Записки о Шерлоке Холмсе
Рассказы

– Боюсь, что мне придется ехать, Ватсон, – сказал Холмс однажды утром во время завтрака.

– Ехать! Куда?

– В Дартмур, в Кингс-Пайленд.

Меня это нисколько не удивило. Наоборот, мне казалось странным, что он до сих пор не принимал участия в расследовании этого необыкновенного дела, о котором в последнее время говорила вся Англия. Накануне мой приятель, нахмурив брови и низко склонив голову, целый день бродил по комнате из угла в угол, не обращая ни малейшего внимания на мои вопросы и замечания. Поминутно набивая трубку крепчайшим черным табаком, он наскоро проглядывал свежие газеты, доставляемые почтовым агентством, и тотчас же бросал их в угол. Но, несмотря на его молчание, я прекрасно догадывался, чем занята его голова. В настоящее время существовало только одно дело, способное привлечь к себе внимание Холмса и разбудить его способность к аналитическому мышлению – это внезапное исчезновение Сильвера Блэза, фаворита предстоящих скачек на кубок Уэссекса, и трагическое убийство его тренера. Поэтому, когда Холмс внезапно заговорил о предстоящей поездке в Кингс-Пайленд, где произошли указанные события, меня это не удивило: я услышал от него именно то, что ожидал и надеялся услышать.

– Я был бы очень рад поехать с вами, если только не помешаю, – сказал я.

– Дорогой Ватсон, вы сделаете мне величайшее одолжение, поехав со мной. И думаю, что не пожалеете, поскольку некоторые обстоятельства указывают на то, что этот случай в своем роде уникальный. Если мы отправимся в Паддингтон прямо сейчас, то, думаю, успеем попасть на ближайший поезд. Во все детали я посвящу вас по дороге. Да, и еще: нам может пригодиться ваш превосходный полевой бинокль. Сделайте одолжение, захватите его с собой.

Примерно через час после этого разговора я сидел у окна в купе первого класса поезда, мчавшегося в направлении Эксетера. Мой приятель Шерлок Холмс, чье худощавое проницательное лицо было наполовину скрыто козырьком дорожной шапочки с наушниками, расположился напротив и поспешно пробегал глазами газеты, купленные им на Паддингтонском вокзале. Мы уже проехали Ридинг, когда он сунул под сиденье последний газетный лист и протянул мне портсигар.

– Хорошо едем, – сказал он, сперва выглянув в окно, а затем переведя взгляд на свои часы. – Делаем по пятьдесят три с половиной мили в час.

– Я не видел здесь столбиков, на которых указаны мили.

– Я тоже. Но на этой линии телеграфные столбы установлены на расстоянии шестидесяти ярдов друг от друга, следовательно, высчитать скорость поезда проще простого. Вы, вероятно, уже знакомы с делом об убийстве Джона Стрэкера и исчезновении Сильвера Блэза?

– Только по сообщениям газет.

– Это одно из тех дел, в котором все возможности логического мышления необходимо использовать скорее для анализа уже имеющихся в наличии фактов, чем для поиска новых улик. Случившееся настолько трагично и необыкновенно, имеет такое важное значение для многих людей, что полиция буквально завалена всевозможными гипотезами, догадками и предположениями. Вся трудность состоит в том, чтобы выделить факты – несомненные, неопровержимые факты – из этой лавины досужих измышлений теоретиков и газетных писак, создав фундамент для последующего анализа. Затем, утвердившись на прочном основании этих железобетонных фактов, будем строить наши умозаключения и попытаемся установить главные пункты, определяющие суть этого таинственного происшествия. Во вторник вечером я получил две телеграммы: от полковника Росса, владельца лошади, и от инспектора полиции Грегори, который занимается этим делом. Каждый из них просит меня принять участие в расследовании.

– Телеграммы получены во вторник вечером, а сейчас уже утро четверга! – вскрикнул я. – Почему же вы не поехали туда вчера?

– Это была моя ошибка, дорогой Ватсон. К сожалению, подобное случается и со мной, причем намного чаще, чем могут представить те, кто знает обо мне исключительно из ваших записок. Дело в том, что я и мысли не мог допустить, чтобы можно спрятать лучшего скакуна Англии, особенно в такой безлюдной местности, как северная часть Дартмура. Вчера я с часу на час ожидал известия, что лошадь найдена, а ее похититель является убийцей Джона Стрэкера. Но когда на следующее утро стало известно, что ничего не изменилось, если не считать ареста молодого Фицроя Симпсона, я решил, что это дело требует моего участия. Но все же я не стал бы считать вчерашний день потерянным.

– У вас появилась какая-то версия?

– По крайней мере, я отобрал главные факты. Я перечислю их вам, поскольку не существует лучшего способа уяснить суть дела, чем поведать его подробности другому человеку. Да и вы скорее сумеете мне помочь, если я покажу вам отправную точку.

Я откинулся на подушки и закурил сигару, а Холмс, для наглядности водя длинным указательным пальцем по ладони левой руки, стал описывать события, которые, собственно, и послужили поводом к данной поездке.

– Сильвер Блэз, – начал он, – потомок Самоцвета и в полной мере унаследовал блестящие качества, присущие своему отцу. Сейчас ему исполнилось пять лет; и вот уже три года подряд его счастливому обладателю, полковнику Россу, доставались все призы со скачек, в которых он участвовал. До того, как случилось несчастье, Сильвер Блэз считался основным претендентом на победу в кубке Уэссекса. Пари на него заключались из расчета три к одному. Он всегда был главным фаворитом скаковой публики и никогда не обманывал ее ожиданий. Потому на него постоянно ставились огромные суммы, даже когда в одном забеге с ним участвовали лучшие лошади Англии. Естественно, что многие были заинтересованы в том, чтобы в будущий вторник не допустить появления Сильвера Блэза у стартового флажка.

Разумеется, с этим фактом считались в Кингс-Пайленде, где расположены тренировочные конюшни полковника Росса. Для охраны фаворита были приняты все меры предосторожности. Его тренер Джон Стрэкер – сам бывший жокей, выступавший в цветах полковника Росса пять лет, пока не стал слишком тяжелым для положенного веса. Последние семь лет он служил у полковника тренером и на этом поприще зарекомендовал себя усердным и честным слугой. Под началом у него состояло три конюха, поскольку в небольшой конюшне содержалось только четыре лошади. Один из них по ночам дежурил в конюшне, а другие спали на сеновале. Все трое – абсолютно надежные парни. Джон Стрэкер вместе со своей женой жил в небольшом коттедже, ярдах в двухстах от конюшни. Детей у них не было; они держали одну прислугу, которая готовила и убирала в доме. Стрэкер получал неплохое жалованье и пользовался известным комфортом. Местность кругом уединенная, но приблизительно в полумиле к северу находится несколько вилл, выстроенных каким-то подрядчиком из Тэвистока, для больных и для желающих пользоваться чистым дартмурским воздухом. Сам Тэвисток лежит на две мили к западу, а по другую сторону болота, также в двух милях, находится Кейплтон – поместье, принадлежащее лорду Бэкуотеру. В нем также имеется конюшня, управляемая Сайлесом Броуном. Лошадей там побольше, чем в Кингс-Пайленде. На много миль вокруг раскинулись поросшие редким кустарником пустоши, где лишь изредка можно встретить бродячих цыган. За исключением этого, местность совершенно пустынна. Такова была обстановка на месте трагедии, происшедшей в ночь с понедельника на вторник.

