Глиняный пригород
Перевод Я. Лошаковой
«Я беру на себя смелость предсказать, что, в конце концов, человек запомнится всего лишь общиной, состоящей из многообразных, несхожих и независимых друг от друга обитателей».
Роберт Льюис Стивенсон. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда.
Суббота, 20:51; Роджер Норбрук С:
Я снова ощутил, как проваливаюсь сквозь последовательные слои все более и более прозрачной дымки. (Я сказал «снова», хотя подобное я чувствовал впервые.) Это длилось один миг – всего-навсего уловка разума, чтобы смягчить потрясение от мгновенного ретроперемещения – и я появился в переулке, ставшем уже родным. Взглянув по сторонам, я убедился, что никто не заметил мое появление (ни души, как всегда, – такой уж это был переулок). Я направился к улице, пересек ее и зашел в кафе «Тысяча и одна ночь». Отчасти благодаря своей близости к нексусу, это кафе возглавляло список вакханальных маршрутов моей жертвы еще со времен ее первого путешествия в прошлое.
Поначалу я не рассматривал переулок в качестве возможной mise en scène. Даже несмотря на то, что он был безлюдным и очень мрачным, и свет от ближайших уличных фонарей сюда не попадал.
По очевидным причинам, улица тоже не подходила. Приезд моей жертвы в прошлое, в сущности, гарантировал, что меня не схватят, но для меня риск ареста мог означать нарушение правил. Правда, возможно, они больше не соблюдались, но на всякий случай я намеревался играть по правилам – так, словно они все еще в силе.
(Роджер Норбрук D: Если будущие поколения и будут вспоминать моего хозяина, то не потому, что он нашел способ путешествовать в прошлое. Его будут помнить как создателя множественной личности и в конечном счете ее оригинального использования.)
(Не так давно, ради собственного душевного благополучия, я придумал обозначения для его двойников: A, B и C; где A – это Роджер Норбрук собственной персоной, а В и С – его вторые «я». По иронии судьбы, это привело к тому, что я вообразил себя D – и впрямь бессовестное искажение имени!)
Роджер Норбрук C: Я вошел в кафе и тотчас же направился к свободной кабинке, откуда можно было вести наблюдение одновременно за баром и входной дверью. Старомодные очки в роговой оправе давили на переносицу, и я не мог избавиться от чувства, что выгляжу нелепо в поношенном коричневом костюме из ткани в тонкую полоску. Но было крайне важно, чтобы я хоть немного изменил свою внешность.
Я присел и стал ждать.
Я ждал и тщательно просеивал мысли, чтобы исключить даже намек на безнравственность. Его не было, но я и не ожидал его отыскать.
Войдя в поле, я был убежден, что мое хладнокровие сделает меня невосприимчивым к побочным эффектам ретроперемещения, благодаря которому моя жертва считает себя свободной.
Вскоре, заметив меня, официантка подошла к моей кабинке. Я заказал пива. Она принесла заказ, я заставил себя сделать маленький глоток, а затем поставил его обратно на стол. Зал плохо освещался: в нем царило серое уныние.
С минуты на минуту моя ничего не подозревавшая жертва могла войти в кафе. Пока он будет здесь, он у меня под колпаком, а когда уйдет, я последую за ним.
Рано или поздно он предоставит мне идеальную возможность завершить дело.
Мой взгляд был прикован к входной двери.
Я ждал.
Суббота, 21:00; Роджер Норбрук B:
Это мимолетное ощущение падения сквозь прозрачную дымку, это сладкое чувство свободы, когда трансвременные силы, открытые моим переходом, высвободили мои раскаяния, в которых я замерз зимой. Я родился заново, ощущая безумный восторг…
Я покинул переулок, пересек улицу и зашел в светящийся неоном оазис – кафе «Тысяча и одна ночь». Для Роджера Норбрука уже стало традицией начинать субботний вечер на этом уединенном курорте.
