10

От полудня минул час. В непогожей сырости растворялось унылое бренчание звонниц. Дождь капризничал, то лупил во всю дурь, то еле капал. Подгадывая затишье Колин не промокнув, добрался до школы мэтра Жюдо. Человек, обучающий правильно держать меч, достоин всяческого внимания. Достоин ли он уважения, предстояло выяснить.

Арль Жюдо жил в Замостье, на Слонах. Слонами называли три величественные арки, установленные в честь короля Мурага, объединителя Эгля. Как аллегорические гиганты поддерживали незыблемое божественное мироздание, так мраморные арки символизировали нерушимость наследия славных предков.

На входе во внутренний дворик, откуда доносились звон оружия и выкрики команд, Колина не остановили. Слуга лишь поприветствовал поклоном. Вопросов не задал. Зачем еще недорослям с грозными железками тащится в школу фехтования, как не обучаться высокому умению пускать кровь себе подобным. Этот вон вообще «блядину» нацепил. Дурень!

— Саин Стейбер! Аппельс! Еще раз! Грязно! Повторите!.. Саин Гикан! За вами глизад! Что это было? Никуда не годиться! Отвратительно! От-вра-ти-тель-но!.. Саин Бломс, возьмите вастер. Работайте! Инкартата! Вы не расслышали? Инкартата!

Ученики, их неожиданно немного, медленно отрабатывали движения поражая ростовые чучела. Научиться биться правильно и быстро можно только ухлопав уйму времени, проделывая необходимые техники старательно и медленно. Очень медленно. Словно погруженным в воду или мед. Тысяча повторений… правильных повторений и ты в преддверии мастерства. Если не споткнешься на сопернике, который докажет твою несостоятельность и отправит прямиком к праотцам.

— …двуручные, полуторные или легкие, — походя рассказывал Жюдо ученикам самые азы. — Первые весьма тяжелы, к тому же вышли из употребления, примерно век назад. Но их все еще можно встретить в качестве основного оружия у каранцев. Своими цвайхендерами, доппельмейстеры взламывают оборону из пик и щитов. В глухих углах Батавии, не знаю, верить тому или нет, еще попадаются достойные петли мастера орудовать фламбержами. Как не прискорбно, но двуручный меч, прекрасный пережиток прошлого. Полуторники или бастарды, позволяют вести бой как одной рукой, так и прибегая к двуручному хвату. Особо умелые воины получают преимущества, удерживая удлиненную рукоять ближе к яблоку. При этом удар, приобретая убойную силу, не теряет в маневренности. Саин Стейбер! Инкварто! Еще раз! На подшаге! На подшаге!.. Легкий меч, удобен для владения одной рукой и достаточно смертоносен, выказать ему за это подобающее почтение. Подходит для решения большинства воинских потребностей и проблем сохранения жизни своему владельцу в миру. Совершенно не заменим в вопросах урегулирования разногласий в вопросах чести… Вы что-то хотели? — соизволил заметить новика мэтр Жюдо. Фехтмейстер сед, легок на ногу, сухопар и самоуверен, как все популярные мэтры, продающие свою популярность за деньги. За мастерство брали отдельно и не жеманились.

— Оценить уроки, — произнес Колин, обходя учеников, старательно, до пота, работающих вастерами.

— Оценивают не уроки, а приобретаемые навыки. Умение защищать себя основополагающая характеристика мужчины.

— А если я желаю нападать?

— Кто умеет защищаться, умеет и нападать.

— Не наблюдаю такого умения.

Горе-ученик несколько коряво демонстрировал medio tajo — локтевой удар.

— Тогда ничем не смогу вам помочь, — произнес мэтр с вызовом. — Глядя на ваш шрам…

— А что с ним не так?

— Вы далеки от мастерства оберегать собственную шкуру. Поэтому весьма сомнительно, сможете ли при необходимости сберечь чью-то.

Несмотря на несколько натянутый прием, о школе Колин составил хорошее мнение. Мэтр учит весьма добротно и последовательно. Стиль им культивируемый не агрессивен, но эффективен. Ничего лишнего не привнесено. Красивости не прививаются ни в позициях, ни в движениях. Триумф прагматичности во всем. Сразу не прирежут и не позволят прирезать самих. Еще Колин отметил, уроки явно не дешевы. Денежные вложения в собственное здоровье и жизнь определяются значительными суммами. На золотое шитье пурпуэнов не у всех хватит дохода с владений. Ученики мэтра затруднений с финансами не испытывали. Судя по золотым пуговицам.

