Лавровые кусты пахли пылью и чем-то кислым. К тому же они нещадно кололись обрезанными концами и сучками. Кто бы мог подумать, что такой гладкий и приятный с виду лавр внутри так воняет, да еще и колется? Сидеть на лаврах, увенчанным лаврами и с лаврами в руках, было совсем неуютно и неприятно.

Квам Хабиби потянулся, попытался сменить позу. Не тут-то было! Толстая ветка упиралась в бок и мешала сдвинуться влево, туда, где в зарослях виднелся просвет. Пришлось лезть назад и вправо. Устраиваясь поудобнее, Кван едва не вляпался в чью-то блевотину. Вот вам и порядок! Вот и благополучный район! Какой-то подонок залез в прекрасную лавровую изгородь и загадил ее в самом неудачном месте. Наверняка из ханжей-граждан. Обычный пария-социал избавился бы от содержимого желудка прямо посреди аллеи. Кого ему стыдиться, что терять? Пайку в бесплатной столовой все равно дадут, а на что-то по-настоящему хорошее рассчитывать все равно не приходится.

Нагадил, как всегда, кто-то из чистеньких, а обвинят простых парней, которым и пива в магазине не продадут – не положено! Что бы ни случилось, крайними останутся завсегдатаи социальных столовых, общежитий и ночлежек, похожих на тюрьмы. Но ведь даже если вонючие следы в кустах оставили социалы – значит, граждане накормили их такой едой, от которых бедных парней и девчонок выворачивает прямо на улице! Так кто на самом деле виноват?

Квам вспомнил свой сегодняшний завтрак: овсянка, которую он терпеть не мог, подозрительно синий, едва теплый омлет и пара подгнивших бананов. Большинство социалов демонстративно выбрасывали бананы в урну. Не хотели ли власть имущие намекнуть посетителям столовой этими бананами, что они недалеко ушли от обезьян? В суд бы подать на такую столовую, ее директора и попечителей. Но от неграждан заявления в суд не принимаются. Только от попечителей. А попечители – такие же зазнавшиеся скоты, как и остальные. Только делают вид, что проблемы подопечных их волнуют, а тонкую и ранимую душу получателя жалкого социального пособия понять не могут…

Своего попечителя Квам задавил бы голыми руками. Узкоглазая физиономия Хань Ли вызывала у Хабиби непроизвольное раздражение. Все эти нотации, поучения, предложения больше учиться и постараться найти работу… Выслужился в Европе, получил гражданство, теперь хочет всех причесать под свою гребенку.

А для чего работать тому же Хабиби? Ради лишней пайки бананов? Сам китаец живет в роскошном двухэтажном особняке, ездит на мощном электромобиле «Линкольн», а его подопечные обитают в общежитии, где на двоих неграждан приходится одна комната, а вечно невымытые душ и туалет общие на четыре комнаты. К тому же и комнаты, и вся секция, и коридоры общежития постоянно контролировались видеокамерой. Якобы для безопасности обитателей… И это свобода? А равенство где?

Пусть китайцу видеокамеры нравятся – его проблемы. А Квам Хабиби желает хотя бы изредка оставаться наедине с собой. Как сейчас.

На дорожке за кустами раздался шорох. Агнешка? Квам непроизвольно напрягся, постарался пошире улыбнуться… Оказалось, зря. По дорожке парка топали трое граждан-патрульных, точнее – дружинников. У каждого на поясе резиновая дубинка, а у старшего еще и револьвер в кобуре. Хороша свобода – постоянно патрулировать парк, который отделяет бедный район социалов от района богатых граждан. Причем на полицию граждане не слишком-то и надеются. Наверное, им в радость унижать и оскорблять неграждан-социалов, которых они отлавливают в кустах, вот и топчут мостовую сами…

– Белокурые бестии, – процедил сквозь зубы Квам. – Расисты…

Зря он подал голос. Один из патрульных обладал на диво острым слухом. Он повел носом, насторожился и указал рукой на кусты. Пара секунд – и мускулистая рука извлекла Хабиби из кустов.

– Кто такой? Что здесь делаешь? – с ярко выраженным русским акцентом спросил высокий белокурый мужчина.

Русский. Тоже приезжий. Но гражданин. У Квана среди социалов был знакомый русский – вполне нормальный парень, разве что ленивый очень. Посуду никогда не мыл, редко посещал душ и даже в столовую ходил через раз. Любил валяться на кровати да лазить в Интернете. Там выступал под ником «Император». А этот русский, видно, лень поборол. В граждане выбился, теперь заслуживает уважение, отстаивает свое место под солнцем. Топает вместе с товарищами по аллейке, выискивает нарушителей. Продался системе, одним словом.

