Был конец ноября, и мы с Холмсом сидели в сырой туманный вечер у пылающего камина нашей гостиной на Бейкер-стрит. Мой друг был в отличном расположении духа вследствие удачного разрешения целого ряда трудных и важных дел, а потому я мог навести его на разговор о подробностях баскервильского дела. Я терпеливо ожидал этой удобной минуты, потому что знал, что Холмс никогда не допустит смешивать дела, и что его ясный и логический ум не отвлечется от настоящей работы ради воспоминаний о прошлом. Но сэр Генри находился с доктором Мортимером в Лондоне, готовясь к длинному путешествию, которое было предписано для восстановления его пошатнувшейся нервной системы. В этот самый день они навестили нас, а потому естественно было навести разговор на этот предмет.

– Весь ход событий, – сказал Холмс, – с точки зрения человека, называвшего себя Стэплтоном, был прост и прямолинеен, хотя нам, не знавшим вначале мотивов его действий и познакомившимися только с некоторыми фактами, все казалось чрезвычайно сложным. Мне удалось два раза говорить с миссис Стэплтон, и в настоящее время дело вполне выяснилось, и я не думаю, чтобы для нас оставалась тут еще какая-нибудь тайна. Вы найдете несколько заметок об этом деле под литерою Б в моем списке дел.

– Не будете ли вы добры сделать мне на словах очерк течения событий в этом деле?

– Конечно, я могу это сделать, хотя не ручаюсь, чтобы все факты сохранились у меня в памяти. Усиленная умственная сосредоточенность имеет курьезное влияние на мозг, вычеркивая из него то, что прошло. Однако же, в том, что касается случая с «собакой», я передам вам ход событий по возможности точно, а вы мне напомните, если я что позабуду.

– Мои расследования доказали без всякого сомнения, что фамильный портрет не солгал, и что этот молодец в действительности Баскервиль. Он был сыном того Роджера Баскервиля, младшего брата сэра Чарльза, который бежал с запятнанной репутацией в Южную Америку, где и умер, как полагали, холостым. В действительности же он женился и имел одного сына, того самого молодца, настоящее имя которого такое же, как и имя его отца. Этот молодец женился на Бериле Гарциа, одной из красавиц Коста-Рики и, похитив значительную сумму общественных денег, переменил свое имя на Ванделер и бежал в Англию, где основал школу в восточной части Иоркшира. Причина, вследствие которой он взялся именно за такого рода дело, заключалась в том, что во время путешествия он познакомился с одним чахоточным учителем и воспользовался опытностью этого человека для успешного ведения предприятия. Фрезэр, учитель, однако же, умер, и школа, хорошая вначале, стала падать и приобрела дурную репутацию, а затем даже и позорную. Ванделер нашел удобным переменить свое имя на имя Стэплтон и перенес остатки своего состояния, свои планы на будущее и любовь к энтомологии на юг Англии. Я узнал в Британском музее, что он был признанным авторитетом в этой науке, и что одной ночной бабочке, которую он первый описал во время своего пребывания в Иоркшире, было дано название Ванделер.

Теперь мы дошли до той части его жизни, которая оказалась столь интересной для нас. Молодец этот, очевидно, навел справки и узнал, что только две жизни стоят между ним и ценным поместьем. Я думаю, что когда он отправился в Девоншир, планы его были крайне туманны, но что у него были с самого начала злые намерения, очевидно из того, что он взял с собою жену в качестве сестры. Мысль пользоваться ею, как приманкой, была уже ясно выработана у него в уме, хотя он, может быть, и не знал еще деталей, в какие выльется его замысел. Цель его была – получить поместье, и он готов был употребить всякое оружие и идти на всякий риск ради достижения этой цели. Первым его действием было поселиться как можно ближе к жилищу своих предков, а вторым – завязать дружеские отношения с сэром Чарльзом Баскервилем и с соседями.

Баронет рассказал ему легенду о фамильной собаке и тем самым приговорил себя к смерти. Стэплтон, как я буду продолжать называть его, знал, что у старика было плохое сердце, и что сильное потрясение может убить его. Это он слышал от доктора Мортимера. Он слышал также, что сэр Чарльз был суеверен и придавал серьезное значение мрачной легенде. Его изобретательный ум тотчас же сообразил, каким путем можно убить баронета и так, чтобы невозможно было приписать его смерть действительному убийце.

