К чести Котлинского и Стеклова, они не трясутся ни о репутации, ни о финансах.

Женщину, которую зовут Анной, в несколько минут снабжают пачкой анализов, выпиской за личной подписью обоих докторов, и отправляют на какие-то уточняющие процедуры в онкодиспансер, прямо на личной машине Котлинского.

Мы втроём, слегка удручённые, по инерции сидим ещё какое-то время в кабинете главврача.

Кстати, когда ходили сегодня по клинике, я разглядел следы от пуль на стенках коридора возле шлюза. Сейчас какие-то сноровистые рабочие заново штукатурят и красят весь коридор.

— Вы знаете, у неё именно рак. Готовиться нужно исходя из этого, — говорю в полной тишине. — Я не видел его раньше, но судя по тем описаниям, что читал, именно это не может быть ничем иным.

— Косвенные моменты тоже за это. — Роняет Стеклов. — Но всё же подождём анализов.

Котлинский молча выбивает какой-то ритм по столу костяшками пальцев.

Поскольку все молчат, а я — самый младший в иерархии, начинаю задавать вопросы, которые мне кажутся срочными и важными:

— Сергей Владимирович, каковы её шансы, если исходить из опыта?

— Пока не ясно. Зависит от стадии, допустим, что ты прав… Для примера, если у неё третья, навскидку, по статистике — сорок процентов в плюс. Соответственно, шестьдесят процентов — в минус.

— А с учётом её личной клинической картины?

— Сложно сказать. Тем более, я не онколог, Игорь тоже. И анализов ещё нет. Но с учётом "паровоза" в виде цирроза, процентов пятнадцать. Но это виртуальные прикидки! Это не математика! — чуть взвинчено отвечает на неприятный вопрос Стеклов.

— Рассматриваем сейчас худший вариант. Если анализы и пробы всё подтверждают, по худшему сценарию. Какой тогда план лечения либо развития событий?

— Всё по классике. — Подключается Котлинский. — Вначале химия и лучевая терапия. Потом — операция. Удалят опухоль. Потом — снова химиотерапия. Потом — молиться, чтоб всё было окей. Чтоб без рецидива. Потом — реабилитация, диетолог и так далее, всё по списку. Тебе насколько подробно всё описывать? — Котлинский выбивает дробь пальцами по столу и продолжает, — тут ещё есть тонкость. Она лично не хочет тратить кучу денег семьи, поскольку сама уже сдалась. Ещё на этапе цирроза. Это минус. Муж у неё — боец. Это плюс. Муж сейчас ишачит и за себя, и за того парня: тянет и семью, и быт, и деньги, и её до кучи. Ещё её родителей, которые тоже впали в транс. От такой новости про дочку…

— А что с циррозом? — вклинивается Стеклов. — Цирроз вы оба что, решили не учитывать?

— Рак матки угнетает печень. Она, печень, "держалась" до последнего. Цирроз специально лечить не надо. По крайней мере, в первую очередь. — Рисую схему на чистом листе из принтера. — Цирроз — это следствие. Вначале надо убирать рак.

— Да с циррозом она б ещё пару лет протянула. — Задумчиво глядит в стол Котлинский. — А вот в свете сегодняшнего «нежданчика»… В общем, цирроз, судя по всему, не первостепенная сейчас проблема, Сергей. — И Котлинский мощно хлопает своей здоровенной ладонью Стеклова по плечу.

— А когда операция? Если анализы, как я ожидаю? — продолжаю выяснять обстановку.

— Я отчасти в курсе их финансовых возможностей, — неохотно говорит Котлинский. — Тем более, в её случае операция и терапия будут связаны, в общем, значит где-то через четыре недели.

— А в НОВОЙ КЛИНИКЕ она будет это время наблюдаться?

