Глава 8

Все же она надеялась, несмотря ни на что, встретиться когда-нибудь с Виталием Сергеевичем. И провести вместе с ним всю жизнь, до последнего дня. Мечтала, ждала, что однажды раздастся звонок, и ее любимый мужчина скажет, чтоб приезжала, что ждет. Глупая девочка.

Она проплакала всю ночь в подушку, утром отправилась в школу, отсидела на уроках с пустыми глазами, и снова домой под одеяло. Отец заглянул вечером, потрогал лоб, поглядел внимательно, вздохнул и ушел на работу. Она даже не поцеловала его на прощание.

Папка — он замечательный, но сил не осталось и на него.

Валялось на рабочем столе недошитое бальное платье, чечеточные туфельки с «громкими» подошвами скучали под кроватью, рыболовные приспособы пылились в углу… и телефон молчал. Из штаба штурмовых отрядов не пришло ни одного сообщения. Она понимала: офицеры-кураторы насмерть схватились с неведомыми врагами в борьбе за существование спартаковцев, ее берегли как резерв на крайний, самый крайний случай. Надеялись: если их уберут, она сможет сохранить структуру. Зря надеялись, не чувствовала она в себе таких сил. Она вообще сил не чувствовала, еле жила.

И подружка Лена исчезла, но как раз с ней все понятно: курносая убыла на младшие командные курсы кадрового госрезерва в Иркутск. Девочка успешно рвалась вверх и прочь из подкупольного города.

Но через несколько дней сначала ушла из сердца резкая боль, она наконец могла дышать, не морщась от колючих игл в левом боку. Потом прояснилось в голове. Она встала, перемыла посуду, заменила сгоревшие осветительные элементы в коридоре. Изделия местного военпрома, как капризные тропические цветки, болезненно реагировали на сквозняки, быстро окислялись и гасли. Стынь подкупольного города электроникой переносилась плохо, а люди… людям следовало жить дальше. Жить, надеяться, стремиться.

А потом ей на улице встретился Давид Матевосян, ее учитель-мучитель по кавказским языкам. Кивнул и запрыгнул в бусик, совсем как недавно Алексей. Она страшно перепугалась – как, и он?! Он же еще подросток! Запрыгнула следом, как в дурном сне.

Оказалось, зря ударилась в панику. Доехали до Торгового центра, устроились в кафешке «Мандаринчик». Мандариновые деревца там и росли в фигурных вазах прямо между столиками – стильно, красиво, и названию соответствуют.

– Гамарджоба, ламази гогона, – сказал укоризненно Давид. – Почему занятия пропускаешь? Так нельзя, наработанное забудется. Хочешь заново учить, да?

Истинный сын Кавказа, Давид никогда не забывал сказать ей комплимент как красивой девочке. И никогда не забывал отчехвостить как глупую женщину.

— Давид…

Радость накатила волной. О ней не забыли в штабе! Она не выдержала, бросилась ему на шею и затрещала, как сорока — по-грузински затрещала, вот чудо небывалое! — хлопая мокрыми от счастья глазами. Подросток поморщился от ее смазанного произношения, аккуратно поцеловал в лоб и отстранил.

– Как вы там, отбиваетесь? — спросила она, успокаиваясь.

Давид еле заметно кивнул. Темные круги под его глазами и общий усталый вид свидетельствовали, что им там приходилось нелегко.

– Майор и капитан подрались из-за тебя, — сообщил Давид с непроницаемым видом. — Всерьез подрались. Майор победил.

Она вспомнила предупреждение Алексея и беспечно махнула рукой.

– Майор сказал, чтоб ты теперь со мной целовалась, — продолжил меланхолично подросток. – Всерьез сказал.

— Меня не спросили? -- развеселилась она.

– Спросили меня, – буркнул подросток.

Она поглядела сочувственно. Приказ явно не доставлял Давиду радости.

– Датико, – осторожно сказала она. – Если у тебя есть подружка в категорийной школе, я пойму.

– Я согласился, – снова буркнул подросток. – У нас в категорийной девочек-грузинок нет, было бы странно…

Он вдруг покраснел и глянул на нее смущенно. А она окончательно развеселилась. Ее строгий учитель, ее высокомерный деспот – смущен!

Они славно поговорили обо всем. Давид сообщил, что мобильный командный пульт для нее привезут не раньше, чем через полмесяца, так что можно отдыхать. И тут же тихим голосом загрузил тактико-техническими характеристиками вертолетов вероятного противника с южного направления. Потом потребовал записать и выучить – и повторил еще раз слово в слово. Вот такой простой мальчик из простой категорийной школы, непонятно как попавший в спартаковцы. То есть она догадывалась, как, но только догадывалась. Кавказец. И патриот России. Не она одна вся в секретах.