В этот вечер, не позднее девяти часов, лошадей, как обычно, заперли в конюшне после тренировки и водопоя. Двое конюхов пошли ужинать на кухне у тренера; третий – Нэд Хантер – остался дежурить на конюшне. Некоторое время спустя, в начале десятого, служанка, ее имя Эдит Бакстер, понесла ему ужин – тушеную баранину с чесночной приправой. Она не взяла с собой никакого питья, так как на конюшне имеется бочка с водой, а пить чего-либо другого дежурному не полагается. Девушка шла с фонарем, поскольку уже стемнело, а тропинка к конюшне петляла в густом кустарнике. Эдит Бакстер была ярдах в тридцати от конюшни, когда из окружавшей темноты внезапно появился какой-то человек и приказал ей остановиться.

Когда он вступил в круг желтого света, бросаемого фонарем, девушка увидала перед собой мужчину, с виду джентльмена – в сером твидовом костюме и в суконной фуражке. На ногах у него были гамаши, а в руках палка с тяжелым набалдашником. Смертельная бледность его лица и нервные манеры поразили Эдит. На вид он ей показался скорее старше, чем моложе, тридцати лет.

– Можете вы сказать мне, где я нахожусь? – спросил он. – Я уже думал, что мне придется ночевать в болоте, когда вдруг увидал свет вашего фонаря.

– Вы около кингс-пайлендских конюшен, – ответила она.

– В самом деле! Вот так удача! – вскрикнул незнакомец. – Я слышал, что там каждую ночь дежурит один из конюхов. – А вы, вероятно, несете ему ужин? Ну, я думаю, вы не откажетесь заработать себе на новое платье, не правда ли?

Он вынул из кармана жилета сложенный лист белой бумаги.

– Постарайтесь передать это конюху сегодня же, и у вас будет самое красивое платье, какое только можно прибрести за деньги.

Его возбужденное состояние испугало девушку, и она пробежала мимо него к окну, через которое обычно подавала ужин. Окно было уже открыто, и Хантер сидел возле него за маленьким столом. Только служанка начала рассказывать о том, что с ней случилось, как незнакомец возник из темноты и тоже заглянул в окно.

– Добрый вечер, – сказал он, – мне нужно с вами поговорить об одном деле.

Девушка клянется, что видела уголок бумажки, сжатой в его руке, когда он произносил эти слова.

– О каком еще деле? – недружелюбно спросил конюх.

– О том, которое может быть выгодным для вашего кармана, – ответил незнакомец. – У вас две лошади заявлены на скачках за Уэссекский приз – Сильвер Блэз и Баярд. Сообщите всего лишь некоторые сведения о них и не останетесь внакладе. Правда ли взвешивание показало, что Баярд может на сто ярдов обогнать Сильвера Блэза на дистанции в две с половиной мили, и что конюшня ставит именно на него?

– Ах, так вы один из этих проклятых шпионов! – крикнул конюх. – Ну, сейчас вы увидите, как мы встречаем их в Кингс Пайленде!

Он вскочил с места и бросился на другой конец конюшни, чтобы спустить собаку. Девушка побежала к дому, но на бегу обернулась и увидала, что незнакомец просунул голову в окно. Однако, когда Хантер, минуту спустя, выбежал с собакой, тот исчез, как сквозь землю провалился. Конюх обошел всю территорию, но никого не обнаружил.

– Погодите! – перебил я Холмса. – Когда конюх выбежал с собакой во двор, он закрыл за собой двери?

– Великолепно, Ватсон, просто великолепно! – проговорил мой приятель. – Я тоже обратил внимание на это важное обстоятельство и вчера отправил в Дартмур срочную телеграмму, чтобы внести ясность в этот вопрос. Так вот: выбежав во двор, конюх, тем не менее, дверь запер. А окошко, как выяснилось, достаточно узкое для обычного человека; через него не пролезть. Хантер, дождавшись возвращения своих товарищей с ужина, послал одного из них рассказать тренеру о происшествии. Получив это известие, Стрэкер хотя и встревожился, но, кажется, не вполне осознал истинное значение случившегося. Но его, видимо, не покидало чувство смутной тревоги, потому что миссис Стрэкер, проснувшись в час ночи, увидела, что муж одевается. На ее недоуменный вопрос он ответил, что не может уснуть, поскольку беспокоится о лошадях, и хочет пройти в конюшню, дабы убедиться, что там все в порядке. Жена уговаривала его остаться, так как дождь уже начал с силой барабанить в окна, но он все-таки надел непромокаемый плащ и ушел.

Проснувшись в семь часов утра, миссис Стрэкер обнаружила, что ее муж еще не возвратился. Наскоро одевшись, она кликнула служанку и пошла в конюшню. Дверь была распахнута. Хантер, скорчившись, сидел за столом в полной прострации, стойло фаворита было пусто – и никаких следов тренера. Были немедленно разбужены двое конюхов, спавших на сеновале, но оба ночью ничего не слышали, так как спали очень крепко. Хантер находился, вероятно, под воздействием какого-то усыпляющего вещества, и добиться от него внятного разъяснения было невозможно. Потому решено было дать ему выспаться, а обе женщины вместе с другими конюхами занялись поисками пропавших. У них все еще теплилась надежда, что тренер вывел лошадь на утреннюю тренировку, но взойдя на пригорок, расположенный неподалеку от конюшни, с которого хорошо просматривалась вся окрестность, они не только не увидели фаворита, но и обнаружили нечто, указывавшее на произошедшую здесь трагедию. На кусте терновника, росшем примерно в четверти мили от конюшни, болтался под порывами ветра плащ Джона Стрэкера. Подбежав поближе, они обнаружили, что сразу за кустарником начинается небольшой овражек, на дне которого лежало тело несчастного тренера. Череп его был проломлен каким-то тяжелым предметом, а на бедре виднелась резаная рана, нанесенная, очевидно, чем-то чрезвычайно острым. Было очевидно, что Стрэкер отбивался до последнего: в его правой руке был маленький нож, по самую рукоятку перемазанный кровью, а левая сжимала красный с черным шелковый галстук – тот самый, который, как показала служанка, был повязан на незнакомце, приходившем в конюшню накануне вечером. Позже пришедший в себя Хантер подтвердил это. Он также был убежден в том, что незнакомец подсыпал ему в баранину какой-то препарат в тот момент, когда находился у окна, и таким образом лишил конюшню сторожа. Что же касается пропавшего фаворита, то многочисленные следы в грязи, в изобилии покрывавшей дно злосчастного оврага, указывали на то, что во время борьбы он находился здесь же. Но затем исчез. И хотя владелец объявил солидное вознаграждение, а всех цыган, находившихся в окрестностях Дартмура и, кстати, принявших активное участие в поисках, с пристрастием допросили, о Сильвере Блэзе не было ни слуху ни духу. И последнее: анализ остатков ужина конюха показал наличие в нем значительной дозы опиума; между тем, все остальные обитатели дома ели ту же пищу без всяких последствий. Таковы основные факты данного дела, если очистить их от примеси разного рода предположений.

