Книга: Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1
Назад: XII. Смерть на болоте
Дальше: XIV. Собака Баскервилей

XIII. Сети стягиваются

При виде Шерлока Холмса, сэр Генри был больше обрадован, чем удивлен, так как уже несколько дней ожидал, что последние события вызовут Холмса из Лондона. Однако же он с недоумением поднял брови, когда убедился, что у моего друга нет с собою никакого багажа, и что такому обстоятельству он не дает никакого объяснения. Я снабдил Холмса всем необходимым, и за поздним ужином мы рассказали баронету о наших приключениях, насколько было желательно, чтобы он их знал. Но, прежде всего, мне выпала неприятная обязанность передать Бэрримору и его жене известие о смерти Сельдена. Ему оно должно было принести несомненное облегчение, но она горько плакала, закрыв лицо передником. Для всего мира Сельден был жестоким человеком – полу зверем, полу демоном, но для нее он всегда оставался маленьким своевольным мальчиком, каким она его помнила в своей собственной юности, цепляющимся за ее руку. Поистине злой должен быть тот человек, чью смерть ни одна женщина не будет оплакивать.
– Я сегодня с утра, с тех пор как ушел Ватсон, пропадал с тоски в этом доме, – сказал баронет. – Надеюсь, что это будет поставлено мне в заслугу, потому что я сдержал свое обещание. Если бы я поклялся не выходить один, то мог бы провести вечер более оживленно, так как Стэплтон прислал мне записку с приглашением придти к нему.
– Не сомневаюсь, что вы провели бы вечер более оживленно, – выразительно произнес Холмс. – Кстати, полагаю, что вы оцените, как мы вас оплакивали, думая, что вы сломали себе шею.
Сэр Генри широко открыл глаза.
– Каким образом?
– Тот несчастный был одет в ваше платье. Я опасаюсь, как бы ваш слуга, подаривший ему это платье, не навлек на себя неприятности со стороны полиции.
– Вряд ли. Насколько мне помнится, ни на одной части этой одежды не было никакой метки.
– Это счастье для него и, в сущности, счастье для вас всех, так как вы все в этом деле поступили противозаконно. Я даже сомневаюсь, не обязан ли я, как добросовестный сыщик, прежде всего, арестовать всех живущих в этом доме. Донесения Ватсона – крайне уличающие документы.
– Но расскажите о нашем деле, – попросил баронет. – Разобрались ли вы сколько-нибудь в этой путанице? Что касается до Ватсона и меня, то мне кажется, что мы ничего не разузнали с тех пор, как приехали.
– Я думаю, что скоро буду в состоянии объяснить ваше положение. Дело это было чрезвычайно трудное и крайне сложное. Остается еще несколько пунктов, на которые требуется пролить свет, и мы этого скоро достигнем.
– Вероятно, Ватсон сообщил вам, что мы слышали собаку на болоте, и я могу побожитъся, что тут дело не в одном пустом суеверии. Я имел дело с собаками в свою бытность в Америке, и когда слышу лай, то узнаю, что это лай собаки. Если вам удастся надеть намордник на этого пса и посадить его на цепь, то я скажу, что вы величайший сыщик с сотворения мира.
– Полагаю, что я надену на него намордник и посажу его на цепь, если вы не откажете мне в своей помощи.
– Я сделаю все, что бы вы ни приказали мне.
– Прекрасно. Я вас также попрошу сделать это слепо, не допрашивая о причинах.
– Как вам будет угодно.
– Если вы будете так поступать, то я полагаю, что все шансы за то, чтобы наша маленькая задача скоро разрешилась. Я не сомневаюсь…
Он вдруг замолчал и стал пристально смотреть поверх моей головы. Свет лампы прямо падал на его лицо, и оно было так напряжено и неподвижно, что его можно было принять за классическое изваяние – олицетворение энергии и ожидания.
– В чем дело?! – воскликнули мы оба.
Я понял, когда Холмс опустил глава, что он хотел подавить в себе волновавшее его чувство. Лицо его было серьезно, но глаза сверкали радостным торжеством.
– Простите увлечение знатока, – сказал он, указывая рукою на линию портретов, покрывавших противоположную стену. – Ватсон не хочет допустить, чтобы я понимал толк в искусстве, но это просто зависть с его стороны, вследствие несходства наших взглядов на этот предмет. Ну, а эта коллекция портретов поистине великолепная.
– Я очень рад, что вы это находите, – сказал сэр Генри, смотря с некоторым удивлением на моего друга. – Я был бы лучшим судьею относительно лошади или бычка, чем относительно картины. Я не знал, что вы находите и на это время.
– Если я вижу что-нибудь хорошее, то и оцениваю его. А теперь вижу нечто хорошее. Держу пари, что та дама в голубом шелковом платье – работы Кнеллера, а толстый господин в парике – Рейнольдса. Это все, вероятно, фамильные портреты?
– Да, все без исключения.
– И вы знаете их имена?
– Бэрримор наставлял меня в них, и я думаю, что хорошо выучил свой урок.
– Кто этот господин с подзорной трубою?
– Это контр-адмирал Баскервиль, служивший при Роднэе в Вест-Индии. Человек в синем камзоле и со свертком бумаг – сэр Вильям Баскервиль, бывший председателем комитетов в палате общин при Питте.
– A этот всадник напротив меня, в черном бархатном камзоле с кружевами?
– О, с этим вы имеете право познакомиться. Это виновник всего несчастья, злой Гюго, породивший собаку Баскервилей. Вряд ли мы все забудем его.
Я смотрел на портрет с интересом и некоторым удивлением.
– Боже мой! – воскликнул Холмс. – Он кажется спокойным и довольно мягким человеком, но я уверен, что из глаз его проглядывал дьявол. Я представлял его себе человеком более дюжим и с более разбойнической наружностью.
– Не может быть никакого сомнения в подлинности портрета, потому что имя и 1647 год начертаны на обратной стороне полотна.
После этого Холмс очень мало говорил, но портрет старого злодея точно приковал его к себе, и в продолжение всего ужина он не отрывал от него глаз. Только позднее, когда сэр Генри удалился в свою спальню, я мог проследить за направлением мыслей своего друга. Он вернулся со мною в столовую со свечею в руке и стал держать ее у самого портрета, поблекшего от времени.
– Видите вы тут что-нибудь?
Я посмотрел на широкую шляпу с пером, на вьющиеся локоны, на обрамленное ими узкое строгое лицо. Наружность была вовсе не грубая, но натянутая, жесткая и суровая, с резко очерченным тонкими губами, ртом и холодными непреклонными глазами.

