4. Зверь и король 

Господин Антуан прибыл к нам в ореоле великой славы. Вы только представьте себе: особа, приближенная к королю! Настоящий придворный охотник, сопровождавший Его Величество на охоту и носивший королевское ружье! Человек, имевший счастье разговаривать с Его Величеством ежедневно или, по крайней мере, в дни охоты... Однако люди не могли даже против воли не думать о том, что в Жеводане потерпели неудачу господин Дюамель и господа д'Энневали, хотя они тоже поначалу казались совершенно непобедимыми.

Господин Антуан ступил на землю Жеводана 21 июня, а 21 сентября он позволил себе с привлекшим шумом праздновать триумф. В течение этих трех месяцев он ни разу, подчеркиваю, ни единого разу не видел Зверя, который продолжал убивать людей прямо у порога его дома, буквально у него под носом. Он не убил ни одного волка. Что сказать вам о господине Антуане? Это был еще довольно крепкий старик, лет семидесяти от роду, высокомерный и чрезвычайно самоуверенный. Что до меня, то мне гораздо больше нравился господин д'Энневаль-отец. Новый претендент на звание победителя Зверя прибыл в сопровождении 14 опытнейших егерей, превосходных стрелков из Сен-Жермена и из Версаля, посланных в Жеводан Его Величеством. Еще нескольких егерей предоставили в распоряжение господина Антуана герцог Орлеанский и герцог Паньеврский. Кстати, один из егерей, некий Риншар, доводился господину Антуану племянником. По примеру господина д'Энневаля господина Антуана де Ботерна сопровождал взрослый сын, который, как и в случае с д'Энневалем, намного превосходил отца порывистостью и горячностью, чем не раз подводил его. Второй его сын остался в Версале.

Следует отметить, что господин Монлюк, субинтендант Оверни и доверенное лицо интенданта этой провинции, проникся симпатией к д'Энневалям и всячески их поддерживал, зато господин де Лафон, субинтендант Лангедока в Манде, был в прекрасных отношениях с господином Антуаном и его сыном. Брат господина де Лафона постоянно находился при королевских любимцах. И все эти люди были разряжены в пух и прах, как настоящие принцы крови... Какие парики, какие камзолы, какие сапоги! А какие роскошные ружья.

Разумеется, эти знатные господа разъезжали всегда только верхом, впрочем, как их собаки.

Вы спросите, как же это может быть? Очень просто: борзых доставляли к месту охоты на лошадях, в красивых удобных корзинках, выстланных чуть ли не шелками. А мы, крестьяне в грубых сабо, лишь смотрели на эту роскошь, но никто не смел ни роптать, ни упираться, когда нас созывали на облавы и мы целыми днями бродили по горам, сбивая себе ноги в кровь. Кроме разве лишь вольнодумцев из Мальзие, все остальные жители горных районов Жеводана так надеялись на господина Антуана, присланного самим королем для того, чтобы избавить нас от Зверя.

На сей раз чудище какими-то неведомыми путями, похоже, узнало о прибытии весьма серьёзного противника и затаилось.

В течение нескольких дней о Звере не было ни слуху ни духу. Точь-в-точь как тогда, когда в наш край прибыли сначала господин Дюамель со своими драгунами, а затем и д'Энневаль. И сей любопытный факт не остался незамеченным. Неужто у Зверя был столь тонкий нюх, что он издали чуял новых врагов? Или он уловил запах собак? Или это был необычайно разумный Зверь, обладавший даром ясновидения?

Господин Антуан де Ботерн начал со знакомства с нашим краем: прибыв в Мальзие 22 июня, он 23 числа выехал на охоту в Вантеж, а с 24 по 26 провел в Соге, где к нему присоединился и субинтендант Лангедока господин де Лафон. Без сомнения, именно в Соге они и разработали план будущей кампании. С самого начала все их внимание было обращено в сторону Бессера, куда все войско и направилось в середине дня 26 июня. На следующий день господин Антуан соизволил посетить Созе в приходе Вантеж. В каждой из крохотных деревушек он определил на постой своих егерей, по 2-3 человека на деревню, и в течение недели в крае царило полнейшее спокойствие. Все думали, что Зверь ушел куда-то далеко, быть может, даже навсегда...

Да не тут-то было! Монахини из монастыря в Обраке сообщили, что 2 июля Зверь убил поблизости от святой обители женщину, а еще через два дня, то есть 4 июля, напал на юного гонца на дороге между Мальзие и Мандом. Никаких сомнений в том, что на ребенка напал именно Зверь, а не обычный волк, не было, ибо чудище видели свидетели. Затем Зверь объявился в Лорсьере, где он задушил женщину, а потом высосал у бедняжки всю кровь до капли. Господин Антуан поспешил на место преступления, но нашел уже остывший труп. В июле, 7-го и 14-го, состоялись две общие облавы, в коих приняли участие и д'Энневали. Все обитатели нашей деревни были мобилизованы. Кстати, на сей раз никто не ворчал и не сопротивлялся. Однако удача не сопутствовала охотникам.