Возымев эту идею, он принялся крайне тонко осуществлять ее. Обыкновенный человек удовольствовался бы просто свирепой собакой. Желание же придать ей вид дьявольского существа было проблеском гения с его стороны. Он купил собаку в Лондоне у Росса и Мангльса на Фульгам-роде. Это была самая сильная и самая свирепая из имевшихся у них собак. Он привез ее по северной линии и сделал с нею большой путь пешком по болоту, чтобы привести ее домой незаметно. В своей охоте на насекомых он уже научился проникать в Гримпенскую трясину и, таким образом, нашел надежное место, где спрятать свою собаку. Тут он посадил ее на цепь и ждал удобного случая.

Но время проходило, а случай не представлялся. Старика нельзя было заманить ночью за пределы его владений. Несколько раз Стэплтон подстерегал его в засаде вместе со своей собакой, но без всякого результата. Во время этих-то бесплодных поисков, его или, вернее, его союзника видели крестьяне, чем легенда о дьявольской собаке получила новое подтверждение. Он надеялся, что жена его завлечет сэра Чарльза в западню, но тут она неожиданно оказалась независимой. Она не могла согласиться вовлечь старика в сантиментальную привязанность с тем, чтобы предать его врагу. Ни угрозы, ни даже удары не могли ее убедить. Она не хотела ни во что вмешиваться, и Стэплтон стал на время в тупик.

Он нашел выход из своих затруднений в том, что сэр Чарльз, привязавшись к нему, сделал его посредником в помощи, которую оказывал несчастной Лауре Ляйонс. Выдавая себя за холостого, Стальптон приобрел большое влияние на нее и дал ей понять, что если она получит развод от мужа, то он женится на ней. Вдруг оказалось, что его планы должны быть немедленно приведены в исполнение, потому что он узнал, что сэр Чарльз, по совету доктора Мортимера, с которым он сам, как будто, соглашался, должен был покинуть свое поместье. Ему приходилось не терять ни одной минуты, иначе жертва могла очутиться вне его власти. Поэтому он произвел давление на миссис Ляйонс, чтобы она написала письмо, в котором умоляла бы старика дать ей возможность поговорить с ним вечером накануне своего отъезда в Лондон. Затем под благовидным предлогом он отговорил ее идти на свидание и, таким образом, добился случая, которого ожидал.

Возвратившись вечером из Кумб-Трасея, он имел еще время достать свою собаку, намазать ее своим адским составом и привести ее к калитке, у которой он знал, что старик будет ждать. Собака, побуждаемая своим хозяином, перепрыгнула через калитку и преследовала несчастного баронета, который с криками бежал вниз по аллее. И, право, страшное должно было быть то зрелище, когда в мрачном туннеле громадная черная тварь с огненной пастью и пламенными глазами скакала за своей жертвой. Старик пал мертвым в конце аллеи от паралича сердца и ужаса. Собака бежала по заросшей травою полосе, а баронет по дорожке, потому и видны были только следы человеческих ног. Видя, что он лежит, собака подошла, вероятно, к нему, обнюхала его и, убедившись, что он мертвый, вернулась назад. Тогда-то она и оставила следы своих лап, замеченные доктором Мортимером. Собака была отозвана и поспешно водворена в свое логовище в центре Гримпенской трясины, и осталась тайна, над которой власти ломали голову, и которая напугала окрестных жителей и, наконец, привела дело в сферу наших наблюдений.

Вот и все, что касается смерти сэра Чарльза Баскервиля. Вы замечаете, какая тут была употреблена дьявольская хитрость, так как почти немыслимо было возбудить дело против истинного убийцы. Единственным его соучастником было существо, которое не могло его выдать, и бессмысленность, непостижимость характера этой выдумки делала ее еще более надежною. Обе женщины, замешанные в этом деле, миссис Стаяльтон и миссис Лаура Ляйонс, имели сильные подозрения против Стэплтона. Миссис Стэплтон знала, что он имел замыслы против старика, и ей также было известно существование собаки. Миссис Ляйонс не знала ни того, ни другого, но на нее произвело впечатление смерти, случившейся как раз в минуту назначенного и неотмененного ею свидания, о котором было известно одному только Стэплтону. Но обе находились под его влиянием, и ему нечего было их бояться. Первая половина его задачи была удачно выполнена, но оставалось осуществить еще самую трудную ее часть.

