Снова, как и в сентябре, Шульгину пришлось проникать в Москву нелегально. Хотя совсем недавно он мечтал въехать в нее торжественно, в качестве полномочного посла. Ну, значит, неправильные были у него мысли, ибо все в жизни точно так, как в учебниках химии сказано: процесс идет лишь в пределах существующих законов и никак иначе.

Ставший уже для него привычным образ старичка-интеллигента он дополнил еще окладистой бородой – на случай, если кто-нибудь из уцелевших чекистов запомнил облик земского врача, учинившего жестокое побоище на Николаевском вокзале. И теперь Сашка выглядел скорее похожим на купца-старовера в длинной поддевке и суконном картузе, опирающегося на суковатую лакированную трость, внутри которой скрывался гладкоствольный пятизарядный штуцер, стреляющий картечью.

По ранее отработанной схеме тридцать человек группы Басманова, рассредоточившись по всему поезду, прибыли на Курский вокзал. Половина отправилась на хитровскую квартиру, где их не успели забыть и где на хозяйстве оставался поручик Рудников, еще часть – в Новодевичий монастырь. А Шульгин, Басманов, Лариса и еще четверо человек поехали в Столешников переулок.

Некоторые ухищрения потребовалось предпринять Шульгину, чтобы провести своих людей в квартиру, не существующую в данной реальности. То есть сначала подняться на площадку третьего этажа, освещенную цветными пятнами проходящих через причудливые витражи солнечных лучей, убедиться, что нет поблизости чужих любопытных глаз, вновь не без внутренней нервной дрожи превратить ободранную, с лохмотьями рогожи и торчащей из-под нее пакли дверь в щеголеватую, обитую блестящей натуральной кожей с фарфоровыми гвоздиками и суметь открыть ее и только потом условным свистом позвать своих офицеров.

Никто из них, включая Ларису, здесь еще не был. Кое-кому просторная пятикомнатная квартира, обставленная со вкусом высокопоставленного партийного чиновника пятидесятых годов, напомнила аналогичные дореволюционные, еще некоторым офицерам скромного происхождения она показалась верхом роскоши и комфорта. По привычке удобно устраиваться везде, куда приведет фронтовая судьба, они расположились в указанных Шульгиным комнатах, принялись варить на газовой плите гречневую кашу из прессованных пакетов, кипятить большой шестилитровый чайник и разводить водопроводной водой чистый медицинский спирт, предоставив своим командирам решать вопросы высокой политики.

Пока готовился солдатский ужин, в обширной ванной комнате, неизвестно из какого межвременного континуума снабжаемой горячей водой, офицеры стирали портянки и брились сразу втроем перед круглым, на полстены, зеркалом.

Лариса уединилась в маленькой спальне, примыкающей к гардеробной комнате, а Шульгин, Басманов и еще один офицер остались в гостиной.

Штаб-ротмистр Кирсанов, предложенный Басмановым на должность руководителя специальной опергруппы, был мужчиной импозантным. Войны и революции украсили его лицо несколькими шрамами, походная жизнь – несходящим темным загаром, на фоне которого особенно ярко выделялись сизо-стальные глаза и почти белые волосы. Еще он имел высокий лоб, тонкие, обычно плотно сжатые губы, гвардейский рост, плечи гимнаста и талию балерины, а вдобавок тихий голос левитановского тембра. Короче, Шульгину Кирсанов был мало симпатичен как раз в силу своих чересчур выразительных внешних данных, но по службе он к нему претензий не имел. Квалификация у ротмистра была тем более подходящая – кадровый жандармский офицер, в мировую войну служил в разведке Генштаба, у Корнилова – начальником личной контрразведки.

Шульгин сидел, посасывая сигару, и смотрел на вторую пуговицу потертого сюртука, в который был одет Кирсанов, а тот словно и не чувствовал этого взгляда. Как будто был в комнате совсем один. Сидел, чуть покачивая носком тяжелого юфтевого сапога, и видно было, что спокойствие его не напускное, что ему вполне серьезно наплевать, каким взглядом рассматривает его генерал по званию и чуть ли не великий князь по положению Александр Иванович Шульгин.