Утром 18 июня я отправился в Мальзие, чтобы попрощаться с д'Энневалями, которым предстояло в этот день отбыть домой, в Нормандию. Капитан д'Энневаль сказал мне тогда, что господин Антуан вообще-то против проведения массовых облав (тем лучше!), но что он, скорее всего, будет вынужден к ним прибегнуть (тем хуже!), так как наш край уж больно неудобен для охоты... О, конечно, господин Антуан был неприятно удивлен, когда увидел эти мрачные скалы, эти зловещие ущелья, эти крутые каменистые склоны и эти опасные оползни! Само собой разумеется, ведь перед ним теперь был первозданный хаос, а не светлые просеки королевских охотничьих угодий! Кстати, сильное и удручающее впечатление на господина Антуана произвел тот факт, что во время первой совместной охоты 7 июля он увидел господина д'Энневаля-отца... босым: тот увяз в трясине и, когда сын и два доезжачих вытащили его, то оказалось, что ему пришлось пожертвовать своими сапогами.

Тогда еще господин д'Энневаль-сын посмеялся: «Ну кто бы мог себе вообразить, что так высоко в горах могут быть топкие болота!»

Перед тем как уехать из Жеводана, господин д'Энневаль-старший тщательнейшим образом подсчитал свои расходы. Как оказалось, издержки миссии составили около 3600 ливров. Как мне признался сам господин д'Энневаль, деньги были потрачены впустую. И сегодня я понимаю, что он был прав. Как я уже говорил, Жеводан – край довольно суровый, вот почему жатва у нас начинается не ранее середины августа. В июле делать было особенно нечего, и я почти каждый вечер отправлялся за новостями, так как ощущал внутри себя какой-то странный зуд, не дававший мне покоя. В двадцатых числах июля, скорее всего 22-го, господин де Лафон вновь прибыл к нам из Манда, и примерно в то же время господин Антуан обосновался в замке Бессе, том самом, что высился в крохотной одноименной деревушке неподалеку от Бессера. Отныне там располагался генеральный штаб войска, объявившего Зверю войну. Всякий раз, когда сильные мира сего собирались на совет, предметом их пристального внимания становился Бессер. И всякий раз не без причины! В тот же день, то есть 22 июля, стало известно, что в Овере был растерзан ребенок. Тогда же и порешили, что будет устроена большая облава при участии в качестве загонщиков жителей шести приходов. Состоялась она 25 июля. Господин Антуан, гарцевавший на прекрасном скакуне, провалился в трясину, и его засосало так, что понадобились очень крепкие веревки, чтобы вытянуть его из зловонной жижи.

А в это время в Сервьере, как раз между Бессером и Грезом, на глазах у родителей Зверь схватил и утащил ребенка. По свидетельству очевидцев, чудище, не выпуская жертву из пасти, перепрыгнуло через три каменных изгороди высотой в три фута и бросило несчастного малыша, когда увидело приближающихся крестьян, вооруженных вилами и топорами. Зверь убежал... Ребенок был весь изранен, и, как говорили, раны оказались весьма серьезны. Но, к счастью, мальчик выжил, оправился от ран и дожил, надо сказать, до 1807 года. Это он построил тот дом в Грезе, что стоит на самом краю пропасти, по дну которой, вероятно, столько раз пробегал Зверь. Все жители края пребывали в великом волнении, вызванном тем, что знатные господа без конца разъезжали по Жеводану и наносили друг другу визиты. В начале августа граф де Турнон привёз на подмогу господину Антуану своего лучшего доезжачего, подарил три охотничьих рога, а также предоставил в его распоряжение свою свору собак из 18 прекрасных борзых, при коих неотлучно находились два псаря. Но что означало это объединение усилий властей Ланжака, самого могущественного человека в Веле и королевских охотников именно здесь, на землях Верхнего Жеводана?

И вот 9 августа под Сервьером собаки подняли Зверя с лежки и погнали вперед. Затрубили охотничьи рога, звонким лаем залились борзые. Но граф де Турнон внезапно приказал прекратить преследование и приостановил охоту, мотивируя свои действия тем, что он боится, что лишний шум испугает Зверя и тот уйдет очень далеко. Он предложил всем славно поохотиться на следующий день. Слово графа – закон!

Итак, все вернулись на ночлег в Бессе. В тот же вечер, чуть ли не под окнами замка была задушена и растерзана 20-летняя девушка, а намного дальше, у опушки леса, был найден 12-летний мальчик, коего постигла та же участьКороче говоря, господин Антуан де Ботерн и его сын оказались ничуть не удачливее господина д'Энневаля-старшего и господина д'Энневалямладшего...

Но однажды произошло настоящее чудо, заставившее всех на время позабыть о бесчисленных жертвах и бесконечных неудачах. На сей раз героиней стала двадцатилетняя девушка, обратившая Зверя в бегство. В подобных же обстоятельствах маленький Портефе и Жанна Шастан воодушевили жителей края в нужный момент, первый – в январе, как раз после неудач Дюамеля, а вторая – в марте, когда стало ясно, что и Д'Энневалям не везет. И вот наступил август. Господин Антуан де Ботерн так и не добился успеха, вернее, он вообще ничего не сделал, не убил Даже волчонка. Ах, как же нужно было чудо! И судьба нам улыбнулась, даровав именно чудо! Знаменательное событие произошло в Польяке, в разгар летнего дня, чуть ли не в самом центре деревни. Польяк находится как раз на половине пути между Бессером и Сен-Прива, километрах в четырех от нашего дома, так что у нас были лучшие места, если можно так выразиться, используя лексикон завсегдатаев театров. Новой героиней в борьбе со Зверем стала некая Мария-Жанна Вале, двадцати лет от роду, служанка господина кюре из Польяка. Они с моей бедной подружкой Маргаритой Мартен очень дружили. Итак, 11 августа Мария-Жанна шла из Польяка на ферму семейства Бруссо. Ей нужно было пересечь реку, которая в этом месте разделялась на два рукава и образовывала небольшой островок, связанный с берегами двумя небольшими мостиками.