Возможно, что Стэплтон сначала и не знал о существовании наследника в Канаде. Во всяком случае, он очень скоро узнал о нем от своего друга доктора Мортимера, который передал ему и все подробности, относившиеся к приезду сэра Генри Баскервиля. Прежде всего, Стэплтону пришло в голову, что с этим молодым канадцем можно, пожалуй, покончить в Лондоне, не дав ему вовсе возможности приехать в Девоншир. Он не доверял своей жене с тех пор, как она отказалась поставить ловушку старику, и вместе с тем он боялся надолго оставить ее без себя, из опасения утратить свое влияние над нею. Вот почему он взял ее с собою в Лондон. Я узнал, что они остановились в отеле Мексборо, на Кравен-стрит, вошедшем в число тех отелей, которые посетил мой агент в поисках за доказательствами. Тут Стэплтон держал свою жену взаперти, пока сам с приставной бородой следил за доктором Мортимером до Бейкер-стрит, затем до станции и до Нортумберлендского отеля. Его жена почуяла что-то из его планов. Но она питала такой страх к своему мужу, страх, основанный на жестоком обращении, что не смела написать сэру Генри, чтобы предупредить его о грозившей ему опасности. Если бы письмо попало в руки Стэплтона, то и ее жизнь оказалась бы в опасности. Наконец, она, как мы знаем, прибегла к способу вырезать из газеты слова и составить из них послание; для адреса же она подделала свой почерк. Письмо дошло до баронета, и он, таким образом, получил первое предостережение о грозившей ему опасности.

Для Стэплтона было крайне важно добыть какую-нибудь часть одежды сэра Генри, чтобы в случае, если ему придется пользоваться собакой, он мог бы всегда пустить ее по его следу. Со свойственною ему быстротою и дерзостью он сразу же устроил это дело, и мы не можем сомневаться, что горничная отеля была щедро подкуплена, если она помогла ему исполнить его намерение. Однако ж, случилось так, что первый добытый для него сапог был новый, и, следовательно, непригодный для его цели. Он вернул его и получил другой. Это был очень поучительный инцидент, так как окончательно доказал мне, что мы имеем дело с настоящей собакой, потому что никакое другое предположение не могло объяснить непременного желания получить именно старый, а не новый сапог. Чем бессмысленнее и смешнее инцидент, тем тщательнее следует его анализировать, и то обстоятельство, которое как будто усложняет дело, оказывается самым пригодным для его разъяснения, только нужно его должным образом и научно расследовать.

Затем на следующее утро нас посетили наши друзья, и за ними продолжал следить Стальптон, сидя в кебе. Из его знакомства с нашим помещением и с моей наружностью, а также из всего его поведения, я склонен вывести заключение, что преступная карьера Стэплтона далеко не ограничивается баскервильским делом. Многозначителен тот факт, что за последние три года на западе были совершены четыре значительные наглые кражи со взломом, и ни в одном из этих четырех случаев виновный не был арестован. Последняя из них, совершенная в мае в Фолгкстон-Корте, замечательна хладнокровным убийством из револьвера полицейского, заставшего замаскированного одинокого вора. Я не могу сомневаться в том, что Стэплтон добывал таким образом недостающие ему средства к жизни, и что в течение многих лет он был отчаянным и опасным человеком.

Мы имели образчик его находчивости в то утро, когда он так удачно скрылся от нас, а также его дерзости, когда он сделал мне вызов, дав кучеру мое собственное имя. С этой минуты он понял, что я взялся за это дело в Лондоне, и что потому здесь ему нечего ожидать успеха. Он вернулся в Дартмут и стал ожидать приезда баронета…

– Постойте, – сказал я, – вы, бесспорно, правильно передали последовательный ход событий, но есть один пункт, который вы оставили не разъясненным.

