Глава 18
Они нашли тело Кериса на том же месте где и оставили — футах в двадцати от края провала. Тело лежало в луже уже начинавшей засыхать крови. Джоанна порывисто встала на колени и схватила его руку, щупая пульс. Ей казалось, что сейчас Керис подаст хоть какой-нибудь слабый признак жизни. Поначалу она думала, что ее какая-то странная нечувствительность происходит из-за пережитого в подземелье, но потом осознала, что это просто результат потери большого количества жизненной энергии. В глубине души девушка понимала, что ее надежды тщетны, что Керис все-таки мертв. И глаза ее затуманились слезами, ей жалко было этого славного парня, жалко было, что они с Антригом оставили его наедине со смертью.
Впрочем, для него это был вполне закономерный финал — ведь, как известно, от послушника и требуется красиво пасть в битве.
Зимний день короток, путешественники заметили, как начало смеркаться. И без того хмурое небо стало темнеть, подул холодный ветер. Уже привыкнув к местному климату, Джоанна поняла, что скоро начнется снегопад.
Сзади раздались шаги. Этот звук был знаком, хрустеть так по подмерзшей грязи могли только башмаки Виндроуза. Антриг заботливо накинул на плечи девушки потерянный ею в пылу сражения полушубок. От усталости Виндроуз еле ноги передвигал, лицо его было перепачкано грязью и кровью. И двигался он уже совсем еле-еле, точно древний старик. Второй накидкой Виндроуз прикрыл тело Кериса.
— Надо рассказать обо всем Пелле, — сказала Джоанна, сама удивляясь, как отчужденно звучит ее голос.
— Думаю, что волшебники сами позаботятся об этом, — Антриг встал на колени рядом с Джоанной и откинул с холодного лба Кериса прядь светлых волос. — Тем более, что они скоро подоспеют сюда.
Слова застревали в горле девушки, но она все-таки выдавила:
— Тогда нам все-таки лучше уйти отсюда.
Она попыталась было подняться на ноги, то тут жесткая боль, словно молния, пронзила ее. Джоанна стиснула зубы, стараясь перебороть подступившие слезы и внезапную вялость. В чем же дело?
— Нужно уходить, — повторила девушка. — Они могут подумать, что вы с Сураклином уничтожили друг друга, и перестанут искать тебя.
Вдруг в воздухе раздался какой-то звонкий хлопок, эхо, словно какой-то невидимый великан изо всех сил топнул ногой по земле. И Джоанна была готова поклясться чем угодно, что слышала какие-то далекие голоса. В страхе она схватила Антрига за руку. Из провала, из которого они поднялись, повалили столбы пыли и дыма, образуя в воздухе громадный гриб. Налетевший порыв ветра разогнал этот гриб.
— Ага, это пузырь, — тихо сказал Виндроуз. В свете угасающего дня лицо его было таким же мертвенно-бледным, как и лицо Кериса. — Он использовал остаток энергии, чтобы уничтожить себя самого. Значит, он все-таки вспомнил.
Хотя Джоанна все еще было под впечатлением сражения и смерти Кериса, она уловила в словах Антрига какое-то несоответствие.
— Что он должен был вспомнить? — удивленно спросила она.
— Почему ему так хотелось жить вечно? — вдруг по лицу чародея покатились слезы. — Главным для него было не «вечно жить». Жизнь заключается не только в слушании песен, но и в пении их, не обладание винным подвалом, но возможность пить это вино в кругу близких и друзей. Это возможность наблюдать, как восходит солнце, как наступает новый день. Может быть, он только сейчас понял, что превратился только в копию копии, ведь от его собственного естества ничего уже давно не осталось, кроме зла.
Сняв очки, Антриг принялся вытирать их краем накидки.
— А, может быть, он просто понял, как и я, что не сможет вечно просидеть в одном месте, в темноте и под замком.
Джоанна посмотрела в его печальные глаза, из которых еще продолжали литься слезы, и вдруг догадалась:
— Ты ведь все еще был привязан к нему, да?
Губы мага дернулись в жалкой улыбке.
— Да не то чтобы так, — пробормотал он, — но ведь и я все это время помнил… — тут он вздохнул и прижал руки к боку, в который стреляла Джоанна из пистолета.