Действительно профессионал, умевший, подобно камышовому коту, сохранять абсолютное безразличие ко всему, что его в данный момент непосредственно не касалось.

– Вы, ротмистр, – решил чуть осадить его Сашка, – не сочтите за труд, принесите вон из шкафчика рюмочки и бутылку на ваш вкус. Разговор у нас будет долгий. И пиджачок снимите, жарковато здесь.

Пока Кирсанов невозмутимо и даже с энтузиазмом исполнял поручение, Шульгин с Басмановым обменялись взглядами. Полковник приподнял бровь: мол, зачем вы так? А Сашка кивнул успокаивающе: знаю, что делаю.

Шульгин подождал, пока ротмистр принес заказанное. Выбор его был тонок: из десятка бутылок разнообразных коньяков, виски и ликеров он выбрал самое нейтральное – «Московскую».

– Ваша профессия нам известна, Павел Васильевич, – сказал Шульгин, – и мы возлагаем на вас особые надежды. Так уж обстановка складывается. Политические условия в Москве сейчас сложные. С одной стороны, самые высокопоставленные сотрудники ВЧК и большевистского Центрального Комитета являются как бы нашими завербованными агентами, с другой – кое-кто из них затеял самостоятельную, против нас направленную игру, а кроме того, у меня имеется пленный английский разведчик, представляющий неизвестно чьи интересы.

В глазах жандарма мелькнул огонек заинтересованности.

– Вот мне и желательно, чтобы вы взяли на себя всю техническую сторону этой задачи. То есть я буду сидеть здесь, как паук в центре паутины, и лелеять коварные замыслы, а вы будете организовывать действия нашей агентуры, осуществлять слежку за нужными объектами, устраивать конспиративные квартиры, в случае необходимости производить ликвидации и делать прочую грязную работу. Как, справитесь?

– Особых сложностей не вижу, однако хотелось бы представить задачу более отчетливо…

– В свое время. Отчетливо я ее пока и сам не вижу. Информации не хватает. Поэтому… – Шульгин задумался, вертя в пальцах рюмку, из которой так и не отпил ни капли. – Поэтому вы сегодня отдохнете, впрок, поскольку потом будет много бессонных дней и ночей, утром поедете по указанному мной адресу, с помощью проживающего там человека легализуетесь, а дальше… Я хочу, чтобы вы совершенно независимо от остальных наших дел размотали всю подноготную нашего иностранного «клиента». Там должно открыться очень много интересного. В вашем распоряжении будут любые средства, но очень ограниченное время и небольшое количество верных людей. Человек пять мы вам можем выделить, да, Михаил Федорович?

– Как скажете, Александр Иванович. Для отдельных операций можно и весь взвод подключать, а так…

– Благодарю, господа, – чуть заметно приподнял уголки рта Кирсанов. – Если мне будет позволено, агентурой я себя и сам обеспечу, мне бы исходной информации побольше.

– А вот это я вам и собираюсь рассказать. Завтра все дополнительные сведения вы получите от «языка». Он хоть и служит в «Интеллидженс сервис», но задачи выполняет, явно выходящие за пределы компетенции этой организации. Ночью он должен быть доставлен на квартиру к Рудникову. Если нужно, поручик тоже поступит в ваше распоряжение.

– Приму с удовольствием. Виктор для работы в Москве человек незаменимый.

– Решено. А теперь слушайте, история это длинная и запутанная…

Только около полуночи Сашка отпустил собеседников и тоже решил отдохнуть. Постелил себе на диване, включил тихую музыку и закурил, погасив свет, последнюю в этот день сигарету.

