Глава 13

Войдя в дверь, любезно отворенную пиратом, Лиза попала в большую и скудно освещенную гостиную. Слегка присмотревшись, она разглядела, что здесь среди расставленной в беспорядке мебели собралось десятка два или три людей, частью в маскарадных костюмах, частью во фраках и бальных платьях. Некоторые сидели, отравляя душный воздух табаком, кто-то у бара смешивал себе коктейль, по большей же части собравшиеся стояли – редко поодиночке, чаще небольшими группами по два-три человека; одни оставались в масках, другие их сняли, и Лизе показалось, что кое-кого из них она знает, хотя с ходу назвать ничьих имен ей бы не удалось. Но главное, у всех без исключения дам, заметно уступавших господам численностью, имелась примета – лилия в прическе, – а несколько растерзанных цветков той же породы, использованных как пропуск и выброшенных за ненадобностью, лежало на полу или на столах. Их дурманящий запах, сочетаясь с сигарным дымом, наполнял комнату уже совсем невозможным амбре.

Несмотря на праздничный вид общества, Лиза – может быть, из-за необычной для такого многолюдства тишины – сразу же ощутила витавшую в воздухе вместе с дымом нервозность. Похоже было, что большинству собравшихся, как и ей самой, немного не по себе. При их с пиратом появлении почти все, как по команде, обернулись и пришли в движение – но не им навстречу; центром притяжения были те двое, что явились парой мгновений раньше. Дама в клетчатом домино вышла на середину гостиной и сказала, отгоняя веером табачные клубы:

– Уф-уф, дышать нечем! Противогаз мне никто не одолжит? Хоть бы окна открыли, что ли! – и после этой преамбулы без всякой паузы объявила: – Господа, как видите, я сдержала слово! Я говорила, что приведу того, кто нам нужен, и привела. Прошу любить и жаловать – полковник Левандовский!

Тот, повинуясь жесту спутницы, снял маску, хотя его и в ней было несложно узнать. По залу прошел гул, в котором слышались нотки радостного изумления. Но больше всех, кажется, был изумлен сам Левандовский. Вертя в руках ненужную маску, он промолвил:

– Послушайте, Зина, зачем вы меня сюда притащили?! И по крайности, я хотел бы знать, в чьем обществе имею честь находиться!

Тогда капитан Блад, бросив Лизу у входа, шагнул вперед и, сорвав с себя маску вместе с треуголкой, предстал перед Левандовским.

– Надеюсь, полковник, мое присутствие убедит вас, что мы собрались здесь не для какого-то недостойного дела! Меня вы знаете, а за остальных я ручаюсь!

– Ростислав Михайлович!.. – вырвалось у Левандовского, и Лиза, пораженная в высшей степени, сообразила, что ее пират – не кто иной, как знаменитый Барсов. Он стоял, горделиво приосанившись, с глазами навыкате – форменный император, совершенно не похожий на фотографию в спальне у Зинаиды, и даже пиратский костюм не нарушал его торжественного вида.

Левандовский же прибавил с усмешкой:

– Я мог бы сам догадаться, что без вас не обойдется! Итак, жду объяснений, для чего я вам понадобился.

– Сперва дайте слово, что будете молчать обо всем, что здесь увидите и услышите! – потребовал кто-то из толпы.

– Полноте, князь, – возразила Шахматова, тоже наконец открывая лицо. – Полковник – человек чести!

– Очень на это надеюсь, – ответил тот же голос, не спешивший показываться. – А если что, пусть не забывает о Муромцеве!

Летчик нахмурился. Лиза, незаметно нырнувшая за огромный глобус в углу гостиной, – тоже. Сказанное наводило на подозрение, что самоубийство пресловутого Муромцева и прискорбное происшествие с его женой, помянутое тетей Клавой, были как-то связаны друг с другом. Но самой неприятной была мысль о том, что несчастная Таточка Муромцева пострадала от рук Бондаренко именно в этом доме, куда Лизу занесло ее собственное безрассудство…

Левандовский резко отозвался:

– Предупреждаю вас, угрозы – не лучший способ начинать со мной разговор!

