Книга: Похищение Энни Торн
Назад: 9
Дальше: 11

10

Если верно, что некоторые дети рождаются жертвами, то верно ли, что другие рождаются хулиганами?
Я не знаю ответа на этот вопрос. Знаю лишь, что говорить такое в наши дни неприемлемо. Нельзя считать, что некоторые дети и некоторые семьи изначально плохие. Социальный класс, деньги или жизненные невзгоды здесь ни при чем. У них просто другое устройство мозга. Другие гены.
Стивен Хёрст был потомственным хулиганом. Любовь к издевательству над теми, кто слабее, передавалась в его семье из поколения в поколение, подобно фамильной реликвии или гемофилии.
Его папаша, Деннис, был бригадиром на шахте. Шахтеры его ненавидели, вернее, боялись и ненавидели. Он пользовался своей властью как киркой, безжалостно подрубая тех, кто ему противился, назначая их на самые тяжелые смены и с наслаждением лишая их отгулов, когда тем нужно было побыть с маленьким ребенком или заболевшим членом семьи.
Когда разразилась забастовка, он был в первых рядах протестующих, размахивая плакатом, бросая оскорбления в адрес работавших шахтеров и швыряя камни и бутылки в полицейских. Не хочу сказать, что тогдашние протесты были беспричинными, но я не собираюсь осуждать и тех, кто продолжал ходить на работу, подобно моему отцу. И те и другие думали, что действуют так, как лучше для их семей, что защищают свой образ жизни. Однако Хёрст протестовал не из-за политических или еще каких-то убеждений. Он протестовал потому, что ему просто нравились конфронтация, хаос, безобразие и, прежде всего, насилие.
Тогда об этом не говорилось, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что за граффити на нашей двери, за угрозами в наш адрес и брошенным в наше окно кирпичом, вероятно, стоял Деннис. Это был его стиль – достигать цели хитростью. Вместо того чтобы атаковать отца напрямую, он атаковал его семью.
Мать Стивена часто ходила с синяком под глазом или разбитой губой. Один раз я видел ее с шиной во всю длину ее худой руки. Большинство людей знали, что причиной этих травм была не ее «неуклюжесть», а склонность Денниса распускать руки после литра-другого. Но никто никогда ничего не говорил по этому поводу. В те времена в маленьких деревушках вроде Арнхилла подобные вещи были внутренним делом мужа и жены. И их сына.
Ростом Стивен пошел в своего отца, однако унаследовал красивые черты лица и голубые глаза своей матери. Он выглядел просто как мальчик с рекламного плаката. Его можно было бы даже назвать хорошеньким. И он умел быть очаровательным и веселым, когда сам того хотел. Однако все знали, что это было лишь фасадом. Стивен был Хёрстом до мозга костей.
Хотя, разумеется, между ним и его папашей была одна серьезная разница: если Деннис был неуклюжим безмозглым громилой, то его сына можно было бы назвать кем угодно, но не тупицей. Он был умным и виртуозно манипулировал людьми. А еще он был жестоким, обожавшим насилие садистом.
Я видел, как он окунал одного ребенка головой в унитаз, наполненный мочой, как заставлял другого есть червей, как он избивал, унижал, издевался – и морально, и физически. Иногда я ненавидел его. Иногда – боялся. А однажды я бы с готовностью убил его.
И я никогда не был одной из его жертв. Я был одним из его приятелей.

 

Его светлые волосы поредели, а некогда точеные черты смягчились, расплывшись от возраста и сытой жизни. На нем была рубашка поло, темно-синие джинсы и ослепительно белые кроссовки. Как и многие другие мужчины среднего возраста, он превратил понятие «повседневная одежда» в оксюморон.
Хёрсту было определенно некомфортно. Он явно привык ходить в костюме и галстуке, изображая из себя лорда. А еще он выглядел измученным. Даже если у тебя отпуск два раза в год, загар все равно не сможет скрыть синяки вроде тех, что залегли у него под глазами, равно как и не сделает кожу менее дряблой. А кожа его выглядела так, словно обвисла от груза постоянных тревог.