Шульгину заранее нравилось то, чем ему сейчас придется заняться. Все потусторонние проблемы, загадки пришельцев и отношения с Галактическим разумом как бы отступили на второй и третий планы. Возникла конкретная задача – выяснить, какую цель преследует Трилиссер, а может быть, и Агранов, предавая своих благодетелей, насколько их инициатива согласована с Троцким или это самодеятельность, желание, достигнув ключевых постов в ВЧК и правительстве, избавиться от людей, по отношению к которым они оставались наемными агентами. Пока неясно было, на что рассчитывали новые хозяева Лубянки – надеялись, что их роль в организации акции против Шульгина останется неизвестной, или наметили ликвидировать всех «американцев», а может быть, и Врангеля, а то и самого Троцкого почти одновременно. И какую судьбу следует теперь Агранову и его дружкам определить – то ли упразднить его вообще (вместе со всеми причастными к интриге), заменив кем-то более удобным – Вадимом, например, или даже, чем черт не шутит, тем же Кирсановым, если он сумеет себя хорошо зарекомендовать? Более того, необходимо было разобраться, какие подлинные силы все же стоят за всеми бывшими и еще предстоящими покушениями, за самой Антантой, отчего-то действующей вопреки своим историческим и классовым интересам. А также выяснить, как идут дела у Левашова. Окончательно он укрепился в симпатиях к здешнему режиму (большевистскому или уже троцкистско-бухаринскому?) или, наоборот, успел пересмотреть свои взгляды? Да и не стал ли он, незаметно для себя, марионеткой в руках куда более опытных политиков, сам того не понимая? Вот тут и пригодится по-настоящему Лариса с ее недюжинными способностями и опытом общения с высокой партийной властью.

Обширнейшее поле для приложения своих умственных способностей и навыков «бойца невидимого фронта».

«Вообще-то нужно позвонить Олегу, – думал он уже в полудреме. – Сообщить о нашем прибытии. Удивительно, как Лариса не сделала этого сразу? На самом деле так устала за дорогу? Или утратила интерес к своему другу? Впрочем, зная ее натуру, можно допустить, что она рассудила чисто рационалистически. Зачем беспокоить человека, заставлять его нервничать, мчаться сюда через половину ночного города, в квартиру, полную чужих людей? Или ехать к нему самой, принимать торопливые ласки соскучившегося мужика… И завтра он свое получит. Ей же нужны эти лишние сутки, чтобы отключиться от того, что было в дороге, как бы забыть об этом, а уже потом обниматься с Олегом, изображая измученную долгой разлукой невесту…

Потому и я звонить сейчас не буду. С утра пораньше, пока он не успеет убежать по своим посольским делам…

Так все и сделали. Еще до солнца, когда обложившие небо тучи только-только стали обретать объемность и цвет, подкрасившись с востока розовыми тонами, подчеркнувшими их громоздкую мрачную многоэтажность, Ястребов сбегал в Самарский переулок, где во дворе его тетушки хранился оставленный после сентябрьского рейда «Додж». Сашкина «Испано-Суиза» модели 1927 года, один из красивейших по дизайну автомобилей ХХ века (сам Сальвадор Дали на такой ездил) да еще с двухсотсильным многотопливным двигателем, оказалась, к сожалению, безнадежно побита пулями бандитов. Надо было и для нее бронированный вагон приготовить, а так пришлось оставить машину в Харькове. Ровно в восемь «Додж» стоял у подъезда.

Проживание в удобной квартире имело и негативную сторону. Каждый раз, выходя на лестницу, следовало быть настороже, чтобы не оказаться случайно в одном пространстве с обитателями параллельно существующих здесь же «нормальных» квартир. Или даже рядом. Появление буквально ниоткуда посторонних людей могло вызвать у жильцов совсем ненужный ажиотаж.

Механизма сосуществования базовой квартиры в одном объеме с неизвестным количеством ее аналогов Шульгин так до конца и не понял. Если, как объясняла Ирина, они движутся в потоке времени синфазно, разделенные каким-то постоянным промежутком в N секунд или лет, то все равно ведь наложение должно происходить, только совпадать будут разные точки реальностей. Их утро совпадать с нашим вечером, грубо говоря, или наоборот. А если сдвиг не вдоль, а поперек вектора? Тогда будет иметь место просто другой парадокс – совмещение в одной точке и пространства, и времени двух параллельных реальностей, что тоже невозможно, исходя из утверждений Антона. Именно этим он мотивировал невозможность вернуться в собственный восемьдесят четвертый год, который они так опрометчиво покинули. Если только… Сашка даже не пытался изучать теоретические основы хронофизики, но, руководствуясь здравым смыслом, позволил себе предположить: такое взаимопроникновение миров возможно, если реальности вообразить в виде многожильного, скрученного по оси кабеля. И там, где изоляция повреждена, происходит замыкание. Поток электронов в случае кабеля или людей и предметов в «нормальной жизни» через пробой перетекает в соседний провод и движется по нему до очередной точки замыкания. Всего такая теория тоже не объясняла, но по крайней мере создавала иллюзию понимания.

