Я расположился в широком плетеном кресле, и мои вытянутые ноги, видимо, привлекли внимание Шерлока Холмса.

– А почему турецкие? – спросил он, разглядывая мои ботинки.

– Да нет, английские, – с недоумением возразил я. – Я купил их на Оксфорд-стрит в магазине Латимера.

Холмс обреченно вздохнул:

– Я имел в виду бани, а не ботинки! Почему расслабляющие и довольно дорогие турецкие бани, а не бодрящая домашняя ванна?

– Да потому, что дает о себе знать застарелый ревматизм, я стал чувствовать себя полной развалиной. А турецкие бани – именно то, что рекомендуется в таких случаях: хорошая встряска, после которой ты как будто заново рождаешься… Кстати, Холмс, – продолжал я, – для вас, человека, мыслящего логически, связь между моими ботинками и турецкими банями, наверное, легко объяснима, но я буду очень признателен, если вы мне раскроете эту связь.

– Все довольно элементарно, дорогой Ватсон, – насмешливо произнес Холмс. – Основой моих несложных умозаключений может послужить вопрос: с кем вы сегодня утром ехали в кебе?

– Но это еще один вопрос, а не объяснение, – уверенно парировал я.

– Браво, Ватсон! Ваше возражение вполне логично. Однако ближе к делу Давайте сперва разберемся все-таки с кебом. На левом плече и рукаве вашего пальто видны брызги. Если бы вы сидели посередине сиденья, вас не забрызгало бы вовсе или забрызгало бы с обеих сторон. А это значит, что вы сидели слева и, следовательно, ехали не один. До смешного просто, да?

– Но причем здесь бани и ботинки?

– Ну, это еще примитивнее. У вас всегда шнурки завязаны одинаково. А сейчас я вижу какой-то необычный двойной узор, совсем не ваш. Значит, вы снимали ботинки. И кто мог завязать вам шнурки? Или сапожник, или банщик. Сапожника исключаем, ботинки почти новые. Следовательно, остаются бани. Элементарно, правда? Ну и, завершая эту тему, я должен признаться, Ватсон, что турецкие бани сослужили определенную службу.

– Что вы имеете в виду?

– Вы сознались, что поехали туда, так как вам нужна была встряска. Поэтому я хотел бы предоставить вам возможность встряхнуться. Как вы смотрите на то, чтобы поехать в Лозанну, дорогой Ватсон? Разумеется, первым классом, все расходы оплачиваются по-королевски. Ну, как?

– Великолепно! Но с какой целью?

Холмс достал из кармана записную книжку.

– Вы согласитесь, Ватсон, что из всех представителей человеческого рода самый беззащитный – одинокая женщина. Этот безобиднейший и, я бы сказал, полезнейший член общества – объект очень многих преступлений. Они зачастую располагают достаточными средствами, чтобы кочевать из страны в страну, переезжать из гостиницы в гостиницу: сегодня они здесь, завтра там… И вот в каком-нибудь очередном пансионе или отеле ее след внезапно обрывается. А так как у нее ни дома, ни друзей, то ее никто и не хватится. Боюсь, что именно в такую беду попала леди Фрэнсис Карфэкс.

Я одобрил этот переход от общих рассуждений к частным, а Холмс, перелистав странички, продолжил:

– Леди Фрэнсис – единственный потомок графа Рафтона по прямой линии. Наследство леди Фрэнсис получила небольшое, но ей достались чрезвычайно редкие драгоценности старинной испанской работы: бриллианты необычной огранки, оправленные в серебро. Она их настолько любила, что никогда не оставляла у своего банкира, а всегда возила с собой. Грустные мысли вызывает леди Фрэнсис: судьба распорядилась так, что этой красивой, далеко не старой женщине суждено было стать последним звеном в цепи некогда богатого и могущественного рода.

– А что же с ней случилось?

– Что случилось с леди Фрэнсис Карфэкс? Жива она или нет? Именно это мы и должны с вами выяснить. Она человек строгих привычек, и многие годы она неизменно два раза в месяц писала своей старой гувернантке мисс Добни, которая уже давно не работает и живет в Камберуэлле. Но уже пять недель, как сообщила мне мисс Добни, от леди Фрэнсис нет ни строчки. Последнее письмо было отправлено из Лозанны, из отеля «Националь», откуда она съехала, не оставив адреса. Родные леди Фрэнсис волнуются. Люди они чрезвычайно состоятельные и готовы понести любые расходы, если мы выясним, что же произошло.

– И эта мисс Добни – единственный источник сведений? Неужели больше не было никого, с кем леди Фрэнсис поддерживала бы связь?

– Были, Ватсон, вернее, был еще один источник, от которого я узнал немало любопытного. Это банк. В каком-то смысле это дневник одинокой женщины, повествующий о ее жизни. Деньги леди Фрэнсис лежат в банке Сильвестра. Я проверил ее счет. Предпоследний раз она брала деньги, чтобы расплатиться в лозаннском отеле. Но сумму она сняла довольно большую, и у нее должны были еще остаться наличные. Однако за прошедшее время к оплате был предъявлен всего один чек.

– Кем и где?

– Мадемуазель Мари Девин, а вот где он был выписан, неизвестно. Случилось это две с половиной недели назад. Сумма – пятьдесят фунтов. Его погасил филиал банка «Лионский кредит» в Монпелье.

– А кто такая мадемуазель Мари Девин?

– Мне удалось это установить. Она служила у леди Фрэнсис горничной. Но для каких целей леди Фрэнсис выдала этот чек своей горничной, я пока не выяснил. Впрочем, я ни на минуту не сомневаюсь, дорогой Ватсон, что ваши поиски позволят прояснить эту ситуацию.

– Мои поиски?