 

 

– Похож он на кого-нибудь из ваших знакомых?
– Что-то около подбородка напоминает сэра Генри.
– Да, пожалуй, тут есть маленький намек. Но постойте!
Он встал на стул и, держа свечу в левой руке, правой закрыл на портрете широкую шляпу и длинные локоны.
– Царь Небесный! – воскликнул я пораженный.
Из рамки выглянуло на меня лицо Стэплтона.
– Ага! Видите теперь. Глаза мои приучены рассматривать лица, а не их украшения. Первое качество расследователя преступлений – это умение узнать человека сквозь его маскарадный костюм.
– Но это поразительно. Этот портрет точно списан с него.
– Да, это интересный образчик атавизма, и тут он является как в физическом, так и в духовном отношении. Человек, изучающий фамильные портреты, может стать приверженцем доктрины переселения душ. Стэплтон – Баскервиль, это очевидно.
– С видами на наследство.
– Именно. Этот портрет дал нам одно из самых важных недостающих звеньев. Мы держим его в руках, Ватсон, мы держим его и клянусь, что еще до завтрашнего вечера он будет так же беспомощно биться в наших сетях, как его бабочки. Булавка, пробка и карточка, и вот новый экземпляр для нашей Бейкер-стритской коллекции.
Сказав это и отходя от портрета, Холмс разразился хохотом. Не часто случалось мне слышать его смех, и всегда он предвещал недоброе кому-нибудь.
На другое утро я рано встал, но Холмс поднялся еще раньше и, одеваясь, я видел, как он шел по аллее к дому.
– Да, сегодня нам нужен весь день, – сказал он, потирая руки с радостным предвкушением деятельности. – Сети расставлены, и скоро начнется их стягивание. Не пройдет еще этот день, как мы узнаем – попалась ли в них наша большая остромордая щука или же проскользнула между петлями.
– Вы уже были на болоте?
– Я из Гримпена послал в Принц-таун донесение о смерти Сельдена. Кажется, могу обещать, что никого из вас не потревожат из-за этого дела. Я также свиделся с моим верным Картрайтом, который, без сомнения, истосковался бы у двери моей хижины, как собака на могиле своего хозяина, если бы я не успокоил его относительно своей безопасности.
– A теперь с чего мы начнем?
– Прежде всего, надо повидать сэра Генри. A вот и он.
– Здравствуйте, Холмс, – сказал баронет. – Вы имеете вид генерала, составляющего со своим начальником штаба план сражения.
– Совершенно правильное сравнение. Ватсон спрашивал моих приказаний.
– И я явился за тем же.
– Прекрасно. Вы, насколько мне известно, приглашены сегодня вечером на обед к вашим друзьям Стэплтонам?
– Надеюсь, что и вы поедете с нами. Они очень гостеприимны, и я уверен, что будут очень рады вас видеть.
– Нам с Ватсоном придется, пожалуй, ехать в Лондон.
– В Лондон?
– Да, при настоящих обстоятельствах, я думаю, мы будем там полезнее.
Лицо баронета выразило заметное неудовольствие.
– Я надеялся, что вы не покинете меня в этом деле. Холл и болото – невеселые места для одинокого человека.
– Милый друг, вы должны слепо довериться мне и исполнять в точности то, что я говорю. Вы можете передать вашим друзьям, что мы были бы счастливы приехать к ним вместе с вами, но что неотложное дело вызвало нас в город. Мы надеемся скоро вернуться в Девоншир. Вы не забудете передать им все это?
– Если вы настаиваете.
– Уверяю вас, что выбора нет.
Я видел по лицу баронета, что он был глубоко обижен и, по-видимому, считал наш поступок дезертирством.
– Когда желаете вы ехать? – спросил он холодно.