Раньше ретроперемещение оставляло меня с ощущением дрожи внутри. Но это прошло. Шесть благополучных путешествий в прошлое – это было седьмым – и вот я уже ветеран. И все же первый раз незабываем. Тогда я не знал, что два конца индуктивной световой петли или искривление пространства-времени соединились в пространстве в подходящей точке материализации. Я знал только, что они сошлись вместе в радиусе около двух или трех миль от жилого комплекса, в котором находилась моя мастерская, и что гравитационные волны, зарегистрированные в появившемся поле, были расположены на уровне земли. Я должен был рискнуть, и я это сделал. (Пространство и время существуют независимо друг от друга – факт, доказанный мною в ходе целого ряда экспериментов в Институте изучения Времени; однако в последнем есть небольшое боковое смещение.)
(Роджер Норбрук D: В никогда не отличался от A, даже во время своих путешествий в прошлое. По своей природе он всегда был беспечен и не знал о существовании C. Конечно же, С был хорошо осведомлен о существовании А и В. Иногда A ощущал присутствие C, принимал это за сильную потребность в саморазрушении и все равно отказывался принимать его всерьез.
Само собой разумеется, что ни A, ни B, ни C не подозревали о моем существовании.)
Роджер Норбрук B: Я зашел в кафе, подошел к стойке бара и сел на высокий табурет рядом с одинокой домохозяйкой. Там было достаточно много народу, несколько постоянных посетителей расположились в плохо освещенных кабинках вдоль стены. Перед домохозяйкой на стойке стояла водка с апельсиновым соком. Я попросил бармена, имени которого не знал, но лицо которого было мне знакомо по прошлым моим посещениям, принести виски «Сиграмс & 7».
Я не спеша потягивал первую порцию – слишком мало времени прошло после завтрака, чтобы выпивать все залпом. В этом-то и беда путешествий в прошлое (в моем представлении единственная беда): они сбивают ритмы тела. Сегодня вечером по какой-то причине я чувствовал, что они сбиты сильнее обычного. Мало того, я так устал, что все тело болело. И это странно. Я знал, что не выспался, но мне удалось вздремнуть.
Ну и ладно, после пары бокалов мне будет уже все равно.
Я опустошил первый и только собрался, верный привычке, сделать следующий бросок ко второму, как вдруг заметил, что домохозяйка, сидящая рядом, многозначительно смотрит на меня. Я ничего не имею против домохозяек, в особенности, если они находятся рядом и такие же мягкие и пушистые, как эта, а потому обрадовался, что подстрелил «куропатку» в самом начале охоты. Я подал знак бармену, чтобы он сделал мне еще одну порцию «Сиграмс & 7».
Домохозяйка прятала ладонь левой руки за своей сумочкой, будто не желая показывать осязаемый символ своего супружества. Словно большая проворная кошка, она лакала свою «Отвертку». Это запросто могла быть уже десятая. Как оказалось, ее звали Саломея. Меня затрясло от молчаливого смеха. Саломея встает пораньше и готовит ему завтрак; Саломея покорно штопает его носки; Саломея, как важная мурлычущая кошка, приносит ему тапочки, когда он возвращается вечером домой, уставший и раздраженный после изнурительной и скучной работы в офисе…
Саломея, без спутника, поглощает коктейли «отвертка» в кафе «Тысяча и одна ночь»…
Дикая non sequitur придала живости моему молчаливому циничному смеху. Но это оказалось формальностью: ее дражайший супруг в отъезде. Торговый представитель, не иначе! Дай им Бог здоровья, всем без исключения. Пойдем, Саломея, заберемся в твою машину и поедем в кабаре! Будем угощаться, танцевать, а потом займемся любовью. А назавтра я преподнесу тебе себя на блюдечке, если пожелаешь, но сегодня будь само совершенство!
Суббота, 20:57; Роджер Норбрук A:
У себя дома, высоко в горах, над пестрым городом, я сделал последний визуальный осмотр поля деформации, работе над которым я отдал три драгоценных года своей жизни, получив взамен лишь жестокое разочарование.
Пульсирующий портал загадочно смотрел на меня, ослепляя бесконечными вспышками.
Уже шесть раз в воскресное утро я проходил сквозь эти деактивирующиеся световые панели, веря, что они представляют собой путь в прошлое; шесть раз в воскресное утро я совершал мгновенное падение, меня небрежно бросало в другую реальность настоящего, меня, вымотанного, изможденного, потерянного, переполняла необъяснимая ненависть к самому себе.