Теперь я расскажу о том, что было предпринято полицией. Инспектор Грегори, которому поручено расследование этого дела, – человек очень энергичный. Ему бы еще капельку воображения, и он, несомненно, достиг бы вершин в своей профессии. Прибыв на место происшествия, он первым делом арестовал человека, на которого падало главное подозрение. Найти его было совсем несложно, поскольку он был хорошо известен в округе. Зовут его Фицрой Симпсон. Он человек знатного происхождения, получил прекрасное образование, но проиграл все свое состояние на скачках. Теперь он ведет тихий образ жизни и зарабатывает на хлеб тем, что занимается букмекерством в лондонских спортивных клубах. Изучение его записной книжки показало, что им сделаны ставки против фаворита на общую сумму около пяти тысяч фунтов стерлингов. Когда его арестовали, он признался, что прибыл в Дартмур, надеясь раздобыть некоторые сведения о лошадях из кингс-пайлендской конюшни, а также о Десборо – втором фаворите, находящемся в Кейплтоне на попечении Сайлеса Броуна. Он и не отрицал своего появления в Кингс-Пайленде накануне вечером, но заявил, что не имел никаких дурных намерений, а только хотел получить сведения из первых рук. Когда ему предъявили галстук, он сильно побледнел и совершенно не мог объяснить, каким образом тот оказался в руках убитого. Мокрая одежда Симпсона свидетельствовала, что предыдущей ночью он попал под дождь, а его суковатая палка с тяжелым свинцовым набалдашником вполне могла быть тем самым предметом, которым проломили голову тренеру. Но с другой стороны, на нем самом не оказалось ни малейшей царапины, тогда как окровавленный нож Стрэкера неопровержимо свидетельствует, что, по меньшей мере, один из нападавших должен был получить серьезные ранения. Вот, собственно, и вся история, Ватсон, и если вы обнаружите что-либо, способное прояснить это дело, то буду вам бесконечно признателен.

Я с величайшим вниманием следил за обстоятельствами данного дела, которые в изложении Холмса, отличавшемся свойственной ему ясностью, выстраивались в последовательную цепь. Хотя большинство фактов были мне известны, но я не до конца оценил их относительную важность и связь между собой.

– Нельзя ли предположить, что Стрэкер сам нанес себе рану во время конвульсий, которые обычно возникают при повреждении головного мозга? – высказал я предположение.

– Это представляется вполне вероятным, – сказал Холмс. – Но в этом случае исчезает одно из главных свидетельств в пользу обвиняемого.

– И все же я никак не могу понять, какой версии придерживается полиция?

– В том-то и дело, что против любой нашей версии могут найтись достаточно серьезные возражения, – сказал Холмс. – Насколько я понимаю, полиция предполагает, что Фицрой Симпсон, усыпив конюха и добыв каким-то образом второй ключ от конюшни, отпер ее и вывел лошадь, очевидно, с целью ее похитить. Уздечки пока не нашли; по всей вероятности, Симпсон надел ее на лошадь. После чего, не закрывая дверь конюшни, он повел Сильвера Блэза в сторону пустоши, где его и перехватил тренер. Ясное дело, началась схватка. Маленький ножик – не лучшее средство защиты против тяжелой палки. Симпсон проломил тренеру голову, а сам не получил ни царапины. А дальше одно из двух: либо вор увел лошадь в какое-то тайное укрытие, либо она вырвалась и убежала во время схватки и блуждает теперь где-нибудь по окрестностям. Таким представляется это дело полиции, и, как ни невероятна эта гипотеза, любые другие еще менее вероятны. А принять или опровергнуть ее можно, лишь осмотрев место преступления, чем я и займусь по прибытии в Дартмур.

Был уже вечер, когда перед нами открылся маленький городишко Тэвисток, лежащий подобно яблоку на огромном блюде Дартмурской равнины. На станции нас встретили два джентльмена: один из них – высокий блондин с густой бородой, львиной гривой волос и проницательным взглядом светло-голубых глаз; второй – гораздо ниже ростом энергичный человек, с ухоженными бакенбардами и моноклем в глазу, со вкусом одетый, в сюртуке и гетрах. Первым был инспектор Грегори, молодой, подающий большие надежды следователь; его спутник, полковник Росс, имел репутацию известного спортсмена.

– Я в восторге от вашего приезда, мистер Холмс, – сказал полковник, приветствуя моего друга. – Инспектор сделал все, что было возможно, но я готов сделать даже невозможное, чтобы отомстить за беднягу Стрэкера и вернуть Сильвера Блэза.

– Появилось что-нибудь новенькое? – спросил Холмс.

– С сожалением вынужден признать, что расследование пока топчется на месте, – ответил инспектор. – Вам, наверное, не терпится самому увидеть место происшествия. Поэтому отправимся сразу, пока не стемнело. Нас ждет экипаж. А поговорить мы можем и во время езды.

Уже через пару минут мы, удобно расположившись в изящном ландо, ехали по живописным улочкам старинного городка. Инспектор Грегори с увлечением излагал ход расследования и свое видение событий. Холмс слушал его молча, лишь изредка прерывая каким-нибудь вопросом. Полковник Росс, не принимавший участия в разговоре, откинулся на подушки, сложив руки на груди и надвинув на лоб шляпу. Я же с интересом прислушивался к беседе. Грегори развивал ту самую версию, которую еще в поезде я слышал от Холмса.

– Вокруг Фицроя растянута сеть с довольно узкими ячейками, – заметил он. – Лично я думаю, что именно он и есть тот, кого мы ищем. Хотя надо признать, что все эти улики являются косвенными, и любое новое свидетельство может перевернуть весь ход расследования.

– А как насчет ножа Стрэкера?

– Мы сделали вывод, что он себя сам ранил при падении.

– То же самое предположение высказал и мой друг, доктор Ватсон. Если это верно, то такой факт вряд ли доставит радость Симпсону.

– Абсолютно верно. У него нет ни ножа, ни даже самого мелкого ранения. Хотя улики против него все же достаточно весомые. Исчезновение фаворита имело для него большое значение; в отравлении конюха других подозреваемых, кроме него, тоже нет. Ночью он явно попал под дождь, его палка представляет собой самое подходящее оружие; и вдобавок именно его галстук сжимала рука убитого. Думаю, всего этого с лихвой хватит, чтобы усадить Симпсона на скамью подсудимых.

Холмс покачал головой.

– Хороший адвокат не оставит от этих обвинений камня на камне, – заметил он. – Для чего, например, ему понадобилось выводить лошадь во двор? Если бы он хотел нанести ей какой-то вред, то вполне мог сделать это и в конюшне. А поддельный ключ у него нашли?.. Или уже известен тот, у кого он приобрел опиум?.. Наконец, самое главное: где Симпсон – человек, не знающий окрестностей Дартмура, – мог спрятать лошадь, да еще такую? И что он говорит насчет бумажки, которую он просил служанку передать конюху?