Антриг осторожно взял Кериса за руку. Мертвые пальцы сжимали все то, что осталось от взорвавшегося пистолета. Антриг пытался освободить руку парня от этого железа, но тут из потревоженной раны хлынула кровь, уже мертвая кровь…
Глаза Джоанны снова наполнились слезами, и она как-то механически стала поглядывать на окружающие холмы. Из продолжавшего темнеть неба лениво посыпалась мелкая снежная крупа, ветер то и дело трепал ее волосы. Кругом пустынно, неуютно… Но девушка испытывала какое-то странное чувство точно за нею кто-то наблюдал.
— Антриг, — сказала она снова, — нам нельзя тут оставаться. Волшебники могут прибыть в любой момент.
— Я знаю, — отозвался маг. Он с трудом согнул руки Кериса и сложил их на его груди. — Я чувствую, как их умы уже работают. Они пытаются определить, где я, где мое волшебство. Но здесь же скрещиваются несколько энергетических линий, волшебства у меня уже не осталось, и потому отследить его просто невозможно.
Виндроуз замер, точно мобилизуя то, что осталось в нем из сил. Он застыл на месте. Джоанна даже не поняла, что все это значит. Только тогда, когда глаза чародея закрылись, и он привалился спиной к громадному камню, она поняла, что Антриг впал в бессознательное состояние, которое должно было излечить его.
Джоанна встала и молча смотрела на неподвижного Виндроуза, чувствуя, что и сама еле стоит на ногах. Постояв, она опустилась на обломок камня. Несмотря на теплый полушубок, бархатную одежду пажа и фланелевую нижнюю рубашку, она почувствовала сильнейший холод. Руки вообще словно отмерзли, пальцы даже не чувствовались. Джоанна, чтобы хоть как-то согреться, взяла руки Виндроуза в свои. Ветер, стоная и ухая между холмами, то и дело осыпал ее снегом.
Потом установилась какая-то жуткая тишина. И тут случилось невероятное: веки Кериса дрогнули и медленно открылись.
Спустя два часа (это она проверила по электронным часам) Джоанну разбудил стук конских копыт о камень. Уже полностью стемнело. Подняв голову, она заметила отливающие сталью копья и обнаженные мечи. Вооруженные до зубов гвардейцы охватили их аж двумя кольцами. Нет, это были не гвардейцы, а послушники. Чуть в стороне стояли с полдюжины коней, на их спинах сидели всадники. Одного Джоанна узнала сразу — это была госпожа Розамунд. В ее глазах настоящим огнем горела беспощадность.
— Знаешь, все это очень странно, — проговорил Антриг, разливая кипяток по стаканам, — есть на свете только два места, в которых я жил продолжительное время. Это, конечно же, цитадель нашего незабвенного Сураклина и Башня Тишины, в которой мы имеем честь находиться. Ребята, не хотите чаю? — невозмутимо обратился он к стоявшим в открытой настежь двери послушникам. Послушники переглянулись, и тот, что был постарше, точнее была — на страже стояла женщина — торопливо перекрестилась, показывая, что бдительности она все равно не потеряет.
Антриг вздохнул, пощупал рукой сломанное ребро и поставил чайник обратно на плиту. После чего, улыбаясь, поставил перед Джоанной чашку с чаем.
— В любом случае, они уже не наложат на меня печать Тьмы, — чародей пощупал оставшиеся от железного ошейника раны. — Кстати, ты не знаешь, как там Керис?
Джоанна мотнула головой, показывая полное свое неведение. Башня Тишины действовала на нее угнетающе даже изнутри, не то что снаружи. И хотя волшебники и церковные, и от Совета Кудесников, что круглосуточно охраняли Башню, относились к сидевшей в одиночной камере Джоанне с куда большим почтением, чем инквизиторы в прошлый раз, девушка была почему-то испугана сильнее. Возможно потому, что когда она была в плену у Костолома и его молодцев, она знала, что на свободе остаются еще Антриг и Керис, можно было положиться тогда и на Магистра Магуса — они могли помочь ей, и действительно помогли. А теперь надеяться было просто не на что.
Теперь же, безучастно наблюдая, как Виндроуз меряет шагами камеру, она подумала, что чувство безысходности происходит еще и из-за крайнего истощения, физического и морального, как ответная реакция на дикое перенапряжение предыдущих дней. Когда общение с Антригом заканчивалось, и Джоанну препровождали в ее камеру, она погружалась на все время в полусон, зная, что к моменту ее пробуждения запросто может оказаться так, что Антрига уже нет в живых. Она как-то подумала: не испытывает ли и Виндроуз такого состояния.
