Глава 9

Бронеледи и этикет

Как бы то ни было, ребёнку я был рад. После того несчастного на рынке мои барышни могли впасть в такое уныние, что привести их в чувство стало бы немыслимо тяжёлой задачей. Но маленький крепыш с серыми глазами, заливавшийся от голода криком и весь красный от натуги, стал спасательным кругом. Темноволосый мальчик, укутанный в серо-бурую звериную шкуру, при себе имел только дикарский амулет на шее да охотничий нож, спрятанный в складках шкуры вместе с кожаными ножнами грубой работы.

Вопреки ожиданиям опеку над малышом взял Никитин, отпихнув девушек в сторону. Через плечо ему постоянно лезла с советами Настя, тогда как Анна лишь испуганно пялилась на дитё. Девушка, всю жизнь проведшая в стенах института благородных девиц, не имела никакого представления о том, что делать с младенцем.

Ольга, молча поджав губы, глядела на мальчика. Не имея своих детей, она очень этим тяготилась, и в ее взгляде читались тоска и зависть.

– Да как ты его пеленаешь? – бурчала Настя. – Туже надо.

– Не надо, – ответил ей Сашка. – Шкура толстая и грубая, натереть может.

– Надо. И покормить его надо.

– Слышь. Отцепись. Я двух племянниц и дочку нянчил. Я и так знаю, что кормить надо.

Сашка легко приподнял мальчика, придирчиво покрутив в целях осмотра шкуры в руках.

– Не сломай его, – выдавила из себя Анна, охнув от такого обращения мальцом.

– Ещё одна, – буркнул Никитин. – Если бы дети были как фарфоровые куклы, человечий род давно вымер бы. Этот пацан попрочнее тебя будет.

– Хватит, – произнёс я, устав наблюдать за картиной о няньках. – Мне нужно донесение написать по двум случаям за сегодня. И посылку разобрать.

Никто возражать не стал, и мы дошли до авто, где расселись по своим местам. Никитин с младенцем рядом со мной впереди, барышни сзади.

– Куда его теперь? – тихо спросила Ольга, когда машина почти бесшумно начала двигаться по разбитой дороге.

Она тоскливо глядела то на дитя, то на меня.

– В приют. Мы не можем его у себя оставить, – ответил я. – Но обещаю, за ним там хорошо приглядят.

– А имя у него есть?

Я пожал плечами. Имя-то у него было, но мы его никогда не узнаем. Впрочем, какая разница.

– А давайте назовём его Конан, – громко произнёс Никитин, обернувшись к девушкам, ютившимся на заднем сидении.

Те даже немного растерялись.

– Как Артур Конан Дойль и его «Затерянный мир»? – спросил я, несколько раз нажав на клаксон, когда какие-то старушки даже не изволили обернуться при появлении авто, не то, чтоб с дороги уйти.

Старушки закудахтали и начали, бурча свои проклятия, ковылять к покосившемуся заботу старого дома.

– Почему Дойль? – удивился Сашка. – Конан-варвар. Вон какой здоровяк, и меч есть. То есть нож.

– Какой варвар? – опешил я в свою очередь.

Никитин смотрел на меня с открытым ртом, наверное, с минуту, прежде чем продолжить.

– Ну, герой такой есть. Его ещё этот играет, блин, здоровый такой. Блин, не помню фамилии. Или у вас его нет?

Я вздохнул, но не ответил. Попаданцы часто всякие несуразицы несут. Никитин среди этой братии просто верх адекватности и благообразия.

Авто ехало долго, я старался не гнать его без нужды, да ещё с младенцем в качестве пассажира. Я ехал, а сам думал. Два попаданца сразу – весьма редкое событие. Редкое даже для столицы, притом, что там порой бывали весьма разные случаи. И вдвойне страннее, что пробои случаются только в черте города. В Петрограде, помнится, специальные конные разъезды были для ловли тех, кто далеко от людей возникал. Там-то провидцы особо и пригождались. Попробуй, найди без них иголку в стоге сена. То леса, то болота.