— Да. — Коротко кивает Котлинский. — Мы возьмём на себя всю психотерапевтическую помощь, у неё всё сложно в этом плане. Ей это просто необходимо. Она психологически не готова. Но тянуть с операцией — если ты прав — тоже не вариант. Потому, муж будет готовить деньги и процедуру; а мы — её.

— У нас есть вариант дать мне с ней поработать хотя бы дней семь — десять? Из этого месяца, что идут все приготовления?

— А на что ты рассчитываешь? — включается Стеклов. — На какой свойрезультат?

— Пока хочу просто посмотреть. Что будет, если поработать с частотами в районе опухоли и печени. Плюс — попытаюсь почистить её вообще: у неё куча радикалов гоняет, разбалансировка частот в органах брюшной полости (от того рикошета после печени). Хуже не сделаю.

— Хуже ей уже никто не сделает, — хмыкает Котлинский. — Если всё так, как сейчас видится…

— Она умирает. Даже в итоге всех врачебных попыток, шанс около пятнадцати процентов, — продолжаю мысль, — Операция даёт последний шанс, но она тоже случится не вдруг и не сразу, если до неё столько времени. От меня ей точно хуже не будет. А вдруг получится хоть на какой-то процент что-то сдвинуть в позитив? Повысить её собственные барьеры?

— Комплекс бога, — неодобрительно роняет Стеклов, — Игорь, что скажешь?

— Категорически с тобой не согласен. — Как-то резко рубит Котлинский, вставая из-за стола. — Сейчас тот случай, когда все варианты в плюс. Хуже точно не будет. А там, мало ли… Да и опыт в будущем никогда не лишний, говоря цинично…

Наливаем ещё по чашке чая, хотя, кажется, он скоро у всех из ушей потечёт.

— У меня есть предложение. — Не даю докторам расслабиться. — Я сейчас работаю с этим суставом по плану десять дней. От Шаматова вы меня «отмажете»? — обращаюсь к Котлинскому.

— Разумеется. — Серьёзно кивает тот и начинает нервно ходить по кабинету из конца в конец. — По целому ряду резонов. Коллеги, давайте откровенно. У Шаматова и без Саши — тьфу-тьфу. В сравнении со случаем Анны. Если будут внутриутробные инфекции, любые вирусы в организме или аналогичное — Шаматов в курсе, что Саша в шаговой доступности. И тут же даст знать. Тем более, как я понимаю, твоя санация — лично тебе вообще раз плюнуть?

Подтверждаю кивком:

— Не то чтоб раз плюнуть, но намного легче, чем сустав или чем ожидается у Анны.

— О чём и говорю. У Шаматова — не проектная, а процеcсная нагрузка. Если ты там будешь нужен пару раз в неделю — тебя тут же дёрнут. Справишься. — Продолжает Котлинский. — Твоим образованием и натаскиванием, на что я рассчитывал с помощью Шаматова, займёмся потом. А у Анны — как раз проектная ситуация. Хуже лично ей — если ты прав, а всё к тому идёт — точно не сделать. И именно в её клиническом состоянии хороши все варианты. Месяц до операции точно есть. По факту и опыту, даже больше месяца: они в семье, под давлением мужа, сто процентов захотят оперироваться в Европе, а туда они визу будут получать не ясно сколько…

— А сустав? — спрашивает Стеклов, постукивая карандашом по ладони, закинув ногу за ногу и глядя в пол.

— А сустав — до кучи. Что-то мы с тобой сегодня поменялись ролями. — Отвечает Котлинский. — Ты сейчас говоришь, как администратор; а я — как лечащий врач… Саша, как тебя по времени развести с ними обоими?

— В идеале, час прямо с утра — Анна. Потом час — сустав. Потом ещё час — снова Анна. Ей однозначно будет не хуже, — поясняю в ответ на два вопросительных взгляда. — Между двумя сеансами с Анной мне нужен перерыв: проверить, насколько будут «держаться» программы, которые буду пытаться ставить. Как раз в этом промежутке час займусь суставом.