Двое других патрульных Квана расстроили куда больше. Никакие не белокурые бестии. Один – чистокровный негр. Даже не мулат, настоящий чернокожий, с синим отливом. В очках. Читает, видно, много и операцию по коррекции зрения делать не хочет. Ни золотой цепи на шее, ни браслета, ни яркой рубашки. Даже очки не золотые, а пластиковые. Не черный, а какой-то серо-синий… Предал свою расу, служит белым. Совсем плохо.

Третий патрульный, скорее всего, араб. Может быть, и еврей, но все же больше похож на араба. А если ты настоящий араб, как можно совмещать ислам и так называемую толерантность? Спокойно сносить то, что женщины ходят в мини-юбках и без паранджи? Рыскать по городу как нечистая собака, да еще и в компании с неверными? Что ты за араб после этого? Хуже и не бывает!

Хабиби сплюнул на землю.

– Я ничего не нарушаю.

– Документы! – рявкнул русский. Тон его никак нельзя было назвать доброжелательным. – Не плевать на землю! Что делал в кустах?

– Его здесь стошнило, – объявил негр, изучивший место, где прежде скрывался Хабиби.

Удачно. Даже лгать не пришлось. А теперь, если разговор пойдет дальше, Квам расскажет гражданам, как и чем его кормят в бесплатной столовой!

Русский нахмурился.

– Принимал запрещенные препараты? Отвечать! Где документы? Ты меня понимаешь?

Скрипнув зубами, Кван достал пластиковую карточку с чипом, протянул русскому. С ним обращаются, как со скотом! Но ни слова нельзя сказать против, не говоря о том, чтобы ударить обидчика, как того требует мужская честь. Приложат дубинкой по спине, отправят на медицинское освидетельствование, впаяют три месяца исправительных работ за неподчинение патрулю. Была бы радость три месяца работать за просто так на какой-нибудь пыльной стройке!

Ознакомившись с удостоверением социала и не найдя в нем порочащих пометок, русский успокоился, спросил:

– Не видел ничего подозрительного вокруг?

– Нет, – буркнул Квам.

– Иди в свое общежитие. По ночам в этом парке неспокойно. Вчера какие-то подонки сильно избили двух социалов.

– У меня нечего взять, – хмуро заявил Хабиби.

– Те тоже были нищими, – отозвался русский. – Ладно, дело твое, мы предупредили.

Патруль отправился дальше, оставив после себя в воздухе ароматный шлейф дорогого лосьона после бритья и вонь испорченной толерантности. Квам залез обратно в кусты. Почему он прятался? Для конспирации. Чтобы побыть одному. И потому, что смотреть на довольные физиономии граждан было противно. А тайком, из скрытого убежища иногда можно увидеть что-нибудь полезное…

Агнешка все не шла. Квам вспомнил ее зеленые кошачьи глаза и с трудом одолел сладкое томление. Ах, какая девушка. Да еще и гражданка. Сдала экзамен по толерантности. По испорченной толерантности, а не настоящей, конечно. Той, что сейчас в ходу… Той, из-за которой настоящим людям нет никакой жизни.

Квам вздохнул. Ведь и он экзамен почти сдал. Да что там почти – сдал! И на вопрос о произведениях Шекспира ответил верно, и на испытании по истории набрал девяносто баллов из ста возможных – отличный результат. И по математике он получил «удовлетворительно», решил нужные уравнения. Год Хабиби посещал курсы культуры региона проживания, научился есть ножом и вилкой, не свистеть вслед девушкам без одежды. Даже галстук завязывать он умел, хоть у него и не было никогда своего галстука. И что же? Провалился на медицине. Не сдал психологический тест. Ну не сволочи ли те, кто все эти испытания придумал? Выходит, ножом и вилкой можно было и не учиться есть?

Кстати, тот ленивый русский, то ли Иван, то ли Иванов, который жил в общежитии неподалеку от комнаты Квама, не выдержал экзамена по истории. В гражданстве ему отказали, хотя медицинские тесты он прошел успешно. Сидит теперь на пособии, на приличную работу его не возьмут. Только если начнет учиться с утроенной силой. Но где ему? Ленивый.

А Бабаджайд Абимбола отказался изучать Данте, потому что произведения итальянца противоречили религиозным убеждениям парня. И что же? Бабаджайда просто не допустили к экзаменам! За то, что он честно признался в своих убеждениях! О какой свободе современного общества можно говорить? Свергнуть такое государство, растоптать такую свободу! И построить новое общество. По-настоящему толерантное. Где человек будет считаться человеком и гражданином по праву рождения, а не после сдачи каких-то экзаменов и тестов. Все люди равны! Все! И каждый имеет право…

Легкие шаги на аллее заставили Квама отвлечься от мрачных мыслей. Агнешка! С большим пакетом… Замечательно.