Удивительно, но это не заставило меня почувствовать себя лучше. Все эти годы я желал Стивену Хёрсту многих ужасных вещей. Теперь же, когда его жена умирала, я не чувствовал никакого удовлетворения. Возможно, это означало, что я был лучшим человеком, чем сам привык себя считать. Или, возможно, все было совсем наоборот. Быть может, это просто еще не было достаточно ужасно. Быть может, как это часто бывает, жизнь в очередной раз продемонстрировала свою несправедливость. Мэри не заслужила того, чтобы ее медленно поедал изнутри рак. На ее месте должен был оказаться Хёрст. Я бы посчитал это доказательством того, что дьявол приглядывает за своими отродьями, если бы не подозревал, что Хёрст и является самим дьяволом.
Так мы сидели друг напротив друга за маленьким шатким столиком, оценивающе глядя один на другого. Мой «Гиннесс» был наполовину выпит. Он едва прикоснулся к своему виски.
– Так что привело тебя обратно в Арнхилл? – спросил Хёрст.
– Работа.
– Неужели все так просто?
– Вроде того.
– По правде говоря, ты – последний человек, которого я ожидал вновь здесь увидеть.
– Что ж, жизнь никогда не складывается так, как мы воображаем себе в детстве, не так ли?
Его взгляд скользнул вниз.
– Как нога?
Типичный Хёрст. Сразу обращает внимание на слабые места.
– Иногда напоминает о себе, – ответил я. – Как и многие другие вещи.
Он вновь посмотрел на меня. Его взгляд был проницательным, а дружелюбные манеры не могли скрыть холодный блеск в глазах.
– Зачем ты на самом деле вернулся?
– Я ведь сказал – появилась вакансия.
– Уверен, вакансии появляются все время и по всей стране.
– Меня привлекла эта.
– Умеешь же ты выбирать не то, что нужно.
– Ну должен же я быть хоть в чем-то хорош.
Он улыбнулся неестественно белой и насквозь фальшивой улыбкой.
– Если бы Гарри сообщил мне, кто приедет к нему на собеседование, ты никогда бы не получил эту работу. Арнхилл – деревушка маленькая. Люди здесь друг за другом приглядывают. Они не любят, когда сюда приезжают чужаки и начинают устраивать проблемы.
– Во-первых, я не чужак, а во-вторых, не уверен, что понимаю, какие проблемы я мог бы здесь устроить.
– Сам факт твоего приезда – это уже проблема.
– Совесть замучила? Нет, подожди, это же означало бы, что у тебя есть совесть.
Я увидел, как он дернулся. Самую малость. Рефлекторно. Хотел ударить меня в лицо, но сдержался. Едва.
– Случившееся здесь произошло уже очень давно. Не пора ли оставить прошлое в прошлом?
Оставить прошлое в прошлом. Словно это была какая-то школьная выходка или первая влюбленность. Я почувствовал, как во мне начинает закипать гнев.
– А что, если это произойдет опять?
Его лицо ничего не выражало. Возможно, он умел блефовать лучше, чем я.
– Не понимаю, о чем ты.
– О Бенджамине Мортоне.
– Его мать страдала от депрессии, и у нее случился нервный срыв. То, что подобное происходит с тем типом людей, которые становятся учителями, – это тревожный знак, не находишь?
Я проигнорировал его подколку и спросил:
– Слышал, Бен пропал незадолго до своего убийства?
– Дети иногда сбегают.
– На двадцать четыре часа? Как ты верно заметил, Арнхилл – деревушка небольшая. Где он был?
– Понятия не имею.
– Дети до сих пор играют на месте старой шахты?
Глаза Хёрста сверкнули, и он наклонился ко мне:
– Я знаю, на что ты намекаешь. И ты неправ. Ничего подобного…
Он оборвал себя на полуслове. Мимо нашего столика прошел пожилой мужчина в коричневых брюках-клеш, помахав Хёрсту рукой:
– Все в порядке, Стив?
– Не жалуюсь. Придешь завтра вечером на барную викторину?
– Ну кто-то ведь должен снова надрать тебе задницу.
Они расхохотались. Мужчина направился к другому столику, а Стивен повернулся ко мне. Улыбка исчезла с его лица столь молниеносно, словно кто-то щелкнул выключателем.
– Уверен, что человек с твоей квалификацией легко найдет себе работу учителя в месте получше этой дыры. Окажи себе услугу и уезжай, пока не случилось еще каких-нибудь неприятностей.
– Еще?
Значит, он знает о выходке с кирпичом.
– Скажи, – спросил я, – у твоего сына есть мопед?
– Не приплетай сюда моего сына.
– Что ж, я бы с удовольствием, но, похоже, у него есть неприятная манера бросать кирпичи мне в окно.
– Это отдает клеветой.
– А как по мне – умышленным повреждением имущества.
