Язык человеческий предназначается для выражения реальностей различных планов: есть житейский план — естественных потребностей; есть близкий к нему и все же отличимый — примитивных душевных чувств и страстей; есть язык политической демагогии; есть научный, философский, язык поэзии; наконец наивысший из всех — язык Божественного Откровения, молитвы, богословия и других отношений между Богом и людьми — литургический. Отвлеченное познание о бытии имеет метафизические корни; сюда относится наука, философия и прежде всего Богопознание. Слова, выражающие вышеуказанные роды познания так же, как и Имена Божии, исходят из умной сферы, метафизической. В то же время им свойственно вызывать в уме или сердце различные реакции, и в этом смысле они являются «условными рефлексами», носящими характер непосредственный, автоматический. Каждому языку поставляется задача: ввести слушателя или читателя в ту область, к которой данный язык принадлежит. Учитывая «условно рефлективную» энергию слов, мы должны особенно большое внимание отдать литургическому языку, призванному порождать в умах и сердцах молящихся ощущение иного мира, высшего. Это достигается наличием имен и понятий, принадлежащих исключительно божественному плану; а также употреблением небольшого количества специфических форм выражения. Славяне промыслительно одарены благословенным языком, служившим веками для богослужения, Священного Писания и молитвы, и никогда не низшим житейским нуждам, ни даже церковной литературе. Мы категорически убеждены в необходимости употребления сего языка в богослужениях; нет вовсе нужды заменить его языком повседневности, что неизбежно снизит духовный уровень и тем причинит неисчислимый ущерб. Неуместны доводы якобы непонятности для многих современных людей старого церковного языка; людей поголовно грамотных и даже образованных. Для таковых овладеть совсем небольшим количеством неупотребительных в обыденной жизни слов — дело нескольких часов. Все без исключения затрачивают огромные усилия для усвоения сложных терминологий различных областей научного или технического знания; политических, юридических и социальных наук; языка философского или поэтического, и подобное. Почему бы понуждать Церковь к утере языка, необходимого для выражения свойственных высших форм богословия или духовных опытов? Все, кто искренне желает приобщиться вековой культуре Духа, легко найдут возможность освоиться безценным сокровищем священного славянского языка, который изумительно соответствует великим таинствам богослужения.

Немногие особенности сего языка облегчают труд временно отрешиться от страстных будней: всякое ныне житейское отложим попечение.

Если бы мы при совершении Литургии употребляли язык нашей повседневности, то он порождал бы в душах и умах присутствующих реакции низшего плана — нашего физического существования. Человеческое слово есть образ Предвечного Слова Отца. Словом Господним сотворены небеса… Он сказал, и соделалось! Он повелел, и явилось (Пс. 32, 6 и 9). И наше слово обладает творческой силою. Слово Бога нашего пребывает вечно (Ис. 40, 8); и наше слово достигает вечности, если сказано в путях воли Его. Чрез призывание Имен Божиих совершаются Таинства Церкви, включая преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Господа.

Слова Литургии и вообще молитв не суть только человеческие, но и данные Свыше. Церковный язык относится к сфере Божественного Бытия; он должен выражать Откровение Духа и им порождаемые умные видения. Чрез слышание слова Божия (Рим. 10, 17) вдохновляется человек на веру, победившую мир (1 Ин. 5, 4; ср. 1 Фес. 2, 13).

Архимандрит Софроний (Сахаров)