Надо сказать, что островок, хоть и был невелик, представлял собой определенную опасность, ибо весь порос довольно густым лесом. И вот из этих-то густых зарослей и выскочил Зверь. Он бросился на Марию-Жанну, но девушка не растерялась, а сначала отступила на 3 – 4 шага, сжимая в руках насаженный на длинную палку нож. Чудовище встало на дыбы, собираясь обрушиться всем своим весом на молоденькую служанку и сбить ее с ног, но именно в эту минуту девушка, собрав все силы, и нанесла ему удар прямо в грудь.

Зверь издал душераздирающий вопль, поднёс переднюю лапу к ране (как делает человек, пытающийся унять кровь), а затем бросился в воду, несколько раз перекувырнулся, выскочил опять на берег, покатался по земле, воя от боли, и скрылся в чаще. Рассказ Марии-Жанны полностью подтвердила Тереза, ее шестнадцатилетняя сестра, шедшая вместе с ней на ферму. По словам девушек, случилось все это между 10 и 11 часами утра. Кстати, в тот день охотники устроили большую облаву, коей руководили господин Антуан, граф де Турнон и брат господина де Лафона. Разумеется, их известили о том, что храбрая девушка сумела отразить нападение Зверя, и они поспешили прибыть на место сражения, где им и было продемонстрировано лезвие ножа, окрашенное кровью на 3-4 дюйма. По настоянию господина Антуана о сем происшествии был составлен подробнейший протокол. Еще до наступления темноты обитатели всех деревень в округе узнали о победе человека над Зверем. Над нашим горным краем поплыл колокольный звон, но теперь это был не мрачный и тоскливый набат, который в течение целого года заставлял нас дрожать от страха, а радостный, веселый перезвон, коим бывают отмечены дни праздников. А в нашем доме бедняжка Жанна пришла в чрезвычайное волнение: она что-то мычит, пытается заговорить, машет ручонками, мотает головой, как будто хочет сказать «нет».

Сгорая от любопытства, я бросился сначала в Польяк, потом – в Жюлианж. Оба городка гудели, как потревоженные ульи. Все жители высыпали на улицу и поздравляли друг друга с избавлением от кошмара. Вскоре я встретил отца, которому, как и мне, не сиделось дома, но он, похоже, не разделял всеобщего ликования. Следом за отцом я увидел и Жюльену. Она была мрачнее тучи. Но почему? Я никак не мог понять. А этот верзила Жанту ничего не мог или не хотел объяснить. Я уже давно понял, что он, как говорится, целиком под каблуком у Жюльены, ибо он на все смотрел ее глазами; он смеялся, когда она смеялась, и плакал, когда она плакала. В тот день он пытался во всем подражать своей женушке и пыжился, напуская на себя таинственный вид.

– Уж эта мне Мария-Жанна!– без устали повторял Жанту, так что было непонятно, восхищается он ею или смеется над ней. А Жюльена только сжимала кулаки и цедила сквозь зубы:

– Да ладно, Жанту, еще поглядим, как всё обернется...

Как я уже сказал, произошло все это 11 августа, и о том, что память мне не изменяет, свидетельствуют газеты той эпохи. На следующий день, то есть 12 августа, я вновь отправился шататься по горам, томимый каким-то смутным беспокойством, и дошел аж до Бессе. Каково же было моё удивление, когда неподалеку от этой деревушки я издали заприметил Жюльену (а зрение у меня в ту пору было отменное). Моя сестрица разговаривала с одним из егерей из свиты господина Антуана, неким Пелисье. Оба они смотрели в одну сторону, туда, где по дну глубокого оврага шел какой-то чернобородый мужчина с длинными, ниспадающими на плечи волосами, за ним следовала крупная сука с отвисшими сосцами. Я узнал ее: это была все та же сторожевая собака, причем явно не чистокровная, а какая-то помесь, которая трусила несколько дней назад за Жюльеной по дороге в Ликоне.

Я не окликнул сестру, а пошел своей дорогой. Я увидел, что незнакомец, пройдя по оврагу, стал спускаться по крутому склону к Бессеру. Я и сам чуть позже отправился в Бессер, где и порасспросил о нем кое-кого из знакомых. Мне сказали, что это Антуан Шатель, младший сын Жана Шателя из деревни Дарн, самого уважаемого и влиятельного человека в приходе Бессер. Когда-то Жан Шатель держал кабак и составил себе вполне приличное состояние. В округе он слыл одним из лучших охотников. Сам кюре из Бессера очень ценил и уважал его. Говорили, что он был человеком образованным и очень умным. Старший сын Жана Шателя, Пьер, вел в Бессере дела и представлял интересы одной знатной дамы из рода д'Апшье, вдовы некоего Лемонжье. Младший сын Жана Шателя, Антуан, тот самый бородач, которого так пристально рассматривали Жюльена и Пелисье, служил лесником в лесу Теназер, принадлежавшем все той же знатной даме из рода д'Апшье, жившей в Шатонефе. Этот Антуан, как оказалось, был личностью довольно известной и примечательной, ибо он много путешествовал по дальним странам, за какое-то преступление едва не попал на галеры, жил у гугенотов в Виваре, плавал по морям, побывал в плену у пиратов, а может, и сам был пиратом... Поговаривали, что он попал в лапы к арабам в Алжире и был в рабстве у какого-то шейха.. вообще о нем говорили всякое... Но чего только не придумают люди?..