– Ну же, Евгений! – успокоила его Зинаида. – Князь просто погорячился. Князь, прошу вас, возьмите свои слова обратно!

Тот на секунду высунул из толпы болезненно бледное лошадиное лицо, сверкнул стеклами пенсне, сквозь зубы выдавил какое-то невнятное извинение и снова скрылся.

– Как видите, – сказала Зинаида, – страсти накалены, и есть с чего: слишком многое поставлено на карту!

– Да уж, – произнес Левандовский, – вижу, что дело нешуточное, раз вы целый маскарад устроили для прикрытия! И какие люди, – продолжил он, приглядываясь к окружавшим его фигурам. – Председатель Госбанка… начальник Южного военного округа… Князь Беломорский… – не забыл он про господина с лошадиным лицом, и Лиза вспомнила, что тот – владелец нескольких влиятельных газет. Назвав еще несколько чинов и титулов, летчик кивнул человеку почти карликового роста, которого Лиза едва разглядела в толпе: – И вы здесь, господин Ужов! Думаю, такое блестящее общество собралось не для того, чтобы составить адрес президенту к юбилею его пребывания в должности!

Услышав имя Ужова – в прошлом всемогущего министра, на пару с Верховским изводившего в стране крамолу и потому получившего от верноподданной прессы льстивое прозвище Железный, а ныне за какие-то грехи сосланного управлять крымским Особым отделением, Лиза совсем струхнула. Выходило, что даже эта служба здесь замешана, а значит, дело совсем худо.

– Недолго ему осталось, – бросил кто-то, и Барсов поспешно откликнулся:

– Господа, не надо торопить события!

– Вот именно что события следовало бы поторопить, – возразил, выходя вперед, господин внушительного роста, одетый в строгий фрак. Он не считал нужным скрывать под маской лицо, изборожденное глубокими морщинами, и Лиза узнала в нем известного колумниста и ультраправого думского депутата Солоницына – заслышав его имя, профессор Кудрявцев всегда начинал кипятиться и брызгать слюной.

– Ваше высочество, – сказал Солоницын, на что Левандовский поднял брови, – с вашего позволения, я сам объяснюсь с полковником, чтобы не давать никому повода заподозрить вас в своекорыстии.

Барсов, кивнув, безмолвно подчинился.

– Не вы один, полковник, – заговорил Солоницын, – удивлены тем, что видите здесь столько известных лиц. Многие из нас наверняка разделяют это чувство – да, признаться, я и сам был поражен, лишь сегодня осознав, какой размах приняло наше предприятие! Но тем больше оснований вступить под наши знамена! Смотрите, как бы потом не пришлось кусать локти!

– Локти мои, мне и кусать, – усмехнулся Левандовский. – Но все же, надо думать, я вам понадобился не только ради представительности?

– Скажите, полковник, – спросил его Солоницын так обыденно, словно речь шла о партии чугуна, – можете вы взять на ваш «Пересвет» груз и доставить его в Москву?

– Все зависит от того, что за груз и получу ли я разрешение на вылет, – уклончиво ответил Левандовский.

– Разрешение будет, – заявил Солоницын. – А груз… Думаю, речь идет о двух-трех тоннах, не больше. Какая грузоподъемность у «Пересвета»?

Левандовский снова ответил не сразу:

– До двадцати тонн в перегрузку. И что же у вас за груз такой? Надеюсь, вы ничего бомбить не собираетесь? Я со своим народом не воюю.

– До этого дело не дойдет, – заверил его Солоницын.

– Так… А до чего дойдет? Просто припугнуть хотите? Увольте, господа, это какая-то смехотворная авантюра!

– Все не так просто, полковник, – внушительно сказал Солоницын. – Мы не стали бы затевать эту, как вы говорите, смехотворную авантюру, если бы не глубокое убеждение в том, что республиканский строй в России себя окончательно изжил!

«И этот о том же! – подумала Лиза. – Всем им республика чем-то не угодила! А может, он прав, если уже и пляжные политики об этом судачат?»

Левандовский, впрочем, придерживался иного мнения.

