Рейгэтские помещики

Книга: Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Прошло немало времени, прежде чем здоровье моего друга, мистера Шерлока Холмса, вполне поправилось после его напряженной деятельности весной 1887 года. Вопрос о Нидерландско-Суматранской компании и колоссальных планах барона Мопертюи еще слишком жив в памяти публики и слишком тесно связан с политическими и финансовыми вопросами для того, чтобы касаться его в этих очерках. Однако следствием его, косвенным образом, было появление странной и сложной задачи, разрешение которой дало моему другу возможность ввести новое оружие в число употреблявшихся им во время его продолжительной борьбы с преступлениями.

В моих заметках упоминается, что четырнадцатого апреля я получил телеграмму из Лиона, извещавшую меня, что Холмс лежит больной в гостинице «Дюлон». Спустя сутки я уже стоял у его постели и с облегчением убедился, что симптомы его болезни не представляли ничего опасного. Однако и его железное здоровье не выдержало напряженного состояния, в котором он находился во время следствия, продолжавшегося два месяца. За этот период он работал не менее пятнадцати часов в сутки, а иногда, как он признался мне, и по пять суток без отдыха. Блистательный исход дела не мог предотвратить реакции, последовавшей за крайним напряжением сил, и в то время, когда имя его гремело по всей Европе, а комната, в которой он лежал, была положительно завалена поздравительными телеграммами, я нашел его в упадочном настроении. Даже сознание, что он добился успеха в деле, с которым не могла справиться полиция трех государств, и перехитрил самого искусного мошенника Европы, не могло вывести его из состояния нервного истощения.

Через три дня мы вместе вернулись на Бейкер-стрит, но ясно было, что моему другу нужна перемена места, да и мне мысль провести недельку-другую в деревне казалась очень привлекательной. Мой старинный приятель полковник Хэйтер, которого я лечил в былое время в Афганистане, жил теперь близ Рейгэта в Суррее и не раз приглашал меня погостить у него. В последний раз он писал, что был бы рад, если бы мой друг приехал со мной. Пришлось пустить в ход разные дипломатические уловки, но когда Холмс узнал, что мой приятель – холостяк, и что гостям его предоставляется полная свобода, он согласился принять предложение. Через неделю после нашего возвращения из Лиона мы уже сидели под гостеприимной кровлей полковника. Хэйтер был славный старый солдат, много видавший на своем веку, и, как я и ожидал, у них с Холмсом нашлось много общего.

Вечером в день нашего приезда мы все сидели в кабинете, стены которого украшены были оружием. Холмс лежал на диване, а Хэйтер и я рассматривали коллекцию оружия.

– Кстати, – вдруг сказал полковник, – возьму-ка я к себе наверх один из этих пистолетов на случай тревоги.

– Тревоги?! – удивился я.

– Да, недавно тут у нас был переполох. В прошлый понедельник напали на дом одного из наших местных помещиков, старого Эктона. Кража невелика, но воров еще не удалось поймать.

– А следов никаких? – спросил Холмс, взглянув на полковника.

– Никаких. Но дело это пустячное, одно из мелких преступлений, обычных в нашей местности, слишком ничтожных для того, чтобы заинтересовать вас, мистер Холмс, после знаменитого международного дела.

Холмс сделал знак рукой, как бы отмахиваясь от комплимента, но по улыбке было видно, что он доволен.

– Были в деле какие-нибудь интересные подробности?

– Кажется, нет. Воры обшарили библиотеку, но ничего ценного не нашли. Все там перевернуто вверх дном, шкафы открыты и обшарены, а исчезли только один разрозненный том Гомера в переводе Поупа, два позолоченных подсвечника, пресс-папье из слоновой кости, маленький дубовый термометр и моток веревки.

– Что за странный подбор вещей! – заметил я.

– О, молодцы, очевидно, схватили, что им попалось под руку.

Холмс проворчал что-то себе под нос.

– Местная полиция должна бы заняться этим, – сказал он. – Ведь очевидно, что…

Но я погрозил ему.

– Вы здесь для отдыха, мой милый. Ради Бога, не выдумывайте себе новой работы, когда у вас нервы так издерганы.

Холмс с видом комической покорности взглянул на полковника, и разговор перешел на менее опасные темы.

Однако судьба решила, чтобы вся моя профессиональная осторожность пропала даром, потому что на следующее утро дело явилось перед нами в таком виде, что его нельзя было игнорировать, и наше посещение деревни приняло совершенно неожиданный оборот. Мы сидели за завтраком, когда в столовую вдруг вбежал дворецкий с совершенно растерянным видом.

– Вы слышали новость, сэр? – задыхаясь, проговорил он. – Слышали, что случилось у Каннингемов, сэр?

– Воровство?! – воскликнул полковник, не донеся до рта чашку с кофе.

– Убийство!

Полковник свистнул.