Однажды Антуан Шатель вдруг объявился в родных краях, изуродованный, покрытый шрамами, столь сильно изменившийся, что его с трудом узнали. Сначала отец и брат сторонились скитальца, но потом зов крови победил, они не отвергли его, а поддержали. В течение долгих лет он жил в полном одиночестве в лесу, иногда – в охотничьем домике, иногда – в одной из трех хижин, что он построил около Монмуше. Его всегда окружали полудикие сторожевые псы во главе с его любимой очень крупной рыжеватой сукой. Главное логово Антуана Шателя находилось в горах над Озенком, как раз на краю глубокой пропасти Гургусир. Там не было ни дорог, ни тропинок, только скалы, оползни да крупные валуны. Девять месяцев в году никто, кроме самого Антуана Шателя, не осмеливался нарушить тишину и гордое молчание этих вершин.

Когда Антуан Шатель умирал там от лихорадки, Жан Шатель, обеспокоенный тем, что его блудного сына никто нигде не видел на протяжении нескольких недель, с превеликим трудом добрался до занесенной снегом хижины, более похожей на берлогу, чем на человеческое жилище. Он спас сына, выходил его и, вероятно, выслушал его исповедь, после чего не счел зазорным показаться с ним на людях. С того времени Антуана стал открыто поддерживать и его брат Пьер.

Как я уже сказал, произошло все это 11 августа, и о том, что память мне не изменяет, свидетельствуют газеты той эпохи. На следующий день, то есть 12 августа, я вновь отправился шататься по горам, томимый каким-то смутным беспокойством, и дошел аж до Бессе. Каково же было моё удивление, когда неподалеку от этой деревушки я издали заприметил Жюльену (а зрение у меня в ту пору было отменное). Моя сестрица разговаривала с одним из егерей из свиты господина Антуана, неким Пелисье. Оба они смотрели в одну сторону, туда, где по дну глубокого оврага шел какой-то чернобородый мужчина с длинными, ниспадающими на плечи волосами, за ним следовала крупная сука с отвисшими сосцами. Я узнал ее: это была все та же сторожевая собака, причем явно не чистокровная, а какая-то помесь, которая трусила несколько дней назад за Жюльеной по дороге в Ликоне.

Я не окликнул сестру, а пошел своей дорогой. Я увидел, что незнакомец, пройдя по оврагу, стал спускаться по крутому склону к Бессеру. Я и сам чуть позже отправился в Бессер, где и порасспросил о нем кое-кого из знакомых. Мне сказали, что это Антуан Шатель, младший сын Жана Шателя из деревни Дарн, самого уважаемого и влиятельного человека в приходе Бессер. Когда-то Жан Шатель держал кабак и составил себе вполне приличное состояние. В округе он слыл одним из лучших охотников. Сам кюре из Бессера очень ценил и уважал его. Говорили, что он был человеком образованным и очень умным. Старший сын Жана Шателя, Пьер, вел в Бессере дела и представлял интересы одной знатной дамы из рода д'Апшье, вдовы некоего Лемонжье. Младший сын Жана Шателя, Антуан, тот самый бородач, которого так пристально рассматривали Жюльена и Пелисье, служил лесником в лесу Теназер, принадлежавшем все той же знатной даме из рода д'Апшье, жившей в Шатонефе. Этот Антуан, как оказалось, был личностью довольно известной и примечательной, ибо он много путешествовал по дальним странам, за какое-то преступление едва не попал на галеры, жил у гугенотов в Виваре, плавал по морям, побывал в плену у пиратов, а может, и сам был пиратом... Поговаривали, что он попал в лапы к арабам в Алжире и был в рабстве у какого-то шейха.. вообще о нем говорили всякое... Но чего только не придумают люди?..

Однажды Антуан Шатель вдруг объявился в родных краях, изуродованный, покрытый шрамами, столь сильно изменившийся, что его с трудом узнали. Сначала отец и брат сторонились скитальца, но потом зов крови победил, они не отвергли его, а поддержали. В течение долгих лет он жил в полном одиночестве в лесу, иногда – в охотничьем домике, иногда – в одной из трех хижин, что он построил около Монмуше. Его всегда окружали полудикие сторожевые псы во главе с его любимой очень крупной рыжеватой сукой. Главное логово Антуана Шателя находилось в горах над Озенком, как раз на краю глубокой пропасти Гургусир. Там не было ни дорог, ни тропинок, только скалы, оползни да крупные валуны. Девять месяцев в году никто, кроме самого Антуана Шателя, не осмеливался нарушить тишину и гордое молчание этих вершин.

