Глава 28

До КЛИНИКИ пришлось нестись бегом. Впрочем, бегаю я хорошо.

Анализы Анны показали, что процесс мы «развернули». Она даже пересдала и кровь, и УЗИ в двух разных местах, после чего мы с ней, Котлинским и Стекловым сейчас пьём чай в кабинете Котлинского. При этом Котлинский постоянно смеётся басом; Стеклов загадочно улыбается, а Анна сидит со слезами на глазах, но тоже улыбается.

Ну и я тоже рад, чего уж…

Хотя я, в отличие от них, в результатах анализов не сомневался.

Отсутствие метастазов подтверждено. Сама опухоль уменьшилась. По классификации онкологов, перешла в какую-то предыдущую стадию.

А Котлинский говорит, что нашей тайне осталось быть тайной совсем недолго. Не смотря на все его усилия в онкодиспансере.

Волевым усилием, решили сократить мою работу с ней до одного часа: больше не требуется. На операцию за границу её не повезли, это тоже было окончательно решено сегодня. Муж, правда, какое-то время обивал с утра пороги и к Котлинскому (Стеклов с ним лично столкнулся в кабинете), и, как говорит Котлинский, в онкодиспансер, но против анализов не попрёшь.

В сегодняшней выписке из онкодиспансера чётко сказано, что показаний к срочной операции нет. С учётом конкретной динамики клинической картины, рекомендовано наблюдение. Всё. Только наблюдение.

Вообще, я могу ускорить процесс. Если будем «светить» по два-три часа в сутки, а не час, то справимся намного быстрее. Но в этом случае, образуется большой рубец, который может повлиять на репродуктивную функцию. Рубец могу убирать только в медленном темпе.

Я спрашивал и Котлинского, и Анну, каким путём пойдём. После недолгих совещаний, они оба выбрали второй вариант: пусть лучше медленнее, но с сохранением всех функций.

В принципе, мне даже проще.

Когда заканчиваем пить чай, мне звонит Лена. Видимо, что-то важное.

— Да?

— Мелкий, ты пошабашил?

— Практически.

— Жду внизу, беги ко мне в машину.

В машине, Лена протягивает мне термос со сладким чаем и с визгом покрышек трогается с места. С удивлением вижу, что направляемся к лицею.

— Лен, спасибо за чай, а куда едем? Что случилось?

— Твоя директриса взъерошенная звонила из школы. Вернее, вначале звонил твой дед, спрашивал разрешение дать в школе мой номер. Хотели твоего текущего опекуна и законного представителя. Потом позвонила она, твоя директриса. Я не в курсе всех твоих тёрок, поняла только, что они есть. Без тебя решила шашкой не размахивать. Теперь ты мне скажи, что там за беда и что делаем дальше?

За минуту передаю содержание сегодняшнего разговора и свою позицию.

— Блин, Мелкий, я, конечно, всегда за тебя, но тут ты прав не во всём, — в перерывах между насвистыванием какой-то мелодии говорит Лена. — Я бы даже сказала, что ты во всём не прав, хи-хи.

— В чём это я не прав? — сразу подбираюсь. В этом мире не так много людей, чьё мнение для меня важно.

— У тебя «болезнь первого удостоверения», я сейчас не о целях твоей коммуникации. А скорее о содержании и форме.

— Что такое «болезнь первого удостоверения»?

— А, это батя рассказывал, — смеётся Лена. — Ещё в Советском Союзе, когда молодого парня брали в КГБ, был тип молодых лейтенантов, которые абсолютно в каждой ситуации стремились продемонстрировать своё удостоверение как можно большему количеству людей.

— Не понял.

— Ну, например, едет он в автобусе. При проверке билетов, достаточно было просто сказать «Удостоверение», и всё. А он его достаёт, раскрывает и предъявляет. Со словами "КаГэБэ!". Победоносно глядя на контролёра сверху вниз. Или в очереди, в магазине, какой-то шум или спор. Он снова тут как тут: с подчёркнутым ощущением собственной значимости, снова достаёт это удостоверение и начинает громко выяснять, что случилось. Хи-хи. Ну, там это, скорее всего, от низкой самооценки было, а вот у тебя с фига ли — я пока не поняла. Ла-адно, будем и с тобой рабо-о-отать, — зевает Лена. — После того, как в лицее разберёмся, а-а-а-аха.

— Слушай, ты сейчас какого-то неадекватного дебила описала. — говорю после минутной паузы, смоделировав ситуацию в голове. — С удостоверением который.

— Да нет, просто надо понимать социальный состав и индекс самооценки того времени, — пожимает плечами Лена, — ладно, потом продолжим эту тему. Приехали. Ждёшь меня в коридоре, никуда не уходишь.