Заметно похолодало. Отчего легко шагается и дышится. Повсюду признаки грядущей зимы. Ветрено, дождь со снегом, ледок в лужах. В тележках развозят уголь и дрова. Над крышами дымки каминов и печей. Модницы облачились в упелянды подбитые мехом. Модники в горностаевых беретах и плащах с подбоем из парчи и бобра.

Небольшой крюк присмотреть удобные и укромные места осуществить задуманное, а затем уже на Блохи, забрать заказы. Бумагу у переписчика, тонкие рейки и клей у столяра. Попутно отыскать лавки алхимиков. На примете всего две, но вывески скромны, а покупатели сторонятся.

Если визит к адептам Гермеса Трисмегиста еще предстоял, то к легисту Колин заглянуть не преминул. Тот прибывал в извечном занятии служителей закона. Вальяжном безделье. Работа крючкотвора предполагала сидение сиднем. Клиент должен сам приходить и приносить денежки, но почему-то не шел и не приносил. Во всяком случае не так часто как того хотелось. Порядка ли стало больше? Устрашился ли народец суровой длани правосудия? Устроил ли передышку, пред тем как учинить непотребства. Или же (во что не верилось вовсе) столичный бейлиф снизошел до надлежащего выполнения своих прямых обязанностей, приструнив рикордера, коронера и прочих, работать за совесть.

— Что на этот раз привело вас в обитель пыли и чернил? — очнулся легист от созерцания оконных полудохлых мух и задранных на край стола новых башмаков, с загнутыми по моде мысками.

— Осуществить обмен ваших знаний на мое серебро. Не откажитесь помочь?

— Я бы перефразировал. Окажусь ли в состоянии оказать вам столь необходимую услугу, — несколько напыщенно произнес легист, настраиваясь вести дела. — Но все равно внемлю вам аки праведник чудотворцу Шхине и трепещу аки грешник перед Парусием.

— Где возможно нанять хорошую служанку для девочки десяти лет?

— Позволю заметить, данный вопрос в иной плоскости, не связанной непосредственно с моей деятельностью. Но все же, в какой-то мере, взаимосвязь такая прослеживается. А то, что взаимосвязано, взаимовыгодно. Обратитесь в Яму. Долговую тюрьму. Там сидят должники короля. Оплачиваете их содержание в узилище… Где-то в пределах двадцати штиверов и пользуйтесь на здоровье, как заблагорассудится. Можно все, за исключение убийства и калеченья. По сути, они становятся хежди — лицами без прав. Защита закона на них не распространяется, при условии сохранения задолженности перед кредиторами. Жалования им платить не обязательно, но считается приличным оформить наем за три штивера в год. Народишко в Яме сидит дрянной, но не пропащий. Встречаются и те, кому не повезло. Или жертвы обстоятельств. Форс-мажора, злого рока, вывертов и каверз фортуны! Думаю, выберете. Посоветую обратиться к Филло, тамошнему экзекутору. Я вам говорил и не устану повторять, у короля порядка поболее. Только экзекутор имеет право наказывать арестантов, согласно предписанию суда. Должников порют не чаще одного раза в неделю. Это женщин, стариков и хворых. Мужчин дважды. Конечно, некоторые нарушения в содержании имеются. В основном это относится к молоденьким и хорошеньким девицам. Увы, достается и вьюношам. Так вот, Филло очень отзывчивый и душевный человек. Если не затягивать и положить ему в липкую лапку монету, душевности значительно прибавится. В его присутствии, столковаться с остальными тюремными стражами будет гораздо проще, а просьбы ваши исполняться охотней. В Яме содержат год, после чего женщин отправляют либо в бордель, отрабатывать затраты на кормежку из королевской казны, либо маркитантками в полки. Чтобы доблестным солдатикам служилось веселей. Либо сиделками в лекарни, выполнять то, чем брезгуют заниматься милосердные алексианки и иже с ними. Мужчин на галеры или рудники. Государство и король остро нуждаются в серебре. Особенно в последнее, нелегкое время.

Колин выложил штивер и придвинул к легисту. Тот засиял весенним солнышком.

— А учитель грамматики?

— Таковые в Яме редкость. Пройдите на Кроличьи Норы. Квартал профессуры, магистров и бакалавров всевозможных наук. От некромантии и некрофилии до астрономии и астрологии. Поспрашивайте у местных. Приходящий на дом грамматик станет дороже. И весьма. В стоимость включат починку башмаков, ношение зонта и тубуса со свитками. Только не связывайтесь со школярами. Университетская братия скорее научит бражничать, матерно лаяться и мочиться в церковном трансепте, нежели растолкуют и внятно объяснит правила правописания и последовательность действий при счете.

Новая монетка привела легиста в прекраснейшее расположение духа. Он щебетал соловьем.