– Конечно. Вы же едете в Лозанну, чтобы встряхнуться. Сам я по целому ряду причин не могу покинуть Лондон, и вообще мне следует держаться в пределах Англии. Скотланд-Ярд без меня обычно скучает, да и в уголовном мире сегодня заметно нездоровое оживление. Поезжайте, дорогой Ватсон, и если готовы хотя бы двумя пенсами оценить мои скромные советы, то я в любое время суток к вашим услугам в пределах досягаемости континентального телеграфа.

В лозаннский отель «Националь» я прибыл через два дня. Знаменитый управляющий отеля мсье Мозер мне любезно рассказал, что леди Фрэнсис прожила у них несколько недель. Она буквально очаровала всех. В свои сорок лет мадам по-прежнему хороша собой. Можно только представить себе, какой красавицей она была в молодости. О фамильных драгоценностях леди Фрэнсис мсье Мозер ничего не мог сказать, но от слуг он слышал, что тяжелый чемодан мадам был постоянно заперт. Горничная Мари Девин, как и ее хозяйка, была любимицей служащих отеля. Она даже была помолвлена с одним из старших официантов отеля, и мне легко удалось узнать ее адрес. «Монпелье, улица Траян, 11», – пометил я в своей записной книжке и с гордостью подумал, что сам Холмс мог бы позавидовать оперативности, с которой я раздобыл эти сведения.

И все-таки одну загадку я пока не сумел разгадать: чем был вызван поспешный отъезд леди Фрэнсис из Лозанны? Время она здесь проводила довольно приятно, и вполне обоснованно можно было рассчитывать, что она задержится здесь до конца сезона. Но совершенно неожиданно она вдруг в один день собралась и уехала, несмотря на потерю недельной оплаты за свой шикарный номер, выходящий окнами на озеро. Никто ничего не понимал. Только жених горничной Жюль Вибар высказал предположение, что внезапный отъезд леди Фрэнсис связан с высоким смуглым бородачом, явившимся к ней в отель накануне. «Unsauvage, unveritablesauvag!» – восклицал Жюль Вибар. Этот незнакомец снимал комнаты где-то в городе. Однажды во время прогулки мадам по набережной – этому имелось немало свидетелей – он подошел к ней и стал взволнованно что-то говорить. Через некоторое время он пришел уже в отель, однако мадам отказалась принять его. Кроме того, что незнаомей был англичанин, никто ничего не мог о нем сказать, даже назвать его имя. Мадам спешно съехала на другой день. И Жюль Вибар, и его невеста считали появление этого человека причиной случившегося, а отъезд мадам – следствием. Но сообщить, почему при этом Мари ушла от леди Фрэнсис, Жюль Вибар отказался. То ли он не знал, то ли почему-то не хотел говорить. На все мои попытки выяснить это неизменно твердил: «Езжайте в Монпелье и сами спросите ее, если вас это интересует».

Этим завершился первый этап моих поисков. Теперь предстояло выяснить, куда направилась леди Фрэнсис Карфэкс из Лозанны. Она это тщательно скрывала, и это наводит на мысль, что, уезжая, она пыталась сбить кого-то со следа. А иначе как объяснить то, что на ее багаже не было наклеек с указанием пункта назначения – города Бадена? Кроме того, и она, и ее багаж отправились на этот рейнский курорт не напрямую, а кружным путем. Получив эту информацию в местном отделении агентства Кука, я отправился в Баден. При этом я не забыл отправить Холмсу по телеграфу предварительный отчет и получил в ответ шутливо-добродушную похвалу за выполненную работу.

В Бадене я довольно легко отыскал потерянный было след. Леди Фрэнсис остановилась в гостинице «Альбион», в которой прожила две недели. Там она познакомилась с неким миссионером из Южной Африки доктором Шлезингером и с его супругой. Много времени леди Фрэнсис уделяла религии, как и большинство одиноких женщин, именно в ней она искала утешение. А потому страстная вера доктора Шлезингера произвела на нее необычайно глубокое впечатление. Он страдал от недуга, поразившего его в годы работы в Африке, и леди Фрэнсис помогала миссис Шлезингер ухаживать за выздоравливающим. Как рассказал мне управляющий отеля, доктор весь день проводил в глубоком кресле на веранде в обществе обеих дам, работая над составлением карты Святой земли. Наибольший интерес у него вызывало племя мадианитов, о которых он писал монографию. После того, как здоровье доктора заметно улучшилось, он с женой вернулся в Лондон. С ними поехала и леди Фрэнсис. Случилось это три недели тому назад, и больше ни о ком из них управляющий не слышал.

Некоторую информацию я получил от управляющего и от горничной Мари. За несколько дней до отъезда мадам она вышла от нее в слезах и заявила, что больше служить не будет, после чего уехала в серьезном расстройстве. Доктор Шлезингер уплатил по счету за себя и за леди Фрэнсис.

И в заключение управляющий «Альбиона» сообщил мне, что я не единственный из друзей леди Фрэнсис, кто ее разыскивает. Не далее как неделю назад о ней наводил справки какой-то мужчина.

– Он назвал себя?

– Нет. Он англичанин, но внешность у него совершенно нетипичная для англичанина.

– Он похож на дикаря? – спросил я, сопоставив факты по методу моего прославленного друга.

– Точно, именно на дикаря! Я так бы и охарактеризовал его внешность. Высоченный, загорелый, бородатый – его было бы уместней видеть в трактире, а не в фешенебельном отеле. Человек бандитского вида, я бы с таким поостерегся иметь дело.

И вот, наконец, картина начала вырисовываться – так более четко проступают фигуры пешеходов на улице, когда постепенно рассеивается туман. Стало понятным то, что за доверчивой, набожной женщиной по пятам следует зловещая тень. Мадам, несомненно, боится своего преследователя. Иначе, почему она так поспешно бежала из Лозанны? Он снова преследует ее и рано или поздно настигнет. А может быть, уже настиг? Не в этом ли кроется причина ее долгого молчания? Неужели эти славные люди, с которыми она подружилась в Бадене, не сумели защитить ее от преследователя? Какая страшная тайна, какой коварный замысел заставляют этого негодяя настойчиво преследовать леди Фрэнсис? Пока у меня не было ответов на эти вопросы.