— Принято. — Припечатывает ладонью по столу Котлинский. — А мы этот час «перерыва» как раз её психотерапевтировать будем.

— А кого ты хочешь запрячь на психотерапию? — недоверчиво поднимает бровь Стеклов.

— Частично сам. — Уверенно отвечает Котлинский. — Частично, может, Оспанова попрошу.

— Не подумал. — кивает Стеклов. — С харизмой и мозгами у тебя действительно всё в порядке. Вот как раз с психикой ты сможешь… — Стеклов недоговаривает что-то понятное им обоим, а я не спрашиваю: харизмы у Котлинского действительно хоть отбавляй.

Даже я на себе это ощущаю.

Потом спрошу при случае.

…

Выхожу из клиники и задумчиво бреду по аллее. В этот момент звонит мой телефон. С удивление вижу, что звонит мать.

— Привет, мам, — видимо, удивления в моём голосе больше, чем нужно, потому что она сразу переходит в наступление:

— Что, не ждал? Или не рад?

— Да рад, мам, просто с работы вышел, думаю кое о чём… Извини, если сейчас буду тормозить.

— Что-то серьёзное?

— У меня — нет. А вот у другого человека — вполне может быть. Устроился в одну клинику, пока — на лето (не уточняю деталей). Вот есть пациентка, у неё очень плохой диагноз. Думаю о перспективах.

Мать, вероятно, по европейской аналогии думает, что я пошёл кем-то типа сиделки волонтёра, потому что в следующие три минуты хвалит меня за ответственность и предлагает не комплексовать, даже если придётся столкнуться с грязной работой.

— Сына, горжусь тобой, молодец! — итожит она. — Слушай, а что там бабушка с дедушкой говорят, что ты чуть не женился?

Ага, щ-щас! Скажет вам дедушка что-то! Точно у бабули провентилировала…

— Да, ко мне переехала девушка. Живёт у меня. Работает врачом, у нас всё хорошо.

— Знаешь, может, я, как мать, не должна тебе этого говорить, но я за тебя рада… Вот в глаза не видела твою девушку, но о ней и бабушка с дедушкой хорошо отзывались, и если врач — это многое говорит. В общем, скандала не будет, расслабься.

— Мам, я и не собирался напрягаться. Забочусь о себе сам. Кормлю себя сам. Не подумай, что конфликтую, но не поздно ли обо мне начинать печься, когда я уже вполне взрослый?

— Сына, всё, не ссоримся… Я чего звоню то. У вас с деньгами как? Хватает? Мы сейчас за Светку будем меньше платить — она грант получила, если надо, можем подставить плечо. Раз ты не один живёшь.

— Сейчас не актуально, — коротко отказываюсь. — Я ещё на автомойке работаю, зарабатываю в сумме неплохо.

— Ну да, плюс твоя девушка — врач, — задумчиво тянет мать. — Врачи — это же всегда более чем обеспеченные люди. У нас сосед-стоматолог работает за двести двадцать тысяч в год, и это ещё не предел. Правда, это до вычета налогов.

Молча смеюсь, не объясняя маме различий в реалиях медицины там и тут. Если сказать Лене о зарплате врача в двести тысяч даже не евро, а долларов в год — вот она посмеётся. Ну, правда, Лена может и не посмеётся (что-то мне подсказывает, что в её семье зарплатой врача, даже западного, никого не удивишь), но Аселя точно будет в экстазе.

— Мам, спасибо, это лишнее. Я обязательно попрошу помощи, если будет нужно. Но сейчас как раз не нужно. Дед, кстати, говорит: чем меньше просишь помощи — тем лучше живёшь в старости, — перевожу стрелки на безусловного авторитета.

— Ну хорошо… Ладно, всем привет, звони!

…

На плавании привычно «выключаю мозг» и добросовестно, хотя и не вникая, отрабатываю все задачи тренера. Смоляков ничего не говорит, но на второй дорожке замечаю пару молодых ребят из ДЮСШ, которые что-то делают по его индивидуальному заданию.

