя уже восемнадцать лет прошло, как он исчез. Поначалу даже искать его пыталась: он вроде бы все в Ватикан рвался поквитаться с кем-то за какие-то обиды. Похоже, в Ватикане его и прикончили… Эй, да вы же бывшие члены Ордена, а значит, должны хорошо знать моего папашу! Ведь это именно он восемнадцать лет назад облил бензином и сжег Главного магистра Мадридской епархии!

– Да, что-то похожее припоминаю, – подтвердил я, покопавшись в памяти. – Я в те годы еще в Боевой Семинарии учился, поэтому всех обстоятельств того дела не знаю.

– Верно, имел место такой случай! – перебил меня Конрад, чей срок членства в Ордене Инквизиции был куда солиднее. – Исключительное по дерзости преступление. На счету твоего папы, юноша, не только сожженный Мадридский инквизитор, но и задушенный Сарагосский епископ, а также его сожженный епископат. Ну и попил тогда крови Ордену этот бешеный отступник. К сожалению, не помню, чем конкретно дело закончилось, но если мне не изменяет память, в Ватикане от руки того убийцы никто не погиб. Судя по всему, в Божественной Цитадели его все-таки схватили.

– Видать, здорово насолили власти твоему отцу, раз он пошел наперекор принципам Людей Свободы, – заметил я.

– Мать говорит, что он четко соблюдал лишь собственные принципы, выше которых для него не было ничего, – ответил Фокси. – Хотя законы Людей Свободы он тоже уважал и, бывало, подолгу жил среди нашего брата. Но отец был одиночкой, а таким людям с нами уживаться трудно.

– Как и в любом другом обществе, – добавил я. – А тем более трудно быть одиночкой с железными принципами. Лично я всегда придерживался мнения, что человек должен ковать свои убеждения из более гибкого металла.

– Тяжело вам пришлось? – полюбопытствовал Фокси.

– В чем именно? – не понял я.

– Поступаться принципами, – пояснил байкер. – Ведь вы трое нарушили столько клятв и объявили Пророку настоящую войну. Пусть не так, как это сделал Грингсон, но тем не менее.

– Да, ничего хорошего в клятвопреступлениях, конечно, нет, и гордиться этим нельзя, – ответил я. – Но, видимо, в отличие от твоего отца, мы оказались не столь принципиальны, раз пошли на такое.

– Если хочешь поболтать о подобных вещах, всегда обращайся ко мне, а не к Эрику, – встрял Михаил, назидательно постучав по плечу Фокси набалдашником трости. – Не спорю, в голове Эрика знаний, конечно, больше, но философ из него, как из Конрада Фридриховича байкер. Эрик только вопросы задавать мастак, а как надо на них отвечать, так из него слова не вытянешь. А насчет измены принципам я тебе вот что скажу: принципы бывают двух типов – такие, до которых ты с годами дорастаешь своим умом, и такие, которые тебе все время пытаются навязать разного рода ублюдки. И если эти люди мешают тебе нормально жить и ничего кроме тошноты, не вызывают, то посылай их куда подальше вместе с их тошнотворными принципами. Коли чувствуешь, что это не твое, значит, можешь с чистой совестью от этого отказаться. Вот мы так и поступили. Когда навязанные нам принципы пошли вразрез с нашим подлинным мировоззрением, мы сошли с этого пути, поскольку поняли, что он ведет не в том направлении. Но раз уж твой отец был верен своим убеждениям до конца, значит, он пришел к ним сознательно, наплевав на тех, кто считал его глупцом или ненормальным. Он выбрал свой путь и прошел его до конца, потому что иного пути для него не существовало… Эх, как бы мне хотелось выпить и побеседовать с этим достойным человеком. Уверен, мы нашли бы много общих тем для разговора…

Джип Фокси бежал довольно быстро, даже несмотря на то, что был битком набит пассажирами и запасными канистрами с топливом. Молодой байкер знал дорогу как свои пять пальцев. И когда наезженные им вчера следы наконец пропали, заметенные ветром, наш водитель уверенно продолжил путь по бездорожью и к обеду выехал на твердую дорогу, по которой последовал дальше.

После этого джип и вовсе понесся вперед, как на крыльях. Автомобилей навстречу попадалось совсем немного. Возникший в связи с войной топливный кризис серьезно ударил по автоперевозкам, а грузовики многих торговцев были реквизированы на оборонные нужды. Я с опаской спросил, не слишком ли беспечно для нас раскатывать в открытую по главным дорогам страны, в которой байкеров вообще не считали за людей. А с такими пассажирами, как мы, по законам военного времени Фокси и вовсе грозил расстрел на месте.

– Не дрейфь, Эрик, – подмигнул мне водитель своим хитрым азиатским глазом. – Почти все Защитники Веры сейчас стянуты к Роттердаму, и потому встретить их сегодня на дороге – большая редкость. А если и встретим, думаешь, «мундирам» захочется гнаться по снегу за каким-то сумасшедшим байкером? А захочется – пусть еще попробуют догнать! Движок этого «Хантера» перебирал сам Стэнли-Академик! Это теперь не автомобиль, а пуля на колесах!..

Но я все равно продолжал беспокоиться и всякий раз, когда показывалась встречная автомашина, ерзал на сиденье. Однако насчет одного Фокси был прав: «Сант-Роверов», на каких обычно колесили патрули Защитников Веры, нам за весь день так и не встретилось.

Непогода начала попугивать нас ветром около полудня, но по-настоящему она рассвирепела после наступления темноты. Снег сыпал редкий и мелкий, однако буран разыгрался нешуточный. Благодаря резвому автомобилю и лихому водителю за день мы беспрепятственно миновали Прибалтийскую епархию и к сумеркам пересекли границу Варшавской.

Буран застал нас неподалеку от какого-то мелкого населенного пункта, название которого Фокси не помнил, хотя проезжал здесь не первый раз. Вроде бы это был шахтерский поселок, отстроенный лет пять назад. До одной из байкерских перевалочных баз, где мы планировали заночевать, оставалось порядка получаса езды. Но видимость снизилась почти до нуля, а база была к тому же хорошо замаскирована, поэтому проводник не рискнул заниматься ее поисками в таких жутких условиях. Добравшись до поселка, Фокси отыскал постоялый двор, оставил нас вместе с машиной в темном переулке, а сам отправился разведать обстановку и переговорить с хозяином по поводу аренды гаража. Бросать такой приметный автомобиль на улице являлось неразумным – «мундиры» умели отличать байкерский транспорт от прочего, а эксцессы нам были абсолютно не нужны.