О проделанной работе я написал Холмсу, довольный достигнутыми результатами. В ответ получил телеграмму с просьбой описать левое ухо доктора Шлезингера. У Холмса, надо заметить, очень своеобразное чувство юмора. Я, конечно же, не отреагировал на его неуместную шутку. Кстати, послание от него я получил уже в Монпелье, куда поехал повидаться с Мари Девин.

Дом бывшей горничной я нашел без труда и выведал у нее все, что она знала. Она очень любила свою хозяйку и рассталась с ней только тогда, когда убедилась, что та находится в окружении друзей. Кроме того, приближался день ее свадьбы, и службу она все равно вынуждена была бы оставить. Она с большим сожалением призналась, что, когда они жили в Бадене, леди Фрэнсис часто и необоснованно сердилась на нее. А однажды даже устроила ей допрос, как будто подозревала ее в нечестности. Эта обида помогла Мари легче пережить расставание.

Мари сообщила также, что леди Фрэнсис дала ей в виде свадебного подарка пятьдесят фунтов. Девушке так же, как и мне, внушал серьезные опасения незнакомец, из-за которого ее хозяйка уехала из Лозанны. Она была свидетелем, как он у всех на виду грубо схватил леди Фрэнсис за руку. Ужасный человек, взрывной какой-то. Леди Фрэнсис, возможно, потому и уехала в Лондон с Шлезингерами, что боялась его. И хотя она никогда не говорила о нем с Мари, но по всему было видно, что ее хозяйку постоянно терзает мучительный страх.

– Вот он, смотрите! – вдруг прервала свой рассказ девушка, в страхе вскочив со стула. – Этот негодяй опять ее выслеживает!

Я выглянул в окно гостиной и увидел очень высокого смуглого человека с черной курчавой бородой, который неторопливо двигался по мостовой, внимательно разглядывая номера домов. Несомненно, он, как и я, разыскивал горничную. Не задумываясь ни на секунду, я выбежал на улицу и остановил его.

– Вы англичанин? – спросил я.

– А если и англичанин, что из этого? – огрызнулся он.

– Позвольте узнать ваше имя?

– Не позволю, – отрезал он.

Напряжение нарастало. Я решил идти напрямую, считая этот путь самым коротким, и жестко спросил:

– Где леди Фрэнсис Карфэкс?

Он ошарашено уставился на меня.

– Почему вы ее преследуете? Что вы с ней сделали? Я требую ответа немедленно!

Вместо ответа он с яростным воплем, как тигр, ринулся на меня. Я достаточно тренирован и не раз одерживал верх в драках, но у этого дикаря оказалась просто железная хватка и сила взбесившегося быка. В одно мгновение он схватил меня за горло, и я уже начал было терять сознание, как из кабачка напротив выскочил какой-то небритый француз-мастеровой и обрушил на плечо моего противника такой удар дубинкой, что тому пришлось выпустить меня. Трясясь от бешенства, он вначале на мгновение остановился, раздумывая, не продолжить ли схватку, но затем, злобно выругавшись, зашагал к дому, из которого я только что вышел. Я повернулся к моему спасителю, чтобы поблагодарить его, он все еще стоял рядом на мостовой, и вдруг услышал:

– Поздравляю, Ватсон, вы умудрились одним необдуманным действием все испортить! Видно, придется нам вместе возвращаться ночным экспрессом в Лондон.

Уже через час Шерлок Холмс, обретя свое обычное обличие, как всегда, элегантный, сидел в моей комнате в отеле. Его неожиданное и счастливое для меня появление объяснялось очень просто: у него появилась возможность выехать из Лондона, и он решил пересечься со мной в том месте, где я, по его расчетам, должен был в это время находиться. Переодевшись в рабочего, он стал дожидаться меня в кабачке напротив.

– Вы были удивительно последовательны в своих действиях, дорогой Ватсон! За последние дни у вас была масса возможностей для совершения ошибок, и вы не упустили ни одной из них. В результате вы вспугнули всех, кого можно, и практически ничего не выяснили.

– Не уверен, что вам удалось бы добиться большего, – с обидой возразил я.

– Напрасно сомневаетесь, Ватсон, мне удалось больше. А вот и достопочтенный Филипп Грин, ваш сосед по гостинице. Возможно, с его помощью расследование пойдет более успешно.

Лакей подал на подносе визитную карточку, и в комнату вошел тот самый бородатый тип, с которым у меня произошла стычка на улице. Увидев меня, он изменился в лице.

– Что это значит, мистер Холмс? – возмутился он. – Я пришел, получив вашу записку. Но что делает здесь этот человек?

– Этот человек – мой старый друг и коллега, доктор Ватсон. Он тоже участвует в наших поисках.

Такой ответ, видимо, удовлетворил посетителя. Смущенно протянув мне коричневую от загара ручищу, незнакомец стал извиняться:

– Я искренне сожалею и надеюсь, что вы не сильно пострадали. Я не смог сдержаться, когда вы стали обвинять меня в каком-то проступке против нее. Прошу меня простить, я вообще сейчас живу как в лихорадке. Нервы, сами понимаете… Но объясните мне ради Бога, мистер Холмс, откуда у вас вообще информация о моем существовании?

– У меня был разговор с гувернанткой леди Фрэнсис, с мисс Добни.

– А, это милая старушенция Сьюзен Добни в своем вечном чепце! Я ее хорошо помню.

– И она помнит вас. Помнит, каким вы были много лет назад, еще до отъезда в Африку.