Мне это уже никак не давит на нервы. Особенно в сравнении событий последней пары суток.

В зале бокса обнимаюсь с Вовиком под удивлённые взгляды остальных и под ехидную ухмылку Сергеевича.

— Сергеич в курсе, — коротко бросает Вова. Я понимаю, что у Вовы от Сергеевича секретов нет.

Тренировку отрабатываем по заданию Сергеевича, потом привычно проигрываем ему по очереди по паре раз в шахматы, потом, неожиданно для обоих, идём в ближайшую пиццерию. Где набираем полный стол еды и со смехом обмениваемся впечатлениями за последнюю ночь.

— Слушай, а на тебя не давит атмосфера того, что ты там в доме — не хозяин? — спрашиваю с набитым салатом ртом. С Вовиком приличия и политесы можно не соблюдать.

— Сань, я и у тебя не хозяин в доме. — Скептически щурится Вова. — И у своей мамани тоже. И у бати. Я, блин, как тот приёмный пасынок: вроде, много есть куда пойти; но нигде не хозяин. Если ты о психологическом дискомфорте, то я его гораздо менее остро, чем ты, ощущаю.

— Пардон, не подумал…

— Да ничё… Кстати, у вас с Робертом — типичная битва за иерархию.

— Это как? — заинтересовываюсь.

— Это битва за лидерство, — поясняет Вовик. — У кого… толще.

Не могу удержаться от смеха, что и делаю с набитым ртом. Под неодобрительные взгляды окружающих. Неудобно, но я не планировал смеяться. Оно само.

— У меня с Робертом нет проблем. Я готов признать, что он в иерархии — на много порядков выше меня. В отличие от тебя, меня это не вгоняет ни в депрессию, ни в диссонанс. — Продолжает Вовик.

— А Асель? — мне правда интересно.

— А Асель — идеальная восточная женщина… Она вообще — за мужчиной без споров. Тем более, она тоже не оспаривает иерархию.

— У вас там точно нет дискомфорта?

— Шутишь? — Вовик смотрит на меня, как на убогого. — Сань, там полгектара земли, парк, считай два дома, в своём доме они вообще с этажа не спускаются, какое тесно? Вчера вот в теннис играли весь вечер. Родители твоей половины даже не спустились…Собаки там ещё классные, я собак люблю… В общем, конечно, могло бы быть дискомфортно, но я после армии. У меня, знаешь, нет чувства неловкости почему-то. Ну и служили с Робертом, оказывается, считай в одном месте. Нормальный он мужик, если за влияние на дочь с ним не бодаться, — подмигивает Вовик.

— Ну слава богу… Я, честно говоря, немного нервничал за вас. Если что — мои двери открыты.

— Сань, спасибо огромное. Но ты не в курсе. К Аселе именно они относятся, как к родной. Проблема в том, что Аська, как верный вассал, автоматически поддерживала твою Лену во всех эскападах и выходах из-за печки. А твоя Лена чудила… не по-детски. Ты сам её расспроси. Получается, что Асель делала не то, что считала правильным. Хотя — на Лену влиять и пыталась. А то, что было лояльным по отношению к Лене. Из чувства благодарности и корпоративной солидарности.

— А теперь отпала необходимость идти в кильватере, — начинаю понимать я.

— Точно. Мы любим вас с Ленкой. Но конкретно у Аськи — свои отношения и с Робертом, и с Зоей Андреевной. А теперь — и у меня. Когда Ленка и ты с её родителями конфликтовали — мы автоматом занимали вашу сторону. Понятно, иначе и нельзя было… Но сейчас, когда всё рассосалось между вами, мы наконец можем спокойно строить свои отношения. Не опасаясь криво выглядеть в ваших глазах.

— Блин, это мы вам всю малину портили, — доходит до меня.

