Слева скалы – почти до самых небес, и справа они же, словно гигантские толстые сваи, вколоченные в серую твердь. Еще одна скала, поменьше, посередине, дорогу перекрывает. Упала еще в незапамятные времена, вросла боками в землю.

Речка с камнем не спорит, сперва вдоль него дорогу ищет, а потом поворачивает за правый угол, где проход.

– Это еще не Врата, – товарищ Кречетов, спрятав нарисованную от руки схемку, сверился с картой. – Дальше они, саженях в трехстах.

Семен, Георгиевский кавалер, кивнул согласно.

– Так и есть, Иван Кузьмич, мы за каменюку эту заглянули, как раз их и увидели. Две скалы – близко сходятся, вроде и в самом деле ворота. Только дуриком соваться туда я бы не стал. Опасная каменюка, непростая.

Стоящие поблизости «серебряные» – двое разведчиков и старшой, бывший драгунский вахмистр, когда-то учивший Кибалку выездке, о чем-то негромко шушукались. Наконец бывший вахмистр повернулся, подбросил ладонь к шапке.

– Так что, Кузьмич, диспозиция такая будет. На скале, что поперек лежит, засада, парни пятерых разглядели. Тихо лежат, но увидеть можно. Пулемет у них, и думаю, не один. А вот слева и справа пусто, не забраться туда человеку, стало быть, с флангов стрелять не станут. Значит, обоз и монахов назад отсылаем…

Командир Кречетов покачал головой:

– Нет. На скалы, что по бокам, не забраться, а вот обойти можно, всего пару часов пути. Поэтому коней и монахов в середину, позиции занять и к бою приготовиться. Я ближе подойду, камешки пощупаю, а вы меня прикрывайте.

– Мы подойдем, – негромко напомнил непременный Мехлис. – Не забывайте о руководящей роли партии. Ибо коммунист… – на этот раз указующий перст вонзился прямо в грудь Ивану Кузьмичу, – не должен рисковать попусту. Но если уж вы решили…

Красный командир не стал спорить. Что-то подсказывало: стрелять начнут не сразу. Не разбойники это – нечего душегубам делать среди Такла-Макана. И не местные, из Пачанга, те бы прятаться не стали. Значит, свои – из тех, что чужих похуже.

Карабин оставил, проверил револьвер в кобуре, шапку поправил.

– Пойдемте, Лев Захарович.

– Недостойная вас проводит…

Чайка была в новом халате. Шапка в соболе, пояс в серебре. За плечом – колчан со стрелами, в левой руке – лук.

– А как же насчет слабости? – подивился Иван Кузьмич. Девушка покорно склонила голову.

– Недостойная и вправду обделена силой, поэтому пройдет с вами лишь полдороги. Возле реки есть подходящий камень, недостойная спрячет свою слабость за ним. Когда услышите песню, знайте, что я уже на месте. Идите рядом, но не слишком близко друг к другу. Если враг захочет говорить, не подпускайте его вплотную, между вами должно быть несколько шагов.

Мужчины переглянулись.

– Карабин не хотите взять? – поинтересовался Мехлис, но Чайка покачала головой:

– Карабины есть у других. Пули слепы, стрела видит врага.

Под сапогами скрипела влажная земля, от близкой речки несло сыростью, рыжие, словно бароновы усы, скалы закрывали небо.

– Документы у них могут быть любые, – негромко рассказывал Мехлис. – Скорее всего, вам покажут бумагу за чьей-то серьезной подписью. Их интересует послание, которое мы везем. Как только получат, нас тут же перебьют. Не хотел вас пускать, Иван Кузьмич, но мне и самому интересно стало, кому мы здесь понадобились. Если уцелеем, будем уже в Столице разбираться… Кстати, наша спасательная бригада с сигналом не опоздает?

– Договорились, что при первых же выстрелах, – Кречетов поглядел вперед, прищурился. – Никого, вроде, и не видать…

донеслось сзади. Лев Захарович внезапно рассмеялся.

– Чего это вы? – удивился красный командир.

песня стихла. Мехлис, быстро оглянувшись, снова хмыкнул.