– Вам и это известно! Ну, тогда мне не придется ничего скрывать от вас, мистер Холмс. Вы не поверите, не было в мире человека, который любил бы женщину сильнее, чем я любил Фрэнсис. К сожалению, в юности я вел далеко не праведный образ жизни, и на моем счету, как и многих молодых людей нашего круга, немало такого, о чем теперь стыдно вспоминать. И когда она узнала правду обо мне, то не пожелала больше меня видеть, потому что душа ее была чиста как снег и не переносила ничего низменного. А ведь эта святая женщина любила меня, и любила так, что, отвергнув меня, решила на всю жизнь остаться одна. Я уехал в Барбертон. Много лет работал, нажил состояние, но не смог забыть ее и, наконец, решился разыскать Фрэнсис и попытаться смягчить ее сердце. Мне было известно, что она осталась одинокой. Я нашел ее в Лозанне и стал умолять быть великодушной и простить меня. Мне показалось, что сердце ее не осталось глухо к моей мольбе, но воля была непреклонна. И когда я пришел к ней на следующий день, ее уже не было в городе. Мне удалось узнать, что она поехала в Баден, а через некоторое время я услышал, что здесь живет ее горничная. Человек я вспыльчивый, да и жил к тому же все эти годы среди людей, которые были далеко не ангелы, вот и взорвался, когда столкнулся с доктором Ватсоном… Но ради Бога, скажите, что случилось с леди Фрэнсис?..

– Вот это мы и должны узнать, – сказал Холмс очень серьезно. – Где вы остановились в Лондоне?

– В отеле «Лангхем».

– Я попрошу вас немедленно выехать в Лондон и ждать нашего сигнала. Мне не хочется вас обнадеживать, мистер Грин, но одно скажу: вы можете быть уверены, что спасению леди Фрэнсис будут отданы все силы. На этом пока все. Вот моя визитная карточка, поддерживайте со мной постоянную связь. А вы, Ватсон, начинайте укладываться. Я пойду отправить телеграмму миссис Хадсон. Надеюсь, что завтра в половине восьмого она продемонстрирует нам, двум голодным путешественникам, свое кулинарное искусство.

На Бейкер-стрит нас ждала телеграмма, отправленная из Бадена. Холмс нетерпеливо прочел ее и протянул мне. Там было всего одно слово: «Разорванное».

– Что это значит? – удивился я.

– В этом слове огромный смысл, – сказал Холмс. – Вы, надеюсь, не забыли о просьбе, с которой я к вам обращался, – описать левое ухо почтенного миссионера? Она наверняка показалась вам несерьезной, и вы ее оставили без внимания.

– Да, это так. К тому же я не мог навести справки, меня в это время в Бадене уже не было.

– Я так и понял, поэтому послал телеграмму с подобной же просьбой управляющему «Альбиона». Это и есть его ответ.

– И о чем говорит этот ответ?

– Да о том, дорогой Ватсон, что мы имеем дело с чрезвычайно хитрым и опасным негодяем. За именем доктора Шлезингера, миссионера из Южной Африки, скрывается не кто иной, как Питерс-Праведник, один из самых хитрых и коварных преступников из тех, что дала миру Австралия, а из этой молодой страны разбросано по свету уже немало отпетых негодяев. Специализация Питерса – одинокие женщины, которых он заманивает в ловушку, играя на их религиозных чувствах. А работает он в паре с некой англичанкой по имени Фрейзер, выступающей под видом его жены. В нашем случае тактика доктора Шлезингера дала мне основания заподозрить, что под этим именем орудует Питерс-Праведник, а телеграмма с описанием его левого уха, прокушенного в пьяной драке в Аделаиде в 1889 году, окончательно подтвердила мои подозрения. Бедная леди Фрэнсис в руках страшных людей, Ватсон, которых ничто не остановит. Я даже допускаю мысль, что ее уже нет в живых. Ну, а если и жива, то содержится под строгой охраной и не может сообщить о себе ни мисс Добни, ни вообще кому-либо. Вариант, что она не доехала до Лондона, маловероятен: с континентальной полицией шутки плохи, при их системе регистрации иностранцам ее не провести. Не думаю, что она проехала дальше, потому что Лондон – единственное место в Англии, где негодяям удалось бы упрятать человека так, чтобы его никто не обнаружил. Шестое чувство подсказывает мне, что она в Лондоне, но где ее искать, мы пока не знаем. Поэтому необходимо набраться терпения и последовательно работать. А сейчас давайте обедать. Попозже, вечером, я навещу Скотланд-Ярд и побеседую с нашим приятелем Лестрейдом.

Прошло уже изрядное количество времени, но ни полиция, ни собственная сыскная служба Холмса – небольшая, но очень эффективно работающая организация – не сумели найти никаких подходов к раскрытию этой тайны. Люди, которых мы искали, буквально растворились в многолюдном Лондоне. Во многих газетах были помещены объявления, организована круглосуточная слежка за всеми притонами, где мог появиться Питерс, под контроль взяты все люди, с которыми он когда-либо имел дело, но все безрезультатно: мы постоянно оказывались в тупике.

Надежда появилась оттуда, где ее меньше всего ждали, – из ломбарда Бевингтона на Вестминстер-роуд. Туда принесли серебряную подвеску с бриллиантами старинной испанской работы, а заложил ее высокого роста человек, без бороды и усов, по виду священник. Он указал вымышленный адрес и имя, а какое у него ухо, мистер Бевингтон не заметил. Однако, судя по описанию, это был Шлезингер.

Наш бородатый друг из отеля «Лангхем» трижды наведывался к нам. Причем в третий раз он зашел буквально через несколько минут после того, как мы получили сообщение о проданной драгоценности. В считанные дни горе состарило его до неузнаваемости: одежда висела на нем, как на вешалке. «Ах, если бы я хоть чем-нибудь оказался полезным в ваших поисках!» – в отчаянии твердил он каждый раз. Но наконец-то у Холмса и для него нашлось дело.