— Все, что я знаю, — отозвалась наконец Джоанна, — что он сейчас находится в Ларкморе. Говорят, что жить он будет.
Антриг поставил возле Джоанны колченогий побитый стул, сел на него и сжал своими костистыми пальцами ее руку. Комната, в которой раньше находился рабочий кабинет Антрига, теперь была превращена в камеру. Тут так и лежали нетронутыми горы его книг, разных приборов и приспособлений. Краем глаза Джоанна посмотрела на узкую кровать Антрига — она не была даже примята. Видимо, он по ночам не спал.
— Конечно, жить он будет, — проговорил Антриг тихо, — но вот только странно, что это вдруг они так любезно сообщают об этом?
— Говорят потому, что кое-кто из Совета Кудесников приказал сообщить вам это, — сказал резкий, холодный голос со стороны распахнутой двери.
Пленники быстро подняли головы. Одетая во все красное в двери стояла госпожа Розамунд. Как всегда, ее лицо было каменно-непреступным. Замешкавшиеся часовые, которые тоже не заметили прибытия столь важной особы, низко поклонились и отступили в замешательстве в стороны. Розамунд махнула пренебрежительно рукой, и все стражники выскочили из комнаты, прикрыв за собой дверь. Хотя Джоанна была уверена, что они стоят, приложив уши к двери. И если их застукают, пустятся врать, что просто ожидали вызова.
— И, как ты сам признался, Керис был ранен, когда попытался остановить тебя при покушении на жизнь его Высочества Регента. Неужели ты не читал?
— Да, читал, — вздохнул Виндроуз с усмешкой, отчего глаза волшебницы угрожающе сузились, — но только, по-моему, все это чепуха на постном масле, — тут глаза Антрига встретились с испуганным взглядом Джоанны. — Я ничего не боюсь, — сказал он уже вызывающе и демонстративно показал Розамунд свои покалеченные пальцы. Тут он посмотрел на Джоанну. — Я же уже несколько раз повторил этим остолопам, что подпишу какие угодно их сочинения, если там будет сказано, что я вынудил тебя помогать мне силою своих заклятий, и потому с тебя взятки гладки. Они должны на это клюнуть, ведь теперь я согласен подписать хоть что-то, а то ведь они раздавили мои пальцы в тисках как раз потому, что я отказывался подписывать любые бумаги.
Джоанна только открыла рот, собираясь опровергнуть такие наговоры, но рука Антрига запечатала ей рот.
— Джоанна, у нас нет ни единого доказательства. К тому же они просто не заинтересованы в том, чтобы верить нем. К тому же ты даже свои фотокопии сожгла. Впрочем, по-английски они все равно не понимают.
Осознав его правоту, Джоанна так ничего и не сказала. Оба пленника поднялись на ноги и заключили друг друга в объятия. Джоанна, прижимаясь щекой к грубой материи его профессорской мантии, почувствовала, как в ее глазах снова закипают слезы. На сей раз ей было ужасно обидно — пройти через схватку с Сураклином, и теперь навечно остаться в тюрьме средневековых мракобесов.
Кажется, на этом мое приключения и завершатся. В какой-то момент она подумала, что ей не только придется оправдываться, но и, возможно, разделить участь Антрига как его сообщницы. Впрочем, пока это по-настоящему не слишком волновало девушку. Ведь ее усталость, моральное истощение еще не прошли. Странно, подумала Джоанна, как мало ей сейчас нужно — только ощущать объятия его сильных рук, и даже не задумываться о собственном будущем, которое явно не обещало быть безоблачным.
— Минхирдин отправилась в Ларкмор, вместе с Исой Бел-Кейром, — раздался сзади спокойный голос Розамунд, — она везет с собой все твои признания и наше прошение о помиловании девушки. Я не знаю, что решит этот извращенец, но одно могу сказать точно, еще до прибытия сюда гонца от Регента палач предаст тебя смерти.
Джоанна почувствовала, как Антриг вздрогнул всем телом. Но чародей сумел сдержать свои эмоции.
— Спасибо, — прохрипел он. Розамунд, не слушая его, резко развернулась и вышла. И снова два послушника-стражника вошли в комнату и замерли у раскрытой двери.