– Думаю, мы закончили.
Он начал отодвигать свой стул.
– Сочувствую насчет Мэри.
Выражение его лица изменилось. Губы задрожали, а один глаз дернулся. Внезапно Стивен показался древним стариком. На кратчайшее мгновение мне стало его почти жаль.
– Должно быть, тебе сейчас тяжело. Вы уже так давно вместе.
– Ревнуешь?
– На самом деле разочарован. Я всегда думал, что Мэри отсюда уедет. У нее были мечты.
– У нее был я.
Из его уст это прозвучало так, словно он был для нее не причиной остаться, а грузом, тянувшим ее вниз.
– И все?
– А что еще нужно? Мы любили друг друга и поженились.
– И жили долго и счастливо.
– Мы действительно счастливы. Впрочем, тебе этого, вероятно, не понять. У нас хорошая жизнь. У нас есть Джереми. У нас большой дом, две машины и собственная вилла в Португалии.
– Мило.
– Именно, блин. И никто, в особенности третьесортный учитель из дерьмовой школы, этого у нас не отнимет.
– Я думал, рак это уже сделал.
– Мэри – боец.
– Как и моя мама. Оставалась бойцом до самого конца.
Впрочем, это было неправдой. В конце она сдалась. Она просто кричала. Рак, возникший в ее легких и подпитываемый двумя десятками сигарет в день, распространился на ее печень, почки, кости. Он проник везде. Даже морфин не всегда мог унять боль. Она кричала и от агонии, и от страха перед единственной вещью, которая могла унять ее навсегда.
– Да, но это совсем другое. Мэри победит рак. Эти врачи в государственных клиниках, юнцы, блин, безусые, не могут знать всего.
Он вперил в меня взгляд. Его голубые глаза метали молнии, щеки раскраснелись, а в уголке рта начинала собираться пена.
– Они сказали, что она умирает, да?
– Нет! – Он стукнул ладонью по столу с такой силой, что стоявшие на нем бокалы с напитками подпрыгнули, а я подскочил на своем стуле. – Мэри не умрет! Я не позволю этому случиться.
На сей раз голоса в пабе и правда стихли. Казалось, сам воздух замер в неподвижности. Все взоры устремились на нас. Хёрст не мог этого не заметить. Какое-то мгновение, казавшееся бесконечным, я почти ждал, что он зарычит, перевернет стол и схватит меня за горло. Но, оглядевшись, он взял себя в руки и встал.
– Благодарю за заботу, но она, как и твое присутствие здесь, не обязательна.
Я смотрел, как он идет к выходу. И именно тогда я это и почувствовал. Подобно головокружению, меня накрыла волна ужаса. Желудок стал пустым, а руки и ноги – ватными.
Я не позволю этому случиться.
А ведь оно вот-вот случится снова.

 

После ухода Хёрста я допил свой бокал – просто демонстративно, а не потому, что мне так уж хотелось пива или нравилось сидеть в пабе, – и отправился домой. Моя нога протестовала. Она называла меня садистом и тупым придурком, которому нужно проглотить свою гордость и начать наконец пользоваться треклятой палочкой. Она была права. Дойдя до середины переулка, я остановился и, тяжело дыша, стал массировать неуклюжую, искривленную конечность.
Было уже почти девять, и на улице практически стемнело. Небо приобрело пыльно-серый оттенок; проглядывавшая из-за облачной завесы луна казалась собственной бледной тенью.
Я понял, что остановился у старой шахты. За моей спиной высились оставшиеся от нее темные громады отвалов породы, напоминавшие спящих драконов.
Территория шахты была велика, не меньше трех квадратных миль. С той стороны, с которой подошел я, ее отделял недавно возведенный забор с крепкими воротами, на которых висел замок. На воротах была табличка с надписью, гласившей: «Сельский парк Арнхилла. Открытие в июне».
Учитывая то, что на дворе стоял сентябрь, надпись, мягко говоря, выглядела чрезмерно оптимистичной. Планы заново обустроить эту зону существовали еще во времена моего детства. Все старые штольни и стволы якобы засыпали сразу после закрытия шахты. Однако ходили слухи, что это было сделано слишком быстро и не особо тщательно. Планы работ выполнялись не слишком аккуратно. Грунт начал оседать. В некоторых местах земля стала проваливаться. Я слышал историю о том, как один такой провал едва не унес жизнь человека, гулявшего с собакой.