Лупа

Почти все англичане викторианской эпохи собирали какую-нибудь коллекцию: насекомых, растений, минералов… Для просмотра своих сокровищ они употребляли лупу. Холмс же стал использовать лупу и рулетку в работе сыщика в полевых условиях. Говорят, что лишь после появления рассказов Конан Дойла полицейские тоже стали использовать лупу при своих расследованиях. С ее помощью обнаруживали следы на месте преступления.

Одну из первых луп (выпуклое увеличительное стекло) создал и описал в 1250 году преподаватель Оксфордского университета монах францисканского ордена Роджер Бэкон. Несколькими веками позже появился более совершенный увеличительный прибор – микроскоп. Им тоже пользовался Холмс, но не в следственной практике, а при проведении в своей квартире химических опытов.

В «Этюде в багровых тонах» Холмс встречает Ватсона фразой: «Вот он, вот он, единственный во всем мире реактив, который осаждает гемоглобин! Я нашел его!»

Химики второй половины XIX века увлекались серологией – наукой о свойствах сыворотки крови. Но лишь в начале XX века ученые научились отличать кровь человека от крови животного, исследуя их под микроскопом. Управления полиции разных стран стали обзаводиться собственными химическими лабораториями.

Один из крупнейших представителей французской научной криминалистики Э. Локар неоднократно признавал, что рассказы о Холмсе небезынтересны для специалистов, и особо отмечал указание героя Конан Дойла на необходимость при расследовании преступлений изучать пыль, дорожную грязь, пепел. Американский актер и драматург Уильям Джиллетт был очарован рассказами о Шерлоке Холмсе и переделал несколько из них в пьесы. Он сам в мае 1899 года отправился в Англию, чтобы лично получить у автора разрешение на постановку спектакля. Американский актер явился к английскому писателю в костюме его героя – в длинном плаще с пелериной и кепи с козырьком и с лупой в руке. Дойл встретил его на перроне в Хайндхеде в своем обычном наряде – твидовом костюме.

– Черт возьми! – проговорил он. – Кто же убит? Сам мировой или сын?

– Ни тот, ни другой, сэр. Убит Вильям, кучер. В самое сердце… И слова сказать не успел.

– Кто же убил его?

– Разбойник, сэр. Выскочил как стрела, и след его простыл. Он только влез в окно кладовой, как Вильям бросился на него и поплатился жизнью, спасая имущество своего господина.

– Когда?

– Вчера, сэр, около полуночи.

– А! Ну, так мы сейчас отправимся туда, – сказал полковник, хладнокровно принимаясь опять за завтрак. – Скверная история, – прибавил он, когда дворецкий вышел из комнаты. – Старик Каннингем – один из самых выдающихся наших помещиков и весьма порядочный человек. Это убийство страшно поразит его, потому что кучер жил у него много лет и был хороший слуга. Очевидно, это те же негодяи, которые забрались к Эктону.

– И украли такую странную коллекцию, – задумчиво сказал Холмс.

– Вот именно.

– Гм! Может быть, дело окажется совершенно простое, но, на первый взгляд, оно все же любопытно, не правда ли? Шайка воров, действующая в известной местности, могла бы несколько разнообразить свои похождения и не нападать в течение нескольких дней на два дома в одном округе. Когда вчера вечером вы заговорили о предосторожностях, я помню, мне пришла в голову мысль, что едва ли какой-либо вор или воры обратят внимание на эту местность Англии. Оказывается, однако, что мне следует еще многому поучиться.

– Я думаю, это какой-нибудь местный профессионал, – сказал полковник. – Потому-то он выбрал поместья Эктона и Каннингема как самые большие.

– И богатые?

– Должны бы быть самыми богатыми, но в продолжение нескольких лет они вели тяжбу друг с другом, которая, как я полагаю, высосала соки из обоих. У старого Эктона есть какое-то право на половину имения Каннингема, и адвокаты ухватились за это дело обеими руками.

– Если это какой-нибудь местный негодяй, то поймать его нетрудно, – зевая, проговорил Холмс. – Хорошо, Ватсон, я не стану вмешиваться в это дело.

– Инспектор Форрестер, сэр, – проговорил дворецкий, растворяя двери.

В комнату вошел франтоватый молодой человек с умным лицом.

– Здравствуйте, полковник, – сказал он. – Извините, что помешал, но мы слышали, что здесь мистер Шерлок Холмс из Лондона.

Полковник указал на моего друга. Инспектор поклонился.

– Мы думали, что, может быть, вы согласитесь пойти с нами, мистер Холмс.

– Судьба положительно против вас, Ватсон, – со смехом сказал мой приятель. – Мы только что говорили об этом деле, инспектор. Может быть, вы сообщите нам некоторые подробности?

По тому, как он откинулся на спинку кресла, я увидел, что все мои увещания будут напрасны.

– В деле Эктона у нас не было никаких данных. В этом же их очень много, и нет сомнения, что в обоих случаях участвовала одна и та же личность. Человека этого видели.

– А!