– Здорово барышня нас всех дурить пыталась – насчет «Улеймжин чанар». «Прогрессивный общественный деятель Данзан Рабджа»! Ну девица! Не завидую тому, кому такая достанется.

– Так вы знали? – поразился Кречетов, вспомнив, как смеялся барон. В ответ представитель ЦК пожал плечами:

– В любой книжке про Монголию о святом Данзане написано предостаточно… Впрочем, сейчас не это у нас на первом плане.

Иван Кузьмич согласно кивнул – не это. Из-за скалы навстречу им шел человек.

– Здравствуйте, товарищи! Вы, может, и не поверите, но я таки рад земляков встретить!

Кожаное пальто, черная шляпа, из-под шляпы торчит длинный нос. Глаза темные, белые зубы, веселый взгляд.

– Блюмкин Яков Григорьевич. Кто из вас будет товарищ Кречетов?

Иван Кузьмич открыл было рот, дабы представиться, но не успел.

– Я, стало быть, Кречетов, – Мехлис нахмурился, поправил повязку на лице. – А вы, гражданин, земляком станете, когда документ предъявить не поленитесь.

– Зайгезунд, что за вопрос?

Рука Блюмкина нырнула за отворот пальто. Иван Кузьмич невольно подался назад, но в руке Блюмкина оказалась сложенная вчетверо бумага.

– Прошу ознакомиться.

Лев Захарович взглянул исподлобья.

– Мы – таежные, в грамоте не сильны. Разверните, чтобы видно было, печатку, стало быть, покажите. И медленно, а то я дерганых не люблю.

Кречетов чуть не обиделся за «таежных», но вовремя сообразил: Мехлис не хочет подпускать кожаного слишком близко. Яков Григорьевич же, ничуть не смутившись, вновь продемонстрировал белые зубы:

– Нам скрывать нечего, товарищ!

Развернул бумагу, подержал на весу.

– Красивая печать, – согласился Лев Захарович, делая шаг назад, – на ту, что в мой бумажке, похожа. А вот номер подгулял, такие исходные в позапрошлом году ставили.

Блюмкин, горько вздохнув, скомкал документ.

– Эх, никто мне не верит, обидно даже. Верно говорил я другу Лёньке: жизнь у него – сплошной нахес и ихес, а все дерьмо мне расхлебывать!..

Пистолет вылетел из рукава – маленький и черный, словно вороненок. Первые две пули клюнули Мехлиса в грудь, сбили с ног, отбросили назад. Кречетов успел выхватить револьвер, но третья пуля ударила в руку. Яков Григорьевич Блюмкин, оскалившись, дернул стволом:

– Какая жалость, даже не познакоми…

Слово застряло в горле, сменившись невнятным хрипом. Тяжелая стрела, пробив пальто, глубоко вошла в живот. Вокруг уже гремело. Длинными очередями бил пулемет со скалы, ему отвечали «серебряные» – в два десятка стволов, от всей души. Кречетов, упав, перекатился за ближайший камень, нащупывая левой рукой запасной «браунинг» в кармане шинели. Кисть правой сочилась кровью, но пальцы двигались.

Блюмкин лежал под скалой, побелевшие губы пузырились розовой пеной, рука дергалась, пытаясь ухватиться за древко стрелы. Товарищ Мехлис, упав навзничь, не двигался, лишь сжатые веки еле заметно подрагивали.

– Ну, быстрей летите, кони! – вздохнул Иван Кузьмич. – Что же ты, девка, раньше не выстрелила?

Приподнял голову, поглядел в низкое серое небо.

– Кибалка, паршивец, а ты чего ждешь?

Ударили пулеметы – «серебряные» взялись за дело всерьез. Между камней мелькнула серая шапка, за ней другая, третья… На скале засуетились, ответив нестройным залпом, затем послышался громкий надрывный крик. Вниз скатилось тело, насквозь пробитое стрелой, упало на землю, дернулось. Замерло…

– Кибалка! – вновь шевельнул губами Кречетов.

И словно в ответ в небе вспыхнул огромный красный цветок. Ракета – она же «бутылка», – направленная умелой рукой гражданина Шокжапа, наконец-то вырвалась на волю.

