Глава 90
Сумерки спустились быстро, и все это время Мурана лежал в мешке под навесом, ожидая своего часа. Охотники, которых собралось уже более двадцати человек, разжигали костры, готовясь к новым путешествиям и отправке Мураны к звездам. Когда совсем стемнело, почти все они расселись у пылавших костров, и только четверо во главе с Аюпой остались под навесом. Они готовили Мурану к последнему прыжку.
На этот раз Мэнсон смог подобраться достаточно близко – метров на двадцать. Он хотел подойти еще ближе, но был внезапно остановлен Аюпой.
– Стой там, Жефа. Ближе тебе нельзя, – сказал старик, и Мэнсон послушно замер на указанной ему границе.
С этого места он наблюдал за тем, как с бесчувственного тела неудавшегося охотника снимали веревки. От жестких пут на теле Мураны остались глубокие рубцы, но его лицо выглядело умиротворенным, как будто он всего лишь спал.
По мере того как тело освобождали от веревок, черты лица Мураны начинали блекнуть, а контуры его тела становились слабо уловимыми. Мурана словно бы таял. Когда с веревками было покончено, бесчувственное тело посадили в позу, из которой стартовали все охотники. После этого помощники Аюпы ушли к костру и сели ближе к пламени, а старик остался стоять возле Мураны.
Тень от опорного столба ложилась на лицо Аюпы, и шевеления его губ видно не было, однако Мэнсон был почти уверен, что старик что-то говорит. Возможно, он обращался к духу Котти, чтобы тот присмотрел за путешествием Мураны, а может, наставлял самого Мурану перед дальней дорогой.
Когда напутствие закончилось, голова Мураны шевельнулась, и он, как показалось Мэнсону, чуть заметно кивнул. При неверном свете пляшущих языков пламени трудно было рассмотреть все в точности, но Мэнсон понял – Мурана простился со своим племенем. После этого неясного движения безжизненного тела все охотники словно по команде поднялись с мест и пошли под навес.
Они расселись вокруг Мураны и стоявшего возле него Аюпы, образовав двойной круг. Возникла пауза. Мэнсон смотрел не отрываясь, боясь пропустить детали. Он стоял и напрягал зрение, потому что костры догорали и давали все меньше света.
От сильного напряжения Мэнсон неожиданно для себя открыл возможность слышать. Не просто слушать звуки, а именно слышать. Стоило ему вспомнить про Лалу, и он услышал ее спокойное дыхание, стоило вспомнить о джунглях, и он чутко уловил лесной шорох.
«Я могу слышать все», – совершенно спокойно отметил Мэнсон. Он находился в мире живых звуков, и оттого реальность обычных зримых образов перестала казаться столь уж важной.
Мэнсон расслабил глаза и поплыл по течению звуков, доносившихся с ночной реки. Всплеск воды от прыжка лиматокуса, сорвавшийся с берега камень, шевеление водяной крысы, свившей гнездо в густом камыше, – все это приходило издалека, возможно, даже с противоположного берега.
И вот, перекрывая все остальные звуки, над рекой раздался пронзительный крик чайки. Он резко ударил по ушам и сотворил ярко-голубое пламя, такое сильное, что Мэнсон закрыл лицо руками. Мощный эмоциональный всплеск заставил его отключиться, а когда он пришел в себя, то обнаружил, что стоит на коленях.
Мураны под навесом уже не было, как не было и большинства охотников. Остались только Аюпа и четверо его помощников.
Мэнсон понял, что теперь он может приблизиться, и зашел под навес.
На этот раз Аюпа не сделал ему замечания, и Мэнсон стал внимательно наблюдать за действиями аборигенов.
Теперь они посыпали свежим песком то место, где еще недавно в неудобной позе находилось тело Мураны. Когда песок был насыпан, помощники осторожно утрамбовали его ладонями и посторонились.
– Желаю тебе, Мурана, найти себя в черной бездне космоса и воссоединиться в другом, более подходящем для тебя мире, – произнес Аюпа и своим посохом начертил на песке крест.
– Что это значит? – спросил Джеф.
– Это значит, что дорога назад Муране закрыта. Он уже никогда не вернется сюда, – не поворачиваясь к Мэнсону, объяснил старик, и добавил: – Когда ты захочешь уйти, Жефа, – а ты захочешь уйти, я это знаю – мы не посыплем песком твое место и не начертим на нем креста. Под этим навесом ты сможешь появиться всегда.