– Утверждает, что это была десятифунтовая банкнота. Такую купюру, действительно, нашли у него в кошельке. И все остальные ваши доводы не столь сильны, как может показаться на первый взгляд. Симпсон совсем не чужой человек в этих краях: он до этого уже дважды приезжал в Тэвисток летом. Опиум он, вероятно, привез из Лондона. Ключ вполне мог куда-нибудь выбросить: сомневаюсь, что он рассчитывал воспользоваться им еще раз. А лошадь? Она, возможно, лежит мертвая на дне какой-нибудь заброшенной шахты.

– Что он говорит о галстуке?

– От галстука он не отказывается, но уверяет, что в тот вечер где-то потерял его. Однако в деле обнаружилось новое обстоятельство, которое может объяснить, почему он увел лошадь.

Холмс насторожился.

– Мы обнаружили следы, указывающее, что шайка цыган останавливалась в понедельник ночью примерно в миле от места убийства. Во вторник они снялись и ушли. И если предположить, что между Симпсоном и цыганами существовало некое соглашение, то не к ним ли он вел лошадь, когда его настиг тренер. Может быть, она и теперь находится у них?

– Разумеется, это возможно.

– Цыган сейчас разыскивают по всей округе. Я также осмотрел все конюшни и пристройки на десять миль вокруг Тэвистока.

– Кажется, где-то поблизости имеется еще одна конюшня для скаковых лошадей?

– Верно, и это факт, которым ни в коем случае не следует пренебрегать. Ведь жеребец Десборо из этой конюшни считался вторым претендентом на главный приз, следовательно, исчезновение фаворита было им на руку. Известно, что местный тренер Сайлес Броун сделал на этот забег несколько больших ставок, а кроме того, он не был другом бедняги Стрэкера. Однако осмотр этой конюшни не выявил никаких следов его участия в этом деле.

– И никаких указаний на то, что Симпсон связан какими-либо интересами с кейплтонской конюшней?

– Абсолютно никаких.

Холмс откинулся на сиденье, и разговор прекратился.

Спустя несколько минут наш экипаж остановился у хорошенькой виллы из красного кирпича, с широким карнизом, увитым плющом. Она располагалась у самой дороги. На некотором расстоянии от нее виднелась длинная постройка, крытая серой черепицей. Вокруг до самого горизонта расстилалась болотистая равнина. Увядающие папоротники придавали ей бронзовый оттенок. И лишь далеко на юге это плоское уныние немного оживлялось колокольнями Тэвистока да группой построек на западе – судя по всему, кэйплтонскими конюшнями. Мы выскочили из коляски – все, за исключением Холмса, который по-прежнему продолжал сидеть, откинувшись на подушки и устремив взгляд куда-то перед собой, весь погруженный в свои мысли. Лишь когда я дотронулся до его руки, он сильно вздрогнул и вылез из экипажа.

– Прошу прощения, – обратился он к полковнику Россу, с удивлением воззрившемуся на него, – я немного задумался.

Но по блеску в его глазах и по сдержанному волнению я, неплохо изучивший Холмса, понял, что он напал на след, хотя и не мог догадаться, что явилось тому причиной.

– Вы, наверное, хотели бы тотчас же осмотреть место преступления, мистер Холмс? – поинтересовался Грегори.

– Пожалуй, я лучше останусь здесь и уточню некоторые подробности. Скажите, Стрэкера принесли прямо сюда?

– Именно. Он сейчас лежит наверху. Осмотр тела назначен на завтра.

– Он служил у вас несколько лет, полковник?

– Да, и был отличным слугой.

– Полагаю, вы осмотрели его карманы, инспектор?

– Все вещи в гостиной. Если хотите, можете сами взглянуть на них.

– Непременно.

Мы перешли в гостиную и расположились вокруг стола, стоящего посредине комнаты. Инспектор отпер небольшой сейф и выложил перед нами находившиеся в нем вещи. Тут был коробок спичек, двухдюймовый огарок восковой свечи, трубка, кожаный кисет с половиной унции плиточного табаку, серебряные часы на золотой цепочке, пять золотых соверенов, алюминиевый наконечник для карандаша, какие-то бумажные записки и нож с рукояткой из слоновой кости и очень тонким негнущимся стальным лезвием, на котором виднелся штамп «Вейсс и K°, Лондон».

– Очень странный нож, – сказал Холмс, взяв его в руки и внимательно разглядывая. – Если судить по засохшим пятнам крови, то думаю, это тот самый нож, который обнаружили в руке покойного. Ну, Ватсон, что скажете? Похоже, этот нож имеет отношение к вашей профессии…

– Это хирургический нож для удаления катаракты, – ответил я.

– Я так и подумал. Очень тонкое лезвие, предназначенное для очень тонкой работы. Вам не кажется странным, что человек, знающий о возможной опасности, захватывает с собой такую вещь для самозащиты; особенно с учетом того, что нож не закрывается.

– Его кончик был защищен кусочком пробки, который мы нашли возле трупа, – пояснил инспектор. – Жена Стрэкера утверждает, что этот нож несколько дней лежал на комоде, и муж, уходя ночью, взял его с собой. Это неподходящие оружие, но, возможно, ничего лучшего под рукой у него в тот момент не оказалось.

– Что же, возможно. А это что за бумаги?

– Три оплаченных счета за сено. Письмо с указаниями от полковника Росса. Еще один счет на тридцать семь фунтов пятнадцать шиллингов от портнихи, госпожи Лезюрье с Бонд-стрит, на имя Уильяма Дербишира. Миссис Стрэкер пояснила, что Дербишир – друг ее мужа, и письма на его имя время от времени адресовались сюда.

– Миссис Дербишир, вероятно, особа несколько расточительная, – заметил Холмс, просматривая счет. – Двадцать две гинеи за платье – это дороговато. Ну, здесь мы вроде бы все выяснили, и потому теперь отправимся на место преступления.

Мы уже вышли из гостиной, когда стоявшая в коридоре женщина шагнула к инспектору и дотронулась до его рукава. На ее бледном, изможденном лице лежал отпечаток недавно пережитого ужаса.

– Вы их нашли? Задержали? – взволнованно спросила она.

– Еще нет, миссис Стрэкер. Но мы делаем все, что возможно. Вот мистер Холмс; он специально приехал из Лондона, чтобы помочь нам раскрыть это преступление.

– Мне кажется, мы с вами недавно встречались, миссис Стрэкер, – сказал Холмс. – Помните, на банкете в Плимуте?

– Нет, сэр, вы ошибаетесь.

– Неужели? А мне показалось, что это вы. На вас еще было шелковое платье сизого цвета, отделанное белыми страусовыми перьями.

– У меня никогда не было такого платья, сэр, – ответила миссис Стрэкер.

– Ну, значит, я ошибся, – сказал Холмс и, извинившись, вышел из дома вслед за инспектором.