– Да, сэр. Но он убежал с быстротой лани после того, как выстрелил в бедного Вильяма Кирвана. Мистер Каннингем видел его из окна спальни, а мистер Алек Каннингем – с черного хода. Тревога поднялась в три четверти двенадцатого. Мистер Каннингем только что лег в постель, а мистер Алек, уже в халате, курил трубку. Они оба слышали, как кучер Вильям звал на помощь, и мистер Алек бросился вниз узнать, что случилось. Дверь черного хода была отперта, и внизу он увидел двух человек, боровшихся друг с другом. Один из них выстрелил, другой упал, а убийца бросился в сад и перескочил через забор. Мистер Каннингем, выглянув из окна спальни, видел, как тот добежал до дороги, но затем потерял его из виду. Мистер Алек нагнулся, чтобы посмотреть, нельзя ли помочь умирающему, а негодяй тем временем убежал. Мы знаем только, что это человек среднего роста, одетый в темную одежду, усердно разыскиваем его и надеемся скоро найти, так как он здесь чужой.

– Что делал там Вильям? Говорил он что-нибудь перед смертью?

– Ни слова. Он жил в сторожке с матерью, и так как был очень преданный слуга, то мы думаем, что он пришел в дом взглянуть, все ли там в порядке. Понятно, что происшествие в поместье Эктона заставило всех быть настороже. Разбойник, должно быть, только что открыл дверь – замок оказался сломанным, когда Вильям бросился на него.

– Не сказал ли Вильям чего-нибудь матери, когда уходил из дома?

– Она очень стара и глуха, и мы ничего не можем добиться от нее. Она чуть с ума не сошла от постигшего ее удара, да и прежде, кажется, не отличалась умом. Но у нас в руках есть одна замечательная вещь. Взгляните, пожалуйста, на это!

Он вынул маленький клочок бумаги из записной книжки и разложил его на коленях.

– Вот что найдено в руке убитого. Очевидно, что это клочок, оторванный от целого листа бумаги. Заметьте, что обозначенное тут время как раз совпадает с тем, когда убили беднягу Вильяма. Вы видите, что или убийца вырвал у него остальной лист, или, наоборот, Вильям вырвал этот клочок из рук убийцы. Дело идет как будто о свидании.

Холмс взял клочок бумаги, факсимиле которого приведено здесь:

– Если признать это за назначение свидания, – продолжал инспектор, – то, конечно, можно предположить, что Вильям Кирван, хотя и пользовался репутацией честного человека, состоял в заговоре с вором. Он мог встретиться с ним, помочь ему даже взломать дверь, а затем между ними могла произойти ссора.

– Это чрезвычайно интересный обрывок, – сказал Холмс, рассматривая его с большим вниманием. – Дело-то оказывается гораздо сложнее, чем я думал, – прибавил он, опуская голову на руки.

Инспектор улыбался впечатлению, произведенному этим делом на знаменитого лондонского специалиста.

– Ваше последнее предположение о возможности соглашения между вором и кучером и о том, что этот клочок представляет собой отрывок письма одного из них, остроумно и не лишено вероятности, – заговорил, наконец, Холмс. – Но эта записка открывает…

Он снова опустил голову на руки и сидел несколько минут, погруженный в глубокое раздумье. Когда он поднял голову, я с изумлением увидел, что румянец играл у него на щеках, а глаза блестели, как до болезни. Холмс вскочил на ноги с прежней энергией.

– Знаете что! – сказал он. – Мне бы хотелось хорошенько и спокойно заняться подробностями этого дела. В нем есть что-то чрезвычайно привлекательное для меня. Если позволите, полковник, я оставлю вас с моим другом Ватсоном и пройдусь с инспектором, чтобы проверить правдоподобность фантазии, пришедшей мне в голову. Я вернусь через полчаса.

Прошло целых полтора часа, прежде чем инспектор вернулся один.

– Мистер Холмс расхаживает по полю взад и вперед, – сказал он. – Он приглашает нас всех отправиться в дом.

– К мистеру Каннингему?

– Да, сэр.

– Зачем?

Инспектор пожал плечами.

– Право, не знаю, сэр. Между нами, мне кажется, что мистер Холмс еще не вполне оправился от болезни. Он держит себя как-то странно и очень возбужден.

– Мне кажется, вы напрасно тревожитесь, – сказал я. – Я всегда убеждался, что в его сумасшествии есть известный метод.

– Или, наоборот, в его методе сказывается сумасшествие, – пробормотал инспектор. – Но он горит желанием отправиться к Каннингему, а потому, если вы готовы, полковник, пойдемте к нему.

Мы застали Холмса расхаживающим взад и вперед по полю, с опущенной на грудь головой и засунутыми в карманы брюк руками.

– Дело становится все более интересным, – проговорил он. – Ватсон, наша поездка в деревню удалась как нельзя лучше. Я провел чудесное утро.

– Вы были, как видно, на месте преступления? – спросил полковник.

