Петр и Евдокия

Если вы считаете, что утро начинается с восхода солнца, то я вас сильно разочарую! Для жителей сталинской пятиэтажки и прилегающих к ней домов оно начинается с прихода дворника. Почти пятнадцать лет Петр Тихонович заботится о чистоте и уюте дома номер семь по улице Чехова и нисколечко об этом не жалеет. Свою работу он обожает и не без основания считает, что не приди он хоть один раз, люди увязнут в грязи и задохнутся от пыли. Его появление ранним утром не слышат разве что глухие. Искренне считая всех городских жителей тунеядцами, он умышленно громко отворяет трясущуюся железную дверь подсобки, расположенную на первом этаже в аккурат под кухней Цецилии Моисеевны. Войдя в личный «кабинет», перво-наперво он отрывает лист от настенного календаря. Петр Тихонович живет в ногу со временем, поэтому для папироски использует не прожитый, а наступивший день. После прочтения полезной информации он со знанием дела скручивает «козью ножку», которую не спеша выкуривает на скамейке под окном спальни все той же Цецилии Моисеевны. Ветер подхватывает едкий табачный дым и с легкостью разносит его по квартирам жильцов, опрометчиво оставивших форточки открытыми. Во время привычного утреннего моциона дворник профессиональным взглядом оценивает предстоящий объем работ.

– Здорово, Тихонович! – прерывает его размышления бабка Домна.

– И вам, уважаемая, не хворать! За чем сегодня пошли?

– А что Бог пошлет, то и принесу домой.

– Тьфу на тебя, засранка эдакая, – ругается ей вслед дворник. – Каждый день на свалку с мешком, как на работу, ходит. Не лень же в такую рань вставать! Весь двор у себя загадила мусором и все равно тащит и тащит, тащит и тащит! Забор уже не выдерживает давления хлама. Болезнь, что ли, какая у нее? Если так, то дело дрянь. Не лечится жадность таблетками.

Выкуренную папироску он тщательно тушит о кирзовый сапог и принимается за уборку мусора. Метла у него не абы какая, а собственного изготовления, «пушистая»! Петр Тихонович шибко не уважает анархию, царящую последнее время в коммунальном хозяйстве, поэтому заготовку рабочего инвентаря делает исключительно сам.

На исходе лета, когда движение соков в растениях уже не такое интенсивное, как весной, а кора молодых веточек достаточно огрубела, дворник прицепляет к велосипеду старую детскую коляску и едет в березняк вязать метлы. Он долго ходит по лесу в поисках подходящих берез, примечает понравившиеся, сравнивает с предыдущими на предмет «лохматости» и, убедившись, что нашел именно то, начинает заготовку. У Петра Тихоновича жесткие моральные критерии. Он никогда не тронет подрост, ибо из него готовится смена старому лесу, но с удовольствием «пострижет» больное дерево. В момент обрезания веток он называет себя растительным доктором. Лес должен обновляться, крепнуть и не болеть!

Самое сложное на этапе заготовки – найти пару ровных, умеренно толстых веток для черенков. Вот тут враг душ человеческих страсть как искушает Тихоновича загубить молодое деревце. Эти мысли он пресекает на корню и уходит от греха подальше в глубь леса, всматриваясь с еще большим вниманием в густые кроны многолетних деревьев.

Веники с метлами он вяжет на любимой полянке. Не один год она принимает у себя в гостях заготовителя и ждет с нетерпением, потому как после окончания работы Петр Тихонович обязательно соберет с зеленого мшистого ковра свой и скопившийся за год мусор. Подобной роскоши никто не удостаивается в лесу. Но! Дворник – не профессия, а состояние души. Мусор должен быть собран, и точка!

После грохота железной двери размеренное, мягкое шарканье сухих веток по асфальту действовало на неизбалованных покоем городских жителей, как опахало из листьев лотоса в замке японского императора. Исходя из многолетнего опыта жильцы дома номер семь совершенно точно знали, что в ближайшие сорок минут у них есть возможность досмотреть прерванный сон. Дольше этого времени находиться в кровати было рискованно, потому как после уборки территории начинался мощный полив растений и звук струящейся из шланга воды мог с легкостью спровоцировать самопроизвольное опорожнение переполненного за ночь мочевого пузыря. А оно надо? Вот и жителям сталинской пятиэтажки не было надо, поэтому, смачно выругавшись, добрая половина квартиросъемщиков после водных процедур в неполных семь утра уже вкушала вкусный и здоровый завтрак.