Сигнал Пачанга…

Иван Кузьмич улыбнулся. Жив Кибалкин, молодец. Если бы еще помогло! Когда эти, из Пачанга, сюда поспеют?

– Командир, командир!..

«Серебряные» были уже рядом. Кречетова схватили в несколько рук, попытались приподнять.

– Прекратить! – Иван Кузьмич вырвался, неторопливо встал. – Бинт дайте и обстановку доложите.

– Позвольте недостойной вас перевязать!

Чайка, уже без лука и колчана, но с карабином за плечом, знакомо склонила голову.

– И меня… Меня тоже… – послышался сдавленный голос. – Кажется, ребра сломаны…

Товарищ Мехлис уже не лежал – полусидел, держа в руке помятый пулями портсигар. Повернулся, искривив лицо усмешкой.

– А еще говорят… курить вредно. Между прочим, документ у этого гада подлинный, по всей форме. Вот штукари!

За скалой стреляли, но не слишком часто. Враг отступил, оставив двух убитых и упорно не желавшего умирать Блюмкина. Отрядный фельдшер стрелу вынимать отказался, заявив, что операцию проведет после боя, без излишней суеты, если, конечно, будет еще кого спасать.

Мехлиса, отделавшегося двумя сломанными ребрами, унесли в тыл. Товарищ Кречетов рвался в бой, благо рука пострадала не сильно, но бородачи даже слышать не хотели. Строго наказав: «Тута и сиди, Кузьмич!», они оставили его неподалеку от скалы на попечение Чайки. Красный командир решил не спорить, поскольку военные действия ограничивались пока вялой перестрелкой. С Блюмкиным был лишь небольшой авангард, основные же силы врага оставались у Врат Пачанга. «Серебряные» попытались двинуться вперед, но быстро отступили, попав под огонь полудюжины пулеметов.

– Недостойная очень старалась, – вздохнула Чайганмаа, вручая Кречетову не слишком ловко скрученную «козью ногу». – Пусть великий воин извинит…

Иван Кузьмич, изловчившись, извлек из зажигалки маленький трепещущий огонек, прикурил и тут же закашлялся, обильно вкусив махорки. Девушка виновато потупилась. Красный командир, стараясь не морщиться, решил повторить попытку.

– Угощайся, товарищ Кречетов! – негромко произнес знакомый голос.

Всеслав Волков протянул пачку, улыбнувшись бледными губами.

– «Вирджиния», американские. Тебе, кажется, они понравились.

Иван Кузьмич сунул левую руку в карман шинели, но краснолицый покачал головой.

– Вот этого не надо. И вы, девушка, не смотрите на карабин. Кричать тоже не стоит – меня не видят, а пока сообразят, вы оба будете уже мертвы. Кстати, ваши пули мне не повредят. Бери папиросу, товарищ Кречетов. Табак, он мысли проясняет.

Закурили оба. Волков, щелкнув электрической зажигалкой, с удовольствием затянулся.

– Блюмкин – все-таки мелкий уголовник. Даже не попытался, дурак, договориться. А дела у нас такие, Иван Кузьмич. В Пачанг я тебя в любом случае не пущу. Со всем прочим возможны варианты…

Всеслав Игоревич говорил спокойно, не повышая голоса. Кречетову даже почудилось, что бывший командир полка Бессмертных Красных героев не слишком рад тому, что происходит.

– Самый лучший вариант – ты отдаешь мне письмо из Столицы. После этого у тебя, как говорили в старину, «путь чист», иди куда угодно, кроме, разумеется, Пачанга. Если нет, я возьму письмо сам, но тогда пленных не будет. Что скажешь?

– Скажу, что плохи дела, товарищ комполка, – Иван Кузьмич поглядел краснолицему прямо в глаза. – Если уж ты предателем стал, кому после этого верить?

– Никому, – равнодушно бросил Волков. – Особенно когда вопрос стоит о власти. С тех пор, как тебе вручили письмо, многое изменилось. Мое начальство решило, что Блюмкин справится лучше. Или хуже – кто их там в Столице разберет? Я получил задание доставить Яшу вместе с письмом в Пачанг.

