Был уже одиннадцатый час вечера, когда в комнату фотографа снова постучали – робко и тихо, будто спрашивая: «Есть кто дома? Если нет, то я, пожалуй, пойду».

Скрикс медленно перевел взгляд со стены на дверь, вытер о себя вспотевшие ладони и пошел открывать.

На пороге стояла Лиза Комарова. Девушка нерешительно переминалась с ноги на ногу. Те же сандалии, джинсы, та же льняная туника и плетеные браслеты на тонких запястьях, вот только на голове появилась безразмерная кепка, одетая задом наперед, и выражение лица тоже изменилось – стало настороженным, как у маленького лесного зверька, почуявшего запах лисьей норы.

– Извините, что так поздно. Это вы Николай?

– Я. Заходите.

Скрикс посторонился, но входить гостья не спешила, продолжая мяться у входа.

– Мне звонил какой-то человек…

– Да, Валерий Николаевич, мой знакомый.

– Он сказал, что вы нашли пакет с документами. Это, видимо, тот самый пакет, который я потеряла на Галерной улице.

– Вы не узнаете меня, Елизавета? – спросил Скрикс, пристально глядя ей в глаза. – Это ведь я фотографировал вас, когда вы бросили пакет и бежали от убийцы.

– Убийцы? Какого еще убийцы? – Лиза напряглась и сразу как-то вся сжалась, в глазах ее читалось недоверие. – Какой-то дегенерат просто хотел меня напугать, сунул в лицо вонючую куриную лапу… Что ж, у него это отлично получилось. Орала я громко, бежала быстро.

– Хорошо, пусть будет куриная лапа, – кивнул фотограф. – Может, вы все-таки войдете?

– А может, вы просто отдадите мне мой пакет? – попросила Лиза. – Времени много, а мне домой. Если начальник узнает, что я его потеряла, то мне конец. Одним увольнением не отделаюсь. Отдайте мне пакет, Николай, пожалуйста.

– Держите, – Скрикс взял с кровати бандероль и протянул девушке.

– Спасибо, – Лиза сразу же прижала пакет к груди, словно боясь снова его потерять. – Я пойду. Извините, но мне нечем вас отблагодарить.

– Вы можете войти, – сказал Скрикс.

– Я пойду. До свидания.

Развернувшись, она заспешила по коридору. Фотограф закрыл дверь и в течение часа снова смотрел на стену.

Потом он бросил взгляд на часы, решил, что времени прошло достаточно, и вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Скрикс прошел один пустой коридор, затем второй и третий… Девушку он нашел в туалете. Лиза Комарова забралась с ногами на подоконник: она сидела, обхватив колени руками, и плакала. Вся ломкая, тоненькая фигурка ее при этом дрожала как осиновый лист. Окно было забрано решеткой. Там, в фиолетовом сумраке, словно гигантские синие киты, медленно проплывали облака.

Услышав стук шагов по кафельной плитке, Лиза повернула голову.

– Я не могу найти выход, – сказала она, проведя кулаком по мокрой щеке, и большие глаза ее смотрели по-детски жалобно. – Я заблудилась. Лифт не вызывается, телефон не ловит… Что это за место?

– Пойдем, Лиза, – тихо произнес фотограф. – Не надо меня бояться. Здесь ты в безопасности. Это всего лишь общежитие, и здесь живут… люди.

Скрикс не сказал, что, сколько ни броди по коридорам, никого из так называемых «людей» не встретишь. Стучать в запертые двери номеров, дергать дверные ручки и даже кричать, пусть даже и на разрыв голосовых связок, – бессмысленно и бесполезно. Нет здесь никаких других жильцов, нет здесь никаких других комнат; вернее, они есть, но сейчас они так же далеко, как Венера, Марс или Плутон. Весь этот мрачный, унылый, с облезлыми стенами лабиринт, с коридорами, лестницами, бутафорскими дверями и аварийным санузлом, на плане общежития выглядит как стандартная комната под таким-то номером и расположенная на таком-то этаже, и то, что внутри она больше, чем снаружи, – так этим в Старой Общаге никого не удивишь. Все здесь умело приспосабливалось под вкусы и потребности постояльцев, а Скрикс любил темноту, обожал сырость, как будто в прошлой жизни он был мокрицей и шевелил усищами среди сочащихся влагой труб и ржавых вентилей.

Убаюкивающе-мирно журчала вода в протекающих унитазах. Рыжие разводы на потолке казались полотном художника-абстракциониста или причудливой картой края озер и рек, закольцованного горными хребтами.

– Кто вы? – спросила девушка.

– Я тот, кто хочет тебя спасти. Я твой друг.

– Я не понимаю вас. Выпустите меня! – взмолилась она, а затем произнесла одними губами: – По-жа-луй-ста…

– Нельзя, – покачал головой фотограф. – Я выведу тебя отсюда, Лиза, но завтра.

Девушка едва заметно вздрогнула. Скрикс помолчал, покусал задумчиво губы, потом добавил:

– Быть может, ты голодная? Я попрошу, чтобы принесли ужин.

Лиза медленно, одну за другой, спустила ноги вниз и подняла с пола многострадальный курьерский пакет.

– Я так устала, что мне уже все равно… – пробормотала она.

– Я постелю тебе матрас, – сказал Скрикс. – Но для начала ты выслушаешь от меня много странных вещей. И выслушаешь очень внимательно.

Елизавета Комарова равнодушно пожала плечами и отправилась за своим проводником. Несколько раз она останавливалась, бегло, с отчаянием в глазах оглядывалась по сторонам, потом нервно сглатывала и, ускорив шаг, догоняла ушедшего вперед фотографа.