(Роджер Норбрук D: Дедушка Роджера A пустил себе пулю в лоб в тридцать семь лет. Отец Роджера A, будучи ревностным членом секты ессеев, презирал секс, а восемнадцатую поправку считал Божьей милостью и провалом деяний Люцифера. Оба постулата вбивались в голову A ежедневно, пока отец не скончался от инфаркта в сорок два года. Спустя некоторое время A вместе с матерью въехали в квартиру, в которой теперь он проживал один. Он получил ученую степень в Р… университете, расположенном неподалеку, а затем должность в Институте изучения Времени и вел степенный благопристойный образ жизни. Все это время он держал B в заточении в мрачной потайной подземной темнице с люком в готическом замке своего подсознания. Его мать скончалась от уремии, когда ему было тридцать восемь лет. Вскоре после этого он начал работу над своей машиной времени. Только после того, как он усовершенствовал ее и предпринял свое первое путешествие, B покинул свою темницу. Само собой разумеется, его поведение было отражением его чувств, другими словами, он вел себя как моряк в увольнении, любитель женщин и выпивки, и само собой, продолжал вести себя так же в каждом следующем путешествии. И все-таки, в отличие от С, B не был полностью самостоятельным; при этом эффект получился таким, словно разделение было полным. A отказывался воспринимать еженедельные отлучки B из замка и вычеркнул все свои воспоминания о путешествиях в прошлое. Конечно, он не мог убрать ни физических последствий разгульной жизни B, ни ненависти к самому себе из-за того, что подсознательно знал об этом.
Роджер Норбрук A: Завтра ровно в 9:00 утра я снова стану «подопытным кроликом». Я не хочу, но какая-то внутренняя сила вынуждает меня сделать это.
Как и раньше, нексус составит минус двенадцать часов. Потенциал поля значительно повысился, но вряд ли мои труды скорее увенчаются успехом, если я попробую более долгую петлю. По тем же причинам маловероятно, что более короткая сослужит мне добрую службу. (Так или иначе первоначальные координаты нексуса останутся примерно такими же, но это вряд ли можно рассматривать в качестве коэффициента безопасности, пока я не узнаю первоначальных координат.)
Синхронные часы на стене в мастерской показывали 22:07. Я деактивировал поле и, уставший, повернулся к двери. Мне больше нечего было там делать. Я уже сделал все возможное для достижения успеха. Нечего сказать, успех! Я с понурым видом вышел из небольшой комнаты (первоначально это был просторный стенной шкаф), погасив свет и закрыв за собой дверь. Я сел в кресло в гостиной и продолжил смотреть телевизор.
Я бесцельно переключал каналы: ни одна из унылых передач не достигла моего разума.
И не потому, что они были неинтересными. Причина в том, что мой мозг с мазохистским упорством возвращался к неудачным попыткам достичь ретроперемещения, в каждой из которых я сбивался с пути, попадая в щекотливые положения. Однажды, к своему ужасу, я обнаружил себя в постели рядом со странной и абсолютно голой женщиной, без сомнения – проституткой; в другой раз я оказался в отвратительной сточной канаве, и мой костюм был безвозвратно испорчен; в третьей я колотил в дверь бара, незаконно торгующего спиртными напитками. А ненависть к самому себе! Боже мой! Эта ненависть!
В последнее время я страдал от депрессии – порой она была такой острой, что граничила с отчаянием. Я без колебаний связал бы ее возникновение с моими систематическими неудачами путешествий во времени, но в какой-то степени я был в подавленном состоянии еще до начала моих экспериментов; если уж на то пошло – даже до того, как я задумался о пространственно-временных искривлениях и проходах. Так что, хотя мои провалы и усиливали мрачные мысли, они не могли быть их единственной причиной.
В последнее время я был доведен до изнеможения и страдал от кратковременных провалов в памяти. Во время одного из них я купил себе пистолет и коробку с патронами.