– Да, мы с инспектором провели маленькую рекогносцировку.

– И успешно?

– Да, мы видели несколько интересных вещей. Расскажу вам дорогой. Прежде всего, мы видели тело несчастного. Он, действительно, как и говорили, умер от выстрела из револьвера.

– А разве вы сомневались в этом?

– О, во всяком случае, следовало удостовериться. Исследование наше было нелишним. Потом мы поговорили с мистером Каннингемом и с его сыном, которые точно указали нам место, где убийца перескочил через забор. Это было чрезвычайно интересно.

– Конечно.

– Потом мы заглянули к матери бедного малого, но ничего от нее не узнали, так как она очень стара и слаба.

– Ну, а результат ваших исследований?

– Убеждение, что случай совершенно особенный. Может быть, наше посещение несколько прояснит его. Мы с инспектором, кажется, сходимся во мнении, что клочок бумаги, зажатый в руке убитого и указывающий час его смерти, весьма важный документ.

– Он должен служить исходной точкой, мистер Холмс.

– Он и служит ею. Автор этой записки заставил Вильяма Кирвана встать в этот час. Но где же лист, от которого оторван этот клочок?

– Я тщательно осмотрел все место кругом, надеясь найти его, – сказал инспектор.

– Он был вырван из руки убитого. Кому было так нужно овладеть им? Тому, кого могла уличить эта записка. Что же он сделал с ней? По всей вероятности, сунул ее в карман, не заметив, что клочок от нее остался в руке убитого. Если бы нам удалось добыть остальную часть листка, то, очевидно, мы сделали бы большой шаг к открытию тайны.

– Да, но как нам добраться до кармана преступника, не поймав его самого?

– Да-да, об этом стоит подумать. Затем еще один пункт. Записка была прислана Вильяму. Человек, написавший ее, принес ее не сам, иначе он мог бы передать все на словах. Кто же принес записку? Или ее прислали по почте?

– Я навел справки, – сказал инспектор. – Вильям получил вчера после полудня письмо по почте. Конверт он уничтожил.

– Превосходно! – вскрикнул Холмс, похлопывая инспектора по спине. – Вы уже повидали почтальона. Право, приятно работать с вами. Ну, вот и сторожка; если вы пройдете со мной, полковник, я покажу вам место преступления.

Мы прошли мимо хорошенького коттеджа, где жил покойный, и по аллее, окаймленной дубами, дошли до красивого старинного дома эпохи королевы Анны. Над входной дверью стоял год битвы при Мальплаке. Холмс и инспектор повели нас кругом до бокового входа, отделенного участком сада от забора, идущего вдоль дороги. У двери в кухню стоял констебль.

– Откройте дверь, – сказал Холмс. – Ну-с, вот на этой лестнице стоял молодой мистер Каннингем и видел, как двое людей боролись как раз на том месте, где мы стоим теперь. Старый мистер Каннингем находился у второго окна налево и видел, как убийца убежал влево от куста. Видел это и сын. Их показания насчет куста сходятся. Тогда мистер Алек выбежал и встал на колени возле раненого. Земля, как вы видите, очень тверда, и тут нет следов, которые могли бы помочь нам.

В эту минуту из-за угла дома на дорожку сада вышли двое мужчин. Один из них был пожилой человек, с крупными резкими чертами лица, с тяжелым взглядом; другой – блестящий молодой человек; его сияющее, смеющееся лицо и щегольская одежда составляли странный контраст с приведшим нас сюда делом.

– Все еще возитесь с этим делом? – сказал пожилой Каннингем Холмсу. – Я думал, что вы, лондонцы, сразу схватываете суть дела. Оказывается, не так-то скоро.

– Ах, дайте нам немножко времени, – добродушно заметил Холмс.

– Да, время понадобится вам, – сказал молодой Алек Каннингем. – По-моему, нет никаких улик.

– Есть только одна, – ответил инспектор. – Мы думали, что если бы нам удалось найти… Боже мой! Что с вами, мистер Холмс?

Лицо моего друга вдруг приняло ужасное выражение. Глаза его закатились, черты исказились. С подавленным стоном он упал ничком на землю. Испуганные внезапностью и силой припадка, мы отнесли его в кухню. Несколько минут он лежал в большом кресле, откинувшись на спинку и тяжело дыша. Наконец встал и со сконфуженным видом принялся извиняться, что перепугал нас.

– Ватсон может вам сказать, что я только что оправился после серьезной болезни, – объяснил он. – Я подвержен этим внезапным нервным припадкам.

– Не отвезти ли вас домой в шарабане? – спросил старик Каннингем.

– Так как я уже здесь, то мне хотелось бы выяснить одну деталь. Это очень легко сделать.

– А именно?

– Видите ли, мне кажется, весьма возможно предположить, что бедняга Вильям пришел не до, а после того, как вор забрался в дом. Вы, по-видимому, не сомневаетесь, что хотя замок и был взломан, но убийца не входил в дверь?