К приюту приехали через полчаса. Была в пути возможность позвонить, а раз есть возможность, грех не воспользоваться, я выкрутил на панели рукоятки, выставив номер коммутатора, а потом долго орал в трубку: «Ало, барышня! Мне детский приют. Начальника. Да! Да!»

С приютом я раньше не работал, но смог докричаться, чтоб господин начальник не убежал раньше нашего приезда. Помогли волшебная фраза – Тайная канцелярия, и сотрясание воздуха от имени барона Бодрикова, которого как раз знали все казённые учреждения.

Начальник, пожилой мужчина в стареньком, стиранном на сто раз сюртуке встретил нас холодно. Он постоянно ссылался на то, что мест нет, и лишь обещания, что окажем приюту посильную материальную помощь, возымели эффект. Благо что с тем, куда определять младенца, вопросов не было. Записали его как солдатского сироту. Мол, отец пал во время провокации врага. Имя так и оставили двойное, Артур Конан. С фамилией тоже вопросов не возникло. Я просто вспомнил одного из погибших при взрыве кирасиров.

До усадьбы доехали молча. Так же молча пополдничали бутербродами с сыром.

Лишь однажды Ольга Ивановна изволила нарушить безмолвие, спросив у Никитина один-единственный вопрос, от которого тот сник и стал совершенно хмурым с лица.

– Развёлся-то из-за чего? С детьми ведь ладишь.

– Да, из-за хрени, – уклончиво ответил парень, уставившись на некоторое время в пустоту.

Было видно, что это тяготило Сашку. Так, в общем, и доехали. Шум начался потом, когда я распорядился всем прибыть в гостевой зал, где половину места загораживали громадные ящики с клеймом армии Российской Империи. Моя группа по женскому обыкновению собралась далеко не сразу. Они сначала, к моему глубочайшему недовольству, долго переодевались в домашние платья, пудрили носики и занимались прочей, неведомой для мужчин ерундой, которую мы склонны считать верхом несуразицы. Даже деревенская девчонка долго ковырялась в своём сундуке, что-то проверяя.

– Александр! – позвал я своего гренадёра-связиста.

Тот сидел в кресле, обычно служившем сонным троном Старому, и листал какую-то газету. По моему зову он оторвался от своего занятия и ловко вскочил.

– Поднимись в мой кабинет и принеси оптифон. Он стоит на журнальном столике. Только не сломай. Дорогая вещь. Из Германии выписал.

Никитин потянулся, хрустнув суставами, и лёгким бегом умчался по лестнице. А я подошёл к ящикам и начал срывать пломбы.

Вскоре на лестнице снова загромыхало, и мой помощник притащил большую лакированную коробку с позолоченными защёлками.

– Куда?

– На стол дневального, – указал я рукой, а потом добавил, – открывай. Думаю, сообразишь, что к чему.

Сашка осторожно поставил оптифон. Было слышно, как он сначала клацнул защёлками, а потом восхищённо выругался.

– Это что, пластинки проигрывать? Охренеть! Он ламповый! Охренеть! Это не пластинки, это лазерный диск! Стеклянный!

– Ага, – не поворачиваясь, ответил я. – Немцам повезло получить оптическое устройство записи. Оно сильно оплавлено было. Я представляю, как они намучились с логическими лампами, но результат того стоит.

– А что за музыка?

– Там написано.

– Я не читаю по-немецки, – не унимался Никитин.

– Вагнер. Что же ещё немцы могли записать из музыки?

Щелкнули кнопки, и зал заполнила медленная красивая музыка. «Тристан и Изольда». Как мотыльки на свет, на мелодию известного композитора вышли наши девушки. Как раз в этот момент я открыл первый ящик и злорадно улыбнулся, доставая оттуда светло-серую одежду, похожую на толстое мужское нательное. Простёганные льняные рубахи и такие же подштанники. В комплект входили ещё носки и небольшая шапочка с завязками. Все прошито прямоугольным шитьём, как ватный матрас.