Я понимаю, что мне следовало бы знать, откуда они взялись, но у меня не было ни малейшего воспоминания об этом действии, и лишь вчера я обнаружил опасное оружие и пугающую маленькую коробку в своем архивном шкафу. В другой раз я, должно быть, откопал где-то коричневый костюм из ткани в тонкую полоску, который не носил уже много лет. Я понимаю, что, наверное, это сделал я, потому что только сегодня утром я видел его висящим в гардеробной.
Я чувствовал, как мои руки трясутся настолько сильно, что электронный пульт управления выскользнул у меня из рук и упал на пол. Нет уж, никогда этому не бывать.
Так или иначе я должен был взять себя в руки и обратить в бегство уродливую тень, что продолжала стоять у меня за спиной. Я сосредоточил все свои душевные силы на цветном, но почему-то тусклом уменьшенном мире вокруг себя. Наконец, мои старания окупились: до меня дошел смысл на первый взгляд бесцельных действий игроков; я стал понимать избитые реплики, снова и снова слетавшие с их губ.
Я с облегчением откинулся на спинку кресла. Позднее тем же вечером я включил какой-то старый фильм и смотрел его до тех пор, пока мог бодрствовать. Потом приготовил себе стакан теплого молока и пошел спать.
Суббота, 23:55; Роджер Норбрук B:
Мы лежали в кровати (супружеское ложе, не иначе), утолив на время плотский голод, и болтали. Никаких виски «Сиграмс & 7» и никаких «Отверток», хотя сообразительная Саломея сходила за бутылкой бургундского вина из запасов в кухонном буфете, так что в возлияниях в честь Бахуса мы не нуждались. У нее есть ребенок – подросток, учится в школе, но она отправила его к тетушке Джейн или Марне до понедельника. Красное вино. Ее одиннадцатилетний сын за городом. Бордовое. На стене напротив нашего пружинного Эдема висит портрет клоуна. Красное вино, бордовое.
Это трагикомичное, уродливое, разноцветное лицо. Портрет рогатого супруга? Она смеется над моей шуткой, и я вслед за ней. Мы покатываемся со смеху, лежа в кровати.
Еще вина. Бордовое, бордовое, красное вино, как та роза, что ты подарила мне, любимая, самая красная роза, я буду вспоминать, как ласкал тебя тогда, и мы лежали рядом в розовом свете твоего ночника, как два влюбленных подростка в ночи. Бордовое, красное вино, красная роза… Три долгих года я работал до изнеможения, Саломея, сооружая портал, чтобы наступила эта ночь и другие, похожие на нее; я резал текстуру света и латал ее снова и снова сто тысяч раз и наконец-то заставил ее искривиться; и потом я сказал: «Сезам, откройся!» – и вот он! яркий и ослепляющий портал, казалось, он раздвинулся, и я шагнул в него и быстро упал в прошлое. Снова и снова, и снова. Семь – я посчитал – раз. И каждый раз, Саломея, когда я возвращаюсь, мой переход случайно высвобождает меня и трансвременные силы, разрывая на куски мою пуританскую смирительную рубашку, что я обычно надеваю на работу, в церковь и в кровать. Ацетилен плавит викторианские решетки моей холодной железной камеры, пока они не растают в лужу расплавленного металла у моих ног, и я делаю шаг вперед в когда-то запретные лозы и с жадностью поглощаю сахарные грозди жизни. Бордовое, бордовое, красное вино.
Воскресенье,12:07; Роджер Норбрук С:
Мне открывался чудесный вид на пригородный дом (в американском колониальном стиле) в тени высокой ограды, за которой я исчез, после того как кэб высадил меня и умчался прочь. К тому времени примыкавший к дому гараж на две машины уже проглотил микроавтобус женщины. Свет на нижнем этаже, который зажегся несколько минут спустя, все еще горел. Свет в окне наверху, который включили немного позднее, тоже еще горел. Последний был тусклым и еле пробивался сквозь закрытые жалюзи.
Лучше всего, пожалуй, будет зайти с тыльной стороны дома. Но прежде чем забраться через какое-нибудь окно, надо попробовать заднюю дверь. Люди всегда прячут ключи от дома в самых «оригинальных» – и самых очевидных – местах: в козырьке крыльца, в корзине для бутылок молока, под половиком. Тем не менее я немного подождал. Сейчас он, по всей видимости, восстанавливает силы после первого вечернего совокупления; через некоторое время он перейдет ко второму. Он уже не так молод. После второго, если не будет никаких неожиданностей, он уснет. Это должно произойти часа в три. До этого времени я подожду.