– Мне кажется, это очевидно, – серьезно ответил мистер Каннингем. – Ведь мой сын Алек еще не ложился спать и, конечно, слышал бы, если бы кто-нибудь ходил внизу.

– Где он сидел?

– Я сидел и курил у себя в комнате.

– Где окно комнаты?

– Последнее слева, рядом с окном комнаты отца.

– Конечно, у вас обоих горели еще лампы?

– Без сомнения.

– Странно, – улыбаясь, проговорил Холмс. – Ну, разве не удивительно, что вор – да к тому же еще опытный вор – решается ворваться в дом, когда видит по свету, что в нем не спят еще двое людей.

– Должно быть, человек смелый.

– Если бы дело не было странное, нам не пришлось бы просить вас выяснить его, – сказал мистер Алек. – Что же касается вашего предположения, что вор обокрал дом прежде, чем его накрыл Вильям, то я считаю его нелепым. Разве мы не заметили бы беспорядка в доме и не хватились бы похищенных вещей?

– Это зависит от того, какие вещи пропали, – сказал Холмс. – Вы должны помнить, что мы имеем дело с каким-то совершенно необычным вором. Например, вы помните, что он унес у Эктона?.. Моток веревки, пресс-папье и еще какие-то пустяки.

– Мы вполне отдаемся в ваше распоряжение, мистер Холмс, – сказал старик Каннингем. – Все, что укажете вы или инспектор, будет исполнено.

– Во-первых, – сказал Холмс, – мне бы хотелось, чтобы вы предложили награду лично от себя. Когда еще полиция определит сумму, а эти вещи нужно делать как можно скорее. Я набросал заявление; может быть, вы согласитесь подписать его. Я думаю, пятидесяти фунтов будет достаточно.

– Я охотно дал бы и пятьсот, – сказал Каннингем, беря лист бумаги и карандаш, поданные Холмсом. – Но здесь есть неточность, – прибавил он, взглянув на объявление.

– Я несколько торопился, когда писал.

– Видите ли, вы пишете: «Так как в среду, около трех четвертей первого, была совершена попытка…» и так далее. На самом же деле было три четверти двенадцатого.

Мне было досадно за сделанную ошибку, так как я знал, как это будет неприятно Холмсу. Он отличался точностью в передаче фактов, но только что перенесенная им болезнь, очевидно, повлияла на него, и этой маленькой случайности было для меня достаточно, чтобы видеть, что он еще не вполне оправился. Он сам сконфузился на минуту, инспектор поднял брови, а Алек Каннингем громко захохотал.

Но старый джентльмен исправил ошибку и отдал Холмсу бумагу.

– Отдайте ее напечатать как можно скорее, – сказал он. – Мне кажется, это превосходная идея.

Холмс аккуратно положил объявление в записную книжку.

– А теперь, – сказал он, – право, хорошо бы нам всем пройтись по дому и убедиться, не утащил ли чего-нибудь этот полоумный грабитель.

Прежде чем войти в дом, Холмс осмотрел взломанную дверь. Очевидно, было использовано долото или крепкий нож, чтобы сломать замок.

– У вас, стало быть, нет засова? – спросил он.

– Мы не находили это нужным.

– Вы не держите собаки?

– Держим, но она на привязи по другую сторону дома.

– Когда прислуга ложится спать?

– Около десяти.

– Вероятно, и Вильям ложился в то же время?

– Да.

– Странно, что он не спал именно в эту ночь. Теперь я был бы очень рад, если бы вы оказали любезность и поводили нас по дому, мистер Каннингем.

Коридор, вымощенный плитами, с выходящими в него кухнями, вел к деревянной лестнице, поднимавшейся на первый этаж. Он выходил и на противоположную площадку, с которой начиналась другая, более нарядная лестница, ведшая в парадную переднюю. На эту площадку выходили двери гостиной и нескольких спален, в том числе и спален мистера Каннингема и его сына. Холмс шел медленно, внимательно приглядываясь к архитектуре дома. По выражению его лица я видел, что он напал на горячий след, но никак не мог себе представить, куда приведет его этот след.

– Любезный сэр, – сказал мистер Каннингем с некоторым нетерпением, – право же, все это совершенно бесполезно. Моя комната там, где заканчивается лестница, а за ней идет комната сына. Предоставляю вам судить, мог ли вор забраться сюда, не потревожив нас.

– Кажется, придется вернуться и искать новый след, – заметил сын с несколько злобной улыбкой.

– Попрошу вас потерпеть еще немного. Вот, например, мне хотелось бы знать, как далеко можно видеть из окон спален. Это, насколько я понял, спальня вашего сына, – прибавил он, отворяя дверь. – А это гардеробная, где он сидел и курил, когда началась тревога. Куда выходит ее окно?

Он прошел через спальню, отворил дверь и окинул взглядом следующую комнату.

– Надеюсь, вы довольны теперь? – спросил мистер Каннингем с досадой в голосе.

