«Дерзкий» и «Беспокойный», развернувшись на шестнадцать румбов, дали полный ход, пересекая курс англичан. Вместо мин или глубинных бомб на кормовых рельсовых дорожках миноносцев выстроились большие, как двухсотлитровые бочки, зеленые цилиндры дымовых шашек.

Через несколько минут стена сизо-бурого дыма тридцатиметровой высоты и длиной в две мили перечеркнула море. Поставленная вплотную за кормой «Пантелеймона» завеса как минимум на двадцать минут скрыла от англичан русскую эскадру, поскольку расстояние между отрядами, по дальномерам «Эмперора», составляло в этот момент восемьдесят кабельтовых.

Причем ослепла только британская оптика, а радиолокаторы русских кораблей продолжали рисовать неприятельские линкоры на экранах баллистических вычислителей.

Штатскому человеку трудно это представить, но громада тридцатитысячетонного корабля от удара снаряда весом едва в шестьсот килограммов содрогается и гудит, как задетая пальцем басовая струна семиструнной гитары.

А таких снарядов в «Эмперор оф Индиа» попало сразу три, с двадцатисекундными интервалами.

У адмирала вдруг задрожали вцепившиеся в поворотный рычаг бесполезной стереотрубы руки. Не только потому, что вибрация корпуса передалась ему через рифленую стальную палубу боевой рубки, но и от нехорошего предчувствия. Он начал догадываться, что процесс пошел неуправляемо.

Воронцов увидел на цветном экране, как вокруг английских линкоров мгновенно выросла целая роща гигантских водяных деревьев с белопенными, подсвеченными оранжевым огнем кронами, а на палубах кораблей блеснули бледные в ярком солнечном свете вспышки.

Он повернул верньер трансфокатора, все поле зрения заполнило изображение «Эмперор оф Индиа». Три снаряда с «Алексеева» легли между второй трубой и кормовой башней линкора. Из огромной пробоины в палубе валил густой дым, пронзаемый языками пламени. Ствол левого орудия третьей башни оторвало по самую амбразуру, правое, очевидно, сорванное взрывом с люльки, уставилось в небо под нелепым углом, на месте бортового каземата зияла дыра размером с ворота локомотивного депо.

Анличане сейчас оказались в том же положении, что и корабли эскадры Рожественского. Японцы стреляли по ним английскими снарядами, начиненными мелинитом (шимоза), который по фугасному действию в несколько раз превосходил применяемый русскими артиллеристами пироксилин.

Теперь же Воронцов лично подобрал композитную пластическую взрывчатку, в несколько раз более сильную, чем гексоген или пентолит, и начинил ею обычные снаряды. В результате снаряд двенадцатидюймовой пушки оказался гораздо мощнее в полтора раза более тяжелых вражеских.

Дмитрий двинул картинку на экране вправо. Горел пораженный двумя попаданиями в центральную надстройку «Мальборо». На «Айрон Дюке» рухнула передняя труба, и густой черный дым расползался над кораблем. У «Бенбоу» вода заплескивала в огромную пробоину у ватерлинии. Только концевой «Центурион» не имел видимых повреждений.

Он включил рацию и передал на «Алексеев» результат первых залпов.

Под прикрытием дымовой завесы Колчак закончил поворот и уводил свой отряд в открытое море, увеличив ход до предела. Когда дым рассеется, Сеймур будет весьма удивлен маневром русской эскадры.

Напрасно Воронцов опасался, что адмирал в бою потеряет голову и станет совершать вызванные эмоциями ошибки. Колчак был абсолютно, даже неестественно спокоен. Словно воспринимал происходящее как что-то вроде командно-штабной игры. Шульгин был в определенной степени прав, предположив, что его психика повреждена и деформирована не только годичным ожиданием смерти в одиночке, но и всем, что ему довелось пережить начиная с лета семнадцатого года. Но если Колчака и тронула тень безумия, то такого, какое овладело капитаном Гаттерасом: «На Север, на Север, и пусть все катится в ад!»

На штурманском столе лежала карта с нанесенной схемой предстоящего боя. Воронцов спрогнозировал развитие событий на компьютере, исходившее из психологических характеристик Сеймура, его личного военного опыта и стратегических доктрин британского главморштаба, даже с учетом советов, которые ему могут дать ближайшие помощники.