– Тотчас после завтрака. Мы доедем на лошадях до Кумб-Трасея, но Ватсон оставит у вас свои вещи в залог того, что он вернется. A вы, Ватсон, пошлите Стэплтону записку и выразите сожаление, что не можете приехать к ним лично.
– Мне сильно хочется поехать в Лондон вместе с вами, – сказал баронет. – Для чего я тут останусь один?
– Потому что это ваш долг. Потому что вы дали мне слово, что будете поступать так, как я скажу, а я вам говорю, чтобы вы оставались… Еще одно. Я хочу, чтобы вы поехали в Меррипит-гауз на лошадях. Но отошлите обратно экипаж и скажите Стэплтонам, что вы намерены вернуться домой пешком.
– Я должен идти пешком через болото?
– Да.
– Но ведь это как раз то, против чего вы меня так часто предостерегали?
– На этот раз вы безопасно можете идти, и это необходимо. Если бы я не питал полнейшего доверия к вашей силе воли и храбрости, то не дал бы вам такого совета.
– Хорошо, я пойду пешком.
– И если вы дорожите своей жизнью, то идите непременно не по какому иному направлению, как только по прямой тропинке, ведущей из Меррипит-гауза на Гримпенскую дорогу, по тропинке, которая и есть ваш естественный путь к дому.
– Я в точности исполню все, как вы приказываете.
– Прекрасно. Мне хотелось бы уехать как можно скорее после завтрака, чтобы добраться до Лондона раньше вечера.
Эта программа действий очень удивила меня, хотя я помнил, что Холмс накануне вечером говорил Стэплтону, что он на следуюгций день уедет. Однако, мне не приходило в голову, что он пожелает взять меня с собою, а также я не мог понять, как это мы оба можем быть в отсутствии в такой момент, который он сам же назвал критическим. Но ничего больше не оставалось делать, как слепо повиноваться. Мы простились с нашим опечаленным другом и часа через два были на станции Кумб-Трасей, откуда отослали экипаж обратно домой. На платформе ожидал нас мальчик.
– Какие будут ваши приказания, сэр?
– С ближайшим поездом, Картрайт, ты отправишься в город. Как только приедешь, тотчас же пошлешь сэру Генри Баскервилю телеграмму от моего имени, в которой напишешь, что если он найдет выроненную мною записную книжку, то я прошу послать ее заказной посылкой на Бейкер-стрит.
– Слушаю-с, сэр.
– A теперь спроси в станционном телеграфе, нет ли для меня телеграммы.
Мальчик вернулся с телеграммой, которую Холмс передал мне. Она гласила: «Получил телеграмму. Везу полномочия. Прибуду пять сорок. Лестрейд».
– Это ответ на мою утреннюю телеграмму. Я считаю Лестрейда самым искусным в нашей профессии, и его помощь может понадобиться нам. Теперь, Ватсон, я думаю, что мы полезнее всего проведем наше время, если отправимся к вашей знакомой Лауре Ляйонс.
План кампании, составленный Холмсом, начал выясняться для меня. Он воспользовался баронетом, чтобы убедить Стэплтонов в том, что мы действительно уехали, а между тем, мы вернемся к тому моменту, когда наше присутствие окажется необходимым. Телеграмма Картрайта, если сэр Генри упомянет о ней Стэплтонам, рассеет последние у них быть подозрения. Мне казалось, что я уже вижу, как наши сети затягивают эту остромордую щуку.
Миссис Лаура Ляйонс была в своей конторе, и Шерлок Холмс начал с ней беседу так откровенно и так прямо, что она была поражена.
– Мне поручено расследование обстоятельств, сопровождавших смерть сэра Чарльза Баскервиля, – сказал он. – Мой друг, доктор Ватсон, ознакомил меня с тем, что вы ему сообщили, а также и с тем, что вы скрыли относительно этого дела.
– Что я скрыла? – спросила она с недоверием.