– Благодарю вас, кажется, я видел все, что нужно.

– Тогда, если это действительно необходимо, мы можем пройти в мою комнату.

– Если это вас не затруднит.

Мировой судья пожал плечами и провел нас в свою комнату, очень просто убранную. В то время, как мы подходили к окну, Холмс отстал от остальных так, что он и я шли последними в нашей группе. В ногах у кровати стоял маленький столик, а на нем тарелка с апельсинами и графин с водой. В ту минуту, как мы подошли к нему, Холмс, к несказанному моему изумлению, нагнулся вперед и хладнокровно опрокинул столик. Графин разлетелся вдребезги, а фрукты покатились во все стороны.

– Ах, Ватсон, что вы наделали? – преспокойно заметил Холмс. – В какой вид вы привели ковер?

Я нагнулся в смущении и стал подбирать фрукты, поняв, что мой товарищ, по какой-то известной только ему причине, желал, чтобы я взял вину на себя. Другие последовали моему примеру и поставили столик на ножки.

– Ах, – крикнул инспектор. – Куда же он девался?

Холмс исчез.

– Подождите здесь минутку, – сказал Алек Каннингем. – По-моему, он спятил. Отец, пойдем, посмотрим, куда он девался.

Они выбежали из комнаты. Инспектор, полковник и я в недоумении переглядывались между собой.

– Честное слово, я склонен разделить мнение мистера Алека, – сказал инспектор. – Может быть, это следствие болезни, но мне кажется, что…

Внезапный возглас: «На помощь! На помощь! Убивают!» – прервал его речь. С ужасом я узнал голос моего друга и выбежал, как безумный, на площадку. Крики, перешедшие в хриплый стон, неслись из комнаты, в которую мы заходили раньше. Я влетел сначала в нее, а потом в смежную комнату. Оба Каннингема навалились на лежавшего на полу Холмса. Младший душил его за горло обеими руками, а старший, казалось, старался вывихнуть ему кисть руки. В одно мгновение мы трое оторвали их от Холмса, и он с трудом поднялся на ноги, весь бледный и сильно измученный.

– Арестуйте этих людей, инспектор! – задыхаясь, проговорил он.

– По обвинению в чем?

– В убийстве кучера Вильяма Кирвана.

Инспектор оглядывался вокруг в полном недоумении.

– О, мистер Холмс! – наконец проговорил он. – Я уверен, что вы вовсе не…

– Замолчите и взгляните на их лица! – отрывисто сказал Холмс.

Никогда в жизни не приходилось мне видеть на человеческом лице более полного выражения сознания вины. Старик казался совершенно пораженным; его лицо с резко обозначенными чертами приняло тяжелое, угрюмое выражение. Сын же, напротив, утратил все свое изящество; ярость опасного дикого зверя засверкала в его темных глазах и исказила красивое лицо. Инспектор ничего не сказал, но подошел к двери и свистнул в свисток. На зов явились два констебля.

– Не могу поступить иначе, мистер Каннингем, – сказал он. – Надеюсь, что все это окажется нелепым недоразумением… А! Это что? Бросьте!

Он взмахнул рукой, и на пол упал револьвер, которым молодой Каннингем собирался застрелиться.

– Сохраните эту вещь, – сказал Холмс, поспешно наступая на револьвер. – Он пригодится нам при следствии. Но вот то, что необходимо нам.

Он протянул инспектору маленький кусок смятой бумаги.

– Остальная записка? – спросил инспектор.

– Именно так.

– Где же она была?

– Там, где и следовало ожидать. Сейчас объясню вам все. Мне кажется, полковник, что вы с Ватсоном можете теперь вернуться домой; я же приду к вам самое большее через час. Мне и инспектору нужно поговорить с арестованными, но я, наверное, вернусь к обеду.

Шерлок Холмс сдержал свое слово и через час уже входил в курительную комнату полковника в сопровождении пожилого господина невысокого роста. Его представили мне как мистера Эктона, в доме которого произошел первый грабеж.

– Я желал бы, чтобы мистер Эктон присутствовал при моем объяснении этого дельца, – сказал Холмс, – так как ему вполне естественно интересоваться подробностями его. Боюсь, любезный полковник, что вы от души жалеете, что приняли в свой дом такого буревестника, как я.

– Напротив, – горячо ответил полковник, – я считаю, что мне посчастливилось наблюдать ваш метод расследования. Сознаюсь, что результаты превзошли все мои ожидания. Но я так и не понимаю, какие у вас были данные для того, чтобы выяснить это дело.

– Боюсь, что мое объяснение может разочаровать вас, но у меня привычка никогда не скрывать своего метода ни от моего друга Ватсона, ни от интеллигентных людей, интересующихся им. Прежде всего, так как я пережил небольшое потрясение, то намереваюсь подкрепиться глоточком вашего бренди, полковник. Я несколько утомился за последнее время.