– Что было с собакой, когда ее хозяин был в Лондоне?.. Я обратил внимание на этот вопрос, и он, конечно, имеет некоторое значение. Не может быть сомнения, что Стальптон имел поверенного, хотя вряд ли он отдавал себя в его власть, знакомя его со всеми своими планами. В Меррипит-гаузе находился старый слуга по имени Антони. Его связь с Стэплтонами может быть прослежена за несколько лет – до самого того времени, когда они содержали школу, так что он должен был знать, что его господин и госпожа – муж и жена. Человек этот исчез. Многозначителен тот факт, что Антони – необычное имя в Англии, между тем как Антонио – имя очень распространенное во всех испанских и испано-американских странах. Этот человек так же, как и миссис Стэплтон, говорил хорошо по-английски, но с каким-то странным акцентом. Я сам видел, как этот человек шел через трясину по тропинке, отмеченной Стэплтоном. Поэтому весьма вероятно, что в отсутствие хозяина он заботился о собаке, хотя мог и не знать, для какой цели содержится это животное.

Затем Стэплтоны вернулись в Девоншир, куда вскоре поехали и вы с сэром Генри. Теперь скажу несколько слов о том, что я делал в то время. Вы, может быть, помните, что когда я рассматрнвал бумагу, на которой были наклеены печатные слова, то тщательно исследовал водяной знак. Делая это, я держал бумагу близко к глазам и почувствовал легкий запах духов белого жасмина. Существует семьдесят пять сортов духов, которые эксперт по расследованию преступлений должен непременно уметь различать, и многие дела, по моим сведениям, не раз зависели от быстрого узнавания сорта духов. Запах духов заставил меня подумать об участии в этом деле дамы, и мои мысли уже направились к Стэплтонам. Я убедился в существовании собаки и догадался, кто преступник прежде, чем мы отправились на запад.

Моим делом было следить за Стэплтоном. Но, очевидно, я не мог бы этого исполнить, если бы находился с вами, так как тогда он был бы настороже. Поэтому я обманул всех, в том числе и вас, и приехал в Девоншир, между тем, как все думали, что я в Лондоне. Я не так бедствовал, как вы воображали, хотя такие пустяшные подробности никогда не должны входить в счет при расследовании дела. Большую часть времени я жил в Кумб-Трасее и только тогда пользовался хижиной на болоте, когда необходимо было быть поблизости от места действия. Со мною приехал Картрайт и, переодетый деревенским мальчиком, был очень полезен мне. Его обязанностью было заботиться о моем пропитании и чистом белье. Пока я следил за Стэплтоном, Картрайт часто следил за вами, так что я знал обо всем.

Я уже говорил вам, что ваши донесения доходили до меня очень быстро, так как их немедленно пересылали из Бейкер-стрит в Кумб-Трасей. Они были очень полезны мне и, в особенности, случайно верный отрывок из биографии Стэплтона. Я мог восстановить подлинность как мужа, так и жены, и узнал, наконец, в точности, чего мне надо было держаться. Дело значительно усложнилось инцидентом с беглым каторжником и его родством с Бэрриморами. И это вам удалось прекрасно выяснить, хотя я уже пришел к тому же заключению, благодаря своим собственным наблюдениям.

К тому времени, когда вы нашли меня на болоте, я уже вполне был знаком со всеми обстоятельствами, только у меня не было в руках дела, которое я мог бы представить в суд присяжных. Даже покушение Стэплтона на жизнь сэра Генри в ту ночь, когда погиб несчастный каторжник, не много нам помогло для доказательства замышляемого против нашего клиента убийства. Не оставалось другого выхода, как схватить убийцу на месте преступления, а для этого нам нужно было пустить сэра Генри как приманку, одного, и по-видимому, беззащитного. Мы так и сделали и ценою сильного потрясения, нанесенного нашему клиенту, нам удалось закончить дело и довести Стэплтона до погибели. Я должен признаться, что можно поставить в упрек моему ведению дела то, что я подверг сэра Генри такому испытанию, но мы не имели возможности предвидеть страшного и потрясающего зрелища. которое представила собака, а также не могли предвидеть тумана, который дал ей возможность неожиданно выскочить на нас. Мы достигли своей цели ценою, которую оба врача – и специалист, и доктор Мортимер – положительно считают преходящей. Длинное путешествие даст возможность нашему другу не только укрепить расшатанные нервы, но излечит и сердечные раны. Его любовь к миссис Стэплтон была глубока и искренна, и для него самою печальною стороною этого мрачного дела является тот факт, что он был обманут ею.