– Поспешили вы, барышни. Сейчас вам опять переодеваться придётся.

– В мужское? – брезгливо спросила Ольга, пришедшая в зал последней. – У меня уже есть белье под платьем. Зачем ещё одно. В доме тепло.

– Не-е-е, – протянул я, повернувшись и кинув Никитину один комплект.

Тот поймал его налету, и пощупав ткань с видом знатока, потрогал толстые ватные подкладки на плечах. Было видно, как у него загорелись глаза, и сразу после этого парень бросился наверх, в свою комнату.

– Барышни, это не под платья. Вы сейчас переодеваетесь и выходите в этом без платьев, – продолжил я.

– Оно же мужское. Да ещё и исподнее, – покраснев, высказалась Анна.

– А чё, – пробормотала Настя, – когда за дровами зимой ходила, братовы подштанники надевала. А то весь срам отморозить можно.

– Барышни, – зловеще произнёс я, достав из потаённой кобуры, спрятанной под сюртуком, револьвер. – Через два часа я буду в вас стрелять. По-настоящему.

– Зачем? – спросила Ольга, пристально глядя на оружие в моей руке.

– Развестись хочу, – буркнул я. – Слишком много вопросов. Идите, переодевайтесь!

Барышни только начали подниматься по лестнице, а вниз уже мчался Никитин. И если бы не мой своевременный нахмуренный взгляд, съехал бы по перилам, как подросток-гимназист.

– Я готов!

– Вижу. Другие не готовы.

Пришлось ждать ещё четверть часа, пока не появились девушки. Они стыдливо жались, прикрываясь руками, хотя стёганка закрывала все тело от головы до ног.

– Значит, так, – начал я первое в их жизни специальное военное занятие, убрав револьвер и вытащив из ближайшего ящика деталь. – Это механическая кираса. Она работает по принципу усиления движений членов человеческого тела. В ранце расположены силовые электрические катушки. Они приводят в движение тросики, а те, в свою очередь, крепятся к суставам. Само движение ощущается логическими лампами с помощью миниатюрных пружинно-электрических датчиков. Вся эта конструкция призвана сделать солдата сильнее, чтоб он мог нести больше брони, оружия и припасов к нему.

– Долго в неё одеваться? – спросила насупленная Ольга, сложив руки на груди.

– Долгие только первая сборка и подгонка. Потом достаточно пятнадцати минут.

– Шеф, – задал свой вопрос Никитин, – а нужду как справлять? Вон, водолазы тоже в свои скафандры по полчаса экипируются. А в бою помощников может не найтись.

– Это не водолазный костюм. Он не герметичен. Силовой каркас идёт по внешнему краю тела, броня просто навешана сверху. Так что, для нужды требуется только отщёлкнуть броневые сегменты спереди или сзади. Они висят на манер подола рубахи или короткой юбки. А там отстёгиваешь специальные пуговицы и справляешь нужду.

– Блин, – пробубнил Никитин, – перчатки так просто не снимешь. Так и хозяйство можно оторвать этим… как его… вспомнил – экзоскелетом.

– А в этом и заключается, дорогой мой Александр, мастерство кирасира. Солдаты именно так и проводят ритуал прописки в кирасиры. Пьют хмельное, а потом нетрезвые отливают на угол казармы. Так сказать, твёрдость руки проверяют. Чтоб не дрогнула.

– Круто! А что ещё они могут?

– Опытный кирасир может броневыми перчатками достать спичку из коробка и чиркнуть ею, не сломав ни того ни другого. И курение среди них тоже распространено. Хвастаются. Но мы курить не будем. Я вам потом другой ритуал покажу. Столичный. Как юнкера императорского кирасирского училища отмечают выпускной.