— Вы очень прибыльный клиент. Местные не дали бы и половину. Вопросы не юридического характера.

— Вкладываю в вас деньги.

— И когда рассчитываете получать прибыль? И чем?

— Когда окажусь в тюрьме, будете навещать.

— Во всех случаях — да, кроме измены короне.

— Учту. И поинтересуюсь. Золотым Подворьем.

— Такой вопрос мог задать только провинциал. Здешние обсуждают это в первом попавшем шинке. Налейте любому бродяге с мечем и без оного вина, и услышите достаточно, не подходить близко к обители короля Моффета. Очень тяжелый человек. Даже я, его ярый сторонник признаю это… Я говорил вам, что являюсь приверженцем королевской власти в том виде, в котором она существует сейчас? И под той дланью, чья, распростерта над нами?

— Да.

— К сожалению, мой пример не показателен и подобных мне вокруг Завоевателя становится с каждым годом все меньше и меньше.

— Одиночество удел великих.

— Верно-верно… Так что вы хотите узнать?

— Подробности. Чьи макушки видны с высокого трона.

— Тогда уж ножи, склянки с отравой и ядовитые жала.

— Вам видней.

— Начну с солеров… Кстати, повсеместно заблуждение, что прозвание произошло от соле. Вовсе нет. От солар — что означает укрепленный замок и земли. Некое дистанцирование от короля. Их не много, но они представляют собой силу с которой власть считается. Годард аф Кинриг первый среди равных. Реджис аф Туоз пребывающий в опале. И еще не известно выиграл король или проиграл, удаляя столь достойного человека от себя. Лотар аф Уццо сволочь, но сволочь дорогая. Конечно Гусмар. Человек, делающий деньги из воздуха. Вигге аф Леджес его присутствие способно отравить любое общество. Холгер человек порядочный и кристально честный, оттого малопонятный. Честность, она сродни колодкам каторжника. Кто их добровольно таскает?

— А насчет порядочности что скажешь?

— Единственный кто обратился к королю уравнять своего бастарда в правах с законными детьми.

— И что наш король?

— Вы становитесь патриотом? Король против.

«Не потому ли что Холгер нацелил заграбастать Арлем. С серебром Крайда в придачу? Дороговато короне честность подданных обходится.»

— Есть солеры и помельче, но отнюдь не лучше упомянутых. Далее вертюры. Тех кого к вершинам власти вознес меч. Рох аф Ретов. Вояка, рубака и круглый болван. Райнер аф Юдо, единственный кому в карьере помогло родство. А родня он самому Гвилу аф Гелсту. Этому нужен был свой человек, он и приподнял зятька. Арн аф Тордис. Вот в кого, не поднимется рука, кинуть камень. Но не без недостатка. Никчемный советчик. Когда советов слишком много, трудно выбрать наиболее правильный. Послушай Тордиса и сделай противоположное. Отдельно, из вертюров я бы выделил нескольких лиц. Масштабом вполовину, заслуг пожиже, но они есть. Густав аф Гуто скандалист, дуэлянт и оригинал. Даг аф Лисл, Наэйт аф Пиисс, Джос аф Гоц. Те, кто незаменим на войне и ни хера не понимает в управлении государством. Иногда король спорит с солерами, опираясь на вертюров. Иногда собачится с вертюрами в союзе с солерами. Богатство против стали. Шаткое противостояние, сдерживать способен только король. Что и проделывает. Не думаю, что наследник способен на такое. Король это политика компромиссов. А Даан, слишком, прямолинеен. Из чулочников Кусака Хьюб… Э… вижу вы уже имели удовольствие его видеть. Жоэль аф Сверр, Арч аф Дегейр, Тилл аф Брейт этих троих достаточно испортить настроение не только королю, но и вызвать несварения желудков у солеров и вертюров. Они всегда за смуту. Они её первоисточники, порождение и переносчики. И с этим ничего не поделаешь. Заплатите им и они пойдут за вами. Заплатит другой, они охотно пойдут за кем-то еще. Вольница. Отчасти потому король и рвется воевать с тоджами. Чем больше войны, тем больше корысти принять в ней участие. Покажется циничным, но тем больше голов сложат чулочники и тем спокойней в стране. Чище. Остатки, если не удалось их закопать в землю, по земле следует расселить. Моффет понимает задачу и по мере сил и возможностей пристраивает смутьянов к кормлению. Связывает не только личной присягой, но и ленной зависимостью. Про анхальтских баронов молчу. Помочитесь в улей и вот вам точная копия вечно недовольного пфальца. Что же касается гильдии торговцев, их участь ссужать деньгами короля, кормить вертюров и выдавать беспроцентные ссуды солерам. Они нужны королю, король нужен им. Деньги в обмен на защиту и покровительство. Вкратце все. Агибус болис — говори недолго, советуют древние.