– Теперь мы его поймаем! Он начал продавать драгоценности.

– Но ведь это подтверждает, что с леди Фрэнсис что-то случилось?

Холмс нахмурился:

– По всей видимости, эти люди до сих пор держат ее под замком, считая, что, освободив ее сейчас, они погубят себя. Мы должны быть готовы к худшему, мистер Грин.

– Что я могу сделать?

– Эти негодяи вас не знают?

– Нет.

– Боюсь, что в следующий раз он пойдет к другому ювелиру, и тогда нам придется начинать все заново. Но, с другой стороны, у Бевингтона он получил хорошую цену, и ему там не задали ни одного вопроса. Поэтому можно ожидать, что он вновь придет туда, когда ему понадобятся деньги. Я сейчас напишу Бевингтону записку, что вы постоянно будете находиться в его магазине. Если Питерс придет, вы проследите, куда он затем направится, и где его дом. Но прошу вас: никаких опрометчивых шагов и, главное, никакого насилия. Дайте слово, что ничего не предпримете без согласования со мной.

В течение двух дней от достопочтенного Филиппа Грина (к слову сказать, он был сыном прославленного адмирала Грина, командовавшего нашим Азовским флотом во время Крымской кампании) не было никаких вестей, а на третий день вечером он примчался к нам на Бейкер-стрит бледный, дрожа как в лихорадке.

– Попался! Теперь он не уйдет от нас! – закричал он.

От волнения Грин не мог больше ничего внятно сказать. Холмс усадил его в кресло и постарался успокоить.

– Расскажите нам все по порядку, – попросил он его, наконец.

– На этот раз пришла женщина, принесла подвеску, в точности такую, как первая. Женщина высокая, бледная, глаза как у хорька…

– Это она, его жена, – подтвердил Холмс.

– Я пошел за ней, не отставая ни на шаг. Она свернула на Кеннигтон-роуд и вдруг вошла в какую-то лавку… Мистер Холмс, это оказалась лавка гробовщика!

Холмс изменился в лице.

– Дальше! – Чувствовалось, что под маской ледяного спокойствия он скрывал полыхавший в его душе гнев.

– Я вошел за ней, – продолжил Грин. – Она разговаривала с женщиной за прилавком, и до меня долетели ее слова: «Почему вы так долго?!» Та стала оправдываться перед посетительницей: «Мы все немедленно доставим по адресу. Ведь работа выполнялась по особому заказу, вот и произошла задержка…» Увидев меня, они сразу замолчали. Я задал какой-то незначительный вопрос и вышел на улицу.

– Вы все правильно сделали! Что дальше?

– Вслед за мной вышла и женщина. Я наблюдал за ней, спрятавшись в соседнем подъезде. Она явно опасалась слежки, потому что постоянно оглядывалась. Подозвав кеб, она уехала. К счастью, мне сразу же удалось поймать другой кеб, и я поехал за ней. Она вышла в Брикстоне, адрес: Полтни-сквер, тридцать шесть. Я вышел чуть подальше и стал наблюдать за домом.

– И что вам удалось увидеть?

– В одном из окон на первом этаже горел свет, но опущенная штора не давала возможности что-то увидеть. Пока я раздумывал, что бы такое предпринять, к дому подъехал закрытый фургон. Из него выпрыгнули двое мужчин, затем они вытащили что-то из фургона и понесли на крыльцо… Это был гроб, мистер Холмс.

– Вот оно что…

– Мне с трудом удалось сдержаться. В это время дверь отворилась, чтобы впустить прибывших. И отворила ее та самая женщина. Но она заметила меня и, по-моему, узнала, потому что, явно заволновавшись, поспешно захлопнула дверь. Я вспомнил о данном вам обещании и поспешил сюда.

– Вы все правильно сделали. – Взяв со стола клочок бумаги, Холмс стал что-то писать. – К сожалению, не имея ордера на арест, мы не можем что-либо предпринимать. Я буду вам очень признателен, мистер Грин, если вы отнесете мою записку в полицию и получите ордер. Не думаю, что там возникнут затруднения, потому что продажа драгоценностей – достаточный повод. Скорее всего, дело будет вести инспектор Лестрейд.

– Но ее тем временем могут убить! – воскликнул Грин. – Что значит этот гроб? Он явно предназначается для Фрэнсис!

– Не надо так нервничать, мистер Грин. Мы не потеряем ни минуты и сделаем все возможное. Положитесь на нас… Ну вот, Ватсон, – продолжал Холмс, когда наш гость спешно удалился, – сейчас он заручится поддержкой закона, а нам, как всегда, придется действовать в обход того же закона. Боюсь, ситуация настолько осложнилась, что, даже если мы примем самые крайние меры, они будут оправданны. Скорей на Полтни-сквер!..

– Картина, на мой взгляд, такова, – начал Холмс, когда наш кеб катился мимо парламента и по Вестминстерскому мосту. – Негодяям удалось заманить несчастную женщину в Лондон, предварительно сделав все, чтобы она рассталась с преданной Мари. Ни одно из писем леди Фрэнсис не доходило до адресата, так как они перехватывали их. А когда она переступила порог этого дома в Лондоне, снятого одним из сообщников Питерса, то сразу превратилась в пленницу, и драгоценности, которые были основной целью этих людей, стали их добычей. Они уверены, что их жертвой никто не интересуется, и поэтому уже распродают понемножку бриллианты, не видя в этом никакой для себя опасности. Понимая, что она их разоблачит, если ее отпустить, на подобный шаг они не пойдут. Но и держать ее всю жизнь под замком эти негодяи тоже не могут. Значит, остается единственный выход – убийство.