– Это лично ваша точка зрения или ее разделяют все присутствующие? – спросил он. – То, что у вас есть наследник престола, – выразительно поглядел он на Барсова, – еще не значит, что его на этот престол возведут по первому требованию!

– Вы умный человек, – настаивал Солоницын. – Неужели вы не чувствуете, что все трещит по швам? Долго этот режим не продержится! Еще немного – и он рухнет сам собой! Стоит ли ждать повторения семнадцатого года и отдавать власть неизвестно кому? Не лучше ли взять ее самим, пока не поздно? Неужели лояльность президенту застит вам глаза? Раз за разом продлевая свои полномочия, он давно уже утратил всякую легитимность!

– Я не верю, что он расстанется с властью под угрозой двух-трех бомб, вот и все, – ответил Левандовский.

– Не беспокойтесь, у нас будет такой аргумент, который он не сможет проигнорировать! – пообещал Солоницын и после этого интригующего объявления спросил: – Полагаю, до вас доходили слухи о разработках профессора Кудрявцева?

Левандовский не моргнув глазом сказал:

– Еще бы не доходили! Я даже сегодня приезжал к нему, надеясь что-нибудь выведать.

Лиза чуть не закричала в голос, едва успев зажать рукой рот. Неизвестно, что поразило ее сильнее – упоминание о дядиных опытах или реакция Левандовского. Какой подлец! Выведать он что-нибудь надеялся! Она бегала за ним, не жалея ног, думала, что его жизнь в опасности, а спасать-то, выходит, нужно не его, а дядю! Оставалось только тем и утешаться, что она с риском для себя проникла в важную тайну, но еще неизвестно, удастся ли выбраться отсюда без потерь и предупредить родных.

Следовало немедленно исчезнуть, пока путь к отступлению открыт. Лиза, улучив момент, скользнула за соседнюю портьеру, к окну, очень кстати распахнутому по настоянию Шахматовой, но подоконник, к несчастью, был слишком высок, и Лиза застыла за портьерой, поневоле присматриваясь и прислушиваясь к этим опереточным злодеям, разыгрывавшим жутковатый фарс на фоне причудливых декораций: Бондаренко обставил гостиную с поистине варварским размахом, превратив ее в витрину экзотических редкостей. Со стен и полок скалились ацтекские морды, перемежаемые турецкими ятаганами; воздевали многочисленные руки танцующие индийские божки; тускло поблескивали эбеновым деревом и слоновой костью текучие негритянские статуэтки; изгибали хвосты чешуйчатые драконы на китайских вазах; принимали самые рискованные и непристойные позы бронзовые силены, сатиры и менады… На копии полотна Босха, украшавшей простенок напротив Лизы, водили адский хоровод вокруг святого Антония гротескные чудища, сотворенные волей бредовой фантазии, – и все они, казалось, были готовы пополнить общество маскарадных заговорщиков.

– …Узнав, что это оружие находится в наших руках, – тем временем вещал Солоницын, – им останется только сложить власть… В газетах уже лежит манифест о восстановлении монархии, Черноморский флот готов присягнуть новому императору. В свое время президент повел из Крыма победоносное воинство на Москву, теперь настал его черед уйти. Если стране суждена несменяемая власть, то пусть это будет помазанник Божий, а не самозваный диктатор! Но не правда ли, символично, что возрождение России вновь начинается в древней Тавриде? Я вижу в этом залог победы. Святой Владимир принес отсюда на Русь православие, мы же принесем утраченный порядок и величие… Теперь, полковник, дело за вами. Успех плана зависит от вашей поддержки.

– Так вот почему лилии… А я-то ломал голову – что за странный пароль? Что ж, символ не хуже других, раз на смену полководцу идет монарх… – произнес Леван – довский. – Однако, господа, вы избрали странный способ заручиться моим согласием! Сперва устраиваете покушение, а когда оно по чистой случайности не удается, объявляете, что все зависит от меня!

– Какое еще покушение? – подал голос Ужов. – Мы слышали, что вы сегодня попали в аварию. Вы о ней говорите? И почему вы считаете, что на вас покушались?