— Пропустил чеканку монет.

— В Анхальте своя монета, так уж сложилось. Гроши чеканят во Фриуле. С недавнего времени во Вьенне и Оше. В Унгрии. Но это пока. После поражения на Тоджском Всполье, король вынуждено переуступил право шлепать серебряный штивер Кинригу.

— Почему ему?

— Серебро добывают в руднике Кинрига. Доставляют люди Гусмара через его же земли. Сдают на хранение Ренфрю-старому, а тот в свою очередь выдает её Туозу, получая взамен звонкую монету. За вычетом комиссий деньги идут в казну.

— А причем тут Туоз, если право за Кинригом?

— Туоз только выполняет порученную работу. Своеобразная страховка короля, что солеры не договорятся и нашлепают денег больше, чем следует. Не порядок, но ничего не поделаешь. Земли короля, крайне бедны на серебросодержащие или злато приносящие разработки. Последний рудник в Туазенне истощился пять лет назад. Если бы не Крайд — беда! Было бы много проще, имей Кинриг золотой прииск. Тогда согласно закону, желтый металл безоговорочно следует сдавать короне. Имея за подобные благодеяния право вето в королевском совете. Почти король. Но даже после всех ухищрений Моффета в государстве острая ненаполненость казны. Под обещания, даже королевские, никто в седло не сядет и не помчится за тридевять земель. Налоги это всегда мало. Значит следует обратится к тем у кого водятся денежки. Моффет никогда не потянул бы воевать с тоджами без сторонних вложений. Проигрывать уж точно.

— Но ведь и эти рудники истощатся.

— Надеюсь не скоро. Серебро от Кинрига стало поступать года три назад. Самый плохонький, в среднем, живет семь-девять лет.

Долговая тюрьма нареченная Ямой, в яме и находилась. Точнее в старых катакомбах, в незапамятные времена служивших местом погребения высокой знати. Упокоенных язычников потревожили, склепы разорили, освободившееся место отвели под узилище.

Тяжелые потолки низко висели над головой, капая влагой и осыпаясь каменной крошкой. Слева и справа нагорожено клетей, где по десять-пятнадцать человек, сидели финансово несостоятельные арестанты, в ожидании выкупа или снисхождения кредитора. Утром сидельцев кормили казенным разваренным зерном, вечером хлебом от пожертвований собранных алексианками. Ужин доставался не всем. Женщинам, больным и увечным. Мягкость содержания обуславливалась надеждой на благоразумие, пусть не самих должников, но родственников. Соберут деньгу, расплатятся, а пострадавшие походатайствуют об освобождении.

— Где я могу увидеть мэтра Филло?

— Ого! Слышь дылда, по твою душеньку пожаловали.

— Давно пора, — подсмеивались над неказистостью экзекутора.

Невзрачный мужчина, крупной кости и нервными пальцами, на подначку не обиделся. Им скучно, ему скучно, тюрьма невеселое место.

— Чего надо? — пытливый глаз служителя плети сразу уловил много необычного в поведении гостя. Не боязлив, не горяч, не берет глоткой, не трясет мошной, не говорит с презренными «через губу». Много чего не делает, хотя должен, согласно положения вещей под шатром бытия.

Колин сразу протянул монету. Во избежание недопонимания.

— Служанка. Для девочки.

— Дитю жопу мыть? Такую найдем.

Филло почесал лоб, повращал глазами, изображая интенсивность мозговой деятельности и лишь затем зазвал Колина в отдельную комнатушку. Личный апартамент. Стол, стул, на гвоздях коллекция кнутов.

— А как же саин… каждую неделю пользуем. Чтобы не забывались. Баб конечно полегче, — экзекутор указал кивком головы на широкую шлепалку-хлопушку. — Мужиков посолидней.

Солидный впечатлял. Узкая полоса с узелками и свинцовыми пульками.

— Вам старую аль молодую?

— Способную найти общий язык с ребенком. Старуху не надо. И давайте двух.

— Ожидайте.

Первых Колин забраковал. Филло тут же спроворился за следующими.

— Мне не спать! — напомнил унгриец экзекутору.

Взгальная девка, двадцати трех лет, с порога начала ругаться.

— Я жалобу в магистрат напишу. У меня неделя в запасе рассчитаться!

Стимулом скандалить послужили звуки из соседней комнаты.

— Морду не вороти! — под ритмичное скрипение потребовали любви и внимания. — Не под крокодилом.