— Но для чего вы оставили меня в живых?
Керис и сам поразился, как слабо звучал его голос. Да и говорил он медленно, покуда эти слова связывались в его горле из отдельных звуков, уже успели принести и поставить возле его кровати большое резное кресло. В окно было видно только затянутое тучами небо. В это кресло уселась старуха со всклоченными волосами. Спицы продолжали с молниеносной скоростью мелькать в ее руках.
— Ну что так сразу, — проговорила старуха.
— Что бы ты там не наговорила Регенту, ты же отлично знаешь, что я нарушил все данные Совету клятвы, — продолжал Керис, борясь с приступами слабости и сонливости, — может, я и смогу снова стать послушником, но доверия-то больше не будет. Как можно верить человеку, который уже однажды нарушил данное им слово. И я знаю, — пошевелил Керис раздробленной рукой, — что сломанные мечи Совету никогда не были нужны. Проще обзавестись новыми.
— Не говори глупостей, — старуха, прервав вязание, взглянула на внука Солтериса пронзительным взором выцветших глаз. — Все имеет свою цену в этом мире, даже сломанные мечи. Так ты нарушил данные тобой обеты по уважительной причине, я правильно тебя поняла?
— Достаточно.
Частично из-за слабости, частично просто из-за установившегося безразличия ко всему, Керис говорил вполголоса, даже не заботясь о том, чтобы слова его звучали убедительно или хотя бы внятно.
— Я знала его, — послышалось бормотание старухи, — конечно не так хорошо, но все же лучше, чем другие. Хотя, конечно, лучше этого бедного парня его никто не знал. Знала я и твоего деда, и Императора. Кстати, Харальд тогда был только принцем, наследником престола. Эх, если бы ты только знал, какой он был красавец. Я разговаривала с Антригом, когда они заставили его подписать все бумаги. Это было сегодня ночью… Конечно, он мошенник, клятвопреступник, безумец… Да, самый настоящий сумасшедший. Но я… я знала их всех, — глаза Минхирдин вдруг просветлел. — Дитя мое, делай так, как я тебе говорю. И тогда облегчится ноша твоя.
— Но для чего? — в отчаянии зашептал Керис. — Жить так, калекой? Волшебника из меня все равно не получилось, теперь я и меч-то держать как следует не смогу в руках. Кому нужен ущербный?
— Не нужно быть волшебником, никто не заставляет тебя быть воином, будь самым обычным человеком, — спицы снова молниеносно замелькали в ее руках, — неужели быть человеком так сложно?
— Да, — тихо сказал послушник.
— Ты что же, по-прежнему продолжаешь считать себя послушником Совета?
Иногда тетка Мин напоминала Керису о старой загадке-считалке, которая была популярна у послушников в школе. Смысл нехитрой рифмы состоял в том, что даже безобидной булавкой можно пустить кровь человеку. Помолчав, Керис выдавил из себя:
— Но я поклялся быть послушником, Хранить верность Совету до конца своих дней. Но теперь я даже не знаю…
Минхирдин ничего не ответила. Только тоненько позванивали спицы, и Кериса снова потянуло в сон.
Некоторое время он лежал просто так, молча, уставясь в кедровую обшивку потолка. В голове молодого человека проносились разные памятные сцены и события из его жизни. Он понимал, что теперь тоже должен сделать какой-то выбор, хотя ему показалось, что никакого выбора у него просто нет.
И вдруг онемение, которое уже несколько недель сковывало его душу, прорвалось, как лед на реке весной, и душа Кериса наполнилась обидой. Он даже и сам не понимал, чего ему так жаль — то ли того, что он затратил столько усилий, но все равно не стал волшебником, то ли чего-то еще. В возрасте шестнадцати лет он вроде избавил себя от этой неопределенности, дав обет на верность Совету, который должен был за него решать, что делать. Казалось, он был навсегда избавлен от мучительности выбора. Но, как теперь понимал внук Архимага, эта мучительность вернулась вновь. И тем сильнее была боль, чем меньше опыта у него было в принятии самостоятельных решений.
Неожиданно для себя Керис заплакал. Если раньше он плакал слезами сожаления по смерти деда, то теперь это были слезы мук, бессилия. Прежде такие душевные муки были совершенно неведомы ему. Керис был послушником, а от послушников и ждут, что он завершит свою жизнь, став непригодным — точно так же приканчивают бойцового петуха, когда он становится старым или калекой и больше не может развлекать публику и приносить своему хозяину барыши.
