Глава 38
Железные ворота во двор, где находился вход в варьете «Надельтанц», были закрыты на цепь. Аура побежала дальше, к квартире Софии на соседней улице, но там ей никто не открыл. Она попыталась заглянуть снизу в окна, но это был уж совсем отчаянный жест. Впрочем, Аура и была в отчаянии. Она повернулась и пошла дальше.
София оставалась для нее загадкой. При всем желании Аура не могла придумать, чем ей могли не угодить сестры Каскаден. Но если София и не имеет отношения к их смерти, она, возможно, догадывается, кто может за этим стоять.
Под аркадой дворца Октавианов стоял одноглазый шарманщик. На плече у него сидела обезьяна в мундире. Аура тут же вспомнила жуткого зверя из санатория «Сент-Анж». Шарманщик наблюдал, как Аура переходит улицу. Интересно, заметил ли он, как дрожала у нее рука, когда она взялась за дверной молоток?
На стук никто не откликнулся. Она быстро повернулась и встретилась взглядом с шарманщиком.
– Что? – выпалила она.
Обезьяна зашипела и оскалила зубы.
Шарманщик буркнул что-то невнятное и сунул зверю лакомство, напоминавшее отрезанное ухо. Шарманка играла какую-то грустную восточноевропейскую мелодию.
Она хотела снова постучать, но в эту минуту дверь распахнулась внутрь.
– Что вам угодно?
– Добрый день. Моя фамилия Инститорис. Я вчера была… – Она осеклась, только тут заметив, что дверь ей открыл не слуга Якуб, а Северин Октавиан. Часовщик.
– Добрый день, фрау Инститорис. Неужели вы думаете, что я вас уже забыл? – Он улыбался одним ртом, не глазами. Наконец он отошел в сторону и сказал: – Входите.
За его спиной Аура увидела деревянную фигуру с вытянутыми руками. На мгновение перед ее глазами вспыхнули видения из сна. Вся эта кровь. А потом лица сестер Каскаден.
Она вошла в холл.
– Я ищу Софию. – На мгновение голос ее дрогнул, но она овладела собой. – Дома ее нет, а варьете в это время закрыто.
– Если уж и вы не знаете, где она… Я-то и подавно понятия не имею. – Северин закрыл за ней входную дверь. – Здесь, во дворце, ее точно нет.
– А где еще можно ее поискать?
Северин снял очки, достал салфетку и принялся протирать маленькие круглые стекла. Черная родинка у него на лбу казалась третьим глазом.
– Она нам не докладывает о своих перемещениях. Мой брат и его жена не желают ничего знать о том, как живет София.
– А вы?
– Я не испытываю к Софии такой патологической ненависти, как они, если вы об этом. Но и я не могу ничего о ней рассказать. Это уж к ней самой.
– Я не затем пришла, чтобы расспрашивать о Софии. Мне просто нужно ее найти.
– Неужто она вам так быстро дала отставку? – Глаза его, казалось, блеснули, когда он надевал очки – а может, это просто свет лампы преломился в стекле. – Обычно ее связи длятся не меньше недели.
Аура не стала возмущаться: ей было все равно, что он о ней думает.
– Мы с Софией знакомые, не более того.
– Меня это в любом случае не касается.
Она перевела глаза на искалеченные руки и лицо деревянной фигуры. Северин перехватил ее взгляд и обернулся:
– Чудовищная безвкусица, вы не находите?
– А что случилось с ее глазами?
– Это было, видимо, задолго до моего рождения – никто из нас не видел ее в другом состоянии. Опережая ваш вопрос: нет, никто в нашей семье не находит эту жуткую штуковину красивой. Но она – неотъемлемая часть этого дома, как и многое другое, от чего любой человек со вкусом и пониманием с радостью бы отказался. – Он рассмеялся. – Как, например, от моей невестки, которая сейчас наверняка потягивает четвертую с момента пробуждения рюмку коньяка, и ей даже в голову не придет пойти и открыть дверь. Хотя она не хуже меня знает, что у Якуба сегодня выходной, а горничные в это время уходят за покупками.
– Вы очень откровенны.
Северин пожал плечами:
– Вы провели с нами вечер, фрау Инститорис. Уверен, вы в первые пять минут заметили, что Эстелла невыносима, а мой братец Лудовико – слабак, не способный противостоять ее властной натуре.
Аура оглядела холл, посмотрела на лестницу, ведущую на второй этаж. Никого.
– Скажем так, у меня не возникло ощущения, что все присутствующие особенно привязаны друг к другу.
