© Н. Е. Маркелова, текст, 2020

© М. А. Шестаков, иллюстрации, 2020

© АО «Издательский Дом Мещерякова», 2020

Глава 1

Клятва

Время приближалось к полуночи, но я не спала. Сидела, забравшись с ногами в старое потрёпанное кресло, и пыталась не думать о том, что вскоре должно произойти. Это было слишком страшно. К тому же мои мысли мог подслушать замок, и тогда уж наверняка он не позволил бы мне осуществить задуманное. Это только с виду кажется, что замок – груда камней. Он живой. И я принадлежу ему, а не он мне.

Замок Седых земель пережил очень и очень многих – только нашему роду он служил несколько столетий. А сколько он существовал до этого, никому доподлинно не известно. Замок получил своё имя и новых хозяев уже после войны с эльфами. Люди видели, что, когда весной они пашут землю, она кажется белой и точно светится в лучах заходящего солнца. Столько в ней перемолотых временем и плугом костей. Война с эльфами была много веков назад, но о ней не забывают до сих пор. Да и как забудешь, если наше королевство лежит как раз на месте земель эльфов. Говорят, что после войны люди ушли из этих мест. Замки и земли долго стояли брошенными, прежде чем нашлись желающие поселиться в Королевстве Снежных драконов. Те, кто пришли первыми, назвали себя благородными и избрали короля. Но земли отказались подчиняться – они плодили лишь чудовищ. А замки вместо того, чтобы защищать, превращались в смертельные ловушки. Благородным и самому королю пришлось заключить договор на крови с этими землями, чтобы те подчинились им. Что это был за договор и чья кровь была пролита, об этом знает, наверное, только лишь сам король.

Но и эльфы не были первыми хозяевами этого места. По легенде, Замок Седых земель построили древние маги. Говорят, что древние пришли из другого мира. Говорят, что они не были людьми. Теперь магом может стать лишь тот, в ком течёт хоть капля той самой нечеловеческой крови. Мы с братом унаследовали кровь древних от своей матери. От неё же мы получили и свою магию. Поговаривали, что когда-то Лэна была очень талантливым магом, но после нашего появления на свет лишилась своих сил. Никто не знает, отчего так случилось. Обычно передача магического таланта происходит только после смерти мага. В редких случаях силу забирает король при помощи Книги Судеб. То, что приключилось с моей матерью, не поддавалось никаким логическим объяснениям. Возможно, именно поэтому мать не питала к нам, своим детям, особой любви. Ведь мы забрали самое ценное, что у неё было, – её магию.

За последний месяц замок очень изменился. Подряхлел. Сделался злым и раздражительным. Я уже не ощущала его своим домом. А был ли он когда-нибудь ко мне добр за мои семнадцать неполных лет? Терпел – возможно, но не любил – это точно. И теперь, когда я собиралась сделать самый решительный шаг в своей жизни, замок, чувствуя это, был мной недоволен. Даже моя собственная, такая родная и уютная комната вдруг сделалась враждебной, напоминая мне, что она часть замка, так же как я – всего лишь часть рода. Часть, но не целое. Маленькое звено в длинной-длинной цепи. Звено, от которого требовалось лишь одно – быть крепким, быть частью бесконечного.

Я сидела в кресле, сжавшись в комочек, и боялась пошевелиться. Угрюмо темнели книги на полке, злобно ухмылялась кровать; безделушки, разложенные на столе, казались трупиками сказочных существ. Всё это уже не принадлежало мне, стало чужим. Когда старые часы на башне стали бить полночь, я заставила себя пошевелиться. Тело занемело от долгого пребывания в одном и том же положении и слушалось с трудом. Меня охватила паника: а вдруг моё тело тоже уже не принадлежит мне, как и всё остальное? И именно страх заставил мою кровь бежать быстрее, возвращая мне контроль над собой. Так что я успела прийти в себя ещё до того, как затих последний удар часов. Помню, когда я была маленькой, звон в полночь пугал меня. Почему-то сквозь него мне слышался полный боли и отчаянья крик. Тогда я бежала к Рони. Брат всегда умел меня успокоить. И вот сейчас, когда я снова об этом вспомнила, мне показалось, что я опять слышу тот самый звук. Я замерла, вслушиваясь, но звон часов растаял в тёмной пустоте полночи, и вопль затих вместе с ним, оборвавшись неестественно резко. Как и раньше… Да и был ли он? Или это всего лишь фантазия маленькой испуганной девочки? Ведь, кроме меня, этот крик никто не слышал, даже мой брат. А возможно, это была ещё одна тайна замка, предназначенная только для меня.