После нескольких минут ходьбы через кустарники тропинка привела нас к оврагу, где было найдено тело. На краю его рос терновый куст, на котором миссис Стрэкер и служанка обнаружили плащ убитого конюха.

– А ведь ветра в ту ночь не было! – сказал Холмс.

– Ни малейшего; зато шел очень сильный дождь.

– Но тогда выходит, что плащ не мог быть заброшен на куст ветром; его туда кто-то повесил.

– Да, он лежал достаточно аккуратно.

– Вот это уже интересно! И земля вокруг сильно утоптана; наверное, с понедельника здесь побывало много людей.

– Ничего подобного. Здесь, в стороне, была расстелена рогожа, и все мы становились только на нее.

– Превосходно.

– Тут у меня в сумке сапог Стрэкера, который был на нем в ту ночь, ботинок Фицроя Симпсона и стальная подкова Сильвера Блэза.

– Дорогой инспектор, вы превзошли себя!

Холмс взял сумку и, спустившись в яму, подвинул рогожу ближе к центру. Затем лег на нее и, подперев рукой подбородок, принялся внимательно разглядывать притоптанную грязь.

– Ага, это что? – внезапно воскликнул он.

В руках у Холмса была полу сгоревшая восковая спичка, настолько покрытая грязью, что с первого взгляда напоминала обычный сучок.

– И как это я мог проглядеть ее, – недовольно проговорил инспектор.

– Это неудивительно: она была затоптана в грязи. Я обнаружил ее только потому, что искал.

– Как! Вы рассчитывали найти здесь спичку?

– Я считал, что такая вероятность не исключена.

Холмс вынул из сумки находящуюся там обувь и стал сличать подошвы со следами, оставленными в грязи. После чего он вылез из ямы и принялся обшаривать папоротники и ближайшие кусты.

– Думаю, больше следов вы не найдете, – сказал инспектор. – Я самым внимательным образом обследовал здесь почву в радиусе ста ярдов.

– Ну, хорошо, – сказал Холмс, поднимаясь на ноги, – было бы невежливо снова осматривать это место после вашего заявления. Но мне хотелось бы прогуляться по окрестностям, пока не стемнело, чтобы завтра лучше ориентироваться на местности. А эту подкову я положу себе в карман на счастье.

Полковник Росс, не скрывавший своего нетерпения во время спокойного и методического осмотра, проводимого моим приятелем, взглянул на часы.

– Вы не проводите меня, инспектор? – сказал он. – Мне необходимо посоветоваться с вами по некоторым вопросам. В частности, о том, не должны ли мы вычеркнуть имя Сильвера Блэза из списков участников забега. Боюсь, что в противном случае публика может нас не понять.

– Ни в коем случае! – решительно возразил Холмс. – Я на вашем месте оставил бы его в числе претендентов на приз.

Полковник поклонился.

– Очень рад слышать ваше мнение, сэр. По окончании прогулки вы найдете нас в доме бедняги Стрэкера, и мы вместе возвратимся в Тэвисток.

Вместе с инспектором они двинулись к дому, а Холмс и я медленно пошли по пустоши. Солнце уже опускалось за кейплтонские конюшни, и бескрайняя золотистая равнина, раскинувшаяся перед нами к западу, приобретала роскошный красно-бурый оттенок в тех местах, где вечерние лучи падали на папоротники и терновые кусты. Однако прелесть этого роскошного пейзажа не производила ни малейшего впечатления на моего спутника, погруженного в глубокую задумчивость.

– Итак, Ватсон, – наконец промолвил он, – оставим пока вопрос, кто убил Джона Стрэкера, и поразмышляем о том, что случилось с лошадью. Предположим, что во время разыгравшейся драмы или чуть позже жеребец просто ускакал. Спрашивается, куда? Лошадь – животное домашнее. Предоставленный самому себе, Сильвер Блэз мог либо инстинктивно вернуться в Кингс Пайленд, либо направиться в Кейплтон – с какой стати ему просто бегать по пустоши? Но даже если и так, то кто-нибудь наверняка бы уже встретил его. Что же касается цыган, то зачем им его красть? Эти люди очень не любят иметь дело с полицией, и чуть что случись – всегда стараются улизнуть от нее. К тому же они не настолько глупы, чтобы попытаться продать такую лошадь, – риск слишком велик по сравнению с выгодой. Здесь все совершенно ясно.

– Но где же тогда Сильвер Блэз?

– Как я уже сказал, он либо возвратился в Кингс-Пайленд, либо ускакал в Кейплтон. Раз в Кингс-Пайленде его нет, следовательно, он в Кейплтоне. Возьмем эту гипотезу за основу и посмотрим, что получится. Эта часть пустоши, как заметил инспектор, очень сухая и твердая как камень. Но дальше, по направлению к Кейплтону, местность понижается. Вон в той лощине, среди торфяников, в понедельник ночью наверняка было очень сыро. Если наше предположение верно, то Сильвер Блэз просто обязан был проскакать через эту лощину, и именно там нужно искать его следы.

Во время этой беседы мы быстро шли вперед и через несколько минут уже спускались в лощину. По просьбе Холмса я стал обследовать ее справа, он же двинулся по левому краю. Но не успел я сделать и полусотни шагов, как услышал громкое восклицание Холмса и заметил, что он машет мне рукой. Прямо перед ним на мягкой земле были ясно видны следы конских копыт; подкова, которую Холмс достал из кармана, пришлась точно по одному из отпечатков.

– Видите, что значит воображение, – сказал Холмс с довольным видом. – Как раз этого качества и недостает Грегори. Мы вообразили, как все могло бы происходить, стали действовать сообразно нашей гипотезе – и оказались правы. Будем следовать ей и дальше.

Мы миновали болотистое дно лощины и еще около четверти мили прошли по твердому сухому торфянику. Далее местность снова пошла под уклон, и мы опять увидели следы лошадиных копыт; затем вновь потеряли их и обнаружили только через полмили, почти у самого Кейплтона. Холмс первый заметил следы и с торжествующим видом указал на них рукой. Но теперь рядом с отпечатками лошадиных копыт ясно виднелись следы мужской обуви.

– Но ведь сперва лошадь была одна! – вскрикнул я.

– Именно. Сначала она была одна… Стоп! А это еще что?

Двойные следы человека и лошади делали резкий поворот и направлялись к Кингс-Пайленду. Холмс свистнул, и мы пошли по следу. Он двигался, не отрывая глаз от земли; я же в какой-то момент случайно взглянул в сторону и с изумлением обнаружил те же следы, но идущие в обратном направлении.

– Очко в вашу пользу, Ватсон, – сказал Холмс, когда я указал ему на них, – вы сэкономили наше время, избавив от длинной прогулки, которая привела бы нас на это же самое место. Двинемся по более позднему следу.

Но идти нам пришлось совсем недалеко. Следы заканчивались у асфальтовой дорожки, ведущей к воротам кейплтонской конюшни. При нашем появлении навстречу выбежал конюх.

– Пойдите прочь! – закричал он. – Нечего здесь шляться!

– Я только хотел спросить вот о чем, – сказал Холмс, запуская указательный и большой пальцы в карман жилета. – Не будет ли слишком рано, если я зайду завтра в пять часов утра, чтобы повидать вашего хозяина, мистера Сайлеса Броуна?