Звонкий чмок поцелуя. И столь же болезненный всхлип.

— Оставь нас, — попросил Колин экзекутора.

Пригляделся к арестанткам. С девкой все понятно. Время и обстоятельства над ней не властны. Сидение в тюрьме ума не прибавило. Вторая, постарше, в сильно потрепанной одежонке, под глазами круги от скудной кормежки. Пытается держаться и выглядеть достойно.

— Я ищу служанку для девочки десяти лет. Баронессе аф Аранко.

Старшая кивнула — понимаю. Девка покосилась, оценивая конкурентку.

— … Раздевайся, — приказал Колин скандалистке.

— Вот еще! — тут же возмутилась та. — Вам служанка или подстилка требуется?

Колин стукнул в дверь, вызывая Филло.

— Эту забирай.

Девка поздно сообразила, сама себя лишила шанса выйти на свободу, не истратив не гроша.

— Дурища. Че упиралась? — читал наставления, но не злобствовал Филло. — Ну, полежала бы под благородием. Туды что ли лучше?

«Туды» — соседняя с его комната.

Неудача с упрямой девицей не обескуражила Колина. С самого начало понятно из нее не служанка, а головная боль. Почти вечная.

— Ты.

Женщина спокойно, без дерганий, скинула сюркотт, стащила котт и без напоминаний и принуждений сняла чулки и панти, оставшись обнаженной. Не прикрывалась, не стеснялась, не краснела.

— Повернись.

Ни увечий, ни уродств, ни сыпи, ни болячек.

— Имя?

— Нумия.

— Руки.

Женщина подняла руки вверх. По коже от холода пошли мурашки, соски вспухли маленькими шариками. Красоты и достопримечательности женского тела Колина мало интересовали. Послушание. Готовность выполнять приказы и команды.

— Семья?

— Была. Дочка, муж. Все как у людей.

— Одевайся. Подходишь.

Женщина по своему поняла, кому на самом деле придется служить. Впрочем и не ошиблась.

«Возражения?»

«Никаких.»

«Даже не любопытно?»

«Я здесь одиннадцать месяцев. У меня никого нет помочь.»

Такой диалог мог вполне состояться. Но к чему он? Слова порой излишни.

— Мор? — уже вслух спросил Колин.

— Тоджи, — безразличен ответ. Переболело. Растворилось в безвременье. — Тяжко одной. Продала дом, в город подалась. Думала устроюсь. Лавку купила. Не получилось.

Колин исправно заплатил выставленную за арестантку сумму, накинув сверху штивер. Писарь расстарался и оформил бумаги одним чохом. Выкупную, наемную и жалованную.

— Ежели что…, — подобрел клирик, от принятой щедрости. — Завсегда с уважением.

«Канцлер настаивал на двух,» — высматривал унгриец вторую кандидатку. Сам прошелся вдоль решеток и протянутых к нему рук.

— Саин монетку, монетку мне. Хлебца куплю. Хлебца.

— Меня заберите! Все умею!

— Саин все что прикажите. Не пожалеете!

— Дите у меня саин. Помрет здесь без свету!

Та, что заинтересовала, не лезла вперед, жалась в уголку.

«Ну, надо же! Морская жемчужина среди россыпи речных. И таких тут две. Я и она!»

Унгриец сдержал ухмылку. У арестантки шрам над бровью. Тонкий и короткий. Скорее метка, чем шрам.

«Служить не будет. Подмахивать не станет. В воровки не пойдет,» — отметал Колин малые перспективы заключенной обрести долгожданную свободу.

— А это кто?

— Которая?

— Вон та, со шрамом.

— Йоррун. Акробатка. Из цирка. Хозяин разорился, сбежал. Долг на них повесили. Теперь все туточки обретают. Полгода уже, — охотно пояснил Филло. — Дикая.

— И что? Не объездили?

— Давно бы. Только на нее саин Сейсил заглядывается.

Вопрошающий взгляд унгрийца подвигнул к разъяснениям.

— Рикордер. Он с бейлифом накоротке. Вот и не трогаем от греха подальше. А так ужо бы по разочку прокатились.

— Приведи, посмотрю.

С тюремщиками приятно вести дела. Никаких бюрократических волокит или завышенного мздоимства.

Акробатку Колин смотрел в той же комнате.

— Чем публику забавляла?

— Выездка. Ножи в мишени кидала. Из лука стреляла.

— Ну-ка, — Колин вытянул из рукава альбацету. Ей резать — уметь надо, а уж метнуть — мастерство первейшее.

Приняла за ручку, подбросила, перехватила за лезвие… Металл задребезжал в дереве.

— Откуда будешь?

— Из Баррика.