– Ну, Адам обожает свою сестру Оду, – возразил Северин. – Не за ее острый ум, разумеется. И, должен признаться, я отношусь к ним обоим с симпатией. Адам – талантливый скульптор.
– Я видела его мастерскую.
– Просто безобразие, что такие шедевры гниют там, на чердаке, а не выставляются публично.
Постепенно Аура поняла, как найти к нему подход.
– Вы, конечно, в этом разбираетесь. Вы ведь и сами художник.
– Мое увлечение – сложные механизмы.
– Вы сказали, что часов больше не конструируете. Чем же вы занимаетесь?
Теперь Северин посмотрел на нее внимательнее:
– Я ищу то, что вы уже нашли, фрау Инститорис. – Он слегка наклонил голову и поглядел на нее поверх очков. – О бессмертии мечтают не только люди, но и механизмы. В особенности часовые. С того момента, как в двенадцатом веке появились первые механические часы, предпринимались попытки изобрести механизм, который никогда не останавливается. Это не так уж далеко от того, чем занимаетесь вы, алхимики.
– Вам известна моя фамилия? – спросила Аура. – Откуда вы знаете, кто я такая?
Он почесал правый бакенбард:
– Я знаю, кто такая София. И я поддерживаю отношения с некоторыми оккультистскими кружками нашего города. Сам я не алхимик – боже сохрани, я ничего в этом не понимаю. Но меня интересуют некоторые философские теории. С Софией на эту тему не очень-то поговоришь, так что пришлось черпать информацию из других источников. В ходе этих поисков мне приходилось слышать фамилию Инститорис. А то, что вы – не просто очередная игрушка Софии, было очевидно. Она очень редко знакомит нас с кем-нибудь из тех, с кем у нее – как бы это сказать? – вспыхивает дружба.
Северин показал на один из коридоров, который вел из холла в недра дворца Октавианов.
– Мастерскую Адама вы уже видели. Хотите посмотреть мою?
– Откуда такое доверие?
Он скорчил гримасу:
– Ах, знаете, я уже воспринимаю вас как члена семьи!
– Пассаж «Эмпирей» был делом жизни моей матери, Валерии Октавиан, – сказал Северин, проходя через последнюю дверь.
Мастерская находилась в бывшем торговом павильоне на первом этаже. За широким окном Аура смутно различала торговые ряды, но подробностей через грязное стекло было не разобрать. Ей показалось, что она смотрит через иллюминатор в морскую пучину. Сквозь разводы на стекле пробивался желто-коричневый свет.
– Мать была уверена, что этот пассаж станет одной из главных достопримечательностей города, – рассказывал Северин без всякой грусти в голосе. – Десятки магазинов, атмосфера роскоши, все самое лучшее и дорогое – и товары, и обстановка. Строительство сожрало половину семейного состояния, мы до сих пор до конца не оправились от этих потерь. Нам пришлось продать часть недвижимости – поместья в Чехии и в других местах… В конце концов, мы еще легко отделались, но теперь никто не знает, что делать с этой громадиной дальше.
Они вошли в мастерскую с черного хода, по короткому коридору, ведшему из дворца. Главная дверь в самой середине огромной витрины была, похоже, не заперта, а только прикрыта.
Ауре хотелось подойти к окну и поглядеть на пассаж, но с этим придется подождать. Мастерская Северина требовала полной сосредоточенности. Она поняла наконец, что он имел в виду, говоря, что занимается теперь механизмами намного более сложными, чем часы.
По трем из четырех стен стояли шкафы с бесчисленными ящиками. Многие были открыты. В них лежали крошечные детали, шестеренки разной величины, металлические пружины и шпульки, болты и винтики, ремни, провода и проволока. На большом верстаке изготавливались, очевидно, самые крупные детали. Два стола с лупами и лампами предназначались для более тонкой работы.
Но самым удивительным были куклы. В человеческий рост, многие – с безволосыми черепами и недоделанными лицами. Почти у всех чего-то не хватало: то ноги, то обеих рук. В открытой груди одной куклы виднелся какой-то сложный механизм. У другой куклы не было головы; из отверстия шеи свисал клубок ремней и проволоки. По углам мастерской сидели и лежали еще тела, некоторые были свалены друг на друга кучей, как трупы во сне Ауры.
– Знаю, знаю, – Северин махнул рукой, – зрелище довольно жуткое, когда приходишь сюда в первый раз. Но на самом деле речь здесь не о смерти, а исключительно о жизни.
– Вы пытаетесь создавать людей?