Когда проводник удалился, Конрад с недовольной миной достал из-за пазухи кошель с казенными деньгами и взялся их пересчитывать, решая, сколько следует выделить средств на непредвиденные расходы.

– Эх, загуляем, клянусь моими обожженными усами! – радостно потер ладони Михаил. – Ваша честь, не забудьте про девочек – их ведь тоже угощать придется.

– Никаких девочек! – отрезал Конрад. – Наш бюджет не резиновый. Только гараж, кровати и скромный ужин.

– Но я не смогу заснуть в одиночку под вой такой метели! – возмутился Михалыч. – И что значит «скромный ужин»? Мы семь лет не были на этой проклятой родине! Неужели вам не хочется отметить это дело как полагается? И с Фокси за знакомство выпить?

– Прекратите склонять меня к транжирству, милейший, – попросил казначей, пряча кошель. – Вот вернемся с победой, тогда и отпразднуем.

– Позвольте, ваша честь! – навис над коротышкой Михаил. – Это ведь вы затащили меня сюда, в этот гадючник! Так что будьте добры, кормите инвалида как полагается! Я не подписывался на диетическое питание!..

Пыл оскорбленного калеки охладил вернувшийся с переговоров Фокси. Вместе с ним явился невзрачный старичок в полушубке и шапке-ушанке – по всей видимости, владелец постоялого двора.

– Все в порядке, парни, – доложил нам проводник. – Будут и комнаты, и гараж, причем теплый! Эх, вот за что я люблю шахтерские поселки: в них даже гаражи отапливаются, поскольку угля здесь – хоть задницей жуй. Сколько, ты сказал, Юзеф, с нас причитается?

Узнав сумму аренды, Конрад насупился и закряхтел, однако без разговоров отсчитал положенное. Впрочем, теплый гараж стоил заплаченных денег. Мы могли отправиться в дальнейший путь, как только буран утихнет, и не тратить лишнее время на заливку воды и долгий прогрев двигателя.

Пока Фокси загонял машину в гараж, мы отправились в трактир. Вряд ли появление в публичном месте представляло для нас риск. Я надеялся, что все здешние плакаты с портретами отступника Хенриксона и его сообщников давным-давно сгорели в шахтерских печах. Да и опознать наши постаревшие и нарочито не бритые физиономии было не просто даже тому, кто обладал хорошей памятью на лица.

К моему удивлению, кроме нескольких остановившихся переждать непогоду торговцев, чьи грузовики я заметил в приоткрытые ворота гаража, и полудюжины местных жителей (их можно было отличить по въевшейся в веки угольной пыли), в просторном трактире больше никого не было. Либо где-то на другом краю поселка работало конкурирующее заведение, либо трезвость была возведена местными жителями в культ – я не находил иного объяснения столь малому количеству посетителей в этот унылый, непогожий вечер.

Мы взяли у трактирщика ключи от комнат, отнесли вещи наверх, после чего вернулись в зал, заказали ужин и оккупировали столик в углу. Михаил сразу начал озираться в поисках своего излюбленного «снотворного». Однако все три местные девочки, в самой миниатюрной из которых было килограммов под девяносто, были уже разобраны торговцами.

– Похоже, я сэкономил вам сегодня сотню сант-евро, – заметил по этому поводу Михаил нашему казначею. – Предлагаю не скупердяйничать и пустить их в рост. Обязуюсь вернуть наши деньги с процентами, если получится уболтать кого-нибудь из торгашей перекинуться в картишки.

– Прошу вас, не втягивайте меня в свои сомнительные аферы, – запротестовал Конрад. – Давайте, разлюбезнейшие, поскорее покончим с ужином и ляжем спать. Завтра, по всем приметам, день будет не легче.

– И с каких пор вы стали злейшим врагом веселья, ваша честь? – тоскливо поинтересовался контрразведчик. – Что-то я вас нынче совсем не узнаю! А помнится, раньше вы обожали гульнуть на широкую ногу: опустошить с собратьями по Ордену бочку-другую кагора, поорать похабные песни, пострелять по живым мишеням… Как, однако, портит людей жизнь в эмиграции!

Фокси присоединился к нам, когда подали ужин. Фон Циммер все-таки не выдержал укоризненного взгляда Михаила и расщедрился на четыре бутылки дешевого ягодного вина, оказавшегося на вкус довольно паршивым. Байкер не отказался поддержать компанию и наполнил кружку вместе с нами.

Долгая тряска в автомобиле вкупе с неутихающей паранойей вымотали меня. И потому я был солидарен с Конрадом – лучше пораньше лечь спать и встать с рассветом, чем глушить до полуночи местное пойло и завтра трястись в джипе с больной головой. Однако атмосфера в малолюдном придорожном трактире оказалась на диво теплая и уютная, отчего идти наверх сразу после ужина как-то расхотелось. К тому же выяснилось, что эмиграция все же не окончательно испортила Конрада Фридриховича, и когда его суровый нрав немного оттаял от выпивки, коротышка заказал еще вина, теперь уже более дорогого и не сводящего кислятиной скулы.

Михаил и Фокси в знак одобрения похлопали «щедрого папашу» по плечу. Я же забеспокоился, как бы щедрость Конрада не начала расти прямо пропорционально количеству выпитого. Такая арифметика могла запросто поставить под угрозу наш ограниченный бюджет. Впрочем, коротышка тоже вовремя смекнул, что головная боль ему не попутчик, и потому, расплатившись с трактирщиком за вторую порцию вина, припрятал княжеский кошель в самый дальний карман.

Когда Михаил окончательно убедился, что ему больше не стрясти с казначея ни сант-евро, он слегка огорчился («Эх, а как хорошо все начиналось!») и отправился совмещать полезное с приятным. А именно: выведать у прибывших с запада торговцев последние новости и заодно развлечь себя и собеседников карточной игрой.