– Хабиби! – тихо позвала девушка.

– Залезай сюда, – предложил Квам из кустов. – Почему опоздала?

С женщинами нужно строго, чтобы не подумали, что они выше тебя или равны мужчине. Равенство – красивая вывеска. Нормальным парням нужна настоящая толерантность, а не равенство. Поэтому Агнешке Квам улыбался, временами похлопывал ее по плечу и другим частям тела, но был строг. Иначе распустится.

– Задержалась на лекции в культурном центре, – объяснилась девушка, устраиваясь среди лавровых ветвей. – Я ведь должна подтверждать гражданство – получила его всего год назад. Унизительная процедура. Лектор разошелся…

– С чего бы? – мрачно поинтересовался Квам. – Ему сверхурочные платят, что ли?

– Рассказывал о том, что трое каких-то негодяев изнасиловали негражданку неподалеку от культурного центра, почти под камерами. Патрулей поблизости не было, а дежурный полицейский наблюдатель отвлекся… Их уже поймали, к счастью. И я понимаю, если бы угнетенные парни отыгрались на какой-нибудь гражданке, пусть даже на мне… Но пострадавшая была бедной, обделенной обществом девушкой, такой же, как и они!

Квам хотел было кивнуть – направление революционной мысли Агнешки шло правильно. Неграждане для борца за свободу в любом случае лучше граждан. Но потом решил, что девушка толерантна не до конца.

– Я знал этих ребят, – сообщил он. – Хорошие, крепкие и здоровые парни. Один, между прочим, белый, из местных. У них произошел нервный срыв из-за недооцененности обществом. Не думаешь же ты, что они пустились бы в разгул, имея все права?

– Нет, конечно! – преданно заявила Агнешка.

– И теперь парней, наших соратников, закроют в трудовой лагерь строгого режима лет на пять. Неслыханная жестокость за обычный нервный срыв. Продажное, лицемерное, нетолерантное общество!

– Но все-таки… – смутилась Агнешка. – Они ее еще и избили!

– Никаких все-таки! – заявил Квам. – Они были в состоянии аффекта. За их свободу мы с тобой боремся.

Агнешка вытащила из пакета две банки пива. Одну протянула Хабиби, другую открыла сама.

– Вот. Даже пива в лавке я не могу купить! – пожаловался Квам. – Не могу купить табак, мне не продают марихуану. А все из-за чего? Из-за того, что настоящей толерантности в обществе нет! Людей разделили на два сорта, и верхушка угнетает нас, людей без прав… Словно в мрачное средневековье!

Глазастая Агнешка шмыгнула носом. Она была влюблена в Квама и искренне жалела его. И правильно. Ведь он – борец за свободу! Что может быть благороднее?

– Но мы отстоим свои права! – решительно взмахнул банкой с пивом Квам. – Ты не передумала?

– Нет! – решительно заявила Агнешка. – Ведь еще не скоро?

Последние слова были произнесены с надеждой.

– Не очень скоро. Бомба еще не готова. Йохансон опять ушел в запой, а другие парни готовы воевать лицом к лицу с угнетателями, если у них будет оружие, бить их заточками из-за угла, но слабо разбираются во взрывотехнике.

– А ты, Квам? Ты ведь такой умный!

– Я организатор. Без меня вообще все пропадет. И вообще, твое дело – доставка бомбы в нужное место. Меньше знаешь – для тебя же лучше. Планирование – моя задача.

– А если я взорвусь вместе с другими?

Квам поморщился. Такие тупые вопросы Агнешка задавала постоянно. И как только она сдала экзамен на гражданство? Толерантности ей не занимать, а вот ума не хватает… Возможно, Агнешкой и правда придется пожертвовать. Чтобы не болтала. Распустится после того, как увидит гору окровавленных, искореженных трупов. Поэтому, возможно, взрывной механизм стоит привести в действие раньше. До того, как девушка оставит пакет в нужном месте.

– Тебе ничего не грозит, – уверил Агнешку Хабиби. – Но каждый из нас должен быть готов отдать жизнь за свободу. Я готов! А ты?

– И я тоже…

При мысли о предстоящей акции Хабиби возбужденно вздохнул. Агнешка поняла его вздох превратно и попыталась нежно прильнуть к соратнику по боевой ячейке.