Сегодня территория шахты производила впечатление такого же запустения, как и обычно. Мертвое, безлюдное место. На одном из склонов стоял казавшийся брошенным экскаватор. От одного его вида по моей спине побежали холодные мурашки. Не тревожь то, что сокрыто в недрах.
Развернувшись, я вновь медленно побрел домой нетвердым шагом. За спиной послышался шум. По переулку ко мне приближалась машина. В кои-то веки она ехала медленно. Точнее, она еле ползла. Я оглянулся, и меня ослепил свет фар. Они были включены на полную мощность. Подняв руку, я заслонил глаза. Какого черта?
И тогда я все понял. Машина подползла ко мне, и из нее послышался голос:
– Все в порядке, приятель?
Долговязый любитель геля для волос сидел на пассажирском сиденье побитого «Форда Кортина», который вел его коренастый приятель. Переулок был пустынным. Ни других машин, ни других домов. До коттеджа оставалось еще добрых четверть мили. Их было двое, и они сидели в машине, а у меня не было ничего, что можно было бы использовать в качестве оборонительного оружия, даже проклятой трости.
– Все в норме, спасибо, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.
– Тебя подбросить?
– Нет, не стоит.
Я не останавливался. Раздался скрежет коробки передач, и машина поползла рядом со мной.
– Ты сильно хромаешь, приятель. Тебе лучше сесть к нам.
– Я сказал, нет, спасибо.
– А я сказал, садись.
– Не думаю, что вам придутся по душе мои расценки.
Завизжав шинами, машина резко остановилась. Глупо, Джо. Действительно глупо. Иногда мой язык словно сам нарывается на драку. Или же он просто старается ускорить то, что в любом случае должно произойти.
Двери открылись, и оба вылезли из машины. Я мог попытаться сбежать, но это не принесло бы никакой пользы и выглядело бы жалко. Впрочем, я был не против немного пойти на попятную.
– Слушай, это была просто шутка, приятель. Я просто иду домой.
Долговязый шагнул ко мне:
– Это не твой дом. Тебе здесь не рады.
– Ладно, я понял намек.
– Нет, не понял. Именно поэтому он нас послал.
Некоторые вещи в жизни неизбежны. Как я уже говорил, дело не в судьбе, но в неотвратимой последовательности событий. За мгновение до того, как получить первый удар в лицо, я понял, как глупо поступил. «Он нас послал». Прихвостни Хёрста. Именно поэтому они и убрались, как послушные щенки, стоило ему только войти в паб. А когда я отказался уступить, он натравил их на меня. Все как обычно, подумал я, когда второй удар заставил меня согнуться пополам и упасть на колени.
Я свернулся клубком, а они стали пинать меня по ребрам. Мое тело пронзила обжигающая боль, и я закрыл голову руками. Увы, для меня такое было уже не впервой. Если бы мне не приходилось сжимать челюсти для того, чтобы не потерять зубы, то я сказал бы этим отморозкам, что меня избивали громилы и покруче. В том, что касалось избиений, они были просто жалкими любителями. Один из них пнул меня в спину. По позвоночнику разлилось пламя, и я вскрикнул. Что ж, иногда везет даже любителям. Я не думал, что Хёрст приказал им убить меня, однако удар был силен. Думаю, эти придурки даже не понимали насколько.
Ботинок врезался мне в голову выше уха. Череп словно взорвался, а зрение помутилось. И тогда издалека донесся какой-то звук. Звук, похожий на крик или вопль. Едва оставаясь в сознании, я разобрал сдавленные проклятия. Кто-то заорал от боли, однако это был не я. А затем, к своему изумлению, я услышал, как захлопнулись двери и машина помчалась прочь. Я бы почувствовал облегчение, если бы мне не было больно до такой степени, что я в любое мгновение мог провалиться в беспамятство.
Я лежал на холодной твердой земле, а мое тело корчилось в агонии. Больно было даже дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться. Голова гудела. Плохой знак. А еще у меня было ощущение, что я лежу здесь не один.
Я почуял движение, однако уже не мог определить, с правой или с левой стороны. Кто-то коснулся моей руки. Я попытался сконцентрироваться на склонившемся надо мной лице. Оно то исчезало из поля зрения, то вновь появлялось передо мной. Светлые волосы. Алые губы. Последней мыслью, пришедшей мне в голову до того, как темнота наконец поглотила меня, была мысль о том, что лучше бы я умер.
Потому что альтернатива была куда хуже.
Назад: 9
Дальше: 11