 

 

– Вы признались, что просили сэра Чарльза быть у калитки в десять часов. Мы знаем, что он умер как раз на этом месте и в этот час. Вы скрыли, какая существует связь между этими двумя фактами.
– Тут нет никакой связи.
– В таком случае совпадение поистине необычайное. Но мне думается, что нам удастся восстановить связь. Я желаю быть вполне искренним с вами, миссис Ляйонс. Мы считаем этот случай убийством, и очевидность его может запутать не только вашего друга – мистера Стэплтона, но и его жену.
Лаура вскочила со своего стула.
– Его жену! – воскликнула она.
– Факт этот нн составляет уже больше тайны. Особа, слывшая за его сестру, в действительности его жена.
Миссис Ляйонс села опять. Пальцы ее сжимали ручки кресла с таким напряжением, что я видел, как розовые ногти стали белыми.
– Его жена! – повторила она. – Его жена! Он был не женат.
Шерлок Холмс пожал плечами.
– Докажите это мне! И если вы только в состоянии это сделать…
Свирепый блеск ее глаз говорил больше, чем могли выразить слова.
– Я пришел к вам с готовыми доказательствами, – сказал Холмс, вынимая из кармана несколько бумаг. – Вот фотография супружеской четы, снятая четыре года тому назад в Йорке. На ней написано, что это мистер и миссис Ванделер, но вам не трудно будет его узнать, а также и ее, если только вам приходилось ее видеть. Вот три описания, сделанные достойными доверия свидетелями, мистера и миссис Ванделер, которые в то время содержали частную школу. Прочтите их, и вы убедитесь, что не может быть сомнения в подлинности этих личностей.