– Надеюсь, у вас не было больше нервного припадка?

Шерлок Холмс от души расхохотался.

– В свое время дойдем и до этого, – сказал он. – Я расскажу вам все по порядку и покажу вам, как я дошел до моих выводов. Пожалуйста, останавливайте меня, если что-либо покажется вам неясным.

В искусстве сыска чрезвычайно важно уметь в массе фактов отличить случайные от существенных. Иначе энергия и внимание рассеиваются вместо того, чтобы сосредоточиться, как это необходимо. В данном случае с первой минуты у меня не было сомнения, что ключ ко всему происшествию следует искать в клочке бумаги, который был зажат в руке мертвеца.

Прежде чем идти дальше, я хотел бы обратить ваше внимание на то обстоятельство, что если бы рассказ Алека Каннингема был верен, и нападавший, застрелив Вильяма Кирвана, бежал моментально, то, очевидно, не он вырвал бумагу из рук убитого. А если это сделал не он, то сделал сам Алек Каннингем, потому что к тому времени, как спустился старик, на месте происшествия было уже несколько слуг. Это очень просто, но инспектор не обратил внимания на эту сторону дела, потому что точкой его отправления была невозможность участия местных помещиков в подобного рода преступлениях. Ну, а у меня нет никаких предвзятых взглядов, и я всегда иду по всякому следу, и, таким образом, в самой первой стадии следствия я уже стал подозрительно относиться к мистеру Алеку Каннингему.

Я очень тщательно изучил уголок оторванной бумаги, переданный мне инспектором. Мне сразу стало ясно, что он составляет часть весьма важного документа. Вот он. Не бросается ли вам в глаза что-либо особенное?

– Почерк очень неровный, – сказал полковник.

– Дорогой сэр! – вскрикнул Шерлок Холмс. – Не может быть ни малейшего сомнения в том, что записка написана двумя лицами по очереди. Обратите внимание на букву «т», написанную твердым почерком и с черточкой над буквой в словах «захотите», «прийти» и сравните ее с той же буквой в слове «четверть», написанном менее четким почерком. Достаточно весьма поверхностного анализа, чтобы убедиться, что слова «узнаете», «может быть» написаны более твердой рукой, а «что» – более слабой.

– Клянусь Юпитером, это ясно как день! – воскликнул полковник.

– Очевидно, задумано было скверное дело, и один из соучастников, не доверяя другому, решил, чтобы все делалось сообща. Руководителем был, конечно, тот, кто написал слова «захотите», «узнаете».

– Из чего вы заключаете это?

– Это можно вывести из одного сравнения почерков. Но у нас есть и другие, более важные основания. Если вы станете внимательно рассматривать этот клочок, то придете к заключению, что человек с более твердым почерком первый писал слова, оставляя пустые места, которые должен был заполнить другой. Оставленные между словами промежутки были иногда слишком малы, и второму пришлось писать очень сжато, чтобы вставить свои слова. Человек, написавший свои слова первым, без сомнения, и задумал это дело.

– Превосходно! – вскрикнул мистер Эктон.

– Но достаточно поверхностно, – сказал Холмс. – Теперь, однако, мы подходим к весьма существенному пункту. Может быть, вам неизвестно, что определение возраста человека по его почерку доведено экспертами до значительной точности. В нормальных случаях можно почти наверняка определить возраст данного человека. Я говорю в «нормальных», потому что болезнь и физическая слабость также изменяют почерк, хотя бы больной и был молодой человек. В данном случае, смотря на смелую твердую руку одного и несколько неуверенный, хотя еще четкий почерк другого, мы можем сказать, что один – молодой человек, а второй – пожилой, хотя еще не дряхлый.

– Превосходно! – повторил мистер Эктон.

– Но далее есть еще один пункт, более тонкий и интересный. В обоих почерках есть что-то общее, свойственное, очевидно, лицам, состоящим в кровном родстве. Вам это может быть более заметно на отдельных буквах, мне же это ясно по многим мелким чертам. Я не сомневаюсь, что в этой записке выразилась манера писать всей семьи. Конечно, я сообщаю вам только главные результаты моих исследований. Остальное интересно только для экспертов. Как бы то ни было, все способствовало подтверждению моего впечатления, что эта записка написана Каннингемами – отцом и сыном.

Дойдя до этого заключения, я, конечно, постарался вникнуть в подробности преступления и посмотреть, куда они меня поведут. Я пошел с инспектором к дому и осмотрел все, что можно было видеть там. Как я убедился, рана умершему была нанесена из револьвера на расстоянии четырех ярдов с небольшим. Платье не почернело от пороха. Очевидно, что Алек Каннингем солгал, что выстрел последовал во время борьбы кучера с вором. Затем – и отец, и сын сходились в указании того места, где убийца выскочил на дорогу. Но тут как раз оказывается низина с сырым дном. Так как в низине не оказалось никаких следов, то я пришел к убеждению, что Каннингемы не только опять солгали, но что в деле вовсе и не было никакого постороннего лица.