Еще они шепотом попрактиковались в грузинском. Ее акцент его убил. Она поняла – безнадежна.

– Как вы вообще думаете бороться с моим произношением? – не вытерпела она. – Меня же там, за хребтом, с первого слова определят.

– Никак не думаем бороться, – равнодушно сказал подросток. – Представители диаспор все с акцентом. Будешь еще одна.

И накидал ей на телефон огромное количество домашних заданий, когда в школе учиться – непонятно. А врал, что можно отдыхать. Но все равно она была рада встрече с ним. Договорились для дальнейших занятий пока что встречаться здесь, в «Мандаринчике».

– Тебе надо больше говорить на грузинском, – озабоченно сказал Давид перед уходом. – Чтоб говорить, надо говорить!

Она и сама понимала, что надо бы побольше разговорной практики. А как? В смысле, с кем? Давиду подходить к Дому коммунальщиков, с его-то характерной физиономией – с судьбой играть. Ей в штабе появляться запрещено, а в закрытый центральный сектор не пустят без пропуска. Давид выслушал ее жалобы, подумал и сообщил, что во второй школе вообще-то одна из учительниц – грузинка. Неуверенно посоветовал с ней познакомиться. И гримасу при этом такую состроил – она сразу поняла, что характер у грузинки – не сахар. Такой, грузинский характер.

Технически задача не выглядела сложной – Ариадна Иосифовна преподавала в средней школе русский язык, в том числе и в их классе. Преподавала, кстати, из рук вон плохо. То есть совсем никак. Бывали уроки, когда она просто сидела, глядя в окно на сияющий огнями проспект, и молчала, а класс занимался, чем хотел. Шум, гам. В средней школе на уроках уже не было смотрящих «положенцев», зато имелись очень серьезные полномочия у самой учительницы. За нарушение дисциплины она и на принудительные работы могла отправить! Однако – не отправляла. Ну, Зита и в такой обстановке могла учиться, и училась хорошо. А что там сложного, если после реформы русского языка можно писать как попало? Искусственный интеллект все равно прочитает! Но одна проблема все же имелась: контрольные тесты у Зиты выходили не лучшим образом, и она не могла понять, почему. Как можно заработать низкие баллы, если грамотность превышает необходимую в разы, как?

С этим вопросом она и подошла к учительнице после уроков. Учительница слушала ее, прикрыв глаза. Зита тактично старалась не смотреть на ее уродливое лицо. Строго говоря, конечно, не уродливое, просто огромный лоб, сухая челюсть и изможденные черты больше подходили черепу, чем живому человеку, а у учительницы именно такое лицо и было.

Учительница шевельнула бледной рукой, и Зита послушно замолчала.

– Ариадна, – безучастно сказала учительница. – Ариадна Иосифовна. Так меня зовут. Если взять инициалы в латинице, это означает искусственный интеллект, что тоже отчасти верно. Ты обратилась безлично, это симптом. Неуважение к старшим нужно скрывать тщательнее, милочка. Впрочем, неважно. По твоему вопросу: такая умная девочка, и не догадалась. У тебя хорошая грамотность. Но тесты разрабатываются государством, а государству от выпускников общих школ требуются формальность мышления и определенная тупость. Ты слишком умная.

Учительница говорила ужасные вещи равнодушным голосом, не меняясь в лице. А.И.? Искусственный интеллект… в смысле, робот? Кличка учительнице подходила, но ранее не встречалась, «Черепом» ее звали, это слышала.

– И что мне делать?

– Заучить стандартные ответы и не высовывать умище. Или перейти в категорийную школу, там в старших классах русский не изучают, преподавание на мировом – в противовес показному патриотизму. Или загреметь на ленские угольные шахты, там литературный русский не в ходу. Или сбежать на родину.

– Я родилась здесь, – тихо напомнила Зита.

– Это неважно. Родина поманит. Горы, кристально чистые небеса, жар солнца и терпкость вин – это все у нас в крови. Однажды услышишь «самшобло» – и затрепещет сердечко в груди. Вот ты сторонилась меня, и все равно пришла, гогочемо. Зов крови, он сильнее нас.

Зита улыбнулась и благоразумно не стала уточнять, что в данном конкретном случае голос крови звался Давидом.

– Прогуляешься со мной между сменами? – осведомилась Ариадна Иосифовна. – Мне нужен слушатель, чтоб уложить наработанные мысли в ясной и краткой форме.

– А как же проверка домашних заданий? – невольно вырвалось у нее.

Учителя ее школы обычно не имели возможности гулять между сменами. Они готовились к урокам в следующую смену, проверяли ученические работы, заполняли отчетники или бездумно хлебали кофе около бесплатных кофейных автоматов, давая небольшой отдых воспаленным глазам. Десять-двенадцать уроков в день – непосильная нагрузка, но учителя тянули, потому что на теплое место в школе много имелось желающих, это не по делянам лесопромышленного комплекса бродить по пояс в снегу.