Когда Антуан Шатель умирал там от лихорадки, Жан Шатель, обеспокоенный тем, что его блудного сына никто нигде не видел на протяжении нескольких недель, с превеликим трудом добрался до занесенной снегом хижины, более похожей на берлогу, чем на человеческое жилище. Он спас сына, выходил его и, вероятно, выслушал его исповедь, после чего не счел зазорным показаться с ним на людях. С того времени Антуана стал открыто поддерживать и его брат Пьер.

Вернулся я в Сен-Прива вместе с Жюльеной. Она была явно чем-то очень взволнована, глаза ее горели каким-то лихорадочным огнем. На сей раз я принялся задавать ей всякие вопросы, но напрасно, ибо она или отмахивалась от них, либо не желала отвечать.

А вопросов у меня накопилось много... Во-первых, я узнал, что за Жюльеной, оказывается, следовала собака Антуана Шателя... Почему? Она что же, была знакома с этим полудикарем? И почему она указывала на него егерю Пелисье? А самого Пелисье она откуда знает? Что это, Жюльена?.. С одной стороны – Антуан Шатель, человек с очень темным прошлым, с другой – королевский егерь... Странно.

Наутро Жюльена исчезла из дому. Вечером Жанту зашел к нам и спросил, не видели ли мы его жену. Казалось, он был не столько встревожен, сколько заинтригован. Я уже говорил, что его вера в Жюльену была воистину безгранична, и он восхищался любыми ее словами и поступками. Выйдя от нас, он направился в сторону горы Круа. Я тоже не усидел дома и пошел за ним следом. Дойдя до Польяка, я увидел Жанту, возвращавшегося в сопровождении Жюльены и... Антуана Шателя, за которым, как обычно, плелась его верная собака. Антуан Шатель, еще более заросший и всклокоченный, чем всегда, шел за Жюльеной, точь-в-точь как его рыжая сучка шла за ним. Тот же диковатый взгляд, одновременно настороженный, чуть испуганный, но и выражавший великую преданность, внимание, готовность услужить или подбежать по первому зову. А Жюльена шла за своим Жанту и ласково на него поглядывала. Что касается этого добряка и простака Жанту, наделенного природой высоким ростом и недюжинной силой, но не умом, то он буквально сиял от радости. У него был вид блаженного, ведущего паломников к святым местам.

Внезапно Жюльена отделилась от своих провожатых и быстрым шагом направилась ко мне. В первый раз за долгие месяцы она заговорила со мной доверительным тоном, я вновь услышал её прежний голос. Говорила она чуть резковато, отрывисто, но в то– же время тепло и сердечно:

– Возвращайся домой. Ты ударил меня в тот день, когда я оставила вас с Жанной одних... Ты дал мне пощечину за то, что я подвергла жизнь Жанны опасности. Ты, наверное, был прав... Я знаю, что вы с отцом меня так и не простили. Но я вам уже сказала, что либо я убью Зверя, либо Зверь убьет меня, иного не дано! Так вот, возможно, ждать уже осталось недолго.

– Что ты хочешь этим сказать? Да говори же яснее, довольно всяких надомолвок...

– Я все тебе расскажу, когда придет время, когда я буду точно знать... Быть может, даже очень скоро...

Жюльена тихонько свистнула. Рыжая собака взглянула на нее, потом посмотрела на Антуана Шателя, который только взмахнул рукой, словно хотел сказать: «Иди!» Жанту расположился чуть в стороне, на большом валуне, сжимая между коленями толстую палку. Он все время безмятежно, чуть глуповато улыбался, наблюдая за этой сценой. Собака медленно потрусила к нам, обнюхала обоих, лизнула руку Жюльены и вернулась к хозяину.

– Посмотри-ка на эту сучку. Я могла бы дать голову на отсечение, что она знает Зверя. Помнишь, ты видел, как она шла за мной в тот день и как раз неподалеку от того места, где Зверь после нападения на человека лизался с другим существом, похожим на него, но только маленьким. Быть может, он ласкал именно эту сучку...

Но точно пока я ничего не знаю... Правда, Антуан позволяет мне делать то, что я хочу... Однажды мне даже показалось, что он хочет о чём-то рассказать, но он смутился и промолчал... Надеюсь, скоро он заговорит...

– Так ты что же, ходишь к этому грязному бородачу? Ну и сука же ты!

– Да подожди же, братец, не сердись и не ругайся, ты просто ничего не понял...

Жюльена воздела руки к небу, как бы заклиная меня не проклинать её.

– Видишь ли... Всякая женщина берётся за дело так, как умеет, если ей непременно нужно что-то узнать... Но в данном случае не думай ничего дурного... Этот человек... ну... он больше не мужчина, понимаешь?

Меня словно громом поразило. Должно быть, вид у меня был настолько изумленный и дурацкий, что Жюльена взяла меня за плечи и как следует встряхнула.

– Ты слышишь? Он даже не человек, а животное, несчастное, изуродованное животное. Ну, теперь понимаешь?

Жюльена звонко расхохоталась:

– Ты ведь и сам знаешь, насколько противны бывают охолощенные козлы, но зато справиться с ними пара пустяков и их так легко вести туда, куда тебе надо...

Потом, понизив голос до шепота, она добавила:

– Знаешь, он ведь был в Алжире рабом, а в Марокко он присматривал за дикими зверями, которых его хозяева держали для потехи. Два года его кусали, царапали и рвали на части! Эта несчастная обезьяна кормила гиен и медведей, прибирала за ними и выгуливала их!