– Не сегодня! – почти проорал Квам. – У меня слишком много дел!

– Тогда я пойду, – прошептала девушка. – Не буду мешать. В пакете еще три банки пива и два блока сигарет. Сколько смогла купить.

– Травку не раздобыла?

– Мне не положено… Я ведь на испытательном сроке.

– Могла бы кого-то попросить!

– Сдадут властям, будут неприятности.

– Да, граждане – они такие. И девушке травки пожалеют… Их толерантность протухла, – согласился Квам, поднимая мешок с запретным для социалов алкоголем и табаком. – Сиди здесь еще десять минут. Нас не должны видеть вместе. А деньги ты принесла?

Агнешка сунула Кваму тощий конверт. Хабиби забрал его и, не прощаясь, решительно зашагал через парк в сторону бедного района. Мешок выглядел подозрительно, но не будет же патруль останавливать его каждые пять минут? Хотя, если поймают с пивом…

Пришлось круто развернуться и отправиться в сторону богатого квартала. Социала, который идет с мешком прочь от своего жилья, никто не остановит. Пока Агнешка не устроила взрыв, что носят в своих мешках неграждане, вообще мало кого интересует… Потом, наверное, будет интересовать!

А вот проверить, не украл ли социал чего-нибудь в богатом квартале, патруль может. Поэтому нужно затеряться в толпе. Есть одна улочка с зоомагазином…

При мысли о зоомагазине у Хабиби перехватило дыхание. Может быть, сегодня? Деньги были, уверенность в себе – тоже.

Десять минут, и Квам вошел в полутемный подвал. Здесь кричали попугаи, булькала вода в аквариуме. Обострившимся слухом Хабиби услышал тонкий писк крыс в дальнем углу. Большой гусь ворочался на своем насесте и молчал, глядя на позднего посетителя оранжевыми глазами.

– Гусь сколько стоит? – хрипло спросил Квам.

Названная продавщицей сумма потрясала воображение. У социала не было и десятой части нужных денег.

– Дай мне тогда две крысы, – развязно попросил Квам, глядя на продавщицу – скорее всего, такую же социалку, как и она сам – сверху вниз.

– Удостоверение, – потребовала девушка.

Квам, выругавшись про себя, протянул ей свою карточку.

– Негражданам не положено. Согласно закону о защите животных, – покачала головой продавщица. – Социал не может нести ответственность за живое существо. Вы можете купить только корм.

– Зачем мне корм? Но неужели я не могу нести ответственность даже за крысу? – возмутился Хабиби.

– За крысу в том числе. Таковы правила.

– И это свобода, сестра? – патетически воскликнул Квам и воздел руки к низкому потолку. – Я не могу завести себе крысу! Товарища, который будет любить меня больше, чем это лицемерное, равнодушное, жестокое общество!

Дать бы продавщице по наглой физиономии, а потом разнести этот магазин… Но кругом камеры. Поймают сразу, и три года исправительного трудового лагеря гарантированы. А все почему? Потому, что толерантность фальшивая, подменная!

Негодуя, Квам вышел на улицу и, размахивая мешком, зашагал в сторону дома. Со стен на него глядели камеры видеонаблюдения. В каждую хотелось плюнуть.

Только в узких глухих переулочках, соединяющих благополучные улицы старого благополучного города, камер не было. Зачем? Ведь входы и выходы надежно контролировались другими камерами…

В одном из таких переулков разгуливал вдоль глухой каменной стены пушистый рыжий кот. Гигиенический ошейник, бирка с адресом владельца. Вполне себе домашний котик… Редкая удача! И почему Квам не купил хотя бы немного корма, чтобы подманить рыжего хитреца?

Хабиби присел на корточки, позвал кота. Тот подошел, мяукнул. Не веря своему счастью, Квам осторожно взял его за ошейник, сорвал бирку с данными владельца и сунул ее в карман – выбросить нужно будет позже, не в этом переулке. Кота он погладил и аккуратно посадил в мешок. Тот и не мяукнул. Сидит на антидепрессантах? Не очень хорошо… Впрочем, все равно!

С пойманным котом Квам зашагал в сторону своего квартала еще бодрее. Есть, есть одна полянка за молодыми зелеными кустами, вдали от камер! Там риска быть пойманным гораздо меньше. Но если и так – что значат три года в исправительном лагере по сравнению с настоящим живым котом? Таким пушистым, таким мягоньким и теплым.

Поворот. Еще поворот. Патруль граждан топает в вечерних сумерках по другой стороне улицы. Главное ничем не выдать себя. Не проявить беспокойства. И чтобы кот не мяукнул некстати.

