Престольный праздник удался. За литургией благочинный отец Никифор вручил отцу настоятелю орден преподобного Сергия Радонежского и Патриаршую грамоту. Прихожане один за другим выходили на солею с букетами и признаниями в любви к батюшке Алексию и рассказами о том, как его стараниями был возрожден старинный храм, пребывавший в мерзости запустения почти целый век. Трапеза прошла как никогда весело.

Радостно было всем. Вспоминали веселые истории о борьбе с уполномоченным по делам религий. Особенно развеселила всех пересказанная старостой ставшая церковным фольклором история о том, как отец Алексий спас уполномоченного от неминуемой смерти.

В 1989 году этот облеченный большими антихристанскими полномочиями муж пришел в храм и стал кричать на батюшку и членов двадцатки: «Какой вам храм! Его сносить надо, а не восстанавливать. А вам перестать приставать к властям с дурацкими инициативами. Все ведь знают, что Бога нет!». На что отец Алексий со словами: «Не позволю в храме богохульствовать!» — схватил уполномоченного под руку и потащил его к выходу. В ту же секунду в то место, где неистовствовал кощунник, упал кирпич.

— Не кирпич, а плинфа, — поправил старосту хозяин известной строительной фирмы.

— Да хоть и плинфа, а ведь прибила бы насмерть.

Это уполномоченный понял. И хотя возмущенно визжал, когда батюшка тащил его, но когда увидел, что свалилось бы ему на голову, присмирел и вообще больше в храме не показывался. «Говорят, что он вразуми лея и что его даже отпели после кончины» — завершила рассказ староста.

Вспомнили о том, сколько грузовиков мусора вывезли из храма. Вспомнили труды первых прихожан и предложили тост за их здравие. Ушедших в мир иной помянули, а присутствовавшим на трапезе старейшим прихожанкам Нине Ивановне и Софье Петровне пропели «Многая лета!». Ветеранки поблагодарили за память, но потом, глядя вслед дорогим автомашинам, уезжавшим по окончании трапезы, Нина Ивановна скорбно произнесла:

— Никому-то мы не нужны. Хоть бы из вежливости предложили подвезти до метро.

Софья Петровна вздохнула, но жаловаться не стала:

— Да у них же у всех дела. Сегодня будний день, рабочее время…

— Рабочее, — проворчала Нина Ивановна. — Работнички… Нахватали миллионов. На какой такой работе можно такие деньги зарабатывать. Мы, вот, одного стажу — пятьдесят лет. И до сих пор без дела не сидим. Без нас ведь ни одно дело не обходилось. И готовить, и мусор выносить, и раствор на леса поднимать, и по всяким поручениям по всей Москве раскатывать. Всё ведь делали. Обидно, что сейчас про нас забыли.

— Да кто же тебя забыл?! Тебе и многолетие спели. Батюшка даже в проповедях наши труды вспоминает. Нам и медали вручили. Чем же ты недовольна?

— А тем, что не при деле мы. Без нас решают, без нас делают.

— Да что нам решать-то? Когда на простых работах наши руки были нужны, мы и решали, как что половчее сделать. А сейчас проблемы нам неведомые. Надо их с властями решать. Надо храм расписывать. С нами, что ли, советоваться, как храм расписывать?! Там специалисты да таланты нужны.

— Да, вот только теперь и делов, что больную Шурку навестить да передать кому чего.

— Ты радуйся, что теперь тебе дают легкие поручения. Силы-то уже не те. Теперь у нас другое служение.

— Да какое служение?! Пустяки одни. За весь месяц батюшка только и поручил письмо передать Светлане Степановне для внука. Он в тюрьме сидит.

— Радуйся. Может, это письмо его к покаянию приведет, может, он в Бога уверует…

— Что ты все заладила «радуйся». Скорбно мне, а ты — радуйся.

— Ну, тогда слушай про мое поручение. На прошлой неделе вижу я сон. Будто сижу я в дивном саду за столом с красивыми, счастливыми людьми. На столе — цветы и фрукты невиданные. Аромат — не передать. До сих пор его чувствую. Все такие радостные. А неподалеку за грязным столом, на котором ни цветов, ни фруктов, сидит грустная женщина. Я ей говорю: «Что вы там одна сидите? Идите к нам». А она: «Не могу. Я при жизни в церковь не ходила. И хоть против церкви ничего плохого не делала, но не признавала ее. И все Таинства не признавала. И священников не уважала. Думала, что они народ дурачат. А теперь мне очень плохо. Я не могу быть с теми, кто Бога любил». Я говорю: «Могу ли я вам чем-нибудь помочь?». «Можете. Скажите моей дочери, что я очень страдаю. Только ее молитвы и помогут мне. И чтобы она меня заочно отпела и заказывала панихиды. По воскресеньям ходила бы в храм и подавала записки о моем упокоении. Пусть поспешит с отпеванием. Скоро сорок дней, как я преставилась». Говорит: «Зовут меня Лидией, а дочь — Ириной». И называет адрес.

Я просыпаюсь, а в голове этот адрес: и улица, и дом, и квартира. А это Зеленоград. Думаю: приснится же такое! Целый день, чтобы ни делала, у меня в голове этот адрес. Память у меня слабая, не помню, что мне пять минут назад сказали, а тут вертится этот адрес.