Лену почему-то ждут в учительской за стеклянными прозрачными дверями, где она беседует с директрисой и двумя завучами. Я их вижу сквозь стекло, но разговора не слышу, поскольку в школе ещё полно народу и шумно.

— Здравствуйте, вы хотели меня видеть, — говорит высокая молодая девушка в «резиновых» джинсах, в блузе с глубоким декольте и с неброским макияжем, заходя в учительскую. — Я представитель Александра Стесева.

Присутствующие с удивлением смотрят на неё. Первой приходит в себя директор:

— Простите, а кем вы ему приходитесь?

— Так и думала, — бормочет девушка и достаёт из сумки какую-то бумагу, протягивая её директору. — Согласно решению суда, я прихожусь ему законной опекуншей. Я вас внимательно слушаю.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — кивает директор на стул, внимательно читая бумагу. — Елена Робертовна, мы бы хотели поговорить с вами о вашем подопечном…

…..

— Елена Робертовна, мы были бы вам очень благодарны за любую помощь в поисках взаимопонимания.

— Жанна Маратовна, я с уважением отношусь к вашей позиции, — задумчиво отвечает опекунша Стесева, закидывая ногу на ногу, — даже более того. Я только что говорила с Александром об этом, и я рада, что услышала вашу точку зрения. Что смогу, я до него доведу, и повлиять на него попытаюсь. Но на этом приятное в нашем с вами разговоре заканчивается. Я, кстати, и сама собиралась к вам. Лично меня, как его опекуншу, беспокоят больше те ваши учащиеся, которые регулярно посещают школу в состоянии наркотического опьянения. Не сочтите за оголтелое выгораживание Александра, но я не понимаю ваших приоритетов. Мне кажется, вам сейчас не о его словах надо беспокоиться. Тем более что учится он отлично. А об этих персонажах.

— Что за информация по наркоманам? — неохотно бросает усталая женщина под пятьдесят, завуч по воспитательной работе.

— Видели учащихся вашей школы в торговом центре, когда были там с Александром, это раз, — охотно рассказывает опекунша Стесева, — типичная наркота. Судя по клинике, употребление у них уже регулярное. Значит, и сюда они тоже в таком виде ходят. Информация от Александра это подтверждает — он их регулярно в лицее видит в таком состоянии. И я это сейчас говорю не для скандала, — девушка примирительно поднимает руки перед собой, останавливая вскинувшихся педагогов. — Я считаю своим долгом просто вас проинформировать. Если, паче чаяния, эта проблема лично вам ещё не известна. И нет, это не перевод темы. Можете считать это встречной претензией. Простите. — раскаяния в голосе опекунши Стесева не чувствуется. — Просто я предлагаю вначале пожар потушить, а уже потом за мытьё окон браться. Если мы все допустим, что нам, как родителям, происходящее в лицее тоже не безразлично.

— Откуда вы знаете именно о наркотическом опьянении? — задумчиво сводит вместе брови директор.

— Вам все симптомы перечислить? — снисходительно улыбается опекунша Стесева и протягивает директору маленький прямоугольник, который перед этим достаёт из сумки. — Если хотите, могу вообще направление на принудительный анализ этим вашим учащимся организовать. Чтоб снять все вопросы, если вдруг они у вас есть. Для этого всего-то и нужно, что моё направление плюс санкция суда. С санкцией суда могу решить вопрос, не выходя отсюда, прямо по телефону. Может, моя фамилия вам что-то и говорит… не сочтите за бахвальство… Процедура стандартная для учебных заведений с несовершеннолетними. Направление врача выпишу прямо на этом столе, бланки с собой есть.

Директор автоматически берёт у опекунши Стесева прямоугольник, который оказывается нагрудным беджем. С беджа на директора смотрит фотография опекунши Стесева, сделанная пару лет назад. Под фотографией написано:

Елена Новикова

Врач 1-й категории

Отделение реанимации и анестезиологии

Центральная Городская Клиническая Больница

— Опять же, не сочтите за вызов, но определять наркомана «на приходе» на глаз я умею получше среднего школьного учителя, простите за жаргон, — продолжает с улыбкой опекунша Стесева. — В реанимации наличие либо отсутствие наркотиков в крови порой… если пациент ещё и в сознании… Ну, вы поняли.

…..

— Мне очень жаль, что мы не можем договориться по Александру, — с искренним сожалением директор барабанит пальцами по столу через некоторое время. Завучи молчат.

— Жанна Маратовна, это не может быть даже предметом нашего разговора. При всём моём к вам личном уважении, — твёрдо отвечает опекунша Стесева. — Александр является самостоятельным и дееспособным гражданином. Предлагаю всё же уважать решение суда, — пожимает плечами опекунша Стесева. — Он взрослый. Вы же не решили революцию затеять в отдельно взятом районо? Решение суда — это позиция Государства. С Александром вам придётся договариваться самостоятельно.