Но все же…
Керис словно почувствовал запах, исходивший из сумки с разными лечебными травами Антрига. Сумка эта, как и целая куча других вещей, осталась в заброшенной часовне на берегу речки Глидден. Он вспомнил, как Виндроуз терпеливо, как равному, объяснял ему свойства волшебных трав. А потом Керис вспомнил, как и сам помог дать жизнь новому человеку.
Керис периодически засыпал, потом просыпался, думал о пережитом и снова засыпал. Утро сменилось днем, день вечером. За окнами снова стало темно. Время от времени он даже ощущал тельце болонки Киши доверчиво прижимается к нему, которая лежала молча, словно понимала, как тяжело ему. И вдруг, проснувшись в очередной раз, Керис почувствовал ладонь Пеллы на своем жарком лбу. Да, это была она.
— Я так и думал, что ты здесь, — раздался тихий голос Фароса.
Пелла от неожиданности вздрогнула, но руки не убрала.
— Я просто подумал, моя принцесса, что тебе нужно знать, что Леннарт и в самом деле тяжело болен, — сказал Регент. — С ним там сейчас один волшебник. В общем, получается, что вы спасли мне жизнь.
Керис почувствовал, как Пеллицида сделала глубокий вдох — она хотела что-то сказать в ответ, но заколебалась. Наконец, она вымолвила неуверенно:
— Фарос, мне и в самом деле жаль, что с Леннартом случилось это…
Фарос хмыкнул. Вдруг он топнул подкованными каблучками своих башмаков по драгоценному паркету комнаты. Это было тем более странно, что Керис знал, как тихо ходит Регент. Фарос же сказал жестко:
— Этот Леннарт. Надоедливый щенок. Говорят, что он выживет. Впрочем, красоты ему уж точно не вернешь. Я не стану больше его держать возле себя. Хотя, думаю, в награду за преданность я отсыплю ему деньжат. Может быть, стоит даже назначить ему ренту…
— Но ведь все это он делал только из любви к тебе, — жестко сказала Пелла.
— Из любви ко мне позволил одурачить себя? Как можно быть таким растяпой, а? Пытался взять меня волшебством, в котором не смыслил ни ухо, ни рыло. Он просто развесил уши, даже не зная, кто дает ему советы. Ему нужно было только одно. Эта твоя болонка, похожая на крысу, и то кажется куда достойнее его. По крайней мере, у нее есть чувство собственного достоинства и храбрость.
— Но это еще не повод быть таким жестоким.
— Пеллицида… — Керис впервые слышал, что Регент обратился к девушке по имени, — у меня действительно не было повода быть жестким по отношению к тебе. Но я думаю, что мы оба пострадали. Извини меня, — голос принца звучал вполне искренне. — Ты вовсе не обязана была спасать мне жизнь. Каннер получает за это бешеные деньги. Я вообще люблю издеваться над слабыми, такая у меня плохая привычка, как и та, когда я начинаю грызть ногти. Я постараюсь теперь относиться к тебе достойно. Ведь у тебя были все основания желать моей смерти. Скажи только, этот парень… Он твой избранник?
— Нет, — пальцы Пеллы сильно сжали руку Кериса, — никто из нас не желал твоей смерти.
— Ага, — протянул принц, и по тому, как он вздохнул, Керис понял, что и до него дошел смысл особой интонации при слове «нас». — Мне сразу тогда показалось, что это не мой человек, хотя на нем была форма моего гвардейца. — Вдруг голос Регента стал совсем тихим, даже робким.
— Скажи, правда ли то, что ты ждешь ребенка?
Керис услышал только шелест волос, она, должно быть, кивнула головой.
— Это… мой ребенок?
— Да.
Керис открыл глаза и увидел их обоих — Фароса, который превратился словно в соляной столб и Пеллу, которая выглядела очень молодой и бойкой, как тогда, в короткой схватке с Леннартом — это было лицо воительницы, которая к тому же чувствует себя королевой.
— Даже жаль как-то, — проговорил Фарос криво, — я ведь самодовольный дурак, безумец, меня за спиной даже садистом величают. Я совсем не похож на человека, который должен продолжить нашу древнюю династию. Но я иногда все-таки могу замечать хорошее… И отвечать добром на добро…
Принц еще долго смотрел на девушку, дух которой ему так и не удалось сломить и взгляд его, которым Фарос смотрел на мир, казалось, немного смягчился, как смягчился тогда, в поместье.