– Да что вы, сэр; уж кто-кто, а он-то всегда встает ни свет ни заря. Кстати, вот и он; поговорите с ним сами. Нет-нет, сэр, если он увидит, что я взял деньги, он прогонит меня. Лучше после.

Шерлок Холмс едва успел положить обратно в карман вынутую им монету в полкроны, как из ворот появился немолодой уже господин свирепого вида, сжимавший в руке хлыст.

– Это что за болтовня, Даусон?! – закричал он. – Ступай, займись лучше делом!.. А вы… Какого черта вам здесь нужно?!

– Мне необходимо поговорить с вами, любезный сэр, – произнес Холмс самым ласковым тоном. – Я не отниму много времени: буквально десять минут.

– Некогда мне здесь со всякими бродягами разговаривать. Убирайтесь, пока я не спустил на вас собаку.

В этот момент Холмс наклонился к тренеру и что-то шепнул ему на ухо. Тот заметно вздрогнул и покраснел до ушей.

– Это ложь! – крикнул он. – Самая наглая ложь, какую мне доводилось слышать!

– Отлично! Мы станем обсуждать это здесь, при всех, или продолжим разговор у вас в доме?

– Хорошо, войдите, если есть охота.

Холмс улыбнулся.

– Я задержусь на пять минут, Ватсон, – сказал он. – Ну-с, я к вашим услугам, мистер Броун.

«Пять минут» – это, конечно, хорошо сказано. Прошло свыше двадцати минут ожидания; на смену вечерней заре опустились серые сумерки, когда Холмс в сопровождении тренера вышел из дома. Хотя при взгляде на Сайлеса Броуна можно было подумать, что времени прошло гораздо больше, поскольку я никогда до сих пор не видел, чтобы человек так менялся за столь короткое время. Лицо его покрылось смертельной бледностью, на лбу выступили капли пота, а руки тряслись так, что хлыст в них ходил ходуном. С него разом слетела вся его дерзость и спесь, он покорно плелся за моим приятелем, словно побитая собака.

– Все будет сделано, как вы велели, сэр, – бормотал он. – Я исполню все ваши указания.

– И смотрите, не перепутайте, – сказал Холмс, оглядываясь на него. – Вы знаете, чем это чревато.

Броун вздрогнул, прочтя угрозу в его глазах.

– О, нет, ошибки не будет. Все доставлю к сроку. Сделать изменения заранее или нет?

Холмс на какое-то мгновение задумался и потом громко рассмеялся.

– Не надо, оставьте все как есть. Я вам напишу. И смотрите, чтобы без хитростей, иначе…

– О, сэр, верьте мне!

– Берегите, как зеницу ока.

– Вы можете вполне на меня положиться, сэр.

– Думаю, что могу. Ну, все. Мои указания вы получите завтра.

С этими словами он повернулся на каблуках, не обратив внимания на протянутую ему дрожащую руку, и мы отправились назад в направлении Кинг-Пайленда.

– Мне давно не приходилось встречать такое соединение заносчивости, трусости и низости, как в мистере Сайлесе Броуне, – заметил Холмс, устало поднимаясь по склону.

– Так лошадь, выходит, у него?

– Он сперва попробовал отрицать это, но я так подробно описал ему все его действия во вторник утром, что он поверил, будто я следил за ним. Вы, конечно, заметили особую, будто обрубленную форму носков сапог на следе, что шел параллельно с лошадиным? Так вот, на нем была обувь, идеально подходящая к этим следам. Да и, кроме него самого, ни один из подчиненных не осмелился бы на подобный поступок. Я описал ему, как он, встав по обыкновению раньше всех и выйдя в загон, увидал чужую лошадь, бродившую по пустоши; как, подойдя ближе, изумился, узнав Сильвера Блэза по белому пятну на лбу, от которого он получил свое название; как сообразил, что случай отдает в его власть единственного соперника, способного обогнать того, на которого он поставил большие деньги. Потом я подробно рассказал, как первым его порывом было отвести лошадь в Кингс-Пайленд, но дьявол надоумил его спрятать лошадь до окончания скачек; как он повернул на полпути, привел ее обратно в Кейплтон и там спрятал. Когда он все это услышал, то все мысли его были направлены только на то, как бы спасти свою шкуру.

– Но ведь его конюшни были осмотрены?

– У этого старого барышника всегда найдется укромное местечко.

– А вы не боитесь оставлять лошадь у Броуна? Ведь в его интересах, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Наоборот, милый Ватсон, он будет беречь ее, как зеницу ока. Он знает, что единственная его надежда на милосердие – это сохранить лошадь в полной безопасности.

– Полковник Росс не произвел на меня впечатление человека, склонного к милосердию, особенно по отношению к врагам.

– Дело касается не только полковника Росса. Я следую моему методу и говорю ровно столько, сколько считаю нужным. Именно в этом заключается преимущество моего неофициального статуса. Не знаю, заметили ли вы, Ватсон, что полковник отнесся ко мне несколько свысока. Вот я и хочу в ответ слегка позабавиться. Не говорите ему ничего про Сильвера Блэза.

– Разумеется, не скажу без вашего позволения.

– И, конечно же, это не столь важный вопрос по сравнению с тем, кто убил Джона Стрэкера.

– Но теперь-то вы займетесь этим делом?

– Напротив, сегодня вечером мы возвращаемся в Лондон.

Я был шокирован этим заявлением моего друга. Ведь мы пробыли в Дартмуре всего несколько часов, и я не понимал, почему он поспешно бросает столь успешно начавшиеся поиски. Но за всю остальную дорогу до самого дома тренера я не сумел вытянуть из Холмса ни единого слова.

Полковник и инспектор ожидали нас в гостиной.

– Мы с моим другом возвращаемся в Лондон ночным двенадцатичасовым экспрессом, – заявил Холмс. – Приятно было подышать чудным воздухом Дартмура.

Инспектор широко раскрыл глаза, а на губах полковника появилась презрительная усмешка.

– Итак, вам не удалось распутать это дело. Значит, убийца бедняги Стрэкера останется безнаказанным, – сказал он.

Холмс пожал плечами.

– Боюсь, на пути к осуществлению этого окажутся достаточно серьезные препятствия, – сказал он. – Однако я абсолютно убежден, что ваша лошадь будет скакать во вторник, и поэтому прошу вас предупредить жокея, чтобы он был в полной готовности. Кстати, где я могу увидеть фотокарточку мистера Джона Стрэкера?

Инспектор достал из кармана конверт, извлек из него фотокарточку и подал ее Холмсу.

– Дорогой Грегори, вы предвосхищаете все мои желания! А теперь попрошу вас подождать одну минуту, пока я поговорю со служанкой.

– По правде говоря, я несколько разочарован в способностях вашего лондонского консультанта, – достаточно резко произнес полковник Росс, как только мой друг вышел из комнаты. – Со времени его приезда мы ни на шаг не подвинулись в этом деле.

– По крайней мере, вы имеете заверение, что ваша лошадь будет участвовать во вторничном забеге.