Оставалось отыскать мотивы этого странного преступления. Для этого я, прежде всего, попытался найти причину странной кражи в доме мистера Эктона. Из нескольких слов полковника я понял, что между вами, мистер Эктон, и Каннингемами шел какой-то процесс. Понятно, что мне тотчас же пришло в голову, что они вломились в вашу библиотеку с намерением добыть некоторые документы, которые могли бы повлиять на ход дела.

– Совершенно верно, – сказал Эктон, – не может быть ни малейшего сомнения в их намерениях. У меня неопровержимые права на половину их имения, и если бы им удалось найти одну бумагу, – к счастью, она хранится в несгораемом шкафу моего поверенного, – они, наверное, выиграли бы процесс.

– Ну, вот видите! – сказал, улыбаясь, Холмс. – Это была смелая, отчаянная попытка, в которой я вижу влияние молодого Алека. Не найдя ничего, они попытались отвести подозрение, придав нападению вид обычного грабежа, для чего унесли первые попавшиеся вещи. Это было достаточно ясно, но все же многое оставалось темным для меня. Главное было добыть недостающую часть записки. Я был уверен, что Алек вырвал ее из руки убитого, и сильно подозревал, что он спрятал ее в карман халата. Куда иначе он мог девать ее? Единственный вопрос состоял в том, там ли она еще. Стоило употребить все усилия, чтобы разъяснить это, и поэтому мы все отправились в дом.

Каннингемы подошли к нам, как, вероятно, вы помните, когда мы стояли у кухонной двери. Само собой разумеется, очень важно было не напоминать им о существовании записки, иначе они сейчас же уничтожили бы ее. Инспектор только что собирался сообщить им, какую важность мы придаем этому документу, как со мной сделался припадок, и разговор принял другое направление.

– Господи! – со смехом сказал полковник – Неужели вы хотите сказать, что мы потратили наше сочувствие на притворную болезнь?

– С профессиональной точки зрения это было проделано изумительно, – сказал я, с удивлением глядя на человека, постоянно поражавшего меня новыми проявлениями изобретательности.

– Это искусство часто бывает очень полезно, – заметил Холмс. – Оправившись, я прибегнул к уловке – быть может, довольно незатейливой, – и заставил старика Каннингема написать слова «три четверти двенадцатого», чтобы иметь возможность сличить их со словами на записке.

– Какой же я был осел! – воскликнул я.

– Я видел, как вас огорчила моя слабость, – смеясь, сказал Холмс. – Мне было жаль, что приходится огорчать вас. Мы все пошли наверх. Увидав во время осмотра гардеробной, что халат висит за дверью, я опрокинул столик, чтобы отвлечь их внимание, и шмыгнул обратно в комнату, чтобы осмотреть карманы. Но как только я нашел (как и ожидал) записку в одном из карманов, как на меня набросились оба Каннингема и, наверное, убили бы меня, если бы вы не подоспели мне на помощь. Я и теперь еще чувствую, как молодой Каннингем схватил меня за горло, а старик чуть не вывихнул мне руку, стараясь вырвать бумагу. Они, как видите, догадались, что я понял все, и внезапный переход от полной безопасности к полному отчаянию заставил их совершенно потерять голову.

У меня со стариком Каннингемом был короткий разговор о мотиве преступления. С ним можно было разговаривать, но сын его – сущий демон, готовый застрелиться или застрелить кого угодно, если бы у него в руках очутился револьвер. Когда старик Каннингем увидел, что улики против него так вески, он потерял мужество и сознался во всем. Оказывается, что Вильям тайком проследил за своими хозяевами в ночь нападения на дом мистера Эктона и, получив таким образом власть над ними, пытался путем угрозы шантажировать их. Но мистер Алек слишком опасный человек для того, чтобы с ним можно было вести подобного рода игру. С его стороны было положительно гениальной выдумкой воспользоваться недавними грабежами в здешней местности для того, чтобы отделаться от человека, которого он боялся. Вильяма заманили в ловушку и застрелили. Будь записка у них в руках и обрати они побольше внимания на некоторые подробности, весьма возможно, что подозрение никогда бы не пало на них.

– А записка? – спросил я.

Холмс положил перед нами следующую бумагу: «Если вы придете к вашей калитке, кое-что, что может очень удивить и быть очень полезно вам, а также и Энни Моррисон. Только никому не говорите об этом».

– Я именно ожидал найти что-нибудь в этом роде, – сказал Холмс. – Конечно, мы так и не знаем, какие отношения существовали между Алеком Каннингемом, Вильямом Кирваном и Энни Моррисон. Результат, однако, показывает, что западня была устроена очень искусно… Ватсон, я полагаю, что наш отдых в деревне увенчался полным успехом, и завтра я вернусь на Бейкер-стрит с обновленными силами.

Назад: Обряд рода Масгрейвов

Дальше: Увечный человек