— Не думай. Забей. Жизнь — вообще ни разу не логичная штука. Просто живи. — Отправляет в рот огромный кусок помидора Вова. — Всё хорошо, что хорошо кончается, Я тебе очень благодарен и за Аську, и за всё остальное. В любви объясняться не буду, но мы с тобой не чужие. Считаю правильным тебе это сказать в лоб.

— Слушай, ну я искренне рад… Чтоб не было недосказанностей, скажу и со своей стороны. — Задумываюсь на пару секунд, как тут лучше сформулировать. — Меня их плотная опека более чем тяготит: я — не ты, субординацию любого рода воспринимаю болезненно (лень объяснять, что субординации «наелся» в прошлой жизни. Да и не объяснишь этого). Ленку — их опека тяготит ещё больше. А Роберта и Зою тяготит то, что, воспитав ребёнка, а с Аселей — подняв почитай двух, им даже чаю вечером в их хоромах выпить не с кем. По-человечески, я их очень хорошо понимаю.

Чокаемся двумя стаканами сока.

— С вашим появлением, все получают то, чего хотят: Роберт и Зоя — детей, о которых можно заботиться. Мы с Ленкой — свободу плюс нормальные отношения с её родителями. Что равно прекращению тёрок и конфликта. Тот редкий случай в нашей жизни, когда все довольны.

— Да уж. — Соглашается Вовик. — Все довольны в нашей жизни действительно редко бывают. Слушай, мне Роберт поручение дал. Отрабатываю. Он мне предложил охранником перейти из ночного клуба к нему. И в рамках этого — подкатить к тебе.

— Согласишься на работу там?

— Уже. В ночном клубе я — тупой мордоворот. А в банке — работа почти по специальности.

— Кстати, а кто ты по специальности? А то я только и знаю, что пловец ПДСС. — Смеёмся оба.

— То по военно-учётной и в прошлом… Я ж в политехе учусь заочно. И в юридическом, но уже за бабки. В сумме — информационная безопасность банковских систем. В политехе — техническая сторона. В юрке — юридическая база и составляющие.

— Ничего себе! — От удивления давлюсь пиццой. — Ты не говорил, что ты не просто мастер спорта по боксу!

— Так ты и не спрашивал! Впрочем, ты — не Роберт… В общем, он расспросил. Позвонил какому-то своему челу, тот по громкой связи стал вопросы задавать, в итоге меня стажёром взяли… Но я не об этом! Роберт дал получение: если получится — вернуть тебе банковскую карту Ленки, он восстановил. — И Вовик лезет за бумажником.

Останавливаю его руку:

— Варианты есть?

— Да. Если ты откажешься — сказать, что в любой момент можете взять.

— Не понимаю, почему через меня. Давай переадресуем кому положено. — Набираю Лену, ставлю на громкую связь.

— Мелкий, я на своей тренировке, если не срочно — давай потом?! — скороговоркой выпаливает Ленин голос вместо приветствия. Запыхавшимся голосом, как будто бежит. Ух ты, я и не знал, что она тоже спортом занимается. За это время я что-то не видел. Надо будет расспросить.

— Срочно. Секунда. — Стараюсь говорить как можно короче. — Вове твой отец твою банковскую карту передал. Для тебя. Мои действия?

— Лена, он просил сказать, у Асели такая же! И она не берёт, пока ты свою не примешь! — подключается к разговору, пользуясь громкой связью, коварный Вова. — Но предполагалось, что мы встретимся вместе, а не по телефону!

— Мелкий, карту бери. Вову поцелуй — за меня, чтоб он моего папу поцеловал. За меня. Была неправа. Извиняться не буду. Батя в курсе. Пока.

— Наверное, это была шутка, — косимся с Вовой друг на друга перед тем, как оглушительно прыснуть на всю пиццерию.

Надо будет спросить, на что это Лене не хватает наших с ней денег. Или она взяла карту только для того, чтоб Аселя могла пользоваться своей?