– Да, заверение-то я имею, – сказал полковник, пожимая плечами, – но предпочел бы вместо него иметь лошадь.

Только я собирался высказать что-нибудь в защиту моего приятеля, как он сам возвратился в комнату.

– Ну-с, джентльмены, – сказал он, – теперь я готов ехать в Тэвисток.

Мы уже сели в коляску, когда Холмсу неожиданно пришла в голову какая-то мысль. Он наклонился к одному из конюхов, который держал дверцу, и поинтересовался:

– Я вижу, у вас в загоне есть овцы. Кто присматривает за ними?

– Я, сэр.

– Вы не обращали внимания: не случалось ли с ними за последнее время чего-нибудь необычного?

– Да вроде ничего особенного, сэр. Разве что три из них недавно стали хромать.

Я увидел, как Холмс усмехнулся, потирая руки; чувствовалось, что он был доволен таким известием.

– Надо же, Ватсон, прямо в цель! – сказал он, незаметно подтолкнув меня локтем. – Грегори, советую обратить внимание на эту странную эпидемию у здешних овец… Кучер, трогайте!

Судя по недовольной гримасе на лице полковника Росса, можно было без труда догадаться, что его мнение о сыскных талантах моего приятеля по-прежнему оставалось невысоким. Зато я заметил, что это замечание вызвало повышенный интерес у инспектора.

– Вы считаете это важным обстоятельством? – встрепенулся он.

– Чрезвычайно важным.

– А есть ли еще какие-то моменты, на которые мне стоило бы обратить внимание?

– Например, на странное поведение собаки в ту ночь.

– Но ведь собака никак себя не вела.

– Именно это-то и странно, – заметил Шерлок Холмс.

Прошло четыре дня. Мы с Холмсом снова ехали на поезде, следующем в Винчестер, где должны были состояться скачки на кубок Уэссекса. Полковник ожидал нас, как и было условлено, на площади перед станцией. Мы отправились в его экипаже за город, на место скачек. Лицо полковника было мрачным, он держался чрезвычайно холодно.

– Я до сих пор не имею известий о своей лошади, – раздраженно заявил он.

– Надеюсь, вы сможете ее узнать, когда увидите? – спросил Холмс.

Полковник вспылил:

– Двадцать лет я постоянно бываю на скачках, и никто не усомнится, что я могу последовательно описать всех лошадей, которые хотя бы раз участвовали в них. Что же касается Сильвера Блэза, то даже ребенок может узнать его по белому пятну на лбу и по крапинкам на передней ноге.

– А что со ставками?

– Тут происходит что-то странное. Вчера ставки шли пятнадцать к одному, но сегодня разрыв начал подозрительно быстро уменьшаться, и теперь не факт, что ко времени старта они удержатся в пределах три к одному.

– Хм! – произнес Холмс. – Очевидно, кто-то что-то разнюхал.

Когда экипаж подъехал к ограде, окружающей главную трибуну, я заглянул в программу скачек. Там значилось:

– Следуя вашему совету, мы сняли с забега Баярда, нашу вторую лошадь, – сказал полковник. – Но что это? Сильвер Блэз сегодня в фаворитах?

– Сильвер Блэз – пять к четырем! – доносилось с трибун. – Сильвер Блэз – пять к четырем! Десборо – пятнадцать к пяти! Все прочие – пять к четырем!

– Лошади уже на старте, все шесть? Значит, Сильвер Блэз все же бежит! – воскликнул крайне взволнованный полковник. – Но я что-то не вижу моих цветов.

– Пока проехало только пять, – заметил я. – А вот, должно быть, и он.

В ту же минуту из паддока появился великолепный гнедой жеребец и проскакал мимо нас легким галопом. Жокей, сидящий на нем, был облачен в хорошо известные всем цвета полковника – красный с черным.

– Но это не моя лошадь! – закричал полковник. – У нее на теле нет ни одной белой отметины! Что вы сделали, мистер Холмс? Я требую объяснений!

– Давайте сперва посмотрим, как она стартует, – невозмутимо произнес мой приятель.

Несколько минут он неотрывно смотрел в бинокль, потом вдруг воскликнул:

– Отличный старт! Сейчас они покажутся из-за поворота!

С того места, где располагался наш экипаж, было прекрасно видно всех лошадей, вышедших на финишную прямую. Они шли так близко друг к другу, что их, казалось, можно было бы покрыть одной попоной, но вот на середине прямой желтый цвет лорда Бэкуотера вырвался вперед. Однако еще до того, как лошади поравнялись с нами, Десборо начал отставать, а жеребец полковника обошел его и у финишного столба был на шесть корпусов впереди своего соперника. Ирис герцога Бальморала с большим отставанием пришел третьим.

– Так или иначе, но кубок мы выиграли, – задыхаясь и проводя рукой по глазам, проговорил полковник. – Хотя разрази меня гром, если я хоть что-то понимаю. Не пора ли прекратить мистификацию, мистер Холмс?

– Пожалуй, действительно пора, полковник. Через минуту вы все узнаете. Пойдемте все вместе, взглянем на победителя… Ну вот, – продолжал он, когда мы вошли в паддок, куда допускались только владельцы лошадей и их знакомые. – Достаточно только протереть ему спиртом голову и ноги, чтобы убедиться, что перед вами Сильвер Блэз.

– Не может быть!

– Тем не менее, это так. Я обнаружил лошадь у одного барышника, когда ее уже хотели сбыть с рук, и взял на себя смелость выпустить ее на соревнование, невзирая на внешний вид и нынешнюю форму.

– Дорогой сэр, вы сотворили чудо! Лошадь совершенно здорова и находится в полном порядке. Тысячу извинений за то, что позволил себе усомниться в вашем искусстве. Вы оказали мне огромную услугу, найдя и возвратив Сильвера Блэза! Но окажете еще большую, если найдете убийцу Джона Стрэкера.

– А я его уже нашел, – спокойно сказал Холмс.

Полковник и я с изумлением уставились на него.

– Нашли убийцу! Где же он?

– Здесь.

– Здесь? И где же?!

– В данную минуту он находится возле меня.

Гневный румянец окрасил щеки полковника.

– Я сознаю, что многим обязан вам, мистер Холмс, – произнес он, едва сдерживаясь, – но подобные слова не могу принять иначе, как дурную шутку или оскорбление.

Шерлок Холмс расхохотался.

– Поверьте, полковник, я и не думал считать вас преступником. Настоящий убийца стоит прямо за вами!

Он шагнул вперед и положил руку на блестящую шею породистого скакуна.

– Как?! Убийца – лошадь?! – в один голос воскликнули мы с полковником.

– Да, лошадь. Хотя здесь имеются смягчающие вину обстоятельства: Сильвер Блэз совершил убийство, действуя в целях самозащиты. Скажу вам больше: Джон Стрэкер был человеком, совершенно недостойным вашего доверия… Но я слышу колокол. Друзья мои, поскольку на следующий забег у меня заключено небольшое пари, и я надеюсь немного выиграть, то отложим подробное объяснение до более подходящего случая.