– Все предельно ясно.

– А теперь взглянем на дело с другой стороны. Возьмем за отправную точку не леди Фрэнсис, а гроб и пойдем назад. Боюсь, что гроб – еще одно подтверждение того, что леди Фрэнсис мертва. Но подобное обстоятельство ставит перед этими людьми еще ряд проблем: официальные похороны, свидетельство врача, разрешение полиции на захоронение. Если бы они убили леди Фрэнсис каким-нибудь примитивным способом, то просто зарыли бы труп во дворе. Но они все делают открыто и гласно. Почему? Да потому, что, скорее всего, ее умертвили настолько необычным способом, что даже врач не заподозрил насильственной смерти. Думаю, что ее отравили каким-то редким ядом. Не представляю, как они рискнули позволить врачу освидетельствовать ее, разве только подкупили его… Но это очень маловероятно.

– А подделать свидетельство они не могли?

– Это очень опасно, Ватсон. Не думаю, чтобы они на это решились… Эй, стойте!.. Это лавка гробовщика. Ватсон, ваше лицо внушает доверие, зайдите и выясните, на какое время назначены завтра похороны клиента с Полтни-сквер.

Холмс оказался, как всегда, прав. Женщина за прилавком доверчиво рассказала мне, что похороны состоятся завтра в восемь утра.

– Вот видите, Ватсон, эти люди действуют абсолютно открыто: никаких тайн и уловок. Им как-то удалось оформить все официально, и они теперь уверены, что им ничто не угрожает. Что ж, у нас остается один выход: идти ва-банк. Вы вооружены?

– Вот трость!

– Ну, ничего, как-нибудь пробьемся: «Ведь трижды тот вооружен, кто прав». Положение настолько сложное, что мы просто не можем сидеть и дожидаться полиции. Это не тот случай, чтобы педантично блюсти букву закона… Попробуем, Ватсон. Нам ведь не впервой.

Холмс резко дернул за шнурок у двери большого темного дома. Дверь мгновенно распахнулась, на пороге полутемного холла мы увидели высокую женскую фигуру.

– Что вам угодно? – сухо спросила женщина, вглядываясь в наши лица.

– Мне нужен доктор Шлезингер, – ответил Холмс.

– Здесь нет никакого доктора Шлезингера! – резко возразила она и попыталась захлопнуть дверь. Но мой друг придержал дверь ботинком.

– В таком случае пригласите человека, который живет в этом доме, как бы он себя ни называл! – потребовал Холмс.

Помедлив мгновение, она все-таки впустила нас.

– Что ж, входите, мой муж никого не боится.

Заперев парадную дверь, она ввела нас в гостиную, зажгла свет и вышла, попросив минутку подождать.

Но не пришлось ждать и полминуты; мы даже не успели осмотреться в комнате, которая была обставлена видавшей виды мебелью, как дверь отворилась, и в гостиную неслышным шагом вошел высокий лысый человек. На его широком багровом лице с обвисшими щеками читалось явно преувеличенное добродушие. Оно никак не вязалось с жестким выражением напряженного рта.

– Вы явно ошиблись, господа! – непринужденно обратился он к нам самым елейным тоном. – Вам, по-видимому, дали неправильный адрес. Если вы попытаетесь пройти немного дальше и повернуть налево…

– Мы никуда не пойдем, – жестко возразил мой друг. – У нас нет времени, мистер Генри Питерс из Аделаиды, выдающий себя за доктора Шлезингера из Бадена и Южной Африки. И это абсолютно неоспоримо, как и то, что меня зовут Шерлок Холмс.

Питерс – теперь я буду называть его так – с ненавистью взглянул на своего грозного противника.

– Я слышал ваше имя, мистер Холмс, но оно меня не испугало, – сказал он. – Когда совесть у человека чиста, ему нечего бояться. Что вам нужно в моем доме?

– Мы здесь, чтобы узнать, что вы сделали с леди Фрэнсис Карфэкс, которую привезли с собой из Бадена.

– Я буду вам чрезвычайно признателен, если сообщите, где она сейчас находится, – спокойно возразил Питерс. – Она задолжала мне около ста фунтов, а в задаток оставила пару безвкусных подвесок с поддельными камнями, которые в ломбарде отказались принять даже по минимуму. Я действительно жил в Бадене под другим именем. Леди Фрэнсис привязалась к нам с миссис Питерс и решила ехать с нами в Лондон. А здесь она неожиданно исчезла, оставив в счет долга – за то, что я оплатил ее счет в гостинице и ее проезд, – какие-то старомодные украшения. Поэтому, как я вам уже говорил, мистер Холмс, если вы ее найдете, вы меня чрезвычайно обяжете.

– Непременно, – сказал Холмс. – Я буду искать ее в этом доме до тех пор, пока не найду.

– У вас есть на это ордер?

Холмс показал Питерсу пистолет и снова сунул его в карман.

– Придется вам пока удовлетвориться этим!

– Да вы просто бандит!

– Пусть будет так, – рассмеялся Холмс. – И учтите, мой спутник не менее опасный головорез. Мы с ним начинаем обыск.

Питерс выглянул в прихожую.

– Энни, вызывай полицию!

За дверью раздалось шуршание юбок, парадная дверь отворилась и вновь захлопнулась.

– Не будем медлить, Ватсон, – сказал Холмс. – Начнем! И не вздумайте нам мешать, Питерс, иначе пожалеете. Где гроб, который вам сегодня доставили?

– Зачем вам гроб? Он занят! В нем покойница.

– Мы должны его осмотреть.

– Ни за что! Я не позволю!