Нет, пронесло. Переулочек, свалка с мусорными контейнерами – здесь-то камер хватает, – тропинка между кустов… Вот и она – полянка!

Осторожно запустив руку в мешок, Квам извлек оттуда кота. Тот недовольно заурчал, выгнул спину. Не урчи, рано…

Хабиби вынул из кармана плотный рулончик скотча – такая вещь всегда может пригодиться. Потом достал из-за голенища сапога острый тонкий клинок – подарок Агнешки борцу революционной ячейки. Нож – не холодное оружие по классификации полиции, но острый, как медицинский скальпель.

Кот сидел спокойно. Попытался вырваться он только тогда, когда Квам замотал ему скотчем морду, а потом и лапы. Опоздал, Рыжик…

Медленно рассекая мягкий бок животного, Квам пристально смотрел в яркие зеленые кошачьи глаза, наполняющиеся мукой. Смотрел и думал об Агнешке…

Ах, как хорошо было бы слиться в порыве страсти с ней, а не с котом! Но она нужна для другого… Пока нужна. Ведь планы взорвать мир прогнившей толерантности еще в силе.

Кому нужен такой мир, где человек не может поступать так, как ему угодно, только потому, что он не сдал какой-то экзамен или не соответствует критериям психической устойчивости? Кто решил, что если человек не соблюдает рабскую буржуазную мораль, свободен по-настоящему, от природы, – он не может быть гражданином? Где же равенство, когда одни живут так, как хотят, а другие вынуждены подавлять свои желания? И даже купить простую крысу в зоомагазине негражданину невозможно, потому что защитники прав животных поднимают вой…

А ведь, по сути, что ценнее – жизнь и душевное удовлетворение Квама Хабиби или неприкосновенность какого-то жалкого животного? Разве можно сравнивать человека и кота?

Мир заплатит за свою несправедливость. Обязательно заплатит. Квам вонзит в его мягкий бок свой скальпель… Пусть только выйдет из запоя самоучка-взрывотехник Йохансон!

Вывоз мусора с контейнерной площадки пришлось задержать на пятнадцать минут. Граждане вызвали полицию, обнаружив в баке убитого кота, и теперь двое парней в белых рубашках копались в мусорном контейнере.

Истерзанный труп животного извлекли сразу, а вот бирку с данными владельца пришлось поискать. Она оказалась в другом контейнере. Карл Гернет протянул находку своему напарнику, Максиму Зайцеву.

– Да, кот именно тот, – сверившись с ноутбуком, подтвердил Зайцев. – Пропал вчера. Вот, смотри. Подозрение в хищении сразу пало на Квама Хабиби, социала. Камеры наблюдения засекли его в том месте, где пропал кот. Был он и здесь… Теперь у нас есть улики. Будем брать.

Карл с отвращением стянул резиновые перчатки, бросил их в мусорный бак и махнул водителю мусоровоза, приглашая его приступить к работе.

– Обычный психопат?

– Идейный, – вздохнул Зайцев. – Входит в подпольную группу «Ангелы свободы».

– У них котов потрошить по уставу положено?

– Нет. Думаю, соратники о его тайных увлечениях не знают.

– Проклятая толерантность, – заметил Гернет. – Этого социала посадят в колонию на три года за жестокое обращение с животными, вместо того чтобы упечь в психушку навсегда. Он же маньяк. И рано или поздно примется за старое. А мы будем кормить его и следить за ним.

Зайцев вздохнул, потом засмеялся.

– Ты не поверишь, «Ангелы свободы» именно за толерантность и борются.

– Неудивительно.

– Только они не признают, что граждане тоже имеют права. Что женщины могут ходить в мини-юбках, что мы можем читать книги, которые нам нравятся… У них – своя толерантность и своя свобода.

– Извращенная.

– Потребительская. Ведь не кричать о том, что все равны от рождения, а получить гражданство, приняв общепринятые нормы поведения и сдав экзамен, любой социал может. Кроме совсем уж откровенных психопатов, вроде этого Квама. Он экзамены сдал, да психологи не пропустили. Задатки маньяка.

– Задатки обнаружили, а на свободе оставили. Проклятая толерантность, – вновь повторил Карл. – Кота жалко. А какая у него хозяйка хорошенькая…

– Нет, толерантность ты зря ругаешь, – возразил Максим. – Без толерантности – чем мы лучше этого Хабиби? Только законы должны быть одни на всех, а толерантность – настоящей. В конце концов, случаи психических отклонений не так часто встречаются. А нормального человека всегда можно выучить и воспитать. Я ведь тоже не всегда был гражданином. Как и ты… Как и любой из нас.