– Проверки ничего не дают ученикам. Задания уже выполнены, ошибки сделаны, мои оценки их не исправят.

Чувствовалось, что своим местом Ариадна Иосифовна не дорожит – и тем не менее его не теряет почему-то. С этой загадкой следовало разобраться, чтоб лучше понимать жизнь города.

Учительница накинула длинную куртку-воздушку. Вообще-то в городе с его минус десять такие не носили, слишком теплые, но тощей женщине поддутая одежда оказалась к лицу. Потом Зита заметила, как неосознанно женщина подтягивает рукава куртки к пальцам, и поняла – ей доводилось сильно мерзнуть. Настолько сильно, что теперь без теплой одежды она паникует даже в подкупольнике. И знаков различия на учительской униформе нет…

– Ленская каторга, – сухо усмехнулась учительница. – Не бывала? Значит, побываешь. Бесценный жизненный опыт, рекомендую.

И женщина в свою очередь внимательно посмотрела на ее форму штурмовых отрядов, видимо, тоже в поисках знаков различия. Бесполезно, в полевом варианте их рекомендовано не использовать, заранее приучают командиров не привлекать внимание снайперов.

За дверями школы стылый воздух тут же закружил у лица. Учительница с превосходством улыбнулась из глубин «воздушки», достала телефон и включила тихую музыку. Зита прислушалась: классика, «Лебедь» Сен-Санса.

– На каторге, когда мне было совсем плохо, я мечтала, что когда-нибудь вернусь под купола, пойду свободно по проспекту, и издалека будет звучать «Лебедь», – сообщила учительница. – И вот я иду по проспекту, и звучит «Лебедь». Нужно иметь простые мечты, девочка, и тогда они сбудутся. У тебя – простые мечты?

– Да, – сказала она легко. – Мечтаю, чтобы мы все жили здесь в добре и любви. Это же так просто, верно? Не требует материальных затрат, перестройки общества…

Учительница поперхнулась.

– …а еще я мечтаю, чтобы в городе было всегда тепло, – продолжила она с улыбкой. – Чтобы вдоль проспектов росли цветы, а купола чтоб были разрисованы во все цвета радуги…

– Странно слышать такое от девочки, добровольно надевшей эсэсовскую форму, – озадаченно заметила Ариадна Иосифовна. – И на форме, как я понимаю, должны быть офицерские погоны? Милочка, дырки от сигнатур надо скрывать тщательней.

– Мы не эсэсовцы. Мы спартаковцы.

– Белые звезды, чистые сердца? Ну, может быть, – без особой уверенности пробормотала учительница. – Вообще-то системы обогрева несущих плит в проект подкупольников были заложены изначально, как и озеленение. Так что твои мечты о тепле и цветах технически легко осуществимы. Системы не задействованы по экономическим соображениям, но это возможно. А вот жить в добре и любви… мы, «Соколы Ферра», за десяток лет поставили на дыбы страну, выстроили на Крайнем Севере гигантскую инфраструктуру, заложили атомную дугу подкупольных городов. Я была в числе тех, кто разрабатывал проекты подкупольников. Это было архисложно, но мы справились. Но как жить в добре и любви – даже близко не подошли. Легче, гораздо легче поднять на дыбы целую страну и бросить в технологический прорыв. А ты говоришь – простые мечты.

– Вы проектировали подкупольники? – поразилась Зита.

– Я по основной профессии – инженер, – усмехнулась женщина. – В школу меня Леонид протолкнул по старой, очень старой дружбе. Здесь, например, моя группа разрабатывала системы защиты при техногенных катастрофах. Видишь противопожарные ширмы? Работают безотказно. Вот, это мой личный вклад. Я понимаю, что ты ненавидишь подкупольник, как и все остальные жители…

– Нет, мне нравится город, – тихо возразила Зита. – Если б еще его не открывали летом на проветривание и не запускали тучи мошки, было бы вообще здорово.

– Ненавижу мошку! – поморщилась женщина. – Но это санитарное требование я поддержала – и поддерживаю. Знаешь, что в закрытых пространствах у детей прогрессируют аллергические реакции на природу? Вы должны дышать испарениями леса, вас должна жрать мошка, иначе – болезни.

– Ариадна Иосифовна, – отважилась на просьбу она. – Расскажите мне о городе. Только – по-грузински. С переводом. Можно?

Учительница резко остановилась, взяла ее за подбородок и пристально вгляделась в лицо. Она на этот раз не отстранилась.