– Остается мне только указать, какую роль она играла во всем этом деле. Не может быть сомнения, что Стэплтон имел на нее влияние, которое можно объяснить или любовью или страхом, а может быть, и тем и другим вместе, так как, эти оба чувства вполне совместимы. Во всяком случае, влияние его было вполне действительное. По его приказанию она согласилась слыть за его сестру, хотя его власти над нею были положены границы, когда он пытался сделать из нее прямую пособницу в убийстве. Она готова была предостерегать сэра Генри настолько, насколько могла, не выдавая своего мужа, и она не раз пробовала это делать. Сам Стэплтон как будто был способен ревновать, и когда увидел, что баронет ухаживает за его женою, хотя это и входило в его планы, он не мог не прервать этого ухаживания страстной вспышкой, обнаружившей пламенную душу, которую он так умело скрывал под своим самообладанием. Поощряя дружеские отношения, Стэплтон был уверен, что сэр Генри будет часто приходить в Меррипит-гауз, и что рано или поздно он дождется желаемого удобного случая. Но когда настал критический момент, жена вдруг восстала против него. Она кое-что прослышала о смерти беглого каторжника и знала, что собака будет заперта в сарай в тот вечер, когда сэр Генри должен был прийти обедать. Она обвинила мужа в замышляемом убийстве, а затем последовала дикая сцена, во время которой он впервые сказал ей, что у нее есть соперница в его любви. Ее верность сразу превратилась в сильную ненависть, и он увидел, что она непременно выдаст его. Поэтому он связал ее, чтобы лишить возможности предостеречь сэра Генри, и надеялся, конечно, что когда вся страна припишет смерть баронета родовому проклятию (что непременно должно было случиться), он снова одержит победу над женою, заставив ее примириться со свершимся фактом и хранить молчание относительно всего, что она знает. Мне кажется, что в этом отношении он ошибался в расчете, и если бы нас даже и не было на месте, его приговор все-таки был бы подписан. Женщина с испанской кровью в жилах не так легко прощает подобное оскорбление… A теперь, милый Ватсон, я не могу, не прибегая к своим заметкам, дать вам более подробный отчет об этом любопытном деле. Мне кажется, что ничего важного не осталось необъясненным.

Он не мог надеяться напугать сэра Генри до смерти своею собакой-привидением, как это сделал со стариком-дядею. Животное было свирепое и голодное. Если бы его появление и не испугало жертвы до смерти, то оно, по крайней мере, лишило бы ее всякой способности к отпору, без сомнения. Остается еще один вопрос. Если бы Стэплтону удалось получить наследство, каким образом объяснил бы он тот факт, что он, наследник, жил так близко от поместья, скрываясь под чужим именем? Каким образом мог бы он заявить свои права на наследство, не возбудив подозрения и следствия?.. Он был бы в страшном затруднении, и я боюсь, что вы слишком много требуете от меня, если ожидаете, что я разрешу этот вопрос. Прошлое и настоящее входят в область моих расследований, но как человек может поступить в будущем, на это очень трудно ответить. Миссис Стэплтон говорит, что ее муж не раз обсуждал эту дилемму. Из нее можно было бы выйти тремя способами. Стэплтон мог, удостоверив подлинность своей личности в Южной Америке, оттуда требовать свое наследство, не приезжая в Англию; или же он мог прибегнуть к искусному переряжению на короткое время, когда ему необходимо было бы пробыть в Лондоне; или же, наконец, он мог добыть себе соучастника. которому он передал бы все доказательства своей личности и бумаги и выдал бы его за наследника, выговорив себе за это известную часть дохода. Из того, что мы знаем о нем, мы не можем сомневаться, что он, тем или иным путем, вышел бы из затруднения… A теперь, милый Ватсон, мы провели несколько недель в тяжелой работе, и я думаю, что на один вечер мы можем обратить свои мысли на более приятные предметы. У меня есть ложа в театре на «Гугенотов». Слыхали ли вы Решке? Могу я вас попросить быть готовым через полчаса, и мы, до оперы, пообедаем в ресторане Марцини.