Его разбудило солнце, светящее сквозь стенку палатки.

Алые птицы больше не встречали рассвет своим пением. Дерево молчало, пустое и мертвое, только на одной обрубленной ветви еще сохранилось немного цветов и листьев. Он старался на них не смотреть.

Утро было прекрасное. С великого пшеничного моря поднимался туман, перистые облачка в небе напоминали свежевыстиранное белье. Стронг посмотрел вниз: Райт смазывал лебедку, Зухр распиливал последний пятидесятифутовик, Синего Неба в поле зрения не было.

– Что ж раньше не разбудил, мистер Райт?

Тот поднял глаза.

– Думал, тебе не повредит придавить еще малость.

– Правильно думал. А индеец наш где?

– Бизоны снова его настигли. Он топит их в баре.

На площадь въехал двухколесный гиромобиль, из него вылез толстяк с корзинкой: мэр привез завтрак. Они со Стронгом помахали друг другу.

Наспех проглотив яичницу с ветчиной и кофе, Стронг свернул палатку и отправил ее вниз на лифте вместе с обогревателем и спальником. Первый сегодняшний кругляк обещал быть значительно ниже ста футов, поскольку обрубок ветки торчал на трехсотфутовой высоте. Выполнив срез идеально, Стронг съехал на люльке вниз. Высота следующего должна быть не меньше ста двадцати, чтобы напоследок осталось двести.

Вымерив расстояние, Стронг сделал отметку на той стороне, куда новый кругляк требовалось свалить, и перешел на другую: выпуклости и трещины коры делали это сравнительно легким. Площадь стала намного ближе, чем в последние дни; дома, улицы и толпы любопытных колонистов смотрелись странно.

Точно напротив отметки Райт дал команду вбить колышек. Мгновенно перевесив на него люльку с верхней зацепки, Стронг откинулся назад, уперся ногами в кору и стал резать.

Сначала потихоньку: он имел дело с тоннами древесины, которые при малейшей промашке могли обрушиться на него. Процесс осложняло то, что резать приходилось выше колышка, держа инструмент в вытянутой руке и направляя луч под нужным углом. Это требовало хорошего глазомера. Обычно зрение Стронга не подводило, но сегодня его затуманивала усталость. Он сам не знал, до чего вымотался, пока не услышал крик Райта.

Его сбили с толку бугры на коре – из-за них луч шел неверно. Осознание своей ошибки мало ему помогло: стодвадцатифутовый кряж уже кренился к нему, и остановить его Стронг не мог.

Все равно что висеть на утесе и видеть, как верхняя его часть рушится на тебя. В данном случае это дерево, а не камень, но разницы никакой: расплющит, как комара.

Стронг ничего пока не чувствовал, даже ужаса. Просто смотрел с интересом, как кругляк заслоняет солнце и трещины в коре разверзаются, как устья черных пещер. Голос, который он слышал, наверняка шел из его собственной головы, но был слишком сладок и мелодичен для этого:

Не видя ее, не будучи даже уверен, что это она, он отреагировал мгновенно и втиснулся как можно глубже в ближайшую щель. И вовремя: в следующее мгновение кряж с грохотом обрушился вниз, вырвав из ствола стальной колышек.

В трещину тут же проникло солнце: Стронг был там один. Кряж грохнулся оземь и покатился по площади. Стронг чуть ли не с надеждой ждал треска, звона бьющегося стекла и других признаков разрушения, но ничего не услышал.

Дна у трещины не было. Он держался, упершись коленями в одну стенку, спиной в другую. Кое-как выбравшись наружу, он посмотрел вниз.

Кругляк пропахал глубокую борозду, выворотил из земли чьи-то кости и остановился у первого ряда домов. Райт и Зухр бегали вокруг в поисках расплющенного Стронга. Из его глотки слышались странные отрывистые звуки: смеялся, конечно, он сам, ведь здесь никого больше не было. Истерический смех разбирал его, пока грудь не заболела и не стало трудно дышать. Успокоившись, он включил рацию и спросил:

– Не меня ищете, мистер Райт?

Райт замер, поднял голову, посмотрел и молча вытер лицо рукавом рубашки.