– Осмотрите мою машину, – предложил Левандовский, – и сами убедитесь.

– Более того, – вмешалась Зинаида, – нам даже известно, кто стоит за этим покушением. – Она подняла руку, призывая к тишине, и веско объявила: – Господа, то, что я вам скажу, – не просто голословные обвинения! У нас есть доказательства, что аварию, в которой побывал полковник, подстроил Бондаренко! Скажите им, Евгений…

В невероятном шуме и гвалте, поднявшемся после ее слов, один лишь Левандовский сохранял спокойствие. Когда собрание чуть угомонилось, он объяснил:

– Мустафа Искандаров, который подпилил мне рулевую тягу, давно работает на Бондаренко. Тот через него держит связь с татарским подпольем. Мне в этом признался его племянник, Ахметка…

– Одну минутку, – прервал его Солоницын. – Считаю неуместным продолжать этот разговор в отсутствие Яна Даниловича. Если его в чем-то обвиняют, пусть он сам даст ответ. Кстати, где он? Почему его до сих пор нет?

Вновь поднялся ропот; раздавались голоса в том смысле, что да, Бондаренко нужно дождаться.

– Я для того и привела Евгения Михайловича пораньше, – заявила Шахматова, – чтобы все обсудить без Бондаренко. То, что он до сих пор не соизволил явиться, делает его поведение вдвойне подозрительным! Что он еще замышляет за нашей спиной? Мы принимали его услуги, пока он был нам полезен, но это не значит, что мы должны ему слепо доверять и держать перед ним отчет. Например, знало ли Особое отделение о его контактах с татарами? – задала она вопрос Ужову.

– Связи Бондаренко с татарами не более предосудительны, чем его работа на англичан, – солидно возразил Ужов. – Пока они с нами заодно, надеясь на союз против немцев, мы закрываем на это глаза…

– Конечно, – кивнула Зинаида. – Из-за англичан-то мы с ним и сотрудничаем. Но встает вопрос: вполне ли ему с нами по пути? Помимо покушения на Евгения Михайловича, сегодня он зачем-то пытался похитить Тургеневу, племянницу Кудрявцева, – не для того ли, чтобы потом шантажировать ее дядю?

Каждое новое откровение добивало бедную Лизу, наполняя ее голову свинцовой тяжестью. В табачном дыму все плыло и двоилось; чувствуя, что в любой момент может потерять сознание, она беспомощно цеплялась за портьеру, грозившую обрушиться под весом ее тела.

На реплики о том, что замысел Бондаренко не так уж и плох, Зинаида возразила:

– Во-первых, нам нужен не сам профессор, а его бомба, лучи смерти или что он там у себя изобрел! А во-вторых, почему Ян Данилович пошел на такой смелый шаг, даже не поставив нас в известность? А если бы его затея удалась? Какой скандал бы поднялся! И это перед самой операцией! Или он потерял всякую осторожность, или ведет какую-то свою игру!

– Зина, – нетерпеливо спросил Левандовский, едва дождавшись, когда она умолкнет, – вы так и не сказали мне ничего про Тургеневу. Что с ней? Где она?

– Не волнуйтесь, Евгений. – Зинаида одарила его едкой улыбкой. – Никуда Тургенева не денется. Сейчас она спокойно спит у меня в номере после разумной дозы веронала…

– Что же вы… – начал Левандовский, но его перебил Барсов, встрепенувшийся так, словно на него снизошло прозрение:

– Постойте! А где же та дама, которую я привел с собой? Черноволосая, в темном платье. Мы с ней пришли сразу же после вас с полковником…

Лиза не стала дожидаться продолжения. Она сиганула в окно, каким-то непонятным для себя образом ухитрившись перемахнуть через подоконник. Увы, вечернее платье не слишком годилось для таких упражнений, и так же удачно приземлиться не получилось. Лиза упала прямо на гравийную дорожку, и колену, пострадавшему на Кошке, досталось еще раз. Хуже того – свалившаяся с этой же ноги туфля улетела в кусты. Искать ее не было времени. Наскоро отряхнув подол, Лиза заковыляла прочь от дома.