С оружием молодец, а врет неважнецки. Без души.

— Со мной пойдешь.

Та не соглашаясь, замотала головой. Грива волос — действительно грива, рассыпалась по плечам.

— В бордель — нет. И с вами не лягу.

«Глянь-ка какая порядочная.»

— А туда?

За стенкой к скрипам примешалось женские вскрики. Вряд ли от большого удовольствия.

— Лучше руки наложу.

— Уже пробовала?

Напряженное молчание. Когда хочется грубить, но осознаешь, лучше не стоит. Потом как лучше.

— Попробуй.

— Что попробовать? — сделалась не понятливой Йоррун.

Колин выдернул нож из двери и протянул.

— Руки на себя наложить. А я посмотрю.

Девушка стиснула нож. Обратный хват. Снизу вверх мазнет, что рыбу выпотрошит.

«Привычка у публики, за нож по-блядски хвататься? То Агесс, теперь эта,» — не одобрил Колин уловку. — «А вот все остальное…»

Душевного смятения за акробаткой не наблюдалось. Во всяком случаи внешне оно не проявилось.

— А не получится? — усомнился в успехе унгриец, но отметил выдержку циркачки.

— Получится, — убеждена девушка.

— И выйти сможешь?

— Выйду, — уверена Йоррун.

— Докажи, — Колин кивнул на зажатый в руке акробатки нож.

Просить и уговаривать не пришлось. Арестантка сменила хват на прямой и резво атаковала унгрийца в плечо.

Легкий упреждающий удар в горло открытой ладонью сбил дыхание.

— Так понимаю хотела испугать. Напрасно. Давай по серьезному. Не прялку держишь.

Йоррун сердито стрельнула глазами — зря про прялку сказано — и повторила нападение, целясь в лицо.

Уклон с жестким встречным, в середину грудины, откинул арестантку к стене. Лицо девушки сделалось красным, она отрывисто задышала.

— Ни то, ни се. Еще раз! — потребовал Колин. — Больше задора на выходе.

Никаких чувств или эмоций. Злой выдох. Не менее злой взгляд и стремительный змеиный выброс лезвия.

Колин чуть повернулся от смертоносной стали…

Акробатка отлетела в угол, зажимая разбитый нос. Глаза слезились, кровь потоком залила одежду. В голове гудело, окружающее плыло и раскачивалось.

— Лично меня, не убедила. В том что выйдешь. Потому…, — Колин подобрал выпавшую альбацету, — мне нужна служанка для девочки десяти лет.

— Я неграмотная, — прогундосила Йоррун, хлюпая разбитым носом. Унять кровотечение, запрокинула голову назад.

— А грамоте не ты учить будешь.

— Тогда чему?

— Чему сама научилась, тому и научишь.

— Зачем ей? — удивленный и испытывающий взгляд. Не обманываешь?

— За тем же, зачем и тебе. Пригодиться.

— Угу, — согласилась циркачка.

Он помог подняться, слил воды и предложил платочек. Девушка без особого недружелюбия приняла помощь.

— Я не всегда добрый, — предостерег унгриец Йоррун от глупостей. Глупости они такие, приходят в голову непрошенными, осложнить жизнь себе и другим.

Без больших доплат — пара штиверов не деньги, оформили надлежащие бумаги на циркачку и Колин вывел приобретения под чистое небо. Нумия с радостью вдыхала сырой холодный воздух осени. Йоррун это удавалось труднее. И дышать и радоваться.

Отыскать на Зеленой Версте лекаря легче легкого. В глазах пестрит от вывесок. Здесь и «Микстуры от Дизонье» и «Порошок Вечности» и «Круг Медицины» и еще множество других. Колин выбрал «Сад Мандрагоры». На окне лавки кустик земляники с красными ягодами. Человек выращивающий землянику осенью не бесталанен.

— Осмотри. Обеих.

— ???

— Хвори, вши и срамные болезней. И нос за одно.

Через двадцать минут лекарь доложился.

— Обе завшивели, а так здоровы. По-женски все согласно их породе. Молодая еще девица, — и скорчил такую мину, словно ему за эту новость полагалось доплата.

С носом пришлось повозиться. Пальцами вправил переломы. Намотав на пинцет чистых хлопковых прядей облил воском, остудил и ввел в ноздри, зафиксировать смещение хрящей.

— Дышать сможет, — заверил лекарь довольный собственной работой. — Походит с недельку, заживет. Почти незаметно.

От лекаря прямая дорога к галантерейщику, подобрать одежду. Женщины, и постарше и помоложе, с воодушевлением выбирали платья. Прежние надоели, воняли Ямой и напоминали о минувших нелегких временах. Душа требовала обновлений.