Вечером того же дня мы снова сидели в купе поезда, мчавшегося в Лондон, и думаю, что путешествие показалось полковнику Россу таким же коротким, как мне: так интересно было слушать рассказ моего друга о том, что произошло в дартмурских конюшнях в понедельник ночью, и как ему удалось узнать все подробности этого происшествия.

– Признаюсь, что все версии, составленные мною на основании газетных сообщений, оказались ошибочными, – говорил Холмс. – А между тем, там имелись данные, которые могли бы послужить указателями верного направления к разгадке, если бы их истинное значение не было загромождено другими подробностями. Я поехал в Дэвоншир с убеждением в виновности Фицроя Симпсона, хотя, конечно, видел, что против него не собрано достаточно улик. Только когда мы уже подъезжали к дому тренера, в моей голове внезапно возникла мысль о важном значении баранины с перцем. Вы, может быть, помните, что я был очень рассеян и остался в экипаже, когда вы все уже вышли. Я удивлялся про себя, как это я проглядел такое важное обстоятельство…

– Признаюсь, я до сих пор не вижу его важности, – сказал полковник.

– Это первое звено в цепи моих рассуждениях. Опиум в порошке имеет заметный вкус. Если подсыпать его в обыкновенное блюдо, то тот, кто стал бы его кушать, заметил бы примесь и перестал есть. Перец – именно та приправа, которая может заглушить вкус опиума. Никаким образом нельзя предположить, чтобы посторонний человек, как Фицрой Симпсон, мог бы устроить так, чтобы в этот день ужин в доме тренера состоял из баранины с приправой из перца, и тем более невозможно предположение, чтобы этот человек явился с порошком опия как раз в тот вечер, когда подавалось кушанье, способную скрыть эту примесь. Итак, Симпсон устраняется от дела, и все наше внимание сосредотачивается на Стрэкере и его жене – единственных людях, которые могли заказать на ужин баранину с перцем. Опиум примешен после того, как была отложена порция для конюха, остававшегося на конюшне, так как остальные ели ужин без всяких дурных последствий. Кто же из Стрэкеров мог дотронуться до еды так, чтобы этого не заметила служанка?

Прежде чем решить этот вопрос, я обратил внимание на молчание собаки – одно верное предположение неизменно вызывает другое. Случай с Симпсоном указывал на то, что в конюшне была собака, а между тем, несмотря на то, что кто-то входил туда и увел лошадь, собака не лаяла достаточно громко для того, чтобы разбудить спавших на сеновале конюхов. Очевидно, что ночной посетитель был хорошо знаком ей. Я был уже убежден, что Джон Стрэкер вошел ночью в конюшню и увел лошадь. Зачем? Я не мог понять причины его поступка. Я надеялся, что вещи, найденные в его карманах, помогут прийти к какому-нибудь заключению, и не ошибся в этом.

Вы, вероятно, не забыли странного ножика, найденного в руке покойника, ножика, которого ни один человек в здравом уме не взял бы для самозащиты. Как сказал нам доктор Ватсон, этот нож употребляется при самых тонких операциях, известных хирургии. И в эту ночь он предназначался для очень тонкой операции. Как знатоку скакового дела, вам, полковник, наверное известно, что можно сделать легкий порез сухожилия на бедре лошади так искусно, что снаружи ничего не будет заметно. Лошадь начинает слегка прихрамывать, что приписывается или переутомлению, или приступу ревматизма, но никак не злому умыслу…

– Мошенник! Негодяй! – крикнул полковник.

– Этим и объясняется, почему Джон Стрэкер хотел увести лошадь из конюшни. При малейшем уколе такое чувствительное животное заржало бы так, что разбудило бы спавших крепким сном конюхов. Поэтому необходимо было произвести операцию на открытом воздухе…

– Как я был слеп! – вздохнул полковник. – Так вот для чего ему нужна была свечка, и почему он зажигал спичку.

– Без сомнения. Но при осмотре его вещей мне посчастливилось открыть не только способ совершения преступления, но и его мотивы. Как человеку светскому, вам известно, полковник, что люди не носят у себя в карманах чужих счетов. Большинству из нас еле под силу справиться и со своими. Я сразу понял, что Стрэкер жил двойной жизнью и имел посторонние связи. По счету ясно было видно, что существует какая-то дама, не любящая стесняться средствами. Несмотря на всю вашу щедрость к вашим служащим, едва ли возможно предположить, чтобы они могли покупать своим женам туалеты в двести гиней. Я расспросил миссис Стрэкер насчет платья, на которое был представлен счет, и, убедившись, что подобного наряда у нее никогда не было, запомнил адрес портнихи, надеясь, что с помощью фотокарточки Стрэкера мне удастся доказать, что таинственный мистер Дербишир не более чем миф. Дальнейшее развитие событий уже не представляло загадки. Стрэкер повел лошадь в овраг, откуда не был бы виден свет. Симпсон, убегая, потерял галстук, а Стрэкер поднял его, возможно, намереваясь перевязать им ногу лошади. Оказавшись в овраге, Стрэкер встал позади лошади и чиркнул спичкой, чтобы зажечь свечу. Сильвер Блэз, испуганный внезапной вспышкой, а может, инстинктивно почувствовав что-то недоброе, рванулся в сторону и угодил стальным копытом прямо в лоб своему тренеру. Несмотря на дождь, Стрэкер, приготовившийся к тонкой операции, уже успел снять плащ. При падении он случайно угодил ножом себе в бедро… Ну как? Достаточно ли убедительная картина?

– Удивительно! – воскликнул полковник. – Просто удивительно! Вы как будто присутствовали при всем этом.

– Честно говоря, я не сразу сумел восстановить всю цепочку событий. Но в какой-то момент мне пришла в голову мысль, что такой предусмотрительный человек, как Стрэкер, не предпринял бы столь тонкой операции, как надрез сухожилия, без предварительной практики. На чем он мог практиковаться в Кингс Пайленде? Мой взгляд случайно упал на овец в загоне, и я задал вопрос конюху, не случалось ли с ними в последнее время чего-то необычного. Его ответ, к моему собственному удивлению, полностью подтвердил мое предположение.

– Вы вполне доступно все разъяснили, мистер Холмс.

– Возвратившись в Лондон, я отправился к портнихе, которая по фотокарточке сразу признала Стрэкера, как своего постоянного клиента, которого зовут мистер Дербишир. Она также рассказала, что жена у него большая модница, обожающая дорогие наряды. Не сомневаюсь, что именно из-за этой женщины он по уши влез в долги и решился на подобное преступление.

– Вы объяснили все, кроме одного, – сказал полковник. – Где же была лошадь?

– А что лошадь… Лошадь просто убежала, а затем бродила по окрестностям, пока ее не приютил один из ваших соседей. Мне кажется, в этом случае мы должны быть к нему снисходительны. А сейчас, если не ошибаюсь, мы проехали Клэпхем. Следовательно, будем на вокзале Виктории минут через десять. Если вам будет угодно зайти к нам и выкурить сигару, полковник, я с удовольствием сообщу любые подробности этого дела, которые вас заинтересуют.