За этими научными размышлениями он и не заметил, как доехали до места. Ему здешняя Москва была уже не в новинку, дорогу он знал и машину вел автоматически, выбирая только более-менее ровные места на исковерканном булыжнике переулков, а Лариса, впервые увидевшая родной город в столь экзотической ипостаси, глядела во все глаза, издавая иногда удивленные восклицания и уподобляясь своими вопросами Алеше-Почемучке из книги Житкова «Что я видел».

Левашову советская власть предоставила двухэтажный особняк в стиле «модерн» на углу Сивцева Вражка и Гоголевского бульвара. Чугунная ограда с растительным орнаментом, массивное каменное крыльцо, асимметрично расположенные окна, прямоугольные, полукруглые и овальные, стены обложены кремовым кафелем, в простенках второго этажа – мозаичные фрески.

– Во, приданое какое тебе Олег приготовил, – съязвил Шульгин, когда они поднялись по ступенькам и Сашка надавил фарфоровую кнопку звонка. – Сейчас нам откроет ливрейный лакей и заявит, что барин нонче не принимают…

Однако открыл сам Левашов, еще небритый, в наброшенной на плечи домашней байковой куртке.

Сначала он увидел Ларису, сделал движение, чтобы тут же заключить ее в объятия, от которых она аккуратно уклонилась, и на первый план выставила Шульгина, при виде которого у Олега натурально отвисла челюсть и округлились глаза.

– Ты… это… живой, да? – Он схватил друга за руку, не то чтобы просто пожать, не то чтобы убедиться в его материальности.

– Что с тобой? – удивился Шульгин и тут же сообразил. Московские газеты наверняка перепечатали сообщение из белогвардейских только вчера или даже сегодня. А связаться с Берестиным или Воронцовым Олег еще не успел.

– Ладно, заходите, заходите… – Левашов втянул их в прихожую и запер дверь. – Везде же написали: погиб при нападении на поезд полномочный посол, направлялся для вступления в должность, торжественные похороны в Харькове…

– Тебе сколько раз нужно Пруткова перечитать, чтобы усвоить: «Не всему написанному верь»? – Лариса в совершенстве владела принятым между друзьями стилем общения.

– Ладно тебе, – остановил ее Шульгин. Состояние Левашова он понимал лучше нее. – Действительно, была там заварушка, пострелять пришлось, и погибшие были, а насчет меня… Для пользы дела. Игра вступает в новую фазу. Веди нас куда-нибудь, где спокойно поговорить можно. Ты здесь один?

– Пока один. А попозже начнут посетители появляться. Я, к собственному удивлению, довольно активно в политическую жизнь вписался…

Внутри особняк был еще шикарнее, чем снаружи. Наверх вела беломраморная спиральная лестница с розоватыми деревянными перилами, вырезанными так, что они казались сделанными из подтаявшего воска. Площадки украшали высокие цветные витражи. Сводчатый потолок холла на втором этаже подпирали цилиндрические колонны бордового лабрадора. Среди пальм в фарфоровых кадках в продуманном беспорядке были расставлены кожаные кресла. Но все равно ощущалось какое-то запустение. Этому способствовали знобкий сыроватый воздух и запах застарелого табачного перегара.

– Недурно, совсем недурно, – приговаривал Шульгин, осматриваясь. – Только у тебя что, совсем не топят? И лакеев бы нанять следовало, живешь, как на вокзале. Ну ничего, хозяйка появилась, она у тебя порядок наведет. И охрану немедленно нужно организовать, мало тебе Севастополя?