Петр Тихонович, видя, как после его прихода в окнах один за другим загорается свет, облегченно вздыхал и с еще большим усердием начинал отскребать штыковой лопатой гниль со стен железных мусорных баков. Во время церемонии «очищения» просыпалась вторая (с более крепкой нервной системой) половина квартиросъемщиков, и утро окончательно приходило в каждую семью.

Начало нового дня ничем не отличалось от предыдущих, ну разве что визитом молочницы Дуси. Три раза в неделю она снабжала городских жителей сельскохозяйственной продукцией. Как и Петр Тихонович, она старалась появиться во дворе максимально громко. Для этой феерии ее муж не пожалел двухтрубного трофейного клаксона. После несложной замены старой, растрескавшейся от времени резиновой груши на новую, взятую от аптечной клизмы, Степан покрепче прикрутил сигнальный аппарат к деревянной тележке, чем и обеспечил супруге гарантируемый успех в коммерческом деле. С дворником Петром Дусю объединяли пунктуальность и чистоплотность, что несомненно сказывалось на объемах ее продаж и преимуществе в конкурентной борьбе с другими торговками.

Ровно в девять утра звукосигнальное устройство издавало пронзительный рев, после которого было просто невозможно проигнорировать приход Евдокии. Принцип зависимости силы звука клаксона от длины тормозного пути транспортного средства и его габаритов в этом случае абсолютно не функционировал. Дуся могла притормозить тележку, когда хотела и где хотела, но это совсем не означало, что после остановки агрегата наступала тишина.

– Молоко, творог, ряженка! Свежий творог, молоко парное, ряженка! – зазывала она клиентов.

Молочница сигналила и перечисляла ассортимент товара до тех пор, пока не появлялся первый покупатель. Именно по этой причине нервнобольные и любители тишины всегда были в авангарде очереди.

Светкина бабушка не относилась ни к той, ни к другой группе. Более того, она недолюбливала горластую Дусю за навязчивость и даже пронырливость, но все же спешила оказаться в числе первых. Раннее появление у тележки давало Розалии Михайловне неоспоримое преимущество: узнать последние новости и, если повезет, разнообразить скучную жизнь легкой перебранкой. Поводом могло послужить все, включая надуманную ею низкую жирность молока или непонятно откуда взявшуюся горьковатость творога.

– Дусенька, – подчеркнуто вежливо обратилась Роза к частнице, – вы своей корове, когда она идет на пастбище в дождливые дни, зонтик давайте.

– Это еще зачем? – подозрительно спросила Евдокия, чувствуя очередной подвох.

– Слишком уж молоко у вас жидкое в последнее время. Или вы специально разбавляете для объема?

– Это еще чего такое, уважаемая женщина! Зачем наговаривать, когда не знаете! Молоко от моей Брыкухи самое лучшее. Завтра перестану приходить в ваш двор, сразу сравните.

Очередь к подобным угрозам была не готова, поэтому незамедлительно появились защитники молочной продукции.

– И то правда, – поддержал Дусю пожилой мужчина с бидоном. – В магазин сходите, может, там пожирней будет. Не обращайте, Дусенька, внимания на скандальных особ. Отпускайте товар всем на здоровье и себе во благо.

– А я и не обращаю, – с деланным безразличием произнесла она, пересчитывая мелочь на ладошке. – Знаем мы таких! Придут, оскорбят на чем свет стоит, а потом дома радуются. Самой, подика-сь, уже нет сил трехлитровую банку из гастронома таскать, а все туда же!

Этими словами молочница ранила Светкину бабушку прямо в сердце. Попала в «яблочко», и никак иначе! В последнее время ей и впрямь было тяжеловато возвращаться из магазина с полными сумками. Сначала Розалия Михайловна смирилась с поражением и уже собралась отойти в сторону, но бойцовский дух не позволил это сделать молча.

– Вам приятно обижать бедную женщину на седьмом десятке, когда ей что-то немного показалось? Если у вас жёлочь или того хуже – панкреатит, – обратилась она к мужчине с бидоном, – так вам и сыворотка сливками покажется. И не нужно мне указывать, как я должна чувствовать молоко. Я его за долгую жизнь не одну бочку выпила.

– Удивляюсь я на вас, уважаемая соседка, – попытался отстоять свою правоту мужчина. – Вам почти домой приносят, и все равно что-то не так.

– Все так, и будьте себе спокойные. До скорых волнующих встреч! – с раздражением попрощалась Розалия Михайловна и пошла домой кипятить молоко.