– Что же, обойдемся без вашего позволения. – Холмс резко оттолкнул Питерса и вышел в холл. Прямо перед нами была приоткрытая дверь, ведущая в столовую. Мы вошли в нее и увидели, что под тускло горящими рожками газовой люстры на столе стоит гроб. Холмс прибавил света и поднял крышку. На дне глубокого гроба покоилось жалкое, иссохшее существо со старым сморщенным лицом. Ни болезнь, ни голод, никакие самые жестокие истязания не могли бы превратить все еще красивую и яркую женщину, какой была леди Фрэнсис, в эту старую развалину. Изумление на лице Холмса сменилось радостью.

– Слава Богу! – воскликнул он. – Это не она!

– Да, вы жестоко ошиблись, мистер Холмс, – удовлетворенно произнес Питерс, который вошел в столовую следом за нами.

– Кто эта женщина?

– Могу рассказать, если вам интересно. Это Роза Спенсер, старая няня моей жены. Мы взяли ее из Бригстонской богадельни, привезли сюда, пригласили доктора Хорсома. Он живет на Фирбэнк-Виллас, тринадцать; кстати, не забудьте записать, мистер Холмс, – ехидно заметил он. – Мы окружили ее заботой, как велел нам наш христианский долг. Но, к сожалению, на третий день она скончалась. В свидетельстве о смерти написано: от «старческого маразма», но ведь это всего лишь мнение врача. Вам, великий мистер Холмс, – продолжал он с издевкой, – разумеется, истинная причина ее смерти известна лучше, чем кому бы то ни было! Мы обратились в фирму «Стимсон и K°» на Кеннингтон-роуд, похороны состоятся завтра в восемь часов утра. И попробуйте придраться хоть к чему-нибудь! Вам ничего не остается, мистер Холмс, как признать, что вы оказались в дураках. Я с большим удовольствием сфотографировал бы вашу физиономию, когда вы так яростно ринулись к гробу и вместо леди Фрэнсис нашли в нем убогую девяностолетнюю старушку!

Холмс сохранил свое обычное спокойствие под градом насмешек, которые обрушил на него Питерс. Но кулаки его гневно сжались.

– Я продолжаю обыск.

– Ну, это мы еще посмотрим! – прорычал Питерс.

В это время в прихожей послышался женский голос, и раздались тяжелые шаги.

– Сюда, господа! – позвал Питерс. – Эти люди силой ворвались в мой дом, и я никак не могу заставить их покинуть его. Прошу вас, помогите мне!

Сержант и констебль появились на пороге столовой. Холмс достал из бумажника визитную карточку.

– Вот мое имя и адрес. А это мой друг – доктор Ватсон.

– Что вы, сэр, зачем нам ваша карточка, мы достаточно хорошо вас знаем! – сказал сержант. – Но все-таки без ордера вы оставаться здесь не можете.

– Знаю, что нельзя.

– Арестуйте его! – потребовал Питерс.

– Мы знаем, где найти этого джентльмена, если он нам понадобится, – ответствовал на это сержант. – Но все-таки мы вынуждены просить вас, мистер Холмс, покинуть этот дом.

– Да, Ватсон, нам придется уйти.

Через минуту мы снова были на улице. Я весь пылал от гнева и унижения, а Холмс казался, как всегда, спокоен. Следом вышел сержант.

– Вы уж извините, мистер Холмс. Ничего не поделаешь – закон.

– Все правильно, сержант, вы не могли поступить иначе.

– Я понимаю, конечно, вы туда не пришли бы без веских оснований. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

– Пропала женщина, сержант, и есть подозрение, что ее скрывают в этом доме. С минуты на минуту мне должны доставить ордер.

– Не волнуйтесь, мистер Холмс, я с них глаз не спущу и, если что, сразу же дам вам знать.

Было только девять часов, и мы с Холмсом, не теряя ни минуты, продолжили поиск. Первым делом мы направились в Брикстонскую богадельню. Здесь нам сообщили, что несколько дней назад к ним пришла супружеская пара, пожелавшая взять к себе впавшую в детство старуху, которая, по их словам, когда-то была у них в услужении. Получив разрешение, они увезли ее домой. Когда мы сообщили, что старуха умерла, никто в богадельне не удивился.

Следующий наш визит мы нанесли доктору Хорсому. Он рассказал, что накануне днем его вызвали к больной. Как он установил, она умирала от старческой слабости, и случилось это буквально у него на глазах. Он составил свидетельство о смерти по всей форме и подписал.

– Я уверяю вас, смерть этой женщины была абсолютно естественной, и оснований для каких-либо подозрений просто не существует, – заверил он.

Ничего необычного в том доме он не заметил; единственное, что показалось немного странным, это отсутствие прислуги у людей с довольно высоким достатком. И это все, что удалось нам узнать от доктора Хорсома.

День поисков мы завершили в Скотланд-Ярде. Оказалось, что при оформлении ордера возникли какие-то трудности, дело затянулось, и подпись судьи можно будет получить только утром. Холмсу было предложено зайти завтра к девяти, а затем уже поехать с инспектором Лестрейдом и присутствовать при аресте.

На этом и закончился насыщенный событиями день. Правда, около полуночи зашел наш приятель-сержант, который сообщил, что в темных окнах дома на Полтни-сквер несколько раз мелькал какой-то свет, но ни кто в него не входил и не выходил. Мы решили набраться терпения и ждать утра.

Шерлок Холмс был настолько расстроен и взволнован, что не пожелал ни вести беседу, ни ложиться спать. Я ушел к себе, а он остался в гостиной. Сдвинув темные густые брови, он сидел в своем кресле, нервно барабанил по его ручке длинными пальцами, курил одну сигарету за другой и искал, мучительно искал разгадку страшной тайны. Ночью я периодически слышал его шаги. Утром, когда я уже умывался, он ворвался ко мне в комнату бледный, с ввалившимися щеками. Весь его вид говорил о том, что он ни на миг не сомкнул глаз.