Он рассмеялся:
– Я не настолько самонадеян. Мои создания – автоматы и никогда не будут ничем другим. Я не Франкенштейн, который сшивал части трупов. Единственное, чего я хочу добиться, – это усовершенствовать технику настолько, чтобы разница стала почти неощутимой.
– А тела сделал Адам?
– Те, что получше, – да. Но он слишком занят воплощением своей сестры в воске вплоть до последнего волоска и не успевает поставлять мне столько материала, сколько требуется. Поэтому приходится заказывать тела и их части у изготовителей наглядных анатомических пособий и манекенов. Надолго большинства из них не хватает, многие разваливаются уже при первых движениях.
Аура медленно пошла вдоль шкафов.
– Так это вы создали шарнир-дитя? Галатею?
– Она должна была стать моим шедевром. Во многих отношениях она – лучшее, что я создал. Но в конце концов она меня страшно разочаровала: именно потому, что в первый момент казалась совершенством. – Северин шел позади Ауры, в нескольких шагах. – А где вы ее видели?
– Первый раз здесь, во дворце. А потом в городе, на Замковой лестнице.
– Здесь во дворце? – Он помрачнел. – Тут ей совершенно нечего делать. Эстелла разобьет ее на куски, если увидит, да и остальные, наверное, не обрадуются.
– Адам отказался признать, что видел ее.
– Он считает, что это неправильно – вкладывать в искусственные тела жизнь. Или подобие жизни.
– И все же он делает их для вас, эти тела.
– Потому что я, в свою очередь, помогаю ему, когда Эстелла строит козни против него и его сестры. Как правило, он предпочитает просто не замечать мою работу. Но я привык сражаться с ветряными мельницами. Нередко даже небольшой успех вскоре оборачивается поражением. А в этой семье никогда не забывают напомнить мне о моих неудачах.
– Но Галатея, похоже, действительно живая.
– Мышление у нее – если можно это так назвать – на уровне амебы. Конечно, для куклы это уже немало. Но я ожидал от нее куда больше!
– И все же она самостоятельно передвигается по городу.
– Да, иногда она от меня сбегает. Во дворце столько выходов, что не уследишь. Удивительно, что пока сломалась только нога.
– И все же она живая. В какой-то степени.
– Она научилась заводить свой собственный механизм, вот и все. Ходить у меня тут и другие умели, и даже быстрее и изящнее, чем она. Но в какой-то момент все они останавливались и больше не трогались с места. Как фигурка в музыкальной шкатулке: нужно завести механизм, чтобы фигурка плясала. А малышка Галатея, при всей своей неуклюжести, единственная из всех научилась сама себя заводить. Снова и снова – и так уже много лет.
– Но ведь это значит, что она способна обучаться.
– Даже у дождевого червя есть инстинкт самосохранения. Каждая ящерица знает, что делать, чтобы выжить. Это еще не мышление. Во всяком случае, не то, что я задумывал.
– Однако же она человек в гораздо большей степени, чем все, что тут стоит. – Аура обвела глазами мастерскую. Со всех сторон на нее глядели мертвые лица. – У Жан-Поля сказано, что люди – машины ангелов. А ваши машины тогда что такое?
Северин вынул из одного из ящиков длинную иглу, подошел к одной из готовых кукол и уколол ей по очереди все пальцы на правой руке.
– Они не чувствуют, – сказал он. – В этом их фундаментальное отличие от человека. Мышление возникает, когда встречаются разум и чувство. – С подавленным видом он отпустил искусственную руку. Теперь Аура заметила, что у него в руках не игла, а часовая стрелка. – А они не обладают ни малейшей чувствительностью. Пока мне не удастся привить им эмоции, они останутся просто заводными куклами.
– И все же вы ищете возможность подарить им вечную жизнь?
– Horologium Aeternum, вечные часы. – Он мечтательно вздохнул. – Своего рода перпетуум мобиле, способный вечно поддерживать работу механизма. Вы ведь слышали про гробницу Тутанхамона, которую Картер обнаружил в феврале? Говорят, там тоже нашли horologium aeternum – часы, которые спустя тысячелетия все еще идут как ни в чем не бывало.
– Об этой гробнице чего только не рассказывают. Многое наверняка выдумки.
– Раз есть возможность делать бессмертными людей, то с машинами это должно быть даже проще, вы не находите? – Северин снял очки и почти любовно надел их на куклу, руку которой перед этим колол иглой. Глаза за стеклами словно ожили. – У вас, бессмертных, внутри тоже вечные часы. Их просто нужно оттуда достать, как из гробницы фараона.