– Ва-а-ау! – восторженно произнёс Сашка, – «Вархаммер» отдыхает.

Я не знал, что такое «Вархаммер», но снял с себя сюртук, кобуру с оружием и ботинки, вытащил брючной ремень, который может мешаться. Бросил все это на кресло и достал из ящика рамку наплечников, к ней крепились все остальные детали. От неё, так сказать, приходится плясать при сборке кирасы.

Рамку я положил на шею, примерив по ширине плеч, а потом снял и раскрутил винт регулировочного штифта.

– А переодеваться не будите? – спросила Анна, тоскливо глядя на кучу непонятных для неё железяк.

– Я сейчас покажу вам, а подгонку по-боевому проведу вечером. Кстати, ваши кирасы не войсковые, а учебные. В них юнкера тренируются, – ответил я, вставляя в паз шарнир плечевого сустава. – Они немного легче. А ещё батарея меньшей мощности, но нам марш-бросок делать не предстоит, так что вполне хватит. Настоящие кирасы только для нас с Никитиным.

Я долго прицеплял шарниры, пружинки и крепежи тросиков. Долго застегивал ремни ранца и закручивал крепления электрических кабелей.

Нарочито долго и медленно, чтоб все успевали за мной. Я наслаждался моментом и музыкой немецкого композитора, записанной на оптической пластинке. Что ни говори, но звук был чище и сочнее, чем от обычных виниловых, да к тому же оптическая пластинка в отличие от виниловой не портилась со временем, ведь по алюминиевой подложке стекла бегала не звукосъёмная игла, а лучик сфокусированного линзой света.

Перед самой сложной процедурой, а именно надеванием броневых элементов, пришитых к толстой брезентовой основе, я прошёлся и проверил затяжку ремней на своих подопечных. Также проверил несколько болтов у Ольги.

– Если не затянешь сейчас, то в самый ненужный момент рамка может схлопнуться, и руку сломает, как спичку.

Она хмуро и неуклюже потянулась рукой, пристёгнутой к каркасу, и только с пятого раза смогла дотянуться до нужных винтов. Это легко можно было бы сделать при включенных механизмах, но сейчас они только мешали движениям.

– Не поможешь? – зловредно спросила Ольга.

Она пыталась общаться со мной, как со своим мужем. Но вот я не являлся им.

– Сама справитесь, Ольга Ивановна.

Она скрипнула зубами, но промолчала. При этом ее взгляд готов был меня испепелить.

Следующей была Настя. Тут вообще пришлось почти во все тыкать пальцем и пояснять. Она не знала простейших понятий механики.

В какой-то момент даже получился конфуз. Я подошёл к Анне и без всяких мыслей начал поправлять лямки.

– Это лучше ослабить, не то натрёт.

Я осёкся на полуслове, сообразив, что моя ладонь в этот самый момент лежит прямо на женской промежности. Анна закусила нижнюю губу, покраснела, как варёный рак, но смолчала и лишь бросила на меня испуганно-растерянный взгляд, смешанный ещё с чем-то, чего я не совсем правильно понял. А руку отдёрнул так, словно сам обжёгся о раскалённую печку. Мне не то, чтобы стало особо стыдно. Нравы на родине у моего альтер эго были более свободными, чем здесь, но вот обвинений в необузданном распутстве, пребывая в должности начальника, не хотелось.

Я сдержанно кашлянул и стал показывать, как крепятся броневые пластины и бригантные прошивки из зелёного прорезиненного льна и стальных гнутых квадратиков между слоями плотной ткани. Многие было достаточно раз надёжно прицепить, чтоб потом снимать вместе с доброй половиной доспеха. Последними шли перчатки с наручами.

– Я готов! – выкрикнул Никитин, щёлкнув каблуками тяжёлых сапог со специальными стременами под механизмы. – Как включать?

Я поглядел на тяжело дышащих, уставших барышень, по щекам которых текли тонкие струйки пота. Они весьма намаялись с непривычки.