Колчак участвовал в классическом эскадренном сражении всего один раз в жизни, в Желтом море, когда служил артиллерийским офицером на «Аскольде». И помнил бессильное отчаяние при виде бездарных действий адмирала Витгефта. Судьба тогда послала робкому (не в смысле личного мужества, а в способности принимать адекватные обстановке решения) адмиралу уникальный, единственный за всю несчастную войну шанс разгромить японский флот. И он им не смог воспользоваться, предпочел бессмысленно погибнуть.

В распоряжении Колчака сейчас было четыре корабля с двадцатью четырьмя орудиями главного калибра. Их дальнобойность до недавнего времени составляла девяносто кабельтовых против ста двадцати у английских линкоров. Однако после модернизации, при которой Воронцов заменил подъемные механизмы и удлинил амбразуры башен, а также на пятнадцать процентов увеличил пороховой заряд, русские двенадцатидюймовки могли стрелять на те же сто двадцать кабельтовых (21 километр).

И план боя предполагал маневрирование по синусоиде как раз на этой дистанции. Войти в зону действительного огня, дать пару бортовых залпов с интервалом в сорок секунд и тут же удалиться на недоступное английским пушкам расстояние. До следующего зигзага.

Причем штурманам не требовалось в горячке боя производить ювелирной точности расчеты. В поле зрения установленных на командно-дальномерных постах лазерных прицелов при выходе на дистанцию действительного огня вспыхивала малиновая точка. В боевой рубке вскрикивал ревун, старший артиллерист нажимал кнопку «Залп». Воронцов потратил достаточно времени, чтобы отработать процедуру до автоматизма.

Следующий залп Колчак положил со смещением вправо, целясь по замыкающим «Центуриону» и «Айрон Дюку». И добился еще трех попаданий.

Англичане тоже стреляли частыми десятиорудийными залпами через двадцать секунд, окутываясь огромными синевато-белыми облаками. Порох только называется бездымным, на самом деле десятки тонн одновременно сгорающего кордита образуют сотни кубометров дыма, правда, рассеивающегося почти мгновенно.

Но стреляли они наобум, в том направлении, где последний раз видели русские корабли, и снаряды ложились градусов на тридцать в сторону и с большими недолетами.

Однако еще несколько минут – и дымовая завеса рассеется, она и так уже стала истончаться, поднимаясь вверх, разрываемая на части посвежевшим ветром. И тогда Сеймур получит шанс на реванш. Его эскадра способна производить сто выстрелов в минуту. Просто по закону больших чисел в ближайшее время в русские корабли может попасть от пяти до десяти чудовищных фугасных «чемоданов».

Так и получилось. На циркуляции один снаряд разорвался на шканцах «Евстафия», второй снес кормовой мостик «Пантелеймона», но взрыватель его не сработал, слишком легким оказалось препятствие. Подсвеченный огнем гейзер встал в сотне метров за правым бортом ветерана.

Воронцов вызвал берег.

Не обращая внимания на протесты офицеров своего штаба, адмирал Сеймур приказал отдраить почти полуметровую броневую дверь рубки и, цепляясь руками за нагретые солнцем поручни, поднялся по трапу на открытую площадку мостика.

Взглянул назад вдоль палубы линкора, и у него сжалось сердце. Подобные разрушения он видел второй раз в жизни. Примерно так же выглядел линейный крейсер «Лайон» после боя с немецкими кораблями у Доггер-банки. Но там немцам досталось больше, а сейчас игра шла в одни ворота. Сеймур был уверен, что русский флот навсегда прекратил свое существование в качестве полноценного боевого организма, лишившись за годы войны и большинства своих кораблей, а главное – подготовленного личного состава, однако сейчас он так уже не думал.

Конечно, Колчаку несказанно повезло: все три залпа его броненосцев попали в цель. Такого просто не могло быть по теории вероятности, однако вот случилось. Ведь и при игре в рулетку иногда несколько раз подряд выпадает одна и та же цифра…

Сеймур наконец-то ощутил желание плюнуть на все, включая честь британского флага, и выйти из боя. Но тут же представил, какое впечатление произведет на верховного комиссара, офицеров и команды оставшихся в Мраморном море кораблей да и вообще на весь цивилизованный мир вид его избитых, обгоревших кораблей, вернувшихся с «легкой прогулки» к крымским берегам. Такого позора на старости лет ему не пережить.