– Как я мог упустить из виду, что похороны в восемь! Сейчас двадцать минут восьмого! – вскричал он. – Куда девался разум, который Господь вложил в мою голову? Скорей, Ватсон, нам нужно спешить! Ведь в эти минуты решается – жизнь или смерть; и сто против одного за смерть! Мы не имеем права опаздывать, иначе я никогда себе этого не прощу!

Уже через пять минут мы мчались в кебе по Бейкер-стрит. Когда мы подъезжали к парламенту, Биг-Бен показывал без двадцати пяти минут восемь, а на углу Брикстон-роуд стрелка вообще подошла к цифре восемь! Однако мы оказались не единственными опоздавшими. В восемь часов десять минут кебмен осадил взмыленную лошадь возле крыльца, у которого все еще стоял, видимо, опоздавший катафалк, а из двери трое рабочих выносили гроб. Холмс кинулся вперед и преградил им путь.

– Стойте! – закричал он, упершись рукой в грудь одного из носильщиков. – Немедленно занесите гроб обратно в дом!

– Какого дьявола вам здесь нужно?! Сейчас же предъявите ваш ордер! – взревел из холла багровый от злости Питерс.

– Ордер подписан, и пока его не доставят сюда, гроб останется в доме!

Властный голос и грозный вид Холмса произвел на людей впечатление. Питерс незаметно юркнул в какую-то дверь, а рабочие понесли гроб обратно.

– Скорей, Ватсон! Мы не должны терять время! Вот отвертка! – возбужденно командовал Холмс. – Вы тоже берите отвертки, – обратился он к рабочим. – Если через минуту крышка будет сорвана, получите соверен, друзья. Никаких вопросов! Быстрей, быстрей! Так, хорошо! Выкручивайте последний шуруп. Теперь все вместе – взяли! Еще чуть-чуть… Ну, наконец-то!

Мы с трудом сорвали крышку, и в тот же миг почувствовали резкий, тяжелый запах хлороформа. Там, где находилась голова покойницы, лежал толстый слой ваты, пропитанной наркотиком. Холмс сбросил ее, и нам открылось прекрасное тонкое лицо еще довольно молодой женщины, которой на вид было не больше сорока лет. Холмс обхватил ее за плечи и посадил.

– Она жива, Ватсон? Неужели мы опоздали?! – в отчаянии вскричал он. – Неужели все кончено?!

В течение получаса мне казалось, что все действительно кончено, все наши усилия напрасны, а недостаток воздуха и ядовитые пары хлороформа задушили последнюю искру жизни. Мы впрыскивали ей эфир, делали искусственное дыхание и вообще все то, что предписывает в подобных случаях современная медицина. И вдруг – о, чудо! – веки ее слабо дрогнули, а поднесенное к губам зеркало засвидетельствовало, что жизнь возвращалась!

У крыльца остановился кеб. Приподняв штору, Холмс выглянул из окна.

– Прибыл Лестрейд с ордером, – сказал он. – Только негодяи уже ускользнули… А вот, – продолжал он, прислушиваясь к быстрым шагам по коридору, – явившийся с ним человек, несомненно, поможет леди Фрэнсис больше, чем мы. Здравствуйте, мистер Грин! Чем быстрее мы увезем отсюда леди Фрэнсис, тем лучше. А похороны пусть идут своим чередом, только теперь эта бедная старушка, которая все еще лежит на дне гроба, совершит свой последний путь в одиночестве.

– Мой дорогой Ватсон, – говорил мне в тот вечер Холмс, – если вы захотите включить этот эпизод в свою хронику, приведите его, как пример того, что даже самый трезвый ум может поразить временное затмение. Ни один смертный не застрахован от подобных промахов, но уважения достоин тот, кто способен вовремя понять и исправить эти промахи. Мне кажется, я вправе отнести себя к их числу. Всю ночь мне не давала покоя мысль, что я упускаю какую-то деталь, которой не придал первоначально должного значения, что-то не совсем обычное, какое-то слово или действие… И только перед самым рассветом я вспомнил – ответ жены гробовщика! Она сказала: «Ведь работа выполнялась по особому заказу, вот и произошла задержка». Ведь это она говорила о гробе, который делали по особому заказу. И мы видели, что у него особые размеры. Но зачем? Какая в этом необходимость? И тогда я как будто снова увидел высокие стенки гроба и на самом дне его маленькую жалкую фигурку старушки. Зачем для такого маленького трупа заказали такой большой гроб? И тут я понял: да чтобы в нем хватило места еще для одного покойника! И обоих похоронят по одному свидетельству. Все это я должен был понять сразу же, как только увидел этот гроб, но я как будто ослеп! В восемь часов леди Фрэнсис в гробу положат на катафалк – и все будет кончено. Остается единственная надежда – задержать гроб, пока его не вынесли из дому. Предположение, что она еще жива, было почти нереальным, но именно оно и спасло ее. Насколько мне известно, эти мошенники никогда не совершали убийства. Я чувствовал, что и сейчас они не решатся на него. Они похоронят леди Фрэнсис и не оставят никаких улик, по которым можно было бы установить истинную причину ее смерти. И даже если впоследствии будет проведена эксгумация, у них все-таки будет шанс уйти от ответственности. Я надеялся, что именно этими соображениями они руководствовались. Ну, а что было дальше, вы знаете, и видели тот страшный чердак, где негодяи держали бедняжку. Сегодня утром они ворвались к ней, усыпили хлороформом, отнесли вниз и уложили в гроб. А сверху на голову положили пропитанную хлороформом вату, чтобы она не проснулась, и завинтили крышку. Гениальный план! Ничего подобного не только в своей практике, но и вообще в истории преступлений я еще не встречал. Если нашим приятелям – экс-миссионеру и его супруге – удалось ускользнуть от Лестрейда, мы еще не раз услышим о новых, совершенных ими виртуозных преступлениях.