Будь я на месте одной из будущих жертв Михалыча, то непременно бы заинтересовался, почему это его спутники единодушно отказались с ним играть. Правда, Фокси порывался пойти с Михаилом, но когда тот отвернулся, я посмотрел на байкера и выразительно помотал головой.

Мне было жаль хорошего парня, который немного напоминал моего старшего приемного сына Поля. Фокси и так уже имел неосторожность заключить с пронырой-русским пари на две сотни. Дай Михаилу волю, и наш проводник не только не увидит в этом рейде заработка, но еще и останется по уши в долгах. Что до Конрада, так тот был еще не настолько пьян, чтобы дать обобрать себя до нитки заклятому другу.

Михал Михалыч вновь блеснул своим недюжинным природным магнетизмом, поскольку сумел буквально за минуту собрать вокруг себя за карточным столом всех посетителей трактира. Даже трактирщик Казимир – судя по внешнему сходству, родной брат хозяина постоялого двора Юзефа – покинул стойку и примкнул к болельщикам. Глаза его возбужденно блестели, и это наверняка не ускользнуло от Михаила. Он всегда предпочитал играть с богатыми и азартными игроками – качества, редко сочетавшиеся в прижимистых европейских торговцах. Я был убежден, что Казимир не устоит перед искушением и вскоре окажется за игровым столом. Что ж, неосмотрительному трактирщику предстояло надолго запомнить этот вечер и этого постояльца…

Мы с Конрадом и Фокси оставались единственными, кого разгоревшееся веселье не увлекло в центр зала. Мы продолжали попивать вино и посматривать на играющих, разумеется, втайне болея за Михаила. Я был рад, что Фокси с первого раза внял моему предостережению. Меня в его возрасте даже розгами нельзя было отвадить от вкушения запретных плодов, и мое счастье, что среди них не оказалось проклятых карт.

– Веселятся так, словно вокруг ничего не происходит! – раздраженно проговорил байкер, потягивая вино. – «Башмачники» Берлинскую епархию, как ветошь, напополам порвали и еще сколько бед натворят, пока с Крестоносцами воевать будут. А местным все нипочем!

– Неудивительно, милейший, – отозвался Конрад, довольный тем, что Михаил отправился играть в карты за свой счет. – Как говорят у нас в России: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Обычно люди спят сладким сном, если их интересы не затронуты напрямую. Погодите, когда норманны двинут на Ватикан и Пророк всю Святую Европу поставит под ружье, вот тогда и здесь запоют по-иному. Ну да будем надеяться, у Грингсона хватит ума не вступать в бой с Крестоносцами и повернуть назад.

– Зачем он на самом деле туда рвется? – поинтересовался Фокси, видимо решив, что убеленный сединами фон Циммер знает единственно верный ответ на этот вопрос. – Неужели действительно из-за той штуковины, название которой у нас никто даже выговорить не может? Но это же полный бред: затевать войну из-за какой-то божественной дудки!

– А удерживать десять лет осаду города, в котором твоя жена укрылась со своим любовником, – это разве нормально? – включился в беседу я.

– Что-то не помню за Грингсоном такого, – усомнился в моих словах байкер. – Кого из ярлов он десять лет осаждал?

– Вороний Коготь тут ни при чем, – ответил я. – Это случилось примерно три с половиной тысячелетия назад, гораздо южнее отсюда. Тот город назывался Троя, а оскорбленного царя звали Менелай. Тысячи храбрых воинов отдали тогда свои жизни в угоду ревности одной царственной особы. Разве это был не бредовый повод для войны?

– Ну не знаю… – пожал плечами Фокси. – Наверное, в те времена такое считалось в порядке вещей.

– Для царей – возможно, и да, – частично согласился я. – Только вряд ли идущий грудью на вражеские копья простой воин был рад сложить голову из-за того, что его царю наставила рога законная супруга.

– Но ведь все равно шли и умирали, – возразил Фокси.

– Так и есть, – подтвердил я. – Но делали это из иных соображений.

– Богатство и слава! – понимающе кивнул Конрад.

– Совершенно верно, ваша честь. Когда второе намазывается тонким слоем на первое, получается вполне съедобный бутерброд. За такую пищу было уже не грех побороться. А Великая Цель – это как приправа. Одним нравится посыпать ею свой бутерброд, других вполне устраивает оригинальный вкус пищи. Не исключено, что Вороний Коготь действительно верит в существование божественного рога Гьяллахорна и в то, что найдет его в Ватикане. Но вряд ли возможно воодушевить одной этой идеей прорву воинов, которых Грингсон привел за собой. Каким бы одержимым ни являлся конунг, он это прекрасно осознает. И то, что его авторитет пошатнется, не окажись священного рога в Ватикане, – тоже. А вот золото, которое последние два с лишним века стекалось в Центр Мира со всей Европы, для дружинников Вороньего Когтя – вполне притягательная и достижимая цель. Ею можно вполне утешиться, если надежды Торвальда пойдут прахом. Вам доводилось бывать во дворце Гласа Господнего, ваша честь?

– Причем не раз! – не без гордости признался Конрад. – И если вы спросили меня об этом в связи с ватиканским золотом, то готов подтвердить: Торвальду Грингсону придется гнать в Остию грузовой флот, чтобы за один присест вывезти из дворца всё богатство Пророка.

– А на чем Вороний Коготь собирается вывозить свой божественный рог? – в нетерпении спросил байкер. – И вообще, что собой представляет этот Галла… или как его там? Я слышал, у Грингсона есть убедительные доказательства его существования.

– Будьте добры, расскажите молодому человеку, что вы знаете об этом, ваша честь, – попросил я фон Циммера. – Вам ведь больше меня известно о деле чернокнижника Тараса Максюты.