– И вправду, не топят. У меня в кабинете голландка есть, ею и греюсь, когда работаю, или камин вечером разжигаю. А чтобы все прогреть, машину дров каждый день нужно…

– Все обеспечим. И сейчас же человек пять басмановских ребят сюда вызову. Я с собой аж тридцать орлов привез. И им веселее здесь будет, чем на Хитровке, и нам спокойнее. Удивляюсь, как тебя до сих пор не грохнули, просто от нечего делать. Как Мирбаха…

Пока Левашов повел Ларису показывать комнаты, чтобы выбрала себе подходящую и, как подозревал Сашка, наскоро пообниматься всласть, если не более, он разжег небольшой аккуратный камин с давно не чищенными решетками и похожей на древнерусский щит сдвижной бронзовой заслонкой. Связался с операционной базой, расположенной в знаменитом бандитском притоне, и пригласил к рации Рудникова. Поручик газет не читал, хотя до войны сам трудился репортером в «Ведомостях московского градоначальства», но, услышав голос Шульгина, чрезвычайно обрадовался. Несмотря на совершенно уголовную внешность, поручик был человеком сентиментальным и привязчивым.

– Все сделаем сей момент, Александр Иванович. Да я и сам подъеду, это ж сколько мы с вами не виделись… Докладываю, кстати: ребята, что вчера прибыли, размещены, приступили к несению службы. Людишки, ими доставленные, как вы и распорядились, посажены под замок, порознь. Полковник тоже на связь выходил, распоряжений никаких не отдал.

– Хорошо, Виктор Петрович, приезжайте, буду рад. Часа хватит? Вот через час и приезжайте…

Левашов с Ларисой появились минут через двадцать, и по их лицам Шульгин понял, что не ошибся. Губы у девушки припухли и глаза блестели, а Олег выглядел утомленным и совершенно счастливым.

«Ну и слава богу», – подумал Сашка. Больше всего он остерегался возникновения прочного треугольника. Но Лариса, кажется, не обманула, пообещав считать дорожное приключение лишь не стоящим внимания эпизодом.

– Присаживайтесь, голубки, – с отеческой усмешкой сказал Шульгин. – Скоро Рудников с охраной приедет, и я буду спокоен за вашу безопасность и благополучие, и еще я позвонил Ястребову, чтобы его тетушка у себя на улице подыскала парочку надежных женщин средних лет, – при этом он подмигнул Ларисе, – на должности кухарки и горничной. Такой домик следует содержать comme il faut. А теперь докладывай общественно-политическую ситуацию. И тащи коньяк, если есть.

Огонь в камине уже пылал вовсю, волны теплого воздуха вытесняли из холла на лестницу промозглую сырость, а алые блики оживляли своей игрой мутный свет пасмурного утра.

Лариса устроилась с ногами в кресле поближе к огню и приготовилась слушать, грея пальцы о фарфоровую кружку со сдобренным доброй порцией коньяка кофе.

Обстановка в столице Советской России, как ее описывал и представлял Олег, внешне выглядела спокойной и даже благополучной. Согласно негласному договору, заключенному с Троцким перед подписанием мирного договора, Левашов получил статус как бы представителя американских внепартийных социалистов, сочувствующих коммунистическому эксперименту в России. Новиков в свое время долго вкручивал новоиспеченному председателю Совнаркома, что они и вообще-то вмешались в ход гражданской войны только оттого, что, будучи убежденными демократами плехановского толка, не могли терпеть жестокой братоубийственной войны между столь близкими по убеждениям политическими группировками, как врангелевская и, условно говоря, троцкистско-бухаринская. Андрею пришлось долго играть словами и понятиями, цитировать то Маркса, то Ленина – дореволюционного, Плеханова, Каутского, Бернштейна и труды самого Троцкого, написанные на десятилетие позже. Без ссылок на автора, разумеется. Не зря он в свое время обучался на спецкурсе при журфаке МГИМО и до одурения конспектировал и заучивал первоисточники наряду с «Критикой буржуазных политических теорий».