Потом я сниму с него все, что может способствовать его немедленному опознанию; а затем, на обратном пути в квартиру, выброшу в урну для мусора или на дно коллектора. Конечно, остается свидетельница преступления, но тут уж ничего не поделаешь. Я надеюсь, что моя жертва не назвала «наложнице» свое полное имя.
Посреди лужайки на боку лежал шезлонг. Я оттащил его в укрытие и удобно устроился на нем. В правом кармане пальто нащупал рукоятку коротконосого «смит-вессона» 38-го калибра. Зевнул. Где-то по соседству, должно быть, был пруд: до меня доносилось кваканье лягушек.
Воскресенье, 1:10; Роджер Норбрук A:
Старый фильм, который я смотрел, наконец-то, подошел к концу. За ним последовала серия 30-секундных рекламных роликов.
Пора спать. Завтра тяжелый день…
Сон после тяжелого дня.
В случае, если сценарий повторится и в 9:00 я перенесусь в пространстве вместо ретроперемещения, я, должно быть, устану так же, как и при последнем; если же все будет иначе и я совершу перемещение во времени, а не в пространстве, я, должно быть, все равно буду чувствовать себя измочаленным.
Существует некая связь между исчезновением денег из моего кошелька и отклонением от пути в другую часть настоящего, но я не способен уловить ее.
Возможно, мой мозг окутан туманом в столь поздний час. Возможно, вечернее электрохимическое путешествие притупило его.
(Роджер Норбрук D: Морально-нравственные метаморфозы, которые испытывает A при каждой попытке путешествия в прошлое, абсолютно не связаны с трансвременными силами, присутствующими там. Просто каждый раз, когда он попадает в прошлое, он понимает, что формально его не существует, что перед ним простираются двенадцать часов абсолютной свободы. Важность, самодовольство, самообман, страх – все отпадает: он «сдирает» с себя свою личность и становится B.)
(Роджер Норбрук A: Я выключил телевизор и отправился на кухню, чтобы подогреть стакан молока. Я отнес его в спальню, разделся и снял контактные линзы. И снова меня одолели мысли о моих повторяющихся неудачах достичь прошлого. Может, ошибка в том, что я не решился довериться коллегам и проводил эксперименты не в Институте? Бремя не было бы таким тяжелым, раздели я его с другими людьми.
А вдруг они не согласились бы принять в них участие?
Не стали бы они, как я и опасался вначале, отмахиваться от меня и называть глупцом за спиной? Меня, с развязанными шнурками? Того, кто сидит дома, пока они гуляют и пьют джин? Того, кто спит один, пока они прелюбодействуют с женами друг друга?
Нет, я поступил правильно. Великие подвиги совершаются благородными людьми в одиночку.
Воскресенье, 3:01; Роджер Норбрук B:
– Давай, наполни Кубок, Саломея,
И пусть растают твои зимние раскаяния в огне весны:
Птице Времени недолго осталось порхать —
И она готова отправиться в Путь!
Воскресенье, 3:10; Роджер Норбрук C:
Ага! В корзине для бутылок молока, как я и думал.
Воскресенье, 3:23; Роджер Норбрук A:
Что-то разбудило меня! Кто-то.
Я чувствую его присутствие в комнате.
Нет, не в комнате. Внутри меня.
Депрессия, с которой я ложился спать, улетучилась. На смену ей пришла ненависть. Ненависть, настолько холодная и бесчеловечная, что ее даже трудно назвать чувством…
Боже! Что со мной происходит? Словно кто-то завладел моими мыслями, разумом, телом – со всеми…
Роджер Норбрук С: Потрохами. Я включил ночник, поднялся, снял с себя его пижаму и облачился в его нижнее белье и носки. Не обратив внимания на его контактные линзы, я вышел из спальни и направился в рабочий кабинет.