Жюльену, как говорится, понесло, она вся дрожала от возбуждения, её руки, скрещенные на груди, судорожно сжимались в кулаки, а затем внезапно разжимались.

– Он весь искусан, изодран, говорю я тебе. Да, бедный калека... Я его не боюсь... Пусть уж отец с братом убьют его... Его или Зверя... одного из двух... Иначе егеря...

Голова у меня пошла кругом. Какая часть истины скрывалась за этими нелепицами?

– Послушай, Жюльена, не хочешь ли ты сказать...

– Я ничего тебе не хочу сказать. Надо немного подождать, тогда сам увидишь...

До самого моего смертного часа (а он уже не за горами) я не забуду ни родного края, ни этого странного разговора. Мы шли по дороге, ведущей из деревни Помперен к деревне Моль. Мы с Жюльеной немного уклонились в сторону, вправо, и находились как раз на краю глубокого оврага, что тянется до самого Дежа. Сухой вереск трещал у нас под ногами. Солнце садилось. Оно должно было вот-вот скрыться за горой Круа, и гребень Моншове, у подножия которого мы стояли, был кроваво-красным. Слева от нас к небу поднимались дымки Польяка, справа такие же дымки вились над крышами домишек деревушки Помперен. А прямо перед нами, у подножия Монмуше, виднелись башни замка Бессе, где расположился господин Антуан де Ботерн. Легкий ветерок доносил до нас лай посаженных на поводки борзых.

Отсюда, сверху, нам казалось, что Бессе, Бессер и Дарн, где жили отец и сын Шатели, совсем рядом.

Противостояли ли друг другу охотники-простолюдины и королевские посланцы? Просили ли Шатели простить им их бунт или требовали заплатить им за видимость смирения? Ведь всем было известно, в том числе и властям, что все мы, горцы, хоть и молчали, но явно поддерживали их... Папаша Шатель был у нас очень заметной персоной, это был настоящий предводитель масс, и от него можно было ожидать всякого, как, впрочем, и от нас всех. Так что же происходило на самом деле? Собирались ли Шатели бросить вызов приближенным короля или они хотели с ними договориться, сторговаться? Потом я часто, очень часто задавал себе эти вопросы, но ответа не находил. Проникла ли Жюльена в тайну каких-то секретных переговоров, приручив и подчинив себе Антуана Шателя? Уж не расстроила ли она чьих-то планов?

Ясно одно: в то время она нисколько не сомневалась в своей судьбе, а также и в том, какая участь ждет Антуана Шателя. Она вся сияла и трепетала от возбуждения, как молодая рябина на ветру под лучами солнца. Мы вернулись к тому же месту, где на валуне восседал Жанту.

– Видишь ли, братец,– со значением сказала Жюльена,– во всяком деле деньги лишь помеха.

Так и у нас, проклятые деньги всему виной. Шатели тоже хотят получить свою долю... И они туда же!

– Проклятые деньги,– повторил Жанту, но в отличие от Жюльены у него это вышло не серьезно и горько, а смешно.

– Да, такие деньжищи, 10 тысяч ливров.

А затем, после секундного раздумья, этот добродушный верзила вдруг завопил:

– А скажи-ка, Жюльена, мы-то с тобой получим нашу тысчонку, верно? Нет? А что, не так уж и много... Нам бы с тобой ливров 800, да Жанне за причиненный ущерб ливров 200...

Жюльена лишь пожала плечами да дружески похлопала мужа по плечу. А он уставился на нее совершенно круглыми глазами и хлопал ресницами.

Ах, Жюльена, Жюльена! Дорогая моя укротительница в сабо! У тебя тоже были свои маленькие слабости...

Мы неторопливо возвращались домой. Жюльена с Жанту свернули с тропинки и приблизились к нашему жилищу. Стояла темная-темная ночь. Мы увидели на пороге Жанну в длинной белой рубашонке. Жюльена направилась к ней. Она вдруг стала как будто меньше ростом, согнулась чуть ли не в три погибели и выглядела страшно униженной, даже жалкой. Жанна положила ей руки на голову, убрала волосы со лба и поцеловала её в глаза. Пожалуй, это было первое выражение нежности и любви за последние полгода.

Что произошло 14 августа? Не знаю, но 15-го, в праздник Успения Богородицы, Жан Шатель с сыном Пьером после мессы отправились в Озенк, а по дороге домой, в Дарн, остановились в Бессе. Они о чем-то поговорили с Медаром, слугой из замка, кормившим собак графа де Турнона. На следующий день, 16 августа, имя Шателей гремело по всему горному массиву Маржерид. Произошло нечто невероятное, неожиданное, непредвиденное, и я подозреваю, что просто страсти накалились до предела, так что произошло в какой-то степени неизбежное. На тот день была назначена облава в приходах Бессер и Вантеж. Крестьяне собирались на охоту нехотя: они хмурились, ворчали и брюзжали. Ведь настало время жатвы. Правда, затяжные дожди мешали уборке урожая, но в тот день в виде исключения распогодилось, выглянуло солнце. И зачем нужно было беспокоить жителей двух приходов в такой день? Эти красивые, знатные господа охотятся верхом. Под каждым – чудесный скакун, и на каждом – прекрасная шляпа с перьями, белый шарф, кружева, портупея, а у лошадей – богатые сбруи... Нет, вы только представьте себе, среди наших-то скал и ущелий – на лошадях! А крестьянам предстояло прочесывать леса, спускаться в пропасти, карабкаться по крутым склонам и вязнуть в трясине... Однако происшествие с Марией-Жанной вселило в людей надежду. Разве она не нанесла зверю глубокую рану? Быть может, чудовище уже издыхает, а быть может, уже издохло?