В итоге Лев Давыдович согласился (или умело сделал вид), что в обмен на солидную материальную помощь и гарантию ненападения со стороны Югороссии можно будет, в параллель с Коминтерном, учредить в Москве представительство «идейно близкого» ревизионистского движения. Вообще-то Новиков подразумевал, что миссия Левашова будет играть роль теневого посольства с функциями, близкими к таковым у представительств США в банановых республиках эпохи «холодной войны». Хотя вслух об этом не говорилось. Первый месяц работы Левашова давал основания считать, что свои обязательства Троцкий выполняет. А что ему оставалось делать? Получив в управление разрушенную трехлетней гражданской войной страну с нежизнеспособной экономикой, Красной Армией, не слишком отличающейся (за исключением десятка сравнительно дисциплинированных и боеспособных дивизий) от гигантского скопища силой мобилизованных дезертиров и идейных мародеров, то и дело вспыхивающими крестьянскими бунтами, угрозой массовых забастовок в Петрограде и зловещей тенью готовящегося Кронштадтского восстания, хитрый и куда более реалистичный, чем Ленин, политик, Троцкий понимал, что спасение сейчас в мирной передышке, новой экономической политике и еще не сформулированной стратегии игры на межимпериалистических противоречиях Запада.

Олег бывал у него почти ежедневно. Институтского образования, университета марксизма-ленинизма и постоянной работы с литературой, имеющейся в памяти компьютера, Левашову хватало, чтобы на равных дискутировать с умелым полемистом Троцким о перманентной революции и перспективах конвергенции коммунистической РСФСР и буржуазно-демократической Югороссии.

Назначенный председателем Реввоенсовета, Фрунзе быстрыми темпами демобилизовывал армию, уверяя, что намерен оставить в ней не более двухсот тысяч бойцов для равномерного прикрытия южной и польской границ. Однако до Левашова доходили сведения, что где-то между Вологдой и Ярославлем формируется новая, хорошо вооруженная и укомплектованная отборным контингентом армия.

Нэп действительно был объявлен, практически дословно повторяя схему 1921 года прошлой реальности. Только политико-экономическая обстановка сейчас оказалась чуть-чуть другой. Хозяйственное оживление скоро стало заметно. Была разрешена свободная торговля, в Москве открывались частные предприятия. Сокольников готовил денежную реформу. Золота в Гохране хватало, тем более что, в отличие от Югороссии, в руках Совнаркома оказались сосредоточены сокровища Эрмитажа и Оружейной палаты. И все равно Троцкий постоянно клянчил деньги. Складывалось впечатление, что он воображает, будто Врангель (то есть, конечно, Новиков) обязан был платить ему своеобразную контрибуцию, замаскированную под «братскую помощь», вроде той, что КПСС оказывала «дружественным партиям» и «прогрессивным» режимам.

– Так в итоге тебе по-прежнему кажется, что эксперимент имеет смысл и перспективы? – спросил Шульгин.

– Даже более, чем раньше. Я надеюсь, что через год-два здесь удастся построить общество типа югославского или кадаровской Венгрии. Все преимущества социализма без его сталинских деформаций…

– Дай бог, дай бог, – с иронией протянул Шульгин.

– Да почему же нет? – возмутился Олег. – Войну мы прекратили, бессмысленный террор тоже идет на убыль. Я сейчас прорабатываю возможность полного освобождения из тюрем и концлагерей всех политзаключенных и объявления амнистии участникам вооруженной борьбы.

– Смотри, как бы не пришлось новых сажать, – вставила молчавшая до сих пор Лариса.

– Кого это?

– А тех ортодоксов-большевиков, которые начнут вооруженную борьбу против предателей революции, объединившись с таковыми же ортодоксами из белого лагеря и вообще противниками всякого мира и порядка в России…

– Это ты, Ларчик, драматизируешь…

Лариса издевательски рассмеялась.

– Уж тут меня послушай. Я как раз в этих вопросах специалист, диссертацию об антирусской дипломатии ХIХ века написала…

– Понял, брат? Слушай, что умные люди говорят. И вообще пора тебе штатами обзаводиться, а то что за посольство из одного человека? Вообще-то я сюда на роль официального посла ехал, но, раз меня грохнули, придется тебе за двоих потрудиться…

– Так ты не собираешься об «ошибке» заявлять?

