Глава 4

Джиллиан в который раз спрашивал себя, не принес ли ему цветок Гильгамеша вечность вместо бессмертия: существование за порогом смерти, которое не прекратится, даже когда тело истлеет и мозг обратится в прах.

Может быть, то, что происходит с ним сейчас, – и есть жизнь после смерти? Или сам момент смерти растянулся до бесконечности, превратившись в черную пустоту?

Его окружала тьма. Ни лучика, ни отблеска, к которому могли бы привыкнуть глаза. Лишь непроницаемый мрак.

Джиллиан не знал, сколько времени находится здесь, не был даже уверен, что все это наяву. Да и была ли теперь разница между явью и сном? Смутные воспоминания о последних мгновениях перед наступлением тьмы ускользали от него, он не мог сказать, прошло ли с тех пор несколько часов, дней или лет. Казалось, тьма расстилалась все шире, уничтожая воспоминания, пожирая все зрительные образы, звуки – саму уверенность в том, что до нее вообще что-то было.

Может быть, у этого состояния нет ни начала, ни конца? Джиллиан того и гляди забудет, кто он. А может, никакого Джиллиана никогда и не было? Что, если он всего лишь бесформенный, бесплотный осколок разума? Мыслящий предмет, который воспринимает лишь настоящее, без всякого «до» и «после».

Но порой, когда он бывал совсем уже готов сдаться, в нем просыпалось что-то похожее на чувство. Более того, на стремление.

Стремление к переменам. К свету.

К своему «я».

И тогда он восставал против безразличия, против безысходности своего положения. Он не хотел больше оставаться пустым местом в пустоте, искал внутри себя образы и звуки, выводящие за пределы мрака. И редко, очень редко в нем просыпалось слабое ощущение своей телесности. Может быть, он не только мыслящее ничто? Не только вопросы, на которые нет ответа? Он смутно помнил, что у него было имя. А также руки, ноги и тело – не мужское и не женское. Он начинал сомневаться. Если у него до сих пор есть тело, значит, есть и возможность вновь овладеть им и вырваться из плена.

Что он в плену – это единственное, в чем он по-прежнему был уверен. Время от времени, в краткие мгновения внезапного просветления, Джиллиан чувствовал твердую поверхность под своим телом. Из множества таких впечатлений, каждое из которых длилось лишь мгновение, у него складывалось представление о себе, мозаика ощущений, рождавшая смутную догадку о его реальном состоянии.

Он лежал на спине. Нет, сидел. Выпрямив спину и выпятив грудь, как на троне. Он не мог пошевелиться и все же двигался. Непрерывно вращался по кругу. Он испытывал сильнейшие тошноту и головокружение, но осознавал это лишь в драгоценные краткие мгновения. Видимо, эти ощущения переполняли его настолько, что вытесняли все прочие.

Он вращался, вращался, вращался на стуле с высокой спинкой, крепко пристегнутый за руки, за ноги и за шею, с завязанными глазами. Острые, как гвозди, застежки больно впивались ему в затылок.

Тьма вновь завладела его чувствами, неся забвение, спасительный провал в ничто. И снова наступило голое существование – ни тела, ни чувств, ни собственных мыслей.

Что бы с ним ни происходило – это происходило всегда. Замкнутый круг без конца и начала.

Когда-то он был гермафродитом по имени Джиллиан. Теперь он был пленником – уже целую вечность, – и мог только кричать, кричать без конца.