Повеселевших, с покупками в узелками, Колин отвел служанок в ближайшие мыльни.

— Освободитесь, ждите здесь, — наказал он женщинам, отправляясь на Утиный Сход.

Несмотря на собачий холод Альтус одет легко. В дыры грязного рубища просвечивает грязное тело, покрытое струпьями. Обычный трюк нищих. Жеваный хлеб пополам с охрой и рыбьим клеем. Выглядит ужасно, пахнет и того хуже. Колтун на голове убран в венец. Голые без листьев прутья акации в шипах и шипиках. Чело актера в запекшейся крови — смеси грязи и все той же охры.

— … Заберите! Заберите! — раздавал Альтус пожертвованные ему деньги. — Наг предстану перед Всевышним. Зачем мне? Что купить? Прощение? Милость его? Нет того во мне! Нет! Наг предстану, но чист! Чист! — с отчаяния, с замахом, грохнул кружку о плиты. Осколки и деньги брызгами все стороны. Рухнул на колени и поковылял к входу в храм. Стражники растерялись. Подобных Альтусу в дом бога не впускали. — Не за себя, за них прошу! — тыкал бывший актер грязной рукой в притихших зрителей. — Очерствели сердцем, душами увязли в грехах, что колесница в трясине. Не с умысла. По незнанию. Нет света им, Господи! Нет дороги. Пастыри их слепы, а те, кто зрячи корыстны. Не попусти беды! Не попусти! Невинные они. Ибо некому за ними приглядеть. Некому слово твое донести. — Альтус запутался в подоле рубища и упал на живот. Не встая перекатился на спину. Кричал в надрыве, вздувая жилы на тощей шее. — Грядет! Грядет глад лютый! Богатый обрадуется корке, бедному не достанется и крошки. Матери не накормят детей, брат отберет у брата, отцы продадут дочерей. Сильный насытится слабым! Глад грядет! Скоро! Уже скоро! — Альтус ткнул в небосклон. — Не солнце не луна взойдет. Лик ужасный! В огненных небесах огнем объятый, над землей и полями парящий. В алчной пасти его огонь, а слезы смолица кипящая. Страшен лик! Страшен! — перевернувшись со спины на живот, извиваясь пополз на брюхе. — Прости нас, Господи! Прости! Отмолю!

Кто-то не выдержав, швырнул нищему кошель. Заткнись только! Следом упал еще и еще. Люди словно испытывали его. Как ты духом, парень? На других горазд всех собак вешать.

Побирушка не поддался. Разметал подаяния рукавами с пути. А то, захватив в жменю, швырял подаяние обратно в толпу. Что ему деньги, когда в его власти их разум, воля, судьба, сама жизнь.

— Не от сердца оно, — разбрасывался монетами нищий и обвинял. — Мните меня от него отворотить? К себе перетянуть? Чтобы во время ЕГО, стоял с вами, страшась ответа за деяния свои. Нет, не хочу! Не бывать такому! Не мне! Ему несите! Ему! — указывал нищий на вход в храм. — Не сор, не злато! Любовь. Он не золото нам завещал. Любовь. А мы её разменяли на пригоршни железа.

Альтуса свела судорога, он упал, захрипел, выплевывал слова вместе с пеной, возвещая близкую беду.

— Глад Великий… Глад… За предательство… Предательство…

Почувствовав легкую поживу, пророчеству вторили дурным нестройным хором многочисленные собратья по нищенскому ремеслу. Не ленились, успевали подбирать и хватать раскиданные Альтусом деньги. Случалось, ссорились и толкались.

К концу действия нищий свернулся калачиком, закрыл лицо руками и затих, будто умер. Оставив толпу взирать на него в недоумение. Отверг милостыню… Не взял и монетки… Говорил мало, но страшно?! Это беспокоило и тревожило. А ну как правдой окажется.

— Глад! Глад грядет! — блажили сирые и убогие, поймав кураж. Тянули жадные запачканные грязные ладоши. Им щедро совали, кидали. Отстаньте, замолчите, заткнитесь.

Скоро ли, но Альтус очнулся. Убрал трясущиеся руки от лица. Зарыдал.

— Прости нам!

Народ ахнул кровавым слезам на скорбном лице.

В Нумии и Йоррун не признать недавних арестанток. Отмылись, приоделись. Возле них уже крутится разодетый фыферь, предлагая деньги, защиту, крышу над головой и хорошую легкую работу.

— Они уже работают. На меня, — отогнал Колин надоедливого вербовщика.