Я хорошо выучил свою роль…
Воскресенье, 3:26: Роджер Норбрук B:
Мы с Саломеей слились по второму кругу. Клоун потупил взор, в его глазах грусть и тоска. У него Weltschmerz. Он уже видел подобные зрелища. Моя любимая всего лишь увядшая красная роза…
Клоун в Пафкипси, успокоила меня Саломея. Очень-очень далеко. Мы задремали бок о бок. Сквозь посткоитальный сон я услышал звук его шагов на лестнице с ковровым покрытием. Рядом со мной зашевелилась Саломея, она повернулась и закинула свою гладкую нежную ляжку мне на живот. Послышался едва различимый шорох, как будто открылась дверь; спустя вечность раздался короткий щелчок, и в комнату ворвался яркий свет. Но тот, кто вошел в комнату, направив на нас револьвер, был не клоун. Это… был… Боже правый! Нет! Этого не может быть! Но почему? Почему?
Саломея закричала. Я постарался перемахнуть через нее на другую половину кровати. Раздалось странное кряканье, и что-то тяжелое ударило меня в левую лопатку. Потом второй, похожий звук, и второй удар, приводящий в оцепенение. Я не мог двигаться.
Краснота и наступающий мрак… Неожиданно стало светло, свет становился ярче. О чудный свет! О, каверза Времени: Время – и есть Свет, Свет Времени – это все, что ты знаешь на Земле, и все, что тебе надо знать… Иди сквозь свет, сквозь свет и тьму и накатывающую красную волну, иди сквозь нее на ту сторону, иди сквозь свет! …Ну вот, теперь лучше – я посплю…
Воскресенье, 3:29; Роджер Норбрук C:
Зайдя в рабочий кабинет, я надел старомодные очки в роговой оправе, которые обнаружил вчера в ящике письменного стола, загроможденного вещами. К счастью, разница в диоптриях с его контактными линзами была минимальной.
Я вернулся в спальню и достал из комода рубашку и галстук коричневого цвета.
Я надел их, взял из шкафа коричневый костюм из ткани в тонкую полоску, который два дня назад вытащил на свет божий из чемодана в пыльной комнате, принадлежавшей его любимой матери. Теперь он использовал ее как склад. Я надел костюм.
Его повседневные ботинки подойдут.
Одевшись, я снова вошел в спальню и переложил содержимое его карманов в свои. Потом я положу все назад, верну костюм в шкаф, а очки в роговой оправе – в ящик письменного стола. Он и не вспомнит о том, что я завладел всем этим, независимо от того, сколько улик я оставлю, но для достижения наилучшего результата я должен играть по правилам.
Я возвратился в рабочий кабинет, открыл архивный шкаф, достал «смит-вессон» 38-го калибра, который приобрел на прошлой неделе, зарядил его и сунул в правый карман пальто. Я положу на место револьвер и неиспользованные гильзы (если они останутся) после того, как закончу это дело сегодня ночью.
Из кабинета я сразу направился в мастерскую, вошел и запер дверь. Небольшая комната наполнилась свечением, я выставил время 15:31 минус семь часов на ретролокаторе и активировал поле. Это позволит мне прибыть в прошлое во временной отрезок приблизительно за девять минут до моей жертвы. При формировании световое искривление войдет в такую компенсацию, которая будет необходима для поддержания постоянства нексуса в пространстве.
Выключив свет, я расположился перед полем. Через мгновение появились первые световые частицы. Они стремительно размножились, и едва различимый гул начал раздаваться из преобразователя энергии.
Я сосредоточил свой взгляд на светящемся циферблате синхронных часов на стене напротив.
И принялся ждать.
Я нисколько не тревожился, что еще не вернулся со своего дела. Более того, я волновался, если бы уже вернулся, ведь я не планировал возвращаться в квартиру традиционным способом до того, как отправлюсь оттуда с помощью поля. Количество парадоксов, которое способно выдержать Время в заданный временной отрезок, ограничено: еще один, и их будет уже слишком много.
Когда я на самом деле вернусь, я повешу костюм на место в шкаф, положу очки в роговой оправе в ящик письменного стола, оружие и неиспользованные гильзы в архивный шкаф и потом сразу отправлюсь в кровать. Утром я должен буду проснуться, изображая его. Только когда он пересечет поле, мое дело будет по-настоящему завершено.