Спускаясь по довольно отлогому откосу от Моншов, егеря Пелисье и Лашене наткнулись на отца и братьев Шателей, вооруженных ружьями. Никто не мог предвидеть, что этой встрече было суждено произойти. Так пожелал Его Величество Случай!

– Эй, вы!– закричал Пелисье, приподнимаясь в стременах.– Скажите-ка, любезные, мы сможем здесь проехать?

Егерь указал своим изящным хлыстиком на поросшую ярко-зеленой травой долину, по которой весело журчал ручей Понтажу.

– Да, да, езжайте, господа!– коротко бросил кто-то из Шателей.

Лашене заколебался, ибо ему показалось, что за сим успокаивающим приглашением раздался недобрый смешок. Он пристально посмотрел на Антуана Шателя, волосатого, лохматого и всклокоченного. Грубый, угрюмый мужлан тоже разглядывал пышно разодетого егеря. Лашене, как и Пелисье, был одет в красивую униформу, на боку у него болталась роскошная сабля, за пояс был заткнут поблескивавший пистолет, за спиной висел карабин, а перевязь была цветов Его Светлости герцога Пантьеврского.

Пока эти двое рассматривали друг друга, более нетерпеливый и доверчивый Пелисье пустил коня крупной рысью. Он не проскакал по обманчивой приветливой долинке и тридцати метров, как его резвый скакун провалился по брюхо в затянутую тиной глубокую яму, наполненную болотной жижей. Блестящий кавалер попал в одну из тех предательских ловушек, коими изобилуют наши плато. Не выпуская из рук поводьев, Пелисье слетел с седла и оказался по пояс в вонючей черной вязкой тине. Прощай, красивый белый шарф! Прощай, расшитый-серебром камзол! А трое Шателей разразились гомерическим хохотом. Они хватались то за бока, то за животы. Привлеченные забавным зрелищем, подоспели и другие крестьяне-загонщики. Разумеется, и они позволили себе вволю посмеяться над неудачливым красавцем. И смех этот был тем более обидным, что слышались в нем мстительные ликующие нотки.

Пока крестьяне покатывались со смеху, Лашене спешился и зашлепал по грязи по направлению к своему приятелю. Но Пелисье и сам уже добрался до края ямы и с трудом, уцепившись за траву, выполз на твердую почву. К счастью, и лошадь его, дико заржав, встала на дыбы и уперлась передними ногами в земную твердь. Собрав все силы и совершив великолепный рывок, от которого лопнули подпруги, несчастный скакун выскочил из трясины, хрипя от натуги и громко фыркая. Он замотал головой, и во все стороны полетели хлопья пены, покрывавшей морду лошади, и зловонные капли болотной жижи, причем большая часть этого малоприятного ливня обрушилась на еще не успевшего перевести дух незадачливого наездника, так что он вымок с головы до пят, да еще и весь его роскошный камзол и элегантная шляпа с перьями оказались покрыты толстым слоем тины! Шатели и их закадычные друзья с кумовьями потихоньку отступали к опушке леса. Антуан немного отстал от всей честной компании. Оскорбленный в лучших чувствах Пелисье бросился вслед за обидчиками и схватил Антуана за ворот.

– Наглец! Негодяй! Мерзавец! В тюрьму его! Да я тебя там сгною!– вопил разъяренный егерь.

Шатели обернулись и поняли, что это уже не шутки. Они разом вскинули ружья к плечу... Лашене, уже успевший сесть в седло, направил своего скакуна прямо на них. Вот-вот могло произойти столкновение, которое непременно закончилось бы кровопролитием. Но Жан Шатель, человек пожилой и наиболее разумный из всех присутствующих, первым осознал, каков будет финал у этой истории. Рассудок возобладал над чувствами, и он опустил ружье, а затем приказал и сыновьям последовать его примеру.

Надо сказать, что опомнился Жан Шатель вовремя, ибо Антуан уже держал Пелисье на мушке. Вечером того же дня все трое Шателей были арестованы при большом стечении народа и препровождены в тюрьму в Соге. Пелисье и Лашене составили подробный протокол об утреннем происшествии, а господин Антуан де Ботер настрочил жалобу членам городского совета Сога, а также написал весьма слезное послание интенданту Лангедока. Следует отметить и тот факт, что практически сразу после заточения Шателей в тюрьму господин Антуан де Ботерн и его сын потребовали у властей провинции защиты от возможных недружественных' действий некоторых жителей. Они писали: «Мы нуждаемся, господин интендант, в защите. Сударь, соблаговолите прислать нам в помощь двух конных полицейских, окажите нам такую милость. Я обратился с подобной же просьбой и к господину Баленвиллье... Погода стоит отвратительная... Пшеница гниет на корню (следовало бы написать «рожь», да господин Антуан в таких вещах не разбирался)... Крестьянам грозит голод, а нищета в этом краю и без того царит просто неописуемая...»