 

 

Она посмотрела на документы, затем на нас с неподвижным лицом женщины в отчаянии.
– Мистер Холмс, – сказала она, – этот человек обещал жениться на мне, если я получу развод с мужем. Негодяй всячески лгал мне. Он не сказал мне ни одного слова правды. И почему – почему? Я воображала, что все делается ради меня. A теперь вижу, что я никогда не была для него ничем иным, как орудием в его руках. Ради чего мне сохранять ему верность, когда он всегда был вероломен со мною? Чего ради мне стараться ограждать его от последствий его собственных злых деяний?.. Спрашивайте у меня все, что вам угодно, и я ничего не скрою. В одном клянусь вам, что когда я писала письмо, то и во сне не желала причинить вред человеку, который был моим лучшим другом.
– Я вполне верю вам, сударыня, – сказал Шерлок Холмс. – Рассказывать эти события, должно быть, очень тяжело для вас, и, может быть, вам будет легче, если я буду рассказывать то, что случилось, а вы остановите меня, если я сделаю какую-нибудь существенную ошибку. Отсылка вашего письма была сделана по совету Стэплтона?
– Он продиктовал мне это письмо.
– Полагаю, что выставленные им причины заключались в том, что сэр Чарльз может придти вам на помощь при издержках, неизбежно связанных с делом о разводе?
– Совершенно верно.
– A затем, когда вы отправили письмо, он отговорил вас идти на свидание?
– Он сказал мне, что его самоуважению будет нанесен удар, если другой человек даст деньги на это дело, и что, хотя он сам бедный человек, но отдаст свой последний грош ради уничтожения препятствий, разлучающих нас.
– Он, по-видимому, очень последователен. A затем вы ничего не знали, пока не прочитали в газете сообщение о смерти?
– Ничего.
– A он взял с вас клятву, что вы ничего не скажете о назначенном вами сэру Чарльзу свидании?
– Да. Он сказал, что кончина его произошла при очень таинственных обстоятельствах, и что меня, конечно, заподозрят, если факты станут известными. Он напугал меня так, что я молчала.
– Совершенно верно. Но у вас были подозрения?
Она колебалась и опустила глаза.
– Я знала его, – сказала она. – Но если бы он оставался мне верен, то и я не выдала бы его.
– Полагаю, что, в сущности, вы счастливо отделались, – сказал Шерлок Холмс. – Он был в вашей власти и знал это, а между тем, вы еще живы. В продолжение нескольких месяцев вы находились на краю пропасти. A теперь, миссис Ляйонс, мы должны с вами проститься, но вы очень скоро снова услышите о нас.
– Наше дело закругляется, и затруднения одно за другим раздвигаются перед нами, – сказал Холмс в то время, как мы стояли в ожидании экспресса из города. – Люди, изучающие уголовные преступления, вспомнят аналогичные случаи, но это дело имеет некоторые ему одному присущие черты. Даже и теперь еще нет у нас ясной улики против этого крайне коварного человека. Но я буду очень удивлен, если до сегодняшней ночи мы не получим таковую.
Лондонский экспресс подошел, пыхтя, к станции, и из вагона первого класса выскочил маленький, сухой, похожий на бульдога человек. Мы пожали ему руку, и я сразу увидел, по почтительности, с какою Лестрейд. смотрел на моего товарища, что он многому научился с тех пор, как они впервые начали работать вместе. Я хорошо помнил пренебрежение, с каким практический человек относился к теориям логически мыслившего человека.
– Хорошее дело? – спросил он.
– Самое крупное, – ответил Холмс. – Мы имеем в своем распоряжении два часа, прежде чем нам придется двинуться в путь. Я думаю, что мы можем ими воспользоваться и пообедать, а затем, Лестрейд, мы прочистим ваше горло от лондонского тумана, дав вам возможность подышать чистым ночным воздухом Дартмура. Вы никогда не были там?.. О, в таком случае полагаю, что вы никогда не забудете своей первой прогулки в этой местности.
Назад: XII. Смерть на болоте
Дальше: XIV. Собака Баскервилей