— Понятно… — директор продолжает барабанить пальцами по столу. — Теперь, простите, как вы предлагаете поступить по принудительному анализу?

— А давайте отработаем взаимодействие. Когда они в следующий раз заявятся в лицей в таком виде, вам нужно всего лишь позвонить мне. Если я занята на смене, вот вам резервный телефон. Это такая же врач, как я, но в другой смене. Я её предупрежу. — опекунша Стесева пишет номера телефонов на отрывном листе из ежедневника. — Либо я, либо она организуем и приезд полицейского патруля, и добросовестный анализ крови на наркоту у ваших «героев». В компетентном государственном медицинском учреждении. Заключение которого является окончательным для любого суда, тьфу-тьфу. Как только будет официальный анализ — я лично приложу всё своё влияние, чтоб родители этих красавцев и школе, и вам лично не досаждали.

— Извините, — явно стесняется завуч старших классов, — а лично вы не опасаетесь этих родителей?

— Я? — удивлённо раскрывает глаза опекунша Стесева. — Да пусть они меня боятся. Я даже знаю эти фамилии, особенно Серикова. Простите, это очень деликатная тема, в подробностях не будем. Но за меня не переживайте! Если речь о семейных влияниях. Как ни хотелось бы избежать этой темы в школе, да… Это тот случай, когда любой родитель сделает всё в интересах школы, лишь бы с его детьми не учились такие «красавцы». А технические возможности у меня есть. И они шире, чем у них. Поймите правильно… Наши семьи в разных весовых категориях. И если эти мудаки мешают учиться моему Сашке… — опекунша Стесева осекается на полуслове.

— Мы вам очень благодарны за поддержку по этому вопросу, — сдержанно, но явно благодарно говорит директор. — У нас свои внутренние заморочки, подтверждения наркотиков в крови для исключения из лицея нам хватит. Но без вашей помощи мы этот анализ не то что получить, а даже сделать не сможем. И не знаем, как.

— Теперь сможете, — кивает опекунша Стесева. — Вернее, просто дайте знать. А анализ мы уж сами, силами родителей… За Александра — ещё раз пардон. С ним договариваетесь сами. И на всякий случай, никакие ваши действия в его адрес не являются проблемой для меня лично, наркоманов отрабатываем в любом случае. Даже если вы и его исключите за компанию.

…

Лена выходит из учительской, демонстративно чуть наклоняется, целуя меня при всех, и говорит, не стесняясь того, что её слышно в другом конце коридора:

— Мелкий, я закончила, пошли в машину, — и берёт меня под руку.

Другие учащиеся в коридоре и педколлектив в учительской, кажется, задумчиво смотрят нам вслед.

— Ну и зачем меня так позорить при всех? — спрашиваю тихо.

— Ты дурень и тормоз, — отвергает Лена все обвинения. — Завтра одна половина школы тебе будет завидовать — что у тебя такая тёлка. Вот увидишь… а вторая половина будет тебя ненавидеть за это же, хи-хи. Ты же, как я понимаю, тут революцию затеял? Ну вот я и привлекаю к твоей персоне общественное внимание. А если честно, то просто потроллить всех захотелось, хе-хе. Молчи, сама знаю, что детство.

— Мда, в таком разрезе я не догадался подумать, — тру затылок. — Впрочем, шут с ним. От местной школы пользы и правда немного. Скорее даже вред… Скольких бы суставов я мог вылечить за это бездарно потраченное время…

…

Учительская лицея.

— Как-то не похожа она на его приёмную мать и опекуншу, — задумчиво говорит завуч старших классов, глядя сквозь стеклянную дверь на удаляющуюся под руку пару.

— Да уж, и не говори… Ну и времена… — кивает завуч по воспитательной работе, отворачиваясь от двери.

— И с ним теперь не понятно, что делать, — присоединяется директор.

— Жанка, вот не гневи бога! Скажи спасибо, что с Сериковым и компанией теперь решим! — неожиданно экспрессивно набрасывается на директора завуч по воспитательной работе.

— Это да. С этим трудно не согласиться, — не спорит директор. — Подтверждённого анализа на наркотики нам за глаза хватит, чтоб снять вопросы Собственника. По возврату этих денег, будь они неладны.

— А ты их на отчисление? — спрашивает завуч старших классов.

— Конечно, сколько можно терпеть, — устало отвечает директор. — Просто раньше не знала, как это сделать, чтоб ни с родителями этой компании не воевать, ни с Собственником за возврат денег. Да и наркотики… Знаешь, я никогда не могла подумать, что это может быть в моей школе. С моимиучениками.

— Жанка, животные они, а не ученики! — взвивается завуч по воспитательной работе. — Фифа, конечно, та ещё, но за помощь спасибо.

— Ты сейчас об этой опекунше? — директор кивает на дверь.

— Да.