Замок Седых земель хранил множество тайн, но помимо этого он и сам походил на шкатулку с секретом. Подземные лабиринты, скрытые комнаты, тайники и загадочные проходы в стенах – всего этого здесь было вдоволь. Мы с Рони нашли если не все тайники (скорее всего, это просто невозможно), то многие из них. Была у нас такая захватывающая забава – мы исследовали замок. Если бы отец узнал, что его милые детки бродят по заброшенным подземельям, ищут проходы в стенах и забираются на крышу, он бы, конечно, здорово разозлился. Но мы держали свои приключения в секрете. Зато нам всегда было чем себя занять, тем более что развлечений у нас имелось немного. В большинстве открытых нами тайников мы находили лишь пыль, в других вили гнёзда различные малоприятные существа, из которых крысы были самыми милыми созданиями, зато в некоторых хранились вещицы весьма забавные. Мы подолгу рассматривали их, а потом оставляли себе или перепрятывали.

Но не все тайники радовали нас. Были и такие, которые мы закрывали, едва в них заглянув, и навсегда старались вычеркнуть из своей памяти. Вот только они продолжали мне сниться. Сны эти были неприятными, пугающими и настолько реалистичными, что, проснувшись, я навсегда зарекалась разгадывать тайны замка. Но никогда не держала своего слова. Поиски потайных мест стали больше чем игрой или привычкой. Это была необходимость, своего рода зависимость. И Рони чувствовал то же самое, что и я.

Моим триумфом и кошмаром одновременно сделалась маленькая потайная комнатка в старой башне. Эту комнату я нашла случайно. В тот день мы с Рони и младшей сестричкой Лени играли в прятки. Замок был просто создан для этой игры. Главное было прихватить с собой интересную книгу, пару бутербродов и флягу с водой, потому что искать тебя могли несколько часов, а то и дней. Однажды Рони не мог обнаружить меня трое суток. Я успела изрядно проголодаться, но сдаваться не собиралась. В тот раз, когда я нашла потайную комнату, снова была очередь брата водить. Я уже отчаялась обнаружить такое место, где Рони не смог бы меня отыскать, – с каждым разом это становилось всё труднее – и забралась под самую крышу замка, в старую башню. Выглянув из ничем не защищённого окна, я замерла в восхищении: насколько хватало глаз, зеленели деревья. И только вдалеке красным, кровавым пятном выделялся Священный лес. Однажды я спросила отца, почему листва у деревьев Священного леса красная? Он, ни секунды не задумываясь, ответил: «Это особенное место. Разве ему не положено выделяться?» Я не поверила, что основная причина только в этом. Тогда отец посмотрел на меня очень пристально и сказал: «Ты права, Дная. Дело не в этом». Больше Тнай ничего не добавил, а я не стала расспрашивать, потому что тон, которым был дан ответ, здорово меня напугал.

Я отвела взгляд от красных деревьев – они всегда внушали мне только ужас – и уже собиралась спуститься вниз, когда услышала шаги брата. В панике оттого, что Рони так быстро меня найдёт, я заметалась в поисках укрытия. Но спрятаться было абсолютно негде. И неожиданно мой страх разбудил одного из хранителей замка. В старину хранителей было много. Теперь же из них бодрствовал лишь один – тот, что сторожил ворота замка. Был он стар и прятался на дне давно высохшего рва под мостом. Остальные хранители впали в спячку или исчезли вовсе. Моя паника пробудила хранителя старой башни. Должно быть, ему показалось, что дело действительно серьёзно, и он, неожиданно появившись предо мной, разинул огромную беззубую пасть и застонал. Я перепугалась ещё больше, услышав этот звук. А чудовище, поманив меня за собой, подошло к стене и, коснувшись лапой ничем не приметного камня, указало мне на образовавшийся проход.

«Спасибо, – пробормотала я, чувствуя, как бешено колотится сердце. – Ты помог мне».