– Слева на поясе потайной рубильничек в прорезиненном ложе.

Сашка потянулся рукой, несколько раз шкрябнул по утопленной в коробочку рукоятке, пытаясь ее зацепить, а потом в ранце загудели логические лампы и зажужжали электрические катушки. Никитин сделал шаг назад и чуть не упал навзничь, не рассчитав силы. Чтоб не рухнуть, он вцепился в стойку дневального. Под пальцами механической перчатки затрещало дерево. Одна из реечек сочно лопнула.

– Оптифон не урони! – закричал я.

К прибору подскочил дневальный и быстро взял музыкальный аппарат на руки, отчего я облегчённо выдохнул.

– Ух ты, блин, – скороговоркой пробубнил Сашка, неуклюже выровнявшись.

Он стал делать осторожные шажочки, отчего казалось, что нагадил в штаны и боится уронить все это богатство в обувь. Впрочем, я сам в первый свой раз так же ходил.

Настя просто стояла на месте, боясь шелохнуться. И, по-моему, она хотела разрыдаться. А Ольга с Анной взялись за руки и, придерживая друг друга, начали идти к стенке зала.

– Надо было в саду обучать, да только в исподнем вас туда не смог бы выгнать ни за какие коврижки, – пробурчал я, а потом громко выкрикнул, обращаясь к барышням. – К лестнице не идите! Рановато!

Те остановились и как две пьяные алкоголички начали разворачиваться в другую сторону.

– В ютубе бы это выложить! – весело усмехнулся Сашка и сразу после этого грохнулся на четвереньки.

– В ютубе? Это газета такая? – спросил я, направившись в обеденный зал.

– Не помню! Наверное! Помню, что туда приколы выкладываются! – донеслось в спину, а я открыл холодильник и достал оттуда ведёрко со льдом и бутылочкой шампанского.

Вынув зелёную стеклянную ёмкость, подошёл к столу и, выдернув одним движением пробку, стал разливать игристый напиток по подготовленным горничной бокалам. Потом подцепил пальцами бронированной перчатки специальный поднос с высокими бортиками и вернулся в гостевой зал.

– Ну, что ж вы заслужили.

Я взял свой бокал и приложился к нему. Я не очень любил шампанское, предпочитая обычное белое вино, слегка разбавленное на греческий манер чистой водой, ну или чуть-чуть сладким фруктовым компотом, зачастую яблочным. Да, дикие у меня вкусы, что в оформлении рабочего места, что в еде. Разве что с кофием я не проводил экспериментов. Он и так хорош.

Бокалы, причитающиеся моим помощникам и помощницам, я протянул по очереди, ухмыляясь в ожидании очередного зрелища.

Сашка схватил фужер первым, и хрустальный столовый прибор лопнул под его пальцами, обдав всех мелкими брызгами ароматного напитка. По перчатке потекла белёсая пена.

– Ух, блин, – только выдохнул мой связист-гренадёр.

Настя побоялась повторить ошибку Никитина и совершила другую. Фужер выскользнул из ее неплотно сжатых пальцев, разлетевшись осколками на полу.

– Я нечаянно, барин! – заголосила она, словно ее сейчас будут розгами бить. – Я куплю! Обещаю!

– Ты научись пользоваться кирасой, тогда прощу, – ухмыльнувшись, ответил я.

Следующей была Анна. Она смогла удержать бокал в руке, но стоило ей чуть шевельнуться, как ножка переломилась пополам, а хрустальный прибор повторил судьбу предшественников.

А вот Ольга смогла не только не разбить бокал, но и поднести его ко рту. Но при попытке выпить шампанского завизжала, так как жидкость полилась мимо рта по подбородку и прямо за шиворот.

Я же неспешно допил свою порцию и осторожно поставил фужер на стойку дневального.

– Ну, что, дамы и господа. Теперь вы знаете, к чему нужно стремиться.