— Ну что же, — произнес Регент, — видит Бог, что женщины не интересуют меня кроме случая, когда мне нужен становится наследник. Чисто природная функция. Потому у меня будет к тебе одно единственное требование — воспитать этого ребенка и тех детей, которые могут появиться в будущем, чтобы они росли на благо империи. Ты должна чувствовать ответственность за эту страну, — слегка наклонившись, Фарос поцеловал девушке руку и, круто повернувшись, направился к двери.
— Фарос, — воскликнула Пелла.
— Да? — удивленно обернулся тот.
— А Антриг и Джоанна, как же быть с ними?
Принц задумался, и в глазах снова замелькали огоньки подозрительности.
— Они предали меня, — сказал наконец Регент злобно, — оба.
— Но ведь они пытались…
— Я уже получил с гонцом все признания Виндроуза, — неожиданно резко оборвал Фарос жену. — Эта же самая бумага оправдывает этого твоего… друга, — принц указал на лежащего в беспамятстве Кериса. — Тебе бы лучше не соваться в это дело. К тому же гонец уже отправился в Башню Тишины. Приговор, который я им вынес, приведут в исполнение завтра утром.
— Им? — возразила резко Пелла. — Но только ведь Джоанна, она…
— Перестань, — миниатюрная рука мелькнула в воздухе. — Я же сказал: не суйся не в свое дело. Впрочем, если уж ты так переживаешь, скажу, что ей ничего не грозит. Просто посадят в тюрьму. Это не смертельно.
Но Керис, который как раз в этот момент очнулся, сразу уловил в голосе Регента фальшивые нотки.
— Нет, — закричала Пелла. — Нет!
Джоанна слышала рев бушевавшей за толстыми стенами Башни Тишины бури. Антриг как-то сказал, что в Башне и летом не слишком тепло, а сейчас холод был просто жуткий — все тепло выходило через какие-то невидимые глазу вентиляционные отверстия. Джоанна и Виндроуз сидели возле очага, укрывшись накидкой и одеялом. У входа стояли часовые, которые и сами стучали зубами от холода. Когда Антриг обратился к ним с просьбой дать еще одно одеяло, стражники резко отвергли ее.
О чем они только не говорили за это время — о Калифорнии, о Меллидэйне, о родной деревни Антрига, потерявшейся где-то в бескрайних просторах Сикерста, откуда его ребенком забрал Сураклин, о звездных войнах и различных типах магии, о возможном заключении Джоанны под стражу на неопределенное время.
— Я сделал все, что мог, — говорил чародей, обнимая Джоанну за плечи. — К сожалению, это как мне всегда не слишком удавалось. Я не мог бросить в беде Кериса, и если бы я велел тебе бежать подальше, далеко ты все равно не ушла бы. Совет быстро бы тебя схватил. К тому же вокруг все еще бродят чудовища Сураклина.
— А я никуда все равно не ушла бы, — сказала девушка, кладя ему голову на плечо.
— Эх. Джоанна, — маг еще крепче обнял ее. — Я все старался по мере возможности не вмешивать тебя в это. Впервые в жизни получилось так, что мои друзья пострадали из-за меня же. Но я все это время чувствовал, как ты нужна мне…
— Ха-ха, я часто слышала, что специалисты по компьютерам всем нужны.
— Да нет, я не это имею в виду, — рассмеялся Виндроуз, глядя ей в глаза.
Джоанна почувствовала, как слезы опять наворачиваются на ее глаза. Она вдруг подумала, как долго ее могут держать здесь, ведь она и так загостилась в этом мире, пора уже обратно, в свою Калифорнию. Та жизнь казалась теперь какой-то далекой и нереальной. Одна мысль о возможности одиночного заключения, да еще в этой Башне, приводила ее в сильнейший ужас. Но еще больше ужасало ее то, что Антриг неминуемо должен был умереть. И даже неизвестно, когда именно.
Она несколько месяцев боролась с хандрой и унынием, спокойствие и жизнерадостность Виндроуза очень ей в этом помогали. Но время от времени до нее долетали шепот охранявших камеры послушников Церкви. Ничего хорошего их слова не предвещали. И сегодня она уже определенно знала, что через день Антрига на свете не будет.
