39

Император удобно расположился в плетеном кресле, выполненном из эластичных рыбьих ребер. Одет он был по-военному скромно, и только бусы из железа да легкие тапочки, усыпанные жемчугом, украшали его незамысловатый туалет.

Ахха пребывал в хорошем настроении. Возле его ног на расшитых алыми цветами круглых подушках полулежала прекрасная Каан, как на местный лад переименовали муюмскую пленницу. Она стала женой императора и будущей матерью наследника.

Ахха был счастлив с молодой женой. Своей сухой коричневой ладонью он не отрываясь гладил свою Каан по шелковистым волосам или круглому плечику. Стоявшие возле императора Моххад, Заппа, Сеик, а также другие приближенные, на коих распространялась милость императора, с завистью наблюдали за божественным и его молодой женой.

Казалось, Анупа-Каан спокойно и даже безразлично принимала ласки старика. Почти все время она лениво пожевывала сладости, уставясь в одну точку. Раза два или три за день, в зависимости от количества государственных дел, Ахха вставал со своего кресла, глаза его делались маленькими и блестящими, он поднимал с подушек и уводил в спальню свое сокровище.

Спустя час или чуть больше они снова появлялись. Подруга императора, с неизменно сонными глазами, ложилась на подушки, тщательно взбитые в ее отсутствие, а Ахха, бодрый и помолодевший, заводил любимые разговоры о войне, легко решал споры и вершил суд, много шутил.

Когда стражники привели Мориса, император сидел в кресле с чашей зе в руке и о чем-то беседовал с Моххадом. Другая рука Аххи по-хозяйски оглаживала грудь Каан.

Узника вывели на середину террасы, и внимание всех присутствующих обратилось на него. В том числе и самого императора.

На лице Аххи появилась насмешливая улыбка.

– Что я вижу? Наш строптивый Морри пришел просить прощения?!

– Нет, божественный, моя вина так велика, что я не могу и заикаться о прощении! Но я принес тебе больше, чем мои извинения.

– О! Я слышу мудрые слова! Это воздух старого Тротиума прополоскал тебе мозги или сырые подвалы замка научили уму-разуму? – Ахха язвительно захихикал.

Его смех был с готовностью подхвачен всеми присутствующими, но как только император перестал смеяться, замолкли и все остальные. Не прекращая жевать, Каан отстранила руку своего хозяина и уселась на подушках поудобнее. Затем потянулась, как кошка, и зевнула.

В наступившей тишине Морис продолжил:

– Я слышал, что ты собираешься воевать, император. Ты будешь воевать легко и без проблем, если я останусь жив и здоров. Твои воины – храбрые ребята, я сам видел их в бою, но их вооружение оставляет желать лучшего. Ну что это за оружие – праща или игла? Я могу создать такое, перед которым праща – жалкая игрушка, а о железных иголках вообще не приходится говорить.

Видно было, что слова эти задели за живое не только императора, но и окружающих, в их глазах Морис видел недоверие и ненависть.

– Если ты струсил там, в замке, то так и скажи, и я, может быть, помилую тебя! А эти сказки будешь рассказывать в помещении для рабов. Наши отцы и деды создали могучее государство – империю Мго, используя старое доброе оружие. С его помощью мы подчинили себе даже земли муюмов… Мало того, – тут Ахха повысил голос и встал с кресла, – с этим оружием мы пересечем Поле Мертвых и завоюем Саарду – священную страну!

Услышав такие ужасные слова, пускай даже из уст самого императора, толпа придворных непроизвольно шарахнулась по углам. Даже верный Моххад в страхе прикрылся рукой. Только Каан продолжала жевать и тупо таращилась на стоявшего посередине террасы Мориса.

Заметив, что в столь ответственную минуту император остался один, Морис сказал громко, чтобы слышали все:

– Браво, мой император! Я уверен, ты будешь правителем мира! Но только с помощью моего нового оружия, – добавил он уже тише, но вполне отчетливо.

Ахха посмотрел направо, налево и недовольно пожевал губами. Свита постепенно приходила в себя, кое-кто с запозданием попробовал затянуть прославляющий императора речитатив.