— Так, не расходимся. Сейчас будет бухгалтер, будем думать, что делать со Стесевым. — директор встаёт. — Только перейдём в мой кабинет.

…

Кабинет директора. Присутствуют директор, два завуча и бухгалтер — сорокалетняя женщина в очках, явно старающаяся удержать в голове и не забыть какую-то информацию.

— Вопрос первый, — говорит директор, обращаясь к бухгалтеру. — Роза, мы можем вернуть деньги Стесеву? Он говорит, что внёс тридцать первого августа всю сумму.

— Жанна, ты так шутишь? — удивляется бухгалтер, зачем-то раскладывая на столе приходные ордера. — Касса в тот же день вся сдана в банк на счёт, со счёта всё в тот же день перечислено Собственнику! У него проси сама. И я даже перечислить не могу, у меня доверенность только на внесение денег на счёт. Со счёта он сам через банк-клиент переводит, из любой точки…

— Роза, я поняла, спасибо, — мягко обрывает бухгалтера директор. — А с прихода от других учеников? Допустим, внёс один ученик, а мы эти деньги из кассы отдадим Стесеву?

— Это не приходуя, что ли? — снова удивляется бухгалтер. — А что я вносителю дам, если его деньги приходовать не буду? Своё честное слово? Вместо чека и приходника?

— Да нет… так конечно не надо… А если принять от другого, оприходовать, а потом на расход поставить?

— Жанна, я категорически против, — бухгалтер отрывается от раскладывания бумажек на столе и широко открытыми глазами смотрит на директора. — У меня есть мои инструкции от собственника. Всё, что приходит в кассу, я автоматически в тот же день складываю на счёт. И потом только оттуда расходы. Либо, могу тебе в подотчёт выдавать суммы, не превышающие сто долларов в сутки. Либо — по сигналу Собственника — сколько он в сигнале укажет.

— То есть, незаметно вернуть деньги не получится? — с явным огорчением уточняет директор.

— Ну почему не получится, давай посмотрим, — бухгалтер открывает в смартфоне календарь и прикидывает на обратной стороне приходного ордера карандашом. — Смотри. У тебя лимит сто долларов в день, так?

— Да.

— Суббота и воскресенье не считаются, получается, двадцать два дня в этом месяце. Порядка пятидесяти долларов у тебя реальные неснижаемые среднесуточные расходы, без этого никак.

— Это на что так много? — удивляется директор, заглядывая бухгалтеру через плечо.

— Хозяйственные, на уборку, на канцелярию и подобное, — бормочет бухгалтер, указывая мизинцем на лежащий чуть в стороне лист с надписью «РАСХОДЫ ПЕРИОДА».

— И уменьшить никак? — с надеждой в голосе интересуется директор.

— За последние два года что-то не получалось, — бормочет бухгалтер. — Или вместо уборщиц сама будешь школу мыть…Итого… За этот месяц сможешь отдать, при экономии, Стесеву первую тысячу. И в начале ноября вторую. В октябре рабочих дней меньше, — снимая очки, объясняет бухгалтер, отрывая взгляд от калькулятора. — Ну, если что-то непредвиденное… К седьмому ноября точно рассчитаешься! Только документы мне какие-нибудь предоставь, на что тратила, — извиняющимся тоном просит бухгалтер под смех завучей.

— Спасибо, Роза, — сдержанно говорит директор после пятисекундной паузы, в течение которой она делает два глубоких вдоха и выдоха. — К тебе у меня вопросов больше нет, можешь идти.

Бухгалтер собирает со стола свои бумаги и выходит, бормоча себе под нос: «И чего было звать…»

— Жанна, мне кажется, тебе нужно самой разговаривать со Стесевым, — начинает завуч старших классов. — По успеваемости, у меня к нему никогда не было претензий. Он же вообще отличник. Ну, кроме гуманитарных, но это херня… ой, простите девочки!

Завуч старших классов ведёт математику, алгебру и геометрию вот уже двадцать пять лет. Директор — преподаватель языка и литературы, но последнее время, из-за административной нагрузки, ведёт занятия только в выпускной параллели. Завуч по воспитательной работе — историчка.

— Жан, если мы вернём деньги через банк, собственник сам будет разговаривать со Стесевым, — робко начинает завуч по воспитательной работе. — И будет у него спрашивать, почему тот ушёл. При этом, являясь отличником и спортсменом.

— Да ладно бы у него! — подключается уже успокоившаяся завуч старших классов. — Он же вначале опекунше этой позвонит! Потом та его на Стесева переадресует. Жан, ты сама с ним договаривайся? Это не наш уровень… Тем более, если он ещё и сам за себя платит, я не знаю, как с ним говорить… Я такие деньги, как они платят, за квартал не всегда зарабатываю…

— М-да… Ладно, свободны… — хлопает ладонью по столу директор, сбитая с какой-то мысли.