– Патриотка, – вдруг неприятно усмехнулась женщина. – Действительно, что ли, белые звезды – чистые сердца? Расскажу. По-грузински. Если выполните мою просьбу. Мы, «Соколы Ферра», на заре юности выкололи себе вот здесь изображения птиц. Знаки высоких стремлений, понятно? Так вот, прошу: не делайте так. Старые сказки не врут, и победивший дракона становится драконом сам. Мы выступили с оружием в руках против безнаказанности элиты, против их дикой роскоши в то время, когда большинство в стране не знает, как получить жалкую зарплату, против яхт их дебильных, мы погибали сотнями в уличных боях и победили. А победивши, наши командиры заселились в эксклюзив-комплексы, окружили себя автоматчиками охраны, запрятались в бронированные автомобили и далекую заграницу, бриллиантами увешались по самые задницы и принялись избавляться от нежелательных друзей... Ну что поделать, если, сколько человека ни воспитывай, он все равно смотрит в сторону яхты в полкилометра длиной? Оказывается, такова человеческая натура! Многие наши потом сводили свои знаки. Но тату очень тяжело сводятся и оставляют шрамы на руках и на сердце. Кстати, за тобой следят. Не дергайся.

-=-=-

– Не она, – сказал оперативник. – Та – взрослая. А эта семиклашка какая-то.

– Жаль, – поморщился напарник. – Поставили программу идентификации, освоили бюджет, а толку? Она нам всех грачек города выдала. Ходи теперь, проверяй каждую.

– Не ной. Грачек у нас мало. Найдем.

– Найдем, – неуверенно согласился напарник.

-=-=-

Женщина осторожно посмотрела на удаляющихся оперативников. Потом внезапно развернулась и взяла Зиту за плечи.

– Нестандартные формы поведения в личной сфере провоцируются психическими депрессиями, – сообщила женщина и моргнула. – А депрессии – окружающей нас действительностью. Сама видишь, с мужчинами мне ничего не светит, а душа – душа просит тепла и света. И тут ты – чистая и наивная, со своей любовью ко всем людям…

Женщина вздохнула и убрала руки.

– Извини. Накатило немножко, но уже прошло.

Зита бросила на нее один взгляд, другой, решилась и взяла под руку, с внутренним смешком постаравшись, чтоб движение не напоминало фиксирующий захват, каковым по сути являлось.

Они пошли по проспекту, шепотом разговаривая на грузинском. И удивительное дело: стоило взять Ариадну Иосифовну под руку, как женщина разительно изменилась. Куда-то разом подевались резкость и агрессивность интонаций, голос стал мягким и глубоким. Как, оказывается, мало надо человеку, чтоб почувствовать себя счастливым – всего лишь чуточку ласки. И как трудно люди этой лаской делятся.

-=-=-

Она думала, аппаратуру притащит кто-нибудь из инженеров АЭС, там в охране были специалисты подходящего профиля, но заявился капитан Ратников. К счастью, родители были на работе, а то б недоуменных вопросов не избежать. Лицо капитана блестело от пота, все же тумба поста из монодревесины не предназначалась для переноски в одиночку. Она провела капитана в свою комнату и метнулась за полотенцем. Когда вернулась, Сергей с недовольным выражением на лице рассматривал форму, оставшуюся от Андрюшки, и настенную мишень, разбитую метательными ножами.

– Брат занимался, – пояснила она. – Он сейчас в Иркутском диверсионном, ты не знаешь?

– Знаю, – криво усмехнулся он. – Это инстинктивно, извини. Куда ставим?

Тумбу поста решили ставить под рабочий стол. Если завесить покрывалом, от входа не видно, а работать можно, когда родителей нет дома, сдвинув стол к окну.

Она стояла, смотрела, как работает Сергей, аккуратно и надежно, и давила в себе порывы помочь ему. Стоит оказаться вплотную, и начнется черт знает что, она нутром чуяла.

Капитан осторожно прикрепил к фрамуге ежик антенны, прикрыл его шторой, осмотрел со стороны и удовлетворенно кивнул.

– При беглом осмотре незаметно, а если дело дойдет до обыска, наличие секретного модуля управления мало что изменит, – пробормотал он. – Проверь работоспособность, а я пока поставлю замок. Дверь дерьмо, притащу из монодревесины, хотя по инструкции положена стальная с шифрозамком.

Она привычно опустилась в операторское кресло, подрегулировала высоту, откинулась на подголовник. Внезапно ей стало плохо, и она прикрыла глаза, пережидая слабость. Чертова акселерация, даже тренированное сердце не справляется с нагрузками…

… Холодные ладони крепко удерживали ее голову.

– Таня, тихо, Таня! – обеспокоенно приговаривал за спиной Сергей.

Она замерла. Медленно подняла руку и вытерла мокрое лицо. Совсем рядом оказались глаза капитана – внимательные, изучающие.

– Эпилепсия? – негромко спросил он.

Она отрицательно качнула головой.

– Андрюшку убили.

Страшные слова еле удалось протолкнуть через сжатое спазмами горло.