– Заткнитесь! Трусливые лесные обезьяны! – оборвал их император. – Почему со мной остался только Морри?! – Ахха негодовал, потрясая в воздухе кулаками.

Приближенные приниженно молчали.

– Морри! Когда ты сможешь показать свое новое оружие?!

– Я сотворю его на твоих глазах, мой император, – смело пообещал Морис, почувствовав перемену в настроении Аххи. – Но мне нужно выйти в сад.

Придворные переглянулись, не понимая столь странной причуды пленного муюма. Но император махнул рукой, и стражник в доспехах отошел в сторону, пропуская Мориса к лестнице, ведущей в сад.

Спустя несколько минут Морис вернулся. В его руках была сломанная палка длиной в человеческий рост и сухая камышинка. Усевшись прямо на пол, Морис принялся за работу. Кроме палки и камышины у него был моток воловьих жил, который он взял у садовника, и пушистое перо какой-то райской птицы из сада.

– Еще мне нужна боевая игла без рукояти, – категорично заявил новоявленный мастер, и его просьба была немедленно исполнена.

Пока Морис делал первый экземпляр своего чудо-оружия, приближенные императора незаметно для самих себя подошли ближе и с любопытством заглядывали через его плечо. Даже сам император и тот беспокойно ерзал в кресле, удерживаемый на месте только важностью своего положения.

Наконец лук был туго натянут. Морис тронул тетиву, и она тонко запела. Затем он вложил стрелу и поднялся. Придворные отпрянули в стороны, не сводя глаз с предмета, который держал в руках Морис. Предчувствуя развлечение, Ахха поудобнее уселся в кресле и спросил:

– Как же действует твое оружие, Морри?

– Оно поражает на расстоянии, мой император.

– На каком же расстоянии? – Ахха проявлял явное нетерпение.

– В триста шагов, божественный!

– Триста шагов?! – переспросил пораженный Ахха и даже привстал с кресла. Он перешагнул через прелестную Каан и подошел к Морису. – Я не ослышался, ты сказал «триста шагов»?

Морис молча кивнул.

– Он лжет, великий Ахха! – пророкотал Моххад и схватился за рукоять иглы. – Он лжет! Даже лучшие пращники Сеика поражали насмерть человека, не защищенного ракушечным панцирем, на расстоянии, не превышающем сорок шагов! Позволь, божественный, я вырву этот лживый язык!

– Нет, Моххад… – остановил его император. Подумав секунду, он сказал: – Мы проведем настоящие боевые испытания. Ты уверен, что праща лучше этого оружия, а Морри с тобой не согласен. Готовы ли вы оба отстоять свою точку зрения?

– Конечно, мой император, – поклонился Моххад.

– А ты, Морри?

– Я уверен в победе.

– Прекрасно, – обрадовался Ахха. Он хлопнул в ладоши. – Подайте Моххаду пращу и шлем!

Прибежавшие стражники тотчас принесли все, что было необходимо. Моххад надел свой клыкастый шлем и стал похож на дикого зверя, изготовившегося к прыжку. Ему подали снаряженную пращу, и Моххад неспешной походкой отошел к стене.

Нарвад императорских войск посмотрел на своего противника и усмехнулся. Уж больно нелепо смотрелся этот жалкий муюм со своей гнутой палкой. Морис тоже смотрел на Моххада, и ему было жаль упрямого дикаря, однако другого выхода не было, и он решительно поднял лук.

Мелкими брызгами разлетелась одна из раковин, прикрывавших грудь Моххада, и, постояв еще секунду, он грохнулся на пол лицом вниз, с треском ломая торчащее из груди оперение стрелы. Нарвад лежал на полу, не подавая признаков жизни, но еще продолжал сжимать не пригодившуюся ему пращу.

Морис опустил лук и посмотрел на присутствующих. По их землистым лицам он понял, что только что выиграл крупное сражение. Уже не рабом, а свободным человеком он снова спустился в сад, провожаемый взглядами безмолвных придворных. Стоявший на лестнице стражник почтительно посторонился, Морис вышел на зеленую лужайку. Он устало опустился на траву и сощурился от яркого света Бонакуса. «Сегодня жарко, – подумал он. – Интересно, далеко ли здесь море?»