Обед в шинке занял некоторое время. И отвыкли от нормальной еды и поглазеть по сторонам любопытно. На них поглядывали, подмигивали, но с разговорами и заигрываниями не лезли. Осторожность внушал не столько шрам сопровождающего, сколько шнепфер.

Успели, прикупили в лавках всякой мелочевки. Женских штучек в виде расчесок, зеркалец, дешевеньких побрякушек. Покупки по крупней сделали в Жемчужной Петле, куда без Колина женщин не пустили бы и на крыльцо. Заглянули в Стальной Лоб. Унгрийцу пришла, как он посчитал, одна забавная мысль.

— Я обещал, — поприветствовал Колин заждавшегося хозяина по-свойски. Оружейник нет-нет косился на циркачку. Нос распух, глаза заплыли в щелки.

Первая покупка разочаровала Кроуса. Экзотический пале* выглядел отменно, но являлся скорее игрушкой, чем оружием. Баловство одним словом. Кроме серебра в накладках на ножнах и мелких рубинов ничего примечательного.

— Это не мне, — заверил Колин оружейника. — И не ей.

Циркачка взяла переданное оружие, почтительно выдвинула клинок на треть, глянуть. На этом почтение закончилось.

— Прошлый раз я посмотрел несколько занятных вещиц, — напомнил унгриец.

Йоррун взвизгнула от свалившегося на нее счастья. За улуг, и кестики и шивегеи она простила Колину сломанный нос.

— Демонстрировать не обязательно, — предостерег унгриец вооруженную не хуже виласа циркачку.

Как в воду глядел. На входе во дворец остановили.

— Этих куда? — виффер грозно выкатил пузо.

Со служивым Колин знаком не был. Виделись раз-другой мельком. Но нравился скар ничуть не больше суеверного Ллея.

— Баронессе Аранко.

— Стряслось чего? — указал виффер на Йоррун.

— Вопросов много задавала не тому кому следует.

Вызванный мажордом подтвердил статус саина Поллака при названной персоне.

Блины на тарелке кончились. Янамари сидела забившись в уголок. В комнате холодно и девочка с головой накрылась плащом. Забавлялась, разговаривая с оловянным ангелом.

— Мы переезжаем, — объявил Колин растерянной Янамари.

— Куда?! — она только обвыклась, согрелась и тут такое. Не доверяла она скорым переменам. Пусть остается все как сложилось.

— В другие комнаты.

— А кто с тобой?

— Твои служанки. Нумия. Йоррун.

— Мои? Служанки? — не поверила девочка и испугалась.

— Нумия поможет одеваться, сопроводит на прогулке, наведет и поддержит порядок в твоих комнатах. А Йоррун научит некоторым девчачьим секретам.

— Как выйти замуж?

— Это же девчачьи секреты, — предусмотрительно пресек Колин множество неуместных и лишних вопросов к себе.

Новое жилище — четыре комнаты. Гостевая — скупо меблированный квадрат. Пара кресел ожидать приглашения. Столик для угощений, на нем пока лишь фруктовая ваза с отколотым краем. Тяжелый шандал на… представить только! тридцать шесть свечей. В ночлежке для слуг — дверь в самом углу, пустота меж голых стен. Столовая обставлена богаче. Большой круглый стол, два высоких стула, шкаф с толстым слоем пыли на пустых полках, комод служивший местом сбора подсвечников всех мастей. Небольшой, давно не топленный камин. В нем поверх золы лохмотья осыпавшейся трубной сажи. Спальня — образчик скромности. Обивка песочным бархатом. Серое зеркало не отражавшее ничего, пуфики подранные когтями кошек и пустая клетка скворца с неубранным пометом. Кровать под балдахином. Маленькая крепость, цитадель сна. Столбики спинок в растительном орнаменте, волны боковин, тощее поле из одеял и перины. Донжон из восьми подушек. Не выветрившийся запах выдавал прошлого постояльца.

«Старая шкура сгнившая от туберкулеза,» — так определил Колин владельца.

— Возражения, эсм?

Янамари помотала головой — нету!

— Тогда располагайся.

— А ты? Останешься?

— Я к себе. Завтра зайду, — Колин подмигнул подбодрить и перешел на унгри. — Выше нос, сестренка!

«Хамбоджи» расстроено хлюпнула носом.

— Ты самый замечательный… дадаш.

Брат понятней и ближе, чем официальное «титуляр» или абстрактное «клиент», или ни к чему не обязывающее «друг», или маловразумительное «приятель», или двусмысленное «пʼров». Не чувствуется, не определяет личные отношения. Брат. Брат это почти семья. Это надежно.

Перед уходом Колин отдал распоряжения Нумии.

— По возможности прибраться. Обязательно выкупать, переодеть и накормить. На сегодня для вас все.