Увы, не она одна предпочла для прогулок темную часть сада. Пока Лиза, прикусив губу от боли в разбитом колене, пробиралась мимо боскетов в надежде как-нибудь стороной обогнуть танцплощадку и выйти к лестнице, прямо на беглянку вынесло какого-то толстяка с козлиной бородкой и в цилиндре набекрень. «Ночью нас никто не встре-этит…» – фальшиво, но с чувством выводил он, перекрывая звуки недалекого оркестра. Заметив Лизу, гуляка удивленно пошатнулся, взмахнул, восстанавливая равновесие рукой, в которой сжимал бутылку, и воскликнул:

– Ба! А вот и встретит!.. Су… сударыня, я в восхищении! Рюмку коньяку?

Лиза молча шарахнулась от его растопыренных рук и ударилась грудью обо что-то твердое. Увидела прямо перед собой пластрон, отливавшие шелком лацканы фрака, светлое пятно гардении в петлице. Лиза подняла глаза, и сквозь прорези черной маски в нее стрельнул взгляд, еще утром засевший занозой в глубинах сознания! А в этом взгляде читалась готовность мигом свернуть ей шею тем же манером, жертвой которого стал несчастный Костанжогло.

– Не вы ли оборонили, сударыня? – сказал Бондаренко, протягивая ей потерянную туфлю. – Примерьте – на вашу ногу?

И при звуках его голоса что-то, терзавшее Лизу с минуты первой встречи, наконец обрело форму, взорвавшись в мозгу ослепительной вспышкой, осветившей все дальние закоулки памяти, в которые она не осмеливалась заглядывать долгие годы. На миг у Лизы перехватило дыхание и земля ушла из-под ног.

Только что гремевший фокстрот оборвался, словно в мире не осталось ничего – лишь этот немигающий взгляд, настигший ее много лет спустя. Она была совсем крохой, когда ее родителей увели из их имения в уездную чрезвычайку, откуда они уже не вернулись. Лиза не запомнила почти ничего, но эти блеклые глаза на бескровном лице главного комиссара в черной кожанке часто виделись ей в детских кошмарах, когда она кричала по ночам и долго плакала в подушку, стараясь не засыпать, чтобы мучительное наваждение не явилось снова.

Каким образом этот призрак из кровавых и жестоких времен очутился здесь, в пресыщенном, разгульном Крыму? Что он делал все эти годы, как сумел скрыть свое большевистское прошлое? И знает ли он сам, кто она такая? Наверняка знает – ведь ни имя, ни фамилию она с тех пор не меняла. Хотя помнит ли он этот случайный эпизод из своей жизни?

Бог весть сколько людей он пустил в расход в ту лихую пору! В этой шеренге мучеников наверняка затерялись двое интеллигентов, имевших несчастье родиться господами и выданных своими же крестьянами, ради которых они сидели в сельской глуши, пытаясь внушить им зачатки культуры и разумного жизненного обустройства…

Надо что-то делать, но что?! Как погасить блеск этих глаз, пронзающих ей зрачки холодными иглами? А в груди уже что-то сгущалось, что-то надвигалось на нее опасным и грозным знанием, и неожиданно для нее самой у Лизы вырвалось:

– Добрый вечер, господин Берзинь! Или, может быть, товарищ?

Откуда, из каких глубин всплыло это имя? Неужели она знала его с тех самых пор? Вряд ли – с какой стати кто бы стал в тот день сообщать ей, малышке, испуганно жмущейся к взрослым, как зовут страшного человека, вместе с которым в их дом пришла беда? Нет, верно, ей запомнились разговоры с братом, когда они, двое сирот, украдкой шептались по углам в детдоме, и Боба, сжимая детские кулачки, твердил сестренке: «Я на этого упыря на допросах насмотрелся и теперь вовек не забуду! Я его достану из-под земли, он мне заплатит за папу с мамой!»

– Это наш танец, сударыня, – сказал Бондаренко, когда недолгая, но грозившая стать вечностью пауза была сметена первыми тактами танго. Оркестр заиграл «Брызги шампанского».