Настенные часы показывали 15:51. Я без колебания отправился в свое путешествие.
(Роджер Норбрук D: Упрямство, с которым С спланировал убийство B, сбило его с толку и в итоге A, а совсем не B был и стал его предполагаемой жертвой. Но C, при всем своем хладнокровии, был чересчур педантичен, чтобы сделать все мгновенно, так как в этом случае он бы просто взял в рот дуло пистолета или приставил бы его к виску и нажал на курок. К счастью, наличие современного технического устройства позволило ему обойти эту неприятность. Стало быть, в некотором смысле машина времени Роджера Норбрука могла бы относиться к безликим в своем роде, но совершенно гуманным устройствам для самоуничтожения сродни «петле висельника», гильотине и электрическому стулу.
(Любопытно поразмышлять, не могло ли это быть истинным мотивом для ее изобретения.)
Воскресенье, 8:25; Роджер Норбрук А:
Я проспал! Мне нужно поторопиться!
Крайне важно, чтобы я вошел в поле ровно в 9:00.
(Почему это так важно? И почему я чувствую себя настолько опустошенным? И почему я так сильно зарос, что нуждаюсь в бритье?
А-а, не все ли равно.)
Я поставил кофейник на огонь, пока одевался. Радиоприемник с будильником, который не разбудил меня раньше, без устали болтал сам с собой на тумбочке. Что-то про убийство. Я рассеянно слушал, одеваясь. Незадолго до 3:30 миссис Альфред Хьюитт, проживающая в доме номер 86 по Сент-Джеймс, подверглась нападению двух подозрительных типов, один из которых ограбил и застрелил насмерть второго, который, по всей видимости, совершил изнасилование и умудрился снять с себя одежду и залезть к ней в постель, не разбудив ее. Полиция не склонна доверять ее истеричным показаниям.
На данный момент они не смогли установить личность жертвы или получить сведения о его сообщнике, убийце, но… Я не уловил окончание фразы, потому что был уже в ванной и орудовал электробритвой.
(Роджер Норбрук D: С не убивал B. Это сделал я.
Да, преступление было совершено руками С – я не это имел в виду. Но я мог его предотвратить.
Достаточно было всего лишь уничтожить C.
Если уж на то пошло, я мог бы его уничтожить давным-давно. Но я этого не сделал.
Даже сейчас я могу отменить убийство B. Просто не допустить, чтобы C стал его мишенью. Все, что мне надо было сделать, это обогнать A и не дать Роджеру Норбруку войти в поле. Я мог бы стереть это происшествие целиком со страниц Времени.
Я мог бы, но не стану.
Я хочу, чтобы Роджер Норбрук пересек поле.
Эта переполненная людьми землянка, в которой я жил всю свою жизнь, не совсем обычная в своем роде, и, по всей видимости, она была не лучше и не хуже таких же землянок моих собратьев. Но для меня она стала тюрьмой, как, вероятно, и для них.
И я не смогу покинуть ее еще долго.)
Роджер Норбрук A: Вернувшись на кухню, я проглотил обжигающий кофе так быстро, как только смог. Бросил взгляд на часы над плитой: 8:47.
Я поспешил в мастерскую, отпер дверь, вошел и закрыл ее за собой. Включил свет и выставил время 9:00 минус двенадцать часов на ретролокаторе. Я активировал поле, проверил его и встал перед ним.
Появились первые слабые частицы света. 8:54.
Я почувствовал, что потею. Холодный, липкий пот.
8:56. Гул преобразователя энергии наполнил комнату. Световой портал превратился в искрящийся водопад. Казалось, он манит меня к себе.
8:58.
Где-то в глубине души поднималось предчувствие. Я бы назвал это добрым знаком, если бы не испытывал похожее обманчивое предчувствие ранее.
9:00.
Господи, только бы опять не провалить все!
Роджер Норбрук B:
Сезам, откройся!
Роджер Норбрук C:
Задание выполнено.
Роджер Норбрук D:
Когда душа, вдруг сбросив тлен с себя, уж выгорит
И воспарит, открывшись, в небесах,
Как не покинуть ей тот глиняный пригород?
Совсем одной, забыв про стыд и страх.
(Уходят.)