– Ни в коем случае. Пусть те, кому я мешал, радуются. Значит, Ларису мы официально назначаем статс-секретарем и твоим главным советником. Оставь возражения, торг здесь неуместен, я сейчас выступаю как официальное лицо, а не твой старый собутыльник. Еще одного человечка ты возьмешь, как это раньше называлось, «советником по культуре». Хороший парень, бывший жандарм. Днем он будет тебя с папочкой под мышкой сопровождать, а по ночам прямыми обязанностями заниматься. И это еще не все – дадим тебе человек пять секретарей и делопроизводителей, главного бухгалтера, разумеется…

– Да ну, правда, что это вы затеяли? У нас же было соглашение – вы как знаете, а я сам по себе…

– Темпора мутантур, братец… Новые обстоятельства открываются, и шутки посему пока в сторону. Андрей пропал, опасаюсь, что надолго. Враги активизируются, и мы даже не знаем, кто они на самом деле. Не исключено, что они так же враждебны твоему предполагаемому «социализму с человеческим лицом», как и нашей буржуазной демократии. Но информация мне в руки попала тревожная. Значит, нам придется работать в одном направлении. Я ведь на полном серьезе любопытствую, можно ли сделать то, что мы затеяли. Два или три процветающих российских государства с разными, но не враждебными общественными устройствами. А в перспективе и создание какой-нибудь конфедерации… Только уцелеть бы сначала… Ты, кстати, деда Удолина давно видел?

– Один раз, вскоре после вашего отъезда, – ответил удивленный напором Шульгина Олег, не нашедший, что возразить по поводу его «предложений». Он, впрочем, и раньше всегда проигрывал интеллектуальные поединки с Сашкой или Новиковым, если только они не касались чисто научных вопросов. – Он возмущался, что Андрей обещал помочь ему перебраться в Крым и ничего не сделал.

– Где вы виделись? – Шульгин насторожился.

– Он ко мне в «Метрополь» приходил… – В гостинице, превращенной во второй Дом Советов и общежитие для крупных партработников, которым не хватило квартир в Кремле, Левашов жил несколько дней, пока Троцкий не выделил ему этот особняк.

– А потом?

– Потом больше не приходил…

– Так… Еще и этим придется заниматься. – Шульгин вздохнул сокрушенно, но выглядел не столько расстроенным, сколько увлеченным масштабом стоящих перед ним задач.

– Короче, у тебя телефон здесь есть?

– Даже два.

– Скажи номера. Моя и Басманова резиденция будет в Столешниковом. Основную связь будем держать по телефону…

Это тоже было одной из загадок аггрианской базы – телефон с автоматическим набором свободно включался в московскую штекерную систему и выходил на нужный номер, минуя телефонных барышень. Парадокс того же типа, что и наличие в квартире горячего водоснабжения, газа и электричества. Каким-то образом коммуникации из шестидесятых годов (порт, так сказать, постоянной приписки базы) проникали и в прошлое, и в будущее.

– Я вскоре исчезну, до ночи или до завтра, а Лариса продолжит вводить тебя в курс дела. Надеюсь, скучно не будет…

Внизу затрещал звонок.

– Наверное, Рудников явился. А вообще больше никогда сам дверей не открывай. И оборудуй дом телеметрией по периметру и собачек заведи. Впрочем, это я поручику прикажу сделать… Да, чуть не забыл, сейчас при церемонии поприсутствуете. Я его в капитаны произведу. Столько мужик геройствовал, а все поручик на четвертом десятке…

– Подожди, – вспомнила о своей новой роли хозяйки Лариса. – Надо ж тогда и позавтракать всем вместе. У тебя вообще что в доме есть?

– Посмотри там, на кухне. Было кое-что. Мне порученец Троцкого на днях привозил…

– Нет, это я поломаю. – Не скрывая раздражения, девушка удалилась. – Черт знает что! «Не знаю», «должно быть»! Ему и килька в томате за еду сойдет…

– Порядок, братец, теперь я за тебя спокоен. Заживешь как человек…

Звонок затрещал снова, длинно и требовательно.

– Да иду, иду… Вот подчиненные пошли! Барин, может, на горшке сидит! Раззвонились… – Шульгин, не торопясь, направился вниз.