Сейчас дымовая завеса рассеется, и он бросит линкоры в сокрушительную атаку, расстреляет беглым огнем в упор жалкие русские калоши, дерзнувшие сразиться с лучшим в мире флотом. А если Колчак начнет спускать флаг, адмирал, подобно Нельсону, этого не заметит.

– С норда приближается группа самолетов! – прокричал с компасной площадки сигнальщик.

Капитан Губанов увидел с километровой высоты ломаный строй огромных даже на таком расстоянии линкоров. Он получил команду Воронцова – атаковать четыре вражеских корабля, не трогая пока головного. Смысл такого приказа был ему неясен, обычно основной удар принято наносить по флагману, но, как говорится, начальству виднее.

Вдали, почти у горизонта, виднелась и своя эскадра, направляющаяся к югу. О том, что она движется, можно было судить только по вытянувшемуся за кормой «Генерала Алексеева» шлейфу дыма. Артиллерийский огонь со стороны русских кораблей прекратился, только английские линкоры продолжали регулярно выбрасывать длинные языки пламени из развернутых на левый борт пушек.

– Заходим по порядку бортовых номеров, – скомандовал капитан в ларингофон. – Первая тройка на второй с головы эскадры корабль, вторая на третий и так далее. Бомбим с одного захода, возвращение домой по способности. Над целью не задерживаемся.

Летящие с выпущенными шасси «Чайки», перестраиваясь для атаки, описывали над эскадрой плавную дугу. С высоты было видно, что башни главного калибра прекратили огонь, по мостикам разбегаются расчеты зенитных орудий. После минувшей войны флот научился опасаться воздушного противника, хотя что, казалось бы, значат сравнительно легкие бомбы против колоссальных пушечных снарядов? Впрочем, уже проводились опыты и со сбрасыванием с воздуха торпед.

Губанов выровнял свой истребитель на трехсотметровой высоте, убрал колеса и чуть двинул ручку управления, устанавливая алое кольцо прицела строго по диаметральной плоскости идущего вторым «Мальборо». Навстречу ему захлопали с крыльев кормового мостика и палубы надстройки 76-миллиметровые пушки. Оснащенные примитивными прицелами зенитки стреляли шрапнелью, надеясь не столько попасть в атакующие самолеты, сколько сбить их с курса и заставить сбросить бомбы в море.

Под крыльями каждой «Чайки» было подвешено по десять кассет, снаряженных пятикилограммовыми шариковыми бомбами.

Как только в поле зрения прицела вошел высокий форштевень линкора, капитан плавно нажал большую, как донышко стакана, красную кнопку в центре приборного щитка.

Самолет подпрыгнул, освобождаясь от груза, Губанов взял ручку на себя и оглянулся через плечо.

На длинной, как два футбольных поля, палубе «Мальборо» словно розарий внезапно расцвел. На белом деревянном настиле, на серо-стальных мостиках и крышах башен, между трубами, тамбурами люков и шлюпками раскрылись десятки желто-алых пышных бутонов. Они вспыхивали с интервалами в две-три секунды и тут же гасли, оставляя после себя черные пятна копоти. Лишь несколько бомб упало в море, остальные с исключительной точностью поразили цель.

Но так красиво это смотрелось только с воздуха. На самом корабле оценить эстетическую сторону зрелища было уже некому. Тем, кто остался в живых после стремительного пролета «Чайки», показалось, что по линкору пронесся внезапный снежный заряд, какие случаются в приполярных водах. Только вместо снега он нес тучи небольших, размером с вишню, свинцовых шариков.

Они вонзались в тела артиллеристов, сигнальщиков, матросов аварийно-спасательного дивизиона, тушивших пожар в каземате шестидюймовок правого борта, залетали в смотровые щели рубок и амбразуры башен главного калибра, дробили в хрустальную пыль линзы дальномеров и прицелов.

Вслед за самолетом Губанова, имевшим на киле, там, где изображается номер, нечто странное – тщательно выписанный алой флюоресцентной, так называемой «полярной» краской знак квадратного корня с минус единицей под ним, на цель зашли его ведомые. С вполне обычными двойкой и тройкой на хвостах. Они, не опасаясь больше зениток, сбросили по четыре стокилограммовые фугаски. И тоже попали. С развороченными трубами «Мальборо» выкатился из строя. Трехсотмиллиметровые стены боевой рубки выдержали близкий взрыв, но ворвавшиеся в узкие прорези смотровых щелей раскаленные газы моментально обратили в пепел всех, кто в ней находился.