Чайка весьма непочтительно рассмеялась. В ответ краснолицый пожал плечами.

– Мертвым Блюмкин меня тоже устраивает – послушней будет. Иван Кузьмич, не валяй дурака! Чего ты хочешь? Сайхот со всеми потрохами? Бери, властвуй, хоть на трон садись. Щетинкину мы кинули Монголию за куда меньшие заслуги. А если понадобится, скажем, навести порядок в Китае, без тебя и твоей армии Союзу никак не обойтись…

Кречетов вдруг понял, что Всеслав Игоревич не так и не прав. Отдавать Сайхот в чужие руки опасно. Для тех, кто в Столице, Аратская Республика – просто разменная монета. Надо создать новое правительство, а главное – армию, настоящую, свою…

Дзинь! Негромко звякнули серебряные украшения. Пояс, брошенный недостойной Чайганмаа, упал между говорившим и молчащим. Волков поглядел удивленно.

– Прекратите, не поможет. Такое напугает разве что горного арваха, по ошибке забежавшего в вашу юрту…

– Агартхын сэрэг боложо турэхэмнэй болтогой! – негромко, нараспев проговорила Чайка. – Да станем мы в строй вместе воинами Агартхи! Да станем мы в строй…

– Хватит, я сказал! – краснолицый отступил на шаг, поморщился. – Агартха вас не спасет, вы поверили дикарской легенде.

Девушка встала, шагнула вперед, держа в руках большой костяной гребень.

– Твоя смерть в моих пальцах, забывший свое имя мертвец. Здесь, у порога Агартхи, ты бессилен…

Краснолицый резко дернулся, пытаясь закрыться ладонью, но не успел. «Браунинг», брошенный Иваном Кузьмичем, угодил точно в висок.

– Пули, значит, не повредят? – Кречетов вскочил, выхватывая нож. – Что предупредил – спасибо!..

Волков медленно оседал на землю, прижимая пальцы к щеке. Не упал, сумел выпрямиться, резко выдохнул:

– Напрасно. Сгинете без всякого толку… А это тебе на память!..

Ладонь краснолицего метнулась в сторону девушки. Чайганмаа закричала, закрывая руками глаза…

– До скорой встречи!

Кречетов опоздал. Там, где только что стоял его давний знакомый, не осталось ничего, даже следов на сером речном песке.

– Иван Кузьмич! – послышался крик дозорного. – Иван Кузьмич, командир! Атакуют! Они в атаку пошли!..

Чайка лежала лицом вниз. Полы распахнутого халата, словно бессильные крылья, разметались по земле.

– Обидно, – Мехлис, поморщившись, провел ладонью по груди. – И не повоевал даже.

Товарищ Кречетов покосился на пламенного большевика, затем, осторожно привстав, выглянул из-за камня.

– Идут, заразы… А вы, Лев Захарович, антипартийный пессимизм не разводите. Ибо коммунист… – Иван Кузьмич, прикинув, куда ловчее ткнуть пальцем, в конце концов указал прямо на комиссарский лоб, – …должен не геройствовать, как некоторые, а сидеть в штабе и проводить среди масс агитацию с пропагандой – и бумажки писать. Такие у нас в Обороне, правда, не задерживались, на третий день убегали. Иные до сих пор по тайге бродят, медведей распугивают.

В обозе представитель ЦК не усидел – приполз на передовую. Кречетов усадил его за камень, рассудив, что разница между фронтом и тылом не слишком велика, а скоро и вообще исчезнет. По речной долине двигались цепи – одна за другой, неторопливо, без выстрелов и криков. Не меньше трех сотен, а дальше, у самых Врат строились новые, готовясь шагнуть следом. Пулеметы молчали, стрелять решили в упор, когда будут видны белки глаз.

Все, кто мог, взяли оружие. Иван Кузьмич положил рядом с собой две ручные гранаты, еще одну отдал Мехлису. Оставалось надеяться на то, что у врага нет артиллерии. Пару атак Кречетов твердо надеялся отбить, а там уж…

О помощи из Пачанга уже не думалось. Не успеют, понятно. Кибалку с его воинством подберут, и то спасибо.