Что произошло в последующие дни? Без сомнения, никто так никогда и не узнает точно. Возможно, господин де Ботерн искренне уверовал тогда в то, что край навсегда избавлен от Зверя благодаря Промыслу Божьему. А потому он повсюду прославлял «Девственницу из Жеводана» и устраивал в ее честь пышные празднества, как будто это была новоявленная Жанна д'Арк. Внезапно по всем городам и весям Жеводана разнеслась весть, что в Бессере полным ходом идут приготовления к торжественной религиозной церемонии, каковая и состоялась 19 августа. На ней присутствовало практически все духовенство нашего края. Торжественную мессу служил аббат фурнье, местный кюре, бывший в приятельских отношениях с Жаном Шателем. Настоятель монастыря в Пибраке, викарий из Пибрака, кюре из Бантежа, из Польяка, из Нозероля – все присутствовали на торжественном богослужении Кюре из Бантежа привел в Бессер всех своих прихожан, лично возглавив процессию. Церковь в Бессере оказалась слишком мала, чтобы вместить всех молящихся. Затем по дорогам вокруг деревни был устроен настоящий крестный ход, в коем приняли участие господин Антуан де Ботерн, его сын граф де Турнон, господин де Лафон (брат субинтенданта), все егеря и доезжачие, все в блестящей парадной униформе и при оружии. В завершении обряда были прочитаны благодарственная молитва и «Отче наш». Все присутствующие истово молились о здравии Его Величества и возносили хвалы Господу за Его неизреченную милость. Затем господин Антуан де Ботерн дал обед в честь священнослужителей и вручил каждому деревенскому кюре определенную сумму денег для оказания помощи наибеднейшим из их прихожан Он также сам лично роздал деньги бедным крестьянам, на коих ему указали святые отцы.

Через неделю, 25 августа, в день Людовике Святого, нас порадовали фейерверком после того, как в церкви Бессера прошло столь же торжественное богослужение, как и 19 числа. А мы в это время как раз узнали, что «Девственница из Жеводана» вовсе не уничтожила Зверя. И эти блестящие, разряженные в пух и прах господа наверняка об этом знали, когда служили торжественные мессы и участвовали в процессиях. Вечером 18 августа молоденький юноша, почти мальчик, подвергся нападению в приходе Жюлианж. Кюре из Жюлианжа тотчас же доложил о сем прискорбном случае своему начальству в Манде, а на следующий день он не пошел на торжественную службу в Бессер.

В те же самые дни господин Антуан де Ботер без устали писал письма судьям в Сог, интенданту Лангедока, господину де Лафону, графу – де Монкану (командующему частями регулярной королевской армии), извещая их о ходе следствия по делу Шателей и осаждая всех просьбами о том, чтобы его врагов держали в тюрьме еще четыре дня после того, как он и его люди покинут Лангедок, ибо, по его утверждению, Шатели были мстительны и от них молено было ожидать любой пакости.

Полагаю, бессвязные, путаные воспоминания крестьянского подростка будут не слишком много значить, когда рано или поздно кто-нибудь напишет историю Зверя. Но я помню, что граф де Моранжье вступился за Шателей и особенно – за Антуана. Где и когда познакомились эти два жутких, зловещих типа? Уж не на острове ли Менорка, когда граф, бывший в то время в чине полковника, командовал там гарнизоном? Возможно, именно тогда Антуану Шателю удалось бежать из плена и он нашел на острове приют? А может, именно граф и помог ему вернуться на родину? Кстати, примерно в то же самое время поползли слухи, что граф де Моранжье, погрязший в пороках и окончательно запутавшийся в долгах, оказался в столь безвыходном положении, что продал душу дьяволу...

Вот уже более года мы жили в тревоге и страхе. Мы были сбиты с толку, мы не знали, кому и чему верить. Мысленно перебирая все известные мне факты, я пришел к выводу, что бедствие сначала охватило весь Жеводан, а затем постепенно Зверь как бы сужал район своих действий. И действительно, сначала чудовище творило свои черные дела к востоку от гор Маржерид, потом оно переместилось к западу и принялось проливать кровь в Фонтане, Римезе, Серверетте, около Сен-Шели, где располагалось родовое гнездо господ Апшье. Именно там множество раз преследовали его драгуны в период с ноября по март.

Затем Зверь стал отступать... Он медленно, но верно уходил на север в горы к Мальзие, Прюньеру, Пуже, Сен-Прива и Жюлианжу. Д'Энневали следовали за ним по пятам и дважды окружали его в треугольнике между Монграном, Монмуше и Моншове. Прибыли господин Антуан де Ботерн и граф де Турнон. Они обосновались в Бессе, который находится как раз в центре этого треугольника, облюбованного Зверем. Господин де Лафон провел там не одну неделю, его брат вообще не покидал Бессе. Господин Антуан де Ботерн с сыном пользовались гостеприимством мадам де Буассье, матери субинтенданта Оверни в Ланжаке. Короче говоря, все сильные мира сего, все представители власти собрались вместе. Скрытый конфликт между крестьянами и посланцами двора прорвался наружу, когда Шатели взбунтовались, что позволило в ответ прибегнуть к насилию. Теперь королевские охотники получили полную свободу действий. Антуан Шатель оказался под замком, а крестьяне, запуганные и присмиревшие, будут молчать.

Кто знает? Возможно, Жюльена была права... Быть может, уже завтра появятся какие-то новости...