Я потрепала чудовище по лохматой голове – хранители очень ценят благодарность – и ступила на лестницу, убегающую куда-то вверх. А хранитель вновь слился с камнями замка, погружаясь в сон. Прятки были забыты. Впереди меня ждала тайна. Рони тут же откликнулся на мой зов, мгновенно появившись передо мною. Его магия была сильнее моей, иногда я завидовала брату, но чаще им восхищалась. Ни слова не говоря, мы начали подниматься по ступеням. И в конце концов наткнулись на запертую дверь. Рони прижал руку к замку, и тот, недовольно проскрежетав, отворился. В нашем замке перед Рони отворялись все двери. И немудрено, ведь однажды Рони должен был стать хозяином Замка Седых земель. Замок это знал и любил своего будущего господина. Иногда мне казалось, что замок любил Рони больше, чем нашего отца. Но я держала свои мысли при себе, отцу вряд ли бы понравилась такая правда. Он и так был слишком суров с Рони. Дверь открылась, мы вошли в небольшую комнатку. Всё здесь было устроено с большой любовью: каждая безделушка, каждый предмет в ней – всё говорило о заботе и нежности. Комната была хорошо освещена. Множество окон смотрели во все стороны света, и казалось, помещение заполнено солнцем и ветром. Удивительно, что, глядя со стороны, я никогда не замечала эти окна на старой башне. Должно быть, комнату защищала магия. Вначале я очень обрадовалась находке и, танцуя, закружилась на месте. А потом мы с Рони увидели её… Хозяйку комнаты. Точнее, то, что от неё осталось. Кости в изящном, расшитом драгоценностями платье. Она расположилась в кресле, словно на минутку присела отдохнуть, и на коленях у неё лежала золотая шкатулка, крышка которой сверкала и переливалась, потому как её украшали настоящие крылья фей. Даже одно такое крылышко стоило целого состояния. Ведь фей давно не осталось. А их крылья могли не только сверкать, но и лечить, и продлевать жизни, и усиливать магическое воздействие. Но напугали нас с братом вовсе не кости – за время исследования замка мы уже привыкли к виду человеческих останков. Хозяйка комнаты была прикована. Тонкая цепь крепилась одним концом к её ноге, которую обвивал похожий на изящный браслет наручник, другой конец цепи был прикреплён в середине помещения к толстому, вмонтированному в пол кольцу. Этой цепи как раз хватало на то, чтобы свободно передвигаться по комнате, но выйти за дверь женщина уже не смогла бы. Кто приковал её и не освободил даже после смерти, этого мы с братом так и не узнали. Более того, мы и не хотели знать. Было во всём этом что-то до омерзения неправильное. Чрезмерная забота и невероятная жестокость одновременно. От этого сочетания становилось дурно. Мы с Рони поспешно покинули комнату, закрыли за собой проход и поклялись не возвращаться сюда. Но с того самого дня по ночам я начала слышать шорохи у своей двери – так могло шелестеть роскошное платье той мёртвой женщины. Во сне же мне часто виделось, как она поднимается со своего кресла и шепчет, протягивая ко мне костлявые руки:

– Разве ты не чувствуешь своей цепи, Дная? Разве ты не чувствуешь её? Не уходи, поднимается ветер. Он успокоит тебя. Почему бы тебе не вернуться и не заглянуть в мою шкатулку? Тебя там ждёт сокровище, оно твоё…

И мне нестерпимо хотелось пробраться в ту комнату, приподнять тяжёлую крышку шкатулки и посмотреть, что же там лежит. Потому что каждый раз, пробуждаясь после такого сна, я была уверена, что это очень важно. Но страх был сильнее. Я привыкла доверять ему. Ведь кто, как не наш страх, более всего печётся о нас? Даже сегодня я следовала велению своего страха. Потому что мне было значительно страшнее оставаться в родном замке, чем бежать отсюда.

Собрав вещи в дорожную сумку, я осторожно выскользнула из своей комнаты. Пройти по коридорам замка так, чтобы никто меня не обнаружил, не составило особого труда. На несколько минут я задержалась у комнаты брата. За дверью горел свет. Я знала, что кормилица сидит рядом с кроватью Рони и стережёт его сон. Я прикусила губу, чтобы не заплакать. Того Рони, что хранило моё сердце, уже не существовало, и я уходила именно затем, чтобы вернуть его. Рони… Как мне хотелось, чтобы он был рядом. Говорят, что магам свойственно предчувствовать беду. Но в то утро перед охотой, которая изменила нашу жизнь, я не ощущала никакого беспокойства. А вот брат явно был взволнован. Встретив меня у конюшен, он отозвал меня в сторону и признался, что ещё раз заходил в потайную комнату в старой башне.

– Зачем? – спросила я встревоженно. – Мы поклялись никогда не возвращаться в места, которые нас пугают.

– Не