– Что с этой девушкой? – негромко поинтересовался Лев Захарович. – С товарищем Баатургы? Ранена?

Красный командир покачал головой:

– С глазами что-то. И лицо… Вроде как огнем попалило, живого места нет. Ох, не верил я, когда про Волкова рассказывали! Ох, встретить бы его еще разок!..

Он вновь выглянул из-за камня, присел, переждав, пока просвистят торопливые пули… Фельдшер даже не стал отвечать, когда Иван Кузьмич спросил у него, сможет ли Чайка видеть. Поглядел нехорошо, отвернулся.

громким шепотом спел товарищ Мехлис. Пододвинул гранату поближе, затем, чуть поразмыслив, сдернул со щеки черную повязку. Скомкал, сунул в карман.

– Давно пора, – одобрил Кречетов. – А то бойцы сильно удивляются. Постойте-ка, Лев Захарович, да у вас с лицом что-то не так!

Присмотрелся да чуть не присвистнул.

– У вас же морщины были! И вообще, помолодели как-то, прямо не узнать…

– Воздух здесь целебный, – вяло отреагировал пламенный большевик. – Опять же, питание и правильный распорядок дня…

Иван Кузьмич, ничуть не убежденный, хотел переспросить, особенно насчет распорядка дня. Не успел. Резкий, раздирающий уши свист над головой…

– Пада-а-а-ай!!!

Когда грохот разрыва стих, Кречетов, широко раскрыв рот, помолчал секунду.

Выдохнул:

– Миномет. Лихонинский… Ну, значит, амба!..

Разрывы, разрывы, разрывы… Мин не жалели, били густо, целя и по позициям, и по ближнему тылу, разом отрезав пути к отступлению. Кречетову уже доложили, что одному из пулеметов – полная амба, вместе с расчетом, второй еще пытаются починить. О потерях он даже не спрашивал, все равно скоро узнает. Безмолвные цепи подходили все ближе, можно уже разглядеть знакомую красноармейскую форму, буденовки с черными звездами, примкнутые штыки на японских винтовках.

Иван Кузьмич в который уже раз прикинул, все ли сделано правильно. Пожалуй, да. Плохо лишь, что, дав себя уговорить, не отправил Чайку вместе с сигнальщиками. Все равно бы не послушалась, характер не тот!..

Красный командир тщательно пересчитал патроны в «браунинге», пожалев, что не догадался забрать выбитый пулей «наган». На душе царил странный покой, ничто уже не страшило, ничего не хотелось. «Видно, мне так суждено, Да не знаю я за что. Эх, забудем же, забудем мы про все!..»

– Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску!..

– Иван Кузьмич! – внезапно позвал Мехлис. – Шансы я и сам прикинул, но вдруг вам очень повезет… Напишите, пожалуйста, моему брату…

– Погодите-ка!

Кречетов, привстав, недоуменно покрутил головой.

– А ведь не стреляют!

Выглянул из-за камня, охнул. Затем, спохватившись, помог подняться соседу, ткнул рукой в сторону каменных Врат.

– Вот!!!

Небо исчезло, скрывшись за серой песчаной метелью. Вместо привычных облаков горизонт закрывала невероятной высоты стена, вознесшаяся к самому зениту. Она двигалась, с каждым мгновением становясь ближе, исторгая из своих глубин низкий тяжелый гул. Дрогнул камень, рыжие скалы расступались, пропуская Девятый Вал – вставший на дыбы, потревоженный в своем неспокойном сне Такла-Макан. Врата затуманились и сгинули. Смятые серой толщей, песчаные волны с громким шорохом прокатились по прижавшимся к земле людям, погребая их в холодной многометровой толще, хлестнули, потянулись дальше, к самому подножию перегородившей ущелье скалы. Замерли, постояли, теряя мощь и силу, и наконец начали медленно отползать.

В самой гуще взбесившегося песка, под потерявшими покой небесами, беззвучно распустился знакомый красный цветок.

Пачанг ответил.