Пошла я на следующее утро к батюшке. Рассказала ему сон, а он говорит: «Поезжай». Шутка ли, надо до Москвы доехать, потом через всю Москву, да еще и до Зеленограда. Это на целый день путешествие. Делать нечего — благословение получила. Поехала. Добралась с приключениями: то сердце заболит, то электричку на полчаса на запасной путь отправили, то ноги затекли. Думаю, хоть бы у внука попросила посмотреть в интернете, есть ли вообще такой адрес. Да и как объяснить, зачем приехала? Скажут: «Бабка умом тронулась — на том свете побывала».

В общем, добралась. И улица на месте, и дом стоит, и квартира на последнем этаже. Звоню в дверь. Выходит огромный мужик в трусах и с сигаретой: «Вам кого, мамаша?». Я думаю, что ему сказать. Боюсь, пошлет он меня подальше. Извинилась, спрашиваю: «Не живет ли здесь Ирина?». «Живет», — говорит. Ничего не спрашивает, пинает дверь ногой. Я захожу. В кухне сидит женщина, лет пятидесяти. Лицо строгое, глаза холодные. У меня даже сердце зашлось. Как ей сказать? Может, имя совпало? Спрашиваю: «Вашу маму Лидией звали?». Кивает головой. Я снова спрашиваю: «Лидией?». «Ну, Лидией. Я же ответила». Хотя не ответила, а только кивнула. Она смотрит на меня подозрительно. Ну, я внутренне помолилась. «Господи, помоги!». Говорю: «Вашей маме очень плохо». Она смотрит на меня, как на дурочку: «Да мы ее месяц как закопали». — «Я знаю, что она умерла. Так ей там, куда ее душа попала, плохо». — «Какая душа? Я ни в какую душу не верю. И в Бога я не верю».

Тут она совсем разошлась. Кричать стала: «Ходят тут всякие. Выпишут имена в домовой книге и начинают народ разводить на деньги. Щас скажете, что она у вас миллион одолжила». — «Ничего она у меня не одалживала. И никаких денег мне не нужно. Я увидела ее во сне, и она назвала мне ваше имя и адрес, по которому вы живете». — «Вы что, работали с ней?». — «Нет. Я вообще ее никогда не видела. Я же вам говорю, что увидела ее во сне и пришла к вам рассказать, о чем она меня попросила». — «Да как вы могли ее во сне увидеть, если вы ее в жизни не видели?». — «Не знаю. Видно, так Господу было угодно, чтобы я нашла вас и передала просьбу вашей матери». — «Да как это возможно? Какой Господь?».

Разволновалась она страшно. Я прошу ее успокоиться. Говорю, что Господь необъяснимым образом может любого человека послать другому на помощь. Объясняю, что покойникам можно помочь только молитвой. И слово в слово передаю то, что ее мать просила и чтобы она поспешила с отпеванием. А от себя добавила: если она чем-то сильно ее обидела (может, в сердцах, при ссоре, смерти ей пожелала или прокляла ее), то нужно сугубо молиться.

Хорошо бы какие-то жертвы принести: сироткам помочь или за старыми и немощными поухаживать, как за матерью.

А она вдруг как зарыдает! И куда ее строгость девалась?! Лицо сморщилось, как у девчонки. Слезы текут, и она сквозь слезы: «Я мужа своего, Коленьку, бросила, чтобы вон с этим, кто вам открыл, жить. А она умоляла Колю не оставлять. А я ей тогда и не помню, что наговорила. Да… И “будь ты проклята” сказала. Коля с горя спился, мама умерла. А я теперь свое семейное счастье хлебаю. Вы видели мое сокровище — чистый кабан. Ест ведрами, а по ночам…». Она махнула рукой и вздохнула: «Я ведь из-за этой его страсти Коленьку бросила».

Тут вернулся ее избранник. Она вытерла слезы, и мы вышли с ней из квартиры. Она попросила меня повторить, что надо в церкви делать. Что и как заказать, как молиться. А я, слава Богу, взяла с собой молитвослов. А там и молитвы за умерших, и все, что надо новоначальным. Подарила ей молитвослов, объяснила, что у любого батюшки можно спросить, как ей матушку ее отмаливать. Так она, эта строгая женщина, руки мне целовала. Спустилась со мной с пятого этажа и в комнатных тапочках шла со мной до остановки. Благодарила и обещала завтра же заказать отпевание и впредь молиться о матери. Вот такая история.

— И к чему ты клонишь? Я же грущу, что мы на приходе не нужны.

— Еще как нужны! Я обо всем рассказала батюшке. Меня ведь тоже мысли о том, что мы ему теперь не нужны, мучили. А он и говорит: «Радуйтесь. У меня молодые помощники появились. А если у меня к вам нет никаких поручений, так теперь Сам Господь дает вам поручения и посылает вас с вестями. “Ангел” — это же посланник. Вот теперь и вы посланница. Так что постригайтесь в монахини с именем Ангелина. А в схиме будете Гавриилой».

Софья Петровна засмеялась. Нина Ивановна покачала головой, немного постояла, глядя вверх, и тоже засмеялась.

— Ну, теперь и я буду ждать особого поручения. Только сподоблюсь ли…

Подруги обнялись, расцеловались и тихо побрели в сторону метро.