И она уже никогда не увидит его.
Разве что, в сновидениях. Но это было больно уж слабым утешением.
Вдруг сквозь вой ветра прорвался голос госпожи Розамунд. Та говорила негодующе:
— Что за вздор. Регент не собирался отпускать ее на волю, и всем это доподлинно известно. С чего это вдруг такой поворот?
А затем послышался еле-еле скрипучий голос Минхирдин Правдивой:
— Вздор? Вздор! Откуда тебе знать о планах Регента? Или так, чего это ты вдруг стала интересоваться ими. Мало ли что в голове у него, он каждый день носится с экстравагантными идеями.
И тут обе женщины — величественная матрона и согбенная старуха — появились в дверном проходе. Розамунд кивком головы отправила стражников наверх. Минхирдин же, вглядываясь острым глазом в лицо Розамунд, вдруг выпалила:
— Или тебя в самом деле так интересуют планы Регента?
— С какой стати, вовсе нет, — запротестовала женщина взволнованно, — но идти вот так вот против его воли. Они же в порошок сотрут.
— Его воля еще неизвестна, гонец не прибыл, — сказала тетка Мин, потирая занывшую спину, — откуда нам знать его намерения? Ты посмотри, какая буря, конечно, гонец опоздает.
Джоанна обратила внимание, что вся накидка старухи была присыпана снегом, который начал съеживаться и таять даже от столь неуловимого тепла. Сняв длинные до локтя вязанные перчатки, старуха снова вынула из глубокого кармана вязание и спицы замелькали в ее руках со все той же молниеносной скоростью.
— Когда я посмотрела сегодня на небо, — выдавила Розамунд, и глаза ее блеснули подозрением, — что-то я там не заметила никаких признаков бури. Скажи, откуда бы ей взяться? Разве только, она кому-то понадобилась.
— Значит, неверно отгадала. Ничего, попрактикуешься будешь верно предсказывать погоду, — подал голос Антриг, при этом он говорил иронично, словно не он, а кто-то другой должен был идти завтра на смерть.
Джоанна с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться, а глаза Розамунд блеснули ненавистью.
Не обращая на это никакого внимания, Минхирдин невозмутимо продолжала:
— Но покуда никаких распоряжений мы еще не получили, то будь добра, отправляйся и принеси то, о чем я тебя попросила.
— Но ведь у нас нет никакого права…
Старуха, которая была всегда согбенной, скрюченной, неожиданно выпрямилась: она оказалась чуть-чуть пониже Джоанны. И Джоанна, глядя в лицо Минхирдин, обрамленное всклоченными седыми волосами, вдруг поняла, почему та получила прозвище Правдивая. И голос ее звучал уже по-иному. Это не было старческим шамканьем, а вполне властным приказом:
— Я теперь Архимаг. И уж на это я имею право.
От волнения старуха растеряла свои спицы, и Розамунд поспешно наклонилась, чтобы подобрать вязание. Но Минхирдин легким движением руки отстранила ее.
— Нет, Роза. Пусть все будет так, как я сказала. Ступай же.
Розамунд резко развернулась и, шурша негодующе черным шелком платья с глухим воротником, стала спускаться вниз по лестнице. Тут Антриг и Джоанна, словно опомнившись, повскакивали со своих мест и разом потянулись за все еще валявшимися на полу спицами.
— Спасибо, — поблагодарила старуха, втыкая спицы как попало в клубок и убирая все это в висевший на поясе мешочек, — спасибо вам, дорогие мои.
Тетке Мин пришлось распрямить спину еще сильнее, чтобы поднять голову и поглядеть Виндроузу в глаза. Затем она, дотронувшись до его искалеченной руки, тихо сказала:
— Ты всегда был примерным мальчиком.
Антриг улыбнулся и вытянул руку, чтобы помочь старой женщине усесться в кресло.
— Нет, — сказал он с сожалением, — но мне только хотелось быть таким. Я так и не поблагодарил тебя за твое заступничество, когда они летом снова приволокли меня в Башню.
— Приволокли, чтобы прозевать тебя снова, — Мин игриво прищелкнула языком. — Я ведь отлично знала его… этого твоего Сураклина. Я их всех знала и знаю.
— Это уж я помню, — улыбнулся Антриг. — Я помню, как ты шарахнула его метлой по спине. Это мне врезалось в память. Я тогда был просто потрясен.