– Вы будете удивлены, разлюбезнейшие, но о деле Максюты ничего вразумительного не могли сказать даже те киевские инквизиторы, кто непосредственно проводил над ним дознание, – сокрушенно покачал головой Конрад. – Я был знаком кое с кем из этих людей. Надо признать, они были одними из лучших инквизиторов, настоящими мастерами своего дела… Простите, Эрик, если вас задевают эти слова, но мое презрение к бывшим коллегам вовсе не означает, что я не могу давать объективную оценку их профессиональным качествам. Однако, когда мои знакомые рассказывали о том престранном случае в Киеве – естественно, в рамках дозволенного, – им становилось страшно. И это был вовсе не наигранный страх, милейшие, – уж я-то насмотрелся в своей жизни на испуганных людей. Но когда ты видишь объятых страхом инквизиторов, то поневоле веришь, что все рассказанное ими происходило в действительности… Тарас Максюта был старшиной крупнейшей искательской общины Киева. За полгода до того случая он и его подчиненные взялись за раскопку глубокого провала, внезапно возникшего прямо в центре города. Подобные провалы – явление повсеместное, поэтому ничего сверхъестественного в той катастрофе не было. Просто однажды среди ночи пара административных зданий ушла под землю, и искателям пришлось откапывать и доставать засыпанные архивы и документы. Но, помимо них, в провале обнаружилось еще кое-что, чего определенно не могло быть в разрушенных зданиях. Какой-то артефакт, погребенный в земле или при Каменном Дожде, или гораздо раньше.

– Как именно выглядела эта штуковина? – не выдержал Фокси.

– Поятия не имею, юноша, – огорчил его Конрад. – И даже приблизительно не могу тебе это сказать. Судьи, которых я расспрашивал об этом деле, ответили мне то же самое. Ранее я считал, что, раз уж Максюту обозвали чернокнижником, значит, он отыскал под землей книгу – этакий ветхий фолиант, исписанный магическими рунами. По крайней мере люди утверждали, что в тот роковой день Тарас точно держал в руках книгу. Однако Грингсон уверен, что Максюта дул в оглушительный божественный горн. Что на самом деле вытворял чернокнижник и какие силы призвал на Землю, известно немногим. Да и те немногие предпочитают помалкивать. Зато весь Киев стал свидетелем ужаса, что обрушил на город Максюта. Представляете, милейшие: полста тысяч человек, узревшие наяву колдовство невероятной силы! С таким масштабным и дерзким преступлением Орден Инквизиции до той поры точно не встречался и вряд ли в скором времени опять встретится. Более того, киевские Судьи-Экзекуторы наблюдали за творившимся беззаконием прямо из окон магистрата!

– И что же они увидели? – спросил я. – Или это тоже секрет?

– Это секрет Полишинеля, разлюбезнейший, – усмехнулся фон Циммер. – Да вы наверняка наслышаны о нем не хуже меня. Искатели отмечали на центральной площади Киева какой-то праздник: ярмарка, танцы, гуляния и все в таком духе. Естественно, Максюта тоже находился вместе со своими общинниками. Только не гулял и веселился, как обычно, а ходил угрюмый и сосредоточенный, то пропадал куда-то, то вновь появлялся. В общем, вел себя крайне подозрительно. Кажется, перед тем, как начать свой сеанс черной магии, он произнес какую-то короткую вступительную речь. Только киевляне, кому посчастливилось не сойти с ума и выжить в давке, не вспомнили потом ни слова из той речи. Ну а о том, что стряслось, когда Максюта закончил выступление, вы и так уже слышали.

– Ну и что с того? Это же не какой-нибудь заезженный анекдот. Расскажи еще, папаша, – попросил Фокси. Как и все молодые люди, он был весьма охоч до душещипательных историй. Рассказчик из Конрада был, конечно, не слишком впечатляющий, но тот факт, что когда-то фон Циммер являлся Божественным Судьей-Экзекутором, заставлял относиться к его словам с почтением.

– Что я могу рассказать тебе об ужасе, которого не видел собственными глазами, юноша? – Коротышка взглянул на байкера с отеческой снисходительностью. – Сам посуди, насколько велик был страх, если люди десятками умирали от разрыва сердца, сходили с ума и затаптывали друг друга в панике. Говорят, сначала послышался не то чудовищный вой, не то рев, от которого задрожали окна. Кое-кто утверждает, что он даже слышал голос самого Дьявола. Все может быть… Затем… – Конрад передернул плечами. – Меня всегда бросает в дрожь, когда я представляю себе эту картину… Затем в мгновение ока вокруг Киева выросли огнедышащие вулканы, разлилось штормящее море, а на небе засверкали молнии. А потом на город отовсюду двинулись толпы гигантских монстров. Они выползали из моря, спускались с гор; стаи крылатых тварей носились в воздухе прямо над головами людей. Некоторые чудовища ростом достигали небес. Некоторые были столь отвратительны, что не походили ни на одно из известных нам по легендам порождений Геенны. И все они ревели, верещали, фыркали, топали, размахивали хвостами, вращали глазищами, гремели чешуей, дышали огнем и плевались ядом… Как поступили бы вы, милейшие, окажись в тот момент в Киеве? Лично я бежал бы без оглядки, а потом отыскал укромное местечко и схоронился там, моля бога, чтобы прожорливые твари не обратили внимания на маленького, ничтожного Конрада.

Фон Циммер примолк, промокнул шарфом со лба пот и залпом допил остатки вина. Фокси в задумчивости почесал макушку и тоже осушил свою кружку.

– И кто же изгнал этих тварей обратно в Ад? – спросил байкер растерянным голосом.

– Многие утверждают, что всемогущий Господь, – ответил Конрад. – Но скорее всего, это сделал сам Максюта, когда осознал, что натворил и что случится, если вызванные им демоны Ада ворвутся в город. В Киеве говорят, что Тарас был неплохим человеком, пока не откопал ту зловещую штуковину и не увлекся черной магией. Очевидно, чернокнижник затворил врата Преисподней тем же способом, что и открыл их. Это был правильный и своевременный поступок, но обойтись без тяжких последствий все равно не удалось. За пару минут погибло, покалечилось либо бесповоротно рехнулось несколько сот человек. В этом Аду не нашлось счастливчиков, кто отделался легким испугом, – даже те, кто не пострадал, все равно получили тяжкие душевные травмы. Десять лет назад в Киеве произошла трагедия, равносильная по количеству жертв серьезному землетрясению. О ней непременно будут говорить и наши потомки, и их дети.

– И что стало с Максютой? – Неизвестно, от чего раскраснелись щеки Фокси: от вина или от страшной истории, рассказанной бывшим инквизитором?

– А что с ним стало? – переспросил Конрад. – Согласно отчетам, которые я изучал, Максюта прошел все этапы инквизиционного дознания – от предварительного на Троне Еретика до финального – Очищения Медленным Огнем. Во избежание гражданских волнений это было сделано вдали от Киева. Но не в Ватикане, как принято считать. Во всяком случае, я такого Очищения в столице не припоминаю. Разве что оно прошло в закрытом порядке, но тогда я все равно о нем знал бы.

– Ладно, черт с ним, с Максютой, – озадаченно наморщил лоб Фокси. – Черт с ней, с его черной магией, колдовской книгой, священной дудкой, или чем он там народ до смерти перепугал… Я готов признать, что такое возможно – ведь случались и до этого в мире чудеса? Но почему Вороний Коготь так уверен, что его горн до сих пор в Ватикане? Разве Орден не уничтожает все конфискованные магические и языческие атрибуты? Зачем Пророку вдруг понадобилось хранить в столице это дьявольское орудие? А вдруг оно снова заработает, и во что тогда превратится Божественная Цитадель? Ватикан – не пограничный город. В нем проживает не пятьдесят тысяч человек, а в десять раз больше. Не считая заезжих купцов и паломников.

– Вот здесь, юноша, я тебе уже ничем помочь не могу, – потупив взор, вздохнул Конрад. – Мне неизвестно, на каких основаниях конунг обвиняет Пророка в укрывательстве священной реликвии видаристов. Но на высосанный из пальца повод не похоже. Тот, кому требуется веская причина для войны, обычно провоцирует врага первым показать зубы, а не предъявляет ему голословные обвинения, после чего кидается в драку. Грингсон определенно верит в то, что делает, милейшие. И эта вера вдохновляет его воевать до победного конца. Пророк же верит, что у него хватит сил покарать язычников. А чья вера сильнее, выяснится в ближайшие дни. Прискорбно только, что многие Крестоносцы и норманны, кому предстоит сражаться друг с другом, так никогда и не узнают ответа на этот вопрос…

Конрад и Фокси отправились на боковую раньше нас с Михаилом. Я же поднялся наверх, как только Михалыч смекнул, что недовольство проигравших ему в карты торговцев вот-вот достигнет точки кипения, и благоразумно решил выйти из игры. Запах жареного он всегда чуял за версту. Михаил заверил игроков, что непременно даст всем обиженным шанс отыграться, когда снова будет проезжать здесь через неделю. После чего сгреб выигрыш и удалился, оставив картежников продолжать игру.

Я уже давно боролся с зевотой, но не хотел оставлять хромого калеку в окружении недоброжелателей. А недовольством к «везунчику» воспылали почти все его противники, включая трактирщика Казимира, который, как я и предсказывал, уселся-таки за игровой стол и вскоре ссыпал в карман Михаила половину трактирной кассы.

– Пока у ребят еще полно денег и не остыл азарт, пусть веселятся, – пояснил пройдоха суть своего тактического отступления, ковыляя по лестнице в номер. – Если же раздеть их по полной, они непременно разозлятся и сломают мне вторую ногу. А так крайним останется вовсе не дядя Миша, и, стало быть, на орехи получит кто-то другой. Как видишь, даже в картах без дипломатических уловок – никуда…

Но то, что произошло ночью, вряд ли поддалось бы урегулированию дипломатическим путем, даже возьмись за это дело все «дипломаты» из нашей компании. Виноваты в случившемся инциденте были и мы, необдуманно заночевавшие на постоялом дворе, вблизи от трассы государственного значения; и пан Юзеф, решивший заработать на нас лишнюю сотню; и даже проклятая непогода, вынудившая Фокси искать ночлег в этом чертовом захолустье. Нельзя было обвинять только Защитников Веры, что нагрянули в поселок под утро, хотя кашу заварили именно они. Но слуги закона всего лишь исполняли свой долг, что пошло вразрез с нашими планами. Трагическое стечение обстоятельств, которого можно было бы легко избежать, окажись мы или Юзеф чуточку прозорливее.

Когда Фокси договаривался с Юзефом об аренде гаража, у хозяина оставался незанятым только один бокс – тот, который был постоянно забронирован для государственного автотранспорта. Оговаривая с Фокси условия, хозяин об этом умолчал, иначе мы, конечно же, не стали бы так рисковать. Этот гараж приносил бы Юзефу мизерную выгоду, используйся он исключительно по назначению. Поэтому время от времени хозяин и нарушал инструкции, пуская на ночь в служебный бокс посторонних. Защитники Веры и до войны нечасто останавливались в этой дыре, а сегодня и вовсе прекратили наведываться в поселок. Поэтому их гараж стал эксплуатироваться не по назначению гораздо чаще, что хоть немного, но компенсировало Юзефу старые убытки.

Однако этой ночью случилось непредвиденное. В три часа пополуночи в ворота постоялого двора неожиданно въехал крытый грузовик, с трудом пробившийся к поселку сквозь метель. В грузовике находились пятеро продрогших и озлобленных Защитников, а также двенадцать рекрутов, которых эта группа собирала по всей округе. После проигранного Защитниками штурма Роттердама местные епископаты объявили частичную мобилизацию и разослали сборные команды по всем окрестным городам и селам. Поселок, где мы остановились на ночь, тоже не должен был стать исключением, и завтра отсюда наверняка отправились бы на север несколько новобранцев. Но по нашей вине им была предоставлена временная отсрочка.

Поднявший Юзефа с постели лейтенант не стал требовать у него ключей от комнат – чтобы переждать остаток ночи, Защитников вполне устраивал трактирный зал. Однако гости категорически отказались бросать на морозе грузовик, тем более что для таких случаев на постоялом дворе обязан был иметься зарезервированный бокс. Перепуганный Юзеф не сумел найти оправданий и бросился наверх будить Фокси.

Конрад выкупил для нас два двухместных номера, и байкер предпочел поселиться вместе с ним, а нам с Михаилом досталась комната по соседству. Я заснул гораздо раньше Михаила, который не сомкнул глаз, пока не пересчитал перед сном выигрыш. Но сон мой и дома никогда не был глубоким, а здесь и подавно. Поэтому я и различил под утро сквозь дрему негромкий стук в дверь соседнего номера, а затем – взволнованный голос Юзефа и поспешно удаляющиеся шаги. Этих звуков было вполне достаточно, чтобы напрочь отбить сон у параноика. Я продрал глаза и пошел выяснять, что же стряслось.

Ночной визит хозяина ничуть не побеспокоил Конрада Фридриховича. Он так и продолжал сладко посапывать, в то время как его сосед по номеру куда-то запропастился. А по трактиру уже разносились голоса продрогших рекрутов, добравшихся-таки до вожделенного тепла. Я же пока не знал, что за компания пожаловала к Юзефу, однако его волнение и отсутствие Фокси мне не понравилось. Я подошел к окну, но оно, как назло, покрылось инеем, который не позволял рассмотреть, что творится во дворе.

Я вернулся в номер, нацепил кобуры с пистолетами, надел куртку, толкнул в бок Михаила, бросил ему «жду тебя внизу» и отправился на разведку.

Дюжина молодых мужчин столпилась у почти погасшего камина, один из них подбрасывал туда дрова и раздувал огонь. Рядом на столе были разложены дерюжные вещмешки. Простая одежда и крепкие фигуры гостей выдавали в них крестьян или искателей. Двенадцать пар глаз равнодушно взглянули на меня и вновь уставились на чахлые язычки пламени. Посетители выглядели изможденными, однако не похоже, чтобы они пришли сюда пешком, – одежда на всех была сухой.

Я огляделся: ни Юзефа, ни Фокси в зале не наблюдалось.

– Хозяина не видели? – осведомился я у посетителей. Один из них молча указал на дверь. Я направился к выходу, но едва взялся за дверную ручку, как меня окликнули:

– Эй, окажи услугу, передай лейтенанту Владичу, чтобы не забыл захватить наши сухпайки!

– Лейтенанту? – Я вздрогнул и напрягся, словно меня ткнули в спину кочергой. – Ладно… передам…

Чего мне сейчас не хотелось больше всего на свете, так это встречаться с какими бы то ни было лейтенантами. Но запираться в номере и пережидать опасность, не разузнав, куда подевался Фокси, я не собирался. Я уже догадался, что за компания пожаловала на постоялый двор, и подозревал, зачем Юзефу понадобился наш проводник. Лейтенант Владич не мог пройти мимо приметного автомобиля, стоящего в гараже. Встреча Защитника Веры и байкера не сулила последнему абсолютно ничего хорошего. Впрочем, как и нам.

Весь исполненный нехороших предчувствий, я вышел на улицу.

Едва я очутился во дворе, как сразу заслышал брань и звуки возни, что происходила где-то у гаражей. Похоже, беседа Фокси и Владича продлилась недолго и завершилась отнюдь не полюбовно.

Я в сердцах выругался – вот ведь влипли! – и поспешил к гаражам, на ходу вспоминая нашу легенду, разработанную на случай подобных эксцессов. Шанс выручить проводника из беды у меня еще оставался. Главное, чтобы Защитник не опознал во мне человека, за поимку коего Владича точно повысят в чине и наградят орденом героя.

У ворот гаража передо мной разыгралась сцена, в иной ситуации выглядевшая бы даже комично. Пятеро взбешенных Защитников метались вокруг своего грузовика, громко сквернословили, потрясали кулаками и упорно норовили вытащить забившегося под грузовик не то человека, не то огрызающегося пса – по крайней мере, тот, кто там прятался, яростно рычал и никому не давался в руки.

Я расслышал среди потока брани выражения «грязный байкер» и «проклятый выродок», после чего версия с псом сразу отпала. Кто еще это мог быть, если не наш Фокси? То и дело кто-нибудь из Защитников нагибался и пытался ухватить байкера за куртку, но тот крепко вцепился в карданный вал и отчаянно брыкался. Фокси чуял, что ему не избежать побоев, но до последнего старался оттянуть этот момент.

Я невольно поразился отваге юноши: он не звал нас на помощь, хотя знал, что мы наверняка его услышим. Фокси был явно готов дать забить себя до смерти, но не выдать доверившихся ему людей. Я давно убедился, что байкеры – смелый народ, но с такой байкерской самоотверженностью сталкивался впервые.

– Какого дьявола мы тут руки морозим! – в очередной раз получив от Фокси ботинком по плечу, прокричал Защитник в офицерской портупее. Видимо, он и являлся дирижером этого квинтета – лейтенантом Владичем. – Пристрелю мерзавца – достал он меня! При нем наверняка есть нож, а это значит, что нам оказано вооруженное сопротивление! А ну разойдись, не то зацеплю!

И Владич расстегнул кобуру.

– Стой-стой-стой! – как можно миролюбивее крикнул я, приближаясь к Защитникам и стараясь не выходить на падающий из окон трактира свет. – Уф, еле успел!.. Все в порядке, офицер, это мой сын, и он следует вместе со мной в Варшаву! Приношу огромные извинения, если Магнус вас чем-то обидел. Поверьте, он не нарочно – просто у него не все в порядке с головой. Я вас очень прошу: будьте добры, оставьте мальчика в покое. Магнус! Вылезай из-под машины, сынок, и проваливай в трактир! Я с тобой там потолкую!

– А ты кто такой? – Лейтенант настороженно обернулся. Ладонь его так и осталась лежать на рукоятке пистолета.

Любопытно было бы взглянуть на реакцию «мундиров», назови я им свое настоящее имя. То-то рожи бы у них повытягивались! Но я, разумеется, не стал проводить таких рискованных экспериментов.

– Цезарь Казарес, искатель, – представился я именем, что значилось в моем фальшивом паспорте. – Мы с сыном помогаем нашему другу Григорию Котовскому перевезти в Варшаву из Дрездена его больного дядюшку Войцеха. Дядюшка Войцех – беженец. Раньше он жил в Бонне, а теперь у него ничего там не осталось: ни дома, ни семьи. Проклятые «башмачники», пропади они пропадом!..

Григорий Котовский и Войцех Красинский являлись конспиративными именами, соответственно, Михаила и Конрада. Душещипательная история про больного дядюшку была шита белыми нитками, о чем Михаил предупредил наших кураторов из разведки еще в Петербурге. Но они за столь короткий срок не смогли придумать ничего лучшего. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что было, и спасать отвратительную историю выразительной актерской игрой. А вот Фокси со своим автомобилем не был включен в легенду, но ему изначально и не требовалось появляться на людях. Так что теперь парня надо было срочно вписывать в сценарий, который и без того выглядел неубедительно.

Фокси настороженно выглянул из-под грузовика, но вылезать не торопился. Правильно, малыш, посиди пока там. Еще неизвестно, чем все закончится: скоро только сказка сказывается, да не скоро в нее верится.

– А ну стой, где стоишь! – приказал Владич, извлекая из кобуры пистолет и наставляя его на меня. – Покажи документы! Только без резких движений!

Документы я хранил в нижнем боковом кармане куртки – боялся, что полезу за пазуху, а проверяющий ненароком заметит у меня под курткой оружие. Но не успел я сунуть руку в карман, как вдруг остальные Защитники Веры тоже засуетились и выхватили пистолеты.

Беспокойство у «мундиров» вызвал Михаил, быстро приближавшийся к нам шаткой хромой походкой. Проныра уже явно догадался, что стряслось и как ему следует себя вести.

– Что случилось, Цезарь? – опершись на трость, полюбопытствовал «Котовский».

– Это мой друг Григорий, – представил я Защитникам нового участника спектакля. – Опять мой сын влип в неприятности, Гриша. Сколько раз говорил мерзавцу: – Магнус, подстригись, а то рано или поздно с байкером спутают и накостыляют по шее почем зря. Допрыгался!

Я погрозил пальцем высунувшемуся из укрытия Фокси. Владич взял у меня паспорт и указал стволом пистолета на Михаила:

– Ты тоже документы давай!.. Что с ногой?

– Акушерка уронила, когда пуповину обрезала, – со вздохом ответил калека, доставая бумаги.

Один из Защитников нервно прыснул. Михаил посмотрел на него и укоризненно покачал головой.

Выйдя на свет, Владич изучил паспорта, после чего кивнул на приоткрытые двери гаража и спросил:

– Ваш автомобиль?

– Мой, – ответил «Гриша». – Выиграл в карты у байкеров пару месяцев назад. Сами понимаете, инвалиду под старость лет без автомобиля тяжко.

– Хороший картежник?

– Спросите у пана трактирщика и тех парней, с кем мы вчера коротали вечер, – пожал плечами Михалыч.

– Откуда столько горючего?..

Пока Юзеф бегал за Фокси, хитрый лейтенант времени даром не терял. Искатели, раскатывающие на байкерском джипе, который они выиграли в карты, – это еще куда ни шло. А вот запасов горючего у нас и впрямь было многовато даже по меркам мирного времени. При военном же энергокризисе, когда цена на топливо для гражданского населения взлетела до небес, обладание семью объемными канистрами с бензином выглядело подозрительно.

– Это – из моих собственных запасов, – сымпровизировал Михаил. – Я с молодости привык вкладывать деньги только в истинные ценности.

Звучало неубедительно, поэтому лично я не удивился, когда Защитники нам не поверили. С тем же успехом можно было соврать Владичу о том, что мы украли горючее со склада какого-нибудь епископата. Лейтенант сунул наши паспорта к себе нагрудный карман, указал на нас подчиненным и объявил:

– Вы задержаны до выяснения обстоятельств. Завтра… то есть сегодня, я передам вас местным Добровольцам Креста, а они уже решат, как с вами быть. Но автомобиль и горючее я забираю немедленно согласно указу Его Наисвятейшества Пророка о реквизиции транспортных средств на военные нужды. А в вашем случае речь идет даже не о реквизиции, а о конфискации, поскольку прав на владение и эксплуатацию автомобиля у вас, конечно же, нет. Плюс ко всему вы незаконно заняли государственную стоянку, что также является злостным правонарушением…

Пока Владич говорил, трое «мундиров» окружили нас, а один, поигрывая пистолетом, сел на корточки возле грузовика на тот случай, чтобы проказник «Магнус», упаси бог, не дал деру.

– Обыщите их! – распорядился лейтенант.

– Руки на затылок! – приказал нам один из Защитников и для убедительности дернул вверх стволом пистолета.

– Цезарь? – полюбопытствовал насторожившийся Михаил. Он, как и я, до последнего надеялся, что до обыска дело не дойдет. Без обыска можно было отделаться от навязчивых «мундиров» и меньшей кровью. Например, когда они завели бы нас в трактир, усадили куда-нибудь на видное место, а сами взялись бы отогреваться и ужинать. И вот после того, как Защитников разморило бы тепло, змей-Хенриксон достал бы пистолет и разоружил эту компанию…

Эх, мечты, мечты… Владич не такой доверчивый парень, чтобы поворачиваться к нам спиной, не вывернув перед этим наши карманы.

– Падай! – бросил я «Котовскому», распахивая полы куртки и выхватывая княжеские подарки. Положение было незавидным, но не столь самоубийственным, как семь лет назад на берегу залива Сен-Мало, где мне и Гюнтеру противостояло пятеро матерых Охотников. Продрогшие на морозе, укутанные в тесные полушубки, бойцы Владича держали закостеневшие пальцы на спусковых крючках, но мысли Защитников витали в другом месте: возле трактирного очага. Может быть, при аресте какого-нибудь искателя Казареса такая безалаберность вышла бы простительной, но если уж «мундиры» решили угрожать оружием лучшему ученику великого Охотника Анджея, им надо было вести себя гораздо бдительнее.

Михаил еще не успел плюхнуться в снег, а я уже прострелил правое плечо тому «мундиру», который намеревался меня обыскать. Защитник вскрикнул, выронил пистолет и отшатнулся, а я тем временем метнулся к нему и, ухватив его за шею, прикрылся им от остальных врагов.

Больше всего меня пугал Владич, стоявший отдельно от прочих и имевший возможность всадить мне пулю в левый бок. От Защитников, что собирались обыскивать Михаила, я был прикрыт живым щитом. От того, который караулил Фокси, – грузовиком. Поэтому я выбрал лейтенанта следующей мишенью, хоть он находился от меня дальше всех.

Из четырех пуль, что я выпустил навскидку по ногам Владича, в цель попало лишь две: одна перебила лейтенанту голень, вторая угодила в бедро. Владич, уже готовый стрелять, потерял равновесие и рухнул на колени. Я, однако, продолжал целиться в том направлении, поскольку уже видел следующую угрозу…

Стерегший Фокси Защитник стремительно нарисовался из-за грузовика, заняв позицию для стрельбы с колена быстрым перекатом через плечо. Парень определенно не жалел времени на тренировки и намеревался закончить свой эффектный маневр двумя-тремя меткими выстрелами. Но я его опередил. Враг еще целился, а моя пуля уже летела ему в плечо. Боль судорогой свела Защитнику пальцы, и курок он все-таки спустил, только попал не в меня, а в трактирную стену.

– Оружие на землю! – рявкнул я двум Защитникам, которые удерживали меня на прицеле, но не решались стрелять, так как боялись случайно попасть в заложника.

«Мундиры» не подчинились. Будь я не так взвинчен, возможно, попросил бы их еще раз. Но сейчас моя реакция на неповиновение оказалась бескомпромиссной. Пока Защитники терзались сомнениями, я двумя выстрелами заставил каждого из них охрометь на правую ногу, а затем ударил заложника рукояткой «глока» по затылку, подскочил к корчившимся от боли врагам и отобрал у них пистолеты.

– Магнус! – окликнул я байкера и указал ему на Владича, пытавшегося дотянуться до оброненного пистолета. Фокси выскочил из-под грузовика, подбежал к лейтенанту и угомонил его несколькими ударами кулака, после чего без напоминаний проделал то же самое с другим «мундиром». Подобрав оружие, расторопный юноша сунул один пистолет за пояс, а второй оставил в руке, направив его стволом в небо и убрав палец со спускового крючка. Глянув на Фокси, я решил, что можно не тратить время на объяснение ему техники безопасности – кто-то уже успел преподать парню урок до меня.

– Как же я рад, Цезарь, друг сердешный, что ты не утратил форму! – проговорил Михаил, неуклюже поднимаясь на ноги и отряхаясь от снега. Фокси хотел помочь калеке, но тот отмахнулся, нашарил в снегу трость и встал самостоятельно. – Правда, раньше ты двигался шустрее и всегда метил в голову, но для старика со скрипучими суставами ты стреляешь очень даже неплохо… Только что это за, мать его, неоправданный гуманизм? Почему ты оставил их в живых? Эти ублюдки вряд ли оказали бы тебе подобную честь.

Ответить я не успел, поскольку во дворе стали появляться люди. Первый прибежал трактирщик Казимир с двустволкой и в тулупе, накинутом на голое тело.

– Оружие на землю! – вскинув трофейный пистолет, приказал ему Фокси, явно подражая мне. Казимир выпучил глаза и, прижав ружье к груди, застыл как вкопанный. Но шокировал трактирщика не направленный ему в лоб пистолет, а пять скорчившихся на снегу тел.

– Со слухом плохо? – поддержал я байкера. – Бросай ружье, кому говорят!

– Где мой брат? – пролепетал трактирщик, дрожащими руками ставя двустволку к стене. – Что вы с ним сделали?

– Я здесь, Казимир! – откликнулся Юзеф, все это время прятавшийся в гараже. Одет он был так же, как и братец – в меховые сапоги, тулуп и кальсоны, – и потому успел уже изрядно продрогнуть. Увиденное им поле брани привело его в неменьший ужас: – О Господи, за что мне такое наказание! Что же вы натворили, убийцы! Что с нами теперь будет!

– Заткнись! – прикрикнул на Юзефа Михаил и огрел его по спине тростью. – Мой друг сегодня чрезвычайно добр, так что все пока живы. А если кто умрет, виноват в этом будешь только ты! Быстро дуй за лекарем! И не вздумай тащить за собой Добровольцев Креста!

И снова наподдал ему тростью для расторопности. Юзеф побежал в трактир одеться потеплее и едва отбился в дверях от разбуженных выстрелами обеспокоенных торговцев. Все они желали знать, не байкеры ли напали на гаражи. Из-за спин коммерсантов выглядывали рекруты. Однако они волновались куда меньше, поскольку наверняка догадывались о причине стрельбы. Вмешиваться в конфликт рекруты не собирались. Разве охота им было рисковать ради тех, кто вез их под пули норманнов?

– Расступись! – раздался вдруг позади торговцев и рекрутов грозный окрик. – Расступись, я приказываю!..

Публика послушно отхлынула, и во двор выскочил взъерошенный Конрад Фридрихович, сжимавший в каждой руке по маленькому «вальтеру», взятому им не иначе как из своего багажа. Вид у коротышки был крайне воинственный. Продолжайся сейчас у гаражей перестрелка, Конрад без раздумий бросился бы в горнило боя – я знал, что отваги этому человечку было не занимать.

– П…ц деревне! – схватился за голову Михаил, завидев бегущего к нам во всеоружии Конрада. – Эй, юноша, заводи свою колымагу – проваливаем отсюда к чертовой матери!..

– Что случилось, разлюбезнейшие? – спросил запыхавшийся коротышка, глядя на поверженных «мундиров», которые уже пришли в себя и теперь, скрипя зубами от боли, наперебой костерили нас на чем свет стоит.

– Что случилось, того уже не изменишь, – проворчал я и крикнул рекрутам, чтобы те оттащили раненых в помещение. Рекруты с неохотой подчинились.

– Дядюшка Войцех, спрячьте, пожалуйста, оружие – вы меня нервируете, – попросил Михаил припоздавшего карателя. – И вообще, кто вам его выдал?

– Это – из моей домашней коллекции, – признался Конрад, рассовывая пистолеты по наплечным кобурам, точно таким же, как у меня. – Так мне объяснят наконец, что я пропустил?..

– Не волнуйтесь, дядюшка Войцех, вы абсолютно ничего не пропустили, – заверил его контрразведчик. – Главное веселье еще впереди…