– Что тут скажешь, мистер Стронг. Твоя дриада хорошо за тобой присматривает. Давай-ка спускайся, хочу тебе руку пожать.

До Стронга не сразу дошло, что спускаться и правда можно. Его работа закончена, остался только комлевой срез.

Он заново вогнал в дерево болтающийся колышек и съехал вниз по страховочной веревке, притормаживая через каждые пятьдесят футов. На последнем отрезке он выскочил из люльки и спрыгнул. Солнце стояло в зените: он пробыл на дереве трое с половиной суток.

Райт потряс ему руку, Зухр тоже. К ним примкнул мэр, который привез фирменную еду для всех, а также складной стол и стулья.

– Мы никогда не забудем тебя, мальчик мой, – говорил он, качая двойным подбородком. – Вечером я созвал срочное заседание совета, и мы единогласно решили поставить тебе памятник здесь, на площади, когда пень уберут. На постаменте напишем: «Человек, спасший нашу деревню». Ты настоящий герой и заслужил это. Более Материальная награда тоже последует: сегодня ты и твои друзья будете моими гостями – всё за счет заведения.

– Как же я ждал этих слов, – сказал Зухр.

– Не преминем воспользоваться, – сказал Райт.

Стронг промолчал, и все четверо сели обедать. Стейки прибыли из южного полушария, грибы – с Омикрона Кита-14. Им сопутствовали салат, зеленый горошек, свежий хлеб и кофе с абрикосовым пирогом. Стронг ел без всякого аппетита; чего ему хотелось, так это выпить, но было еще слишком рано. Сначала последний кряж, потом выпивка. Поможем Синему Небу топить бизонов за счет заведения. «Человек, спасший нашу деревню». Повтори, бармен. Не в красном был я в этот час, я кровью залит был, бармен. Да, красной кровью и вином я руки обагрил, когда любимую свою в постели я убил.

Зато у мэра аппетит был отменный. Деревня спасена, можно спокойно сидеть у огня и считать бумажки. Не надо больше беспокоиться из-за дерева. Стронг, как тот голландский мальчик, заткнул пальцем течь в плотине и спас бюргерские дома от потопа.

Он порадовался, когда все доели и Райт спросил:

– Ну, мистер Стронг, что скажешь?

– Давай уже прикончим его, мистер Райт.

Они встали. Мэр сложил стол и стулья в гиромобиль и присоединился к другим колонистам за ограждением. Деревня сверкала на солнце: улицы будто только что вымыли, пряничные домики только что испекли. Стронг чувствовал себя уже не голландским мальчиком, а Джеком – победителем великанов. Пора срубить бобовый стебель под корень.

Он сделал глубокую зарубку, чтобы свалить кряж в нужную сторону, и обошел ствол вместе с Райтом и Зухром. Все трое молчали. Он отвык ступать по твердой земле, привык ощущать люльку под собой и натянутую веревку у пояса. Носки сапог покраснели от ходьбы по красной траве. Он поднял лучевик и начал последний срез. Трус – поцелуем, древосек – кинжалом наповал. Разрез наливался красным. Новейшая модель кинжалов, производимая в Нью-Америке на Венере. Никогда не тупятся и не знают пощады.

«Кровь» струилась по коре, обагряя траву. Невидимое лезвие резака ходило туда-сюда. Двухсотфутовый обрубок, бывший ранее гордым высоким деревом, содрогнулся и начал падать – медленно, с хрустом и шорохом. Земля сотряслась, приняв его на себя.

Огромный пень окрасился в алый цвет. Стронг, выронив резак, подошел к исполинскому кряжу, упавшему, как и намечалось, на улицу между двумя рядами домов. Стронгу было наплевать на дома, они его и раньше особо не волновали. Он шел, глядя в землю, и на краю площади увидел ее. Знал, что увидит, если будет смотреть достаточно пристально. Вот она: солнце, и луговые цветы, и колеблемая ветром трава. Не вся, только торс, руки, грудь и прелестное умирающее лицо. Остальное – маленькие ступни в сандалиях из листьев, голени, бедра – раздавлено кругляком.

– Прости меня, – сказал он, а она улыбнулась, кивнула и умерла, но солнце, и луговые цветы, и трава никуда не исчезли.