Старуха рассмеялась дробным смешком и глаза ее потеплели. Затем, вздохнув, она вымолвила:
— И всего этого никогда больше не будет.
— Я понимаю тебя, — тихо сказал Антриг, и на его шее покраснели рубцы, оставленные кованым ошейником с печатью. — Но я прошу тебя, убеди их отпустить отсюда Джоанну. Она тут вообще ни при чем.
— Поскольку относительно Джоанны от Регента еще не поступило никаких распоряжений, — сказала Минхирдин, — то я, как Архимаг, думаю, что самый лучший выход, доставить ее туда, откуда она пришла к нам. В тот сарай, где стоит метка Сураклина. У нее есть свой мир, и ей нечего делать в нашем.
Джоанна ощутила сначала прикосновение пальцев Антрига к своей щеке, а потом его горячее:
— Спасибо тебе.
Джоанна заглянула было в лицо Виндроузу, но тот слишком поспешно отвел глаза и уставился на дверь. И выражение его лица неожиданно изменилось. Джоанна посмотрела тоже на дверь и увидела стоявшую там безмолвно Розамунд. По ней было видно, что ей явно не по душе предложение тетки Мин. Джоанна заметила, что женщина держит в руках чашу, сделанную из оплавленного и золото рога.
Тетка Мин тоже увидела Розамунд и удовлетворенно кивнула головой.
— Поставь ее туда, поставь, милая, — кивнула Мин в сторону небольшого столика. Она снова уронила на пол вязание, которое она незаметно успела вытащить из мешочка. Антриг дернулся было, чтобы поднять клубок и спицы, но Архимаг остановила его. — И Роза, я тебя прошу, ты знаешь, что это яд. Так что будь осторожна.
Розамунд, надменная холеная красавица, неодобрительно хмыкнула, поставила сосуд на стол и снова вышла из комнаты. Тетка Мин взяла вязание из рук все-таки поднявшего его Антрига.
— Ты знаешь, — сказала она, — что для тебя ничего нельзя уже сделать. Ведь смертный приговор тебе был вынесен еще давно, и его никто не отменял.
Джоанна вспомнила, как Антриг на днях вспоминал принятые тут казни — повешение, колесование, четвертование и побитие камнями. Он был вещуном.
— Я знаю это, — прошептал Виндроуз.
— Извини меня, — пролепетала старуха.
Антриг только кивнул и стиснул руку старой женщины, которая отвернулась.
Джоанна, все еще не в силах поверить в услышанное, схватила Антрига за рукав. Ей показалось, что земля начинает уходить у нее из-под ног.
— Я думаю, что тебе пора отправляться в путь, дорогая моя, — рука Минхирдин легла на руку Джоанны. — Эта буря не будет длиться очень долго, имей это в виду.
И тут девушка обо всем догадалась, но Мин словно не заметила этого.
— Ведь даже мы не в состоянии предсказать, с чем гонец пожалует сюда и даже когда именно. Но когда он будет тут, мы уже не сможем не исполнять решения Регента.
Джоанна затрясла головой, словно пытаясь отделаться от наваждения. Она хотела что-то сказать, запротестовать, даже закричать, но не успела, Антриг припал к ее губам. Его сильные руки схватили талию девушки.
— Ну что же, любовь моя, — проговорил Виндроуз.
Все было как-то странно, словно во сне.
Тетка Мин взяла Джоанну за руку и повела ко входу, где уже стояла в ожидании Розамунд. Джоанну повели от Башни, чтобы Антриг, по-видимому, тоже не сумел воспользоваться открывшимся проходом в иной мир и не ускользнул. Уходя, Джоанна в последний раз обернулась и поглядела на дверь, ведущую в Башню. На толстых дубовых досках налип мокрый снег. Это было последнее, что видела девушка.
Она все еще прокручивала в мыслях картину, когда уходила прочь от Башни — они выходят их комнаты, а Антриг с мертвенно-бледным лицом держит в руках ту самую чашу из рога. Мин потянула ее вниз, по лестнице, но Джоанна видела, как Виндроуз одним глотком осушил чашу и поставил ее на стол трясущимися пальцами. Затем он прихрамывая, подошел к своей кровати, лег и отвернулся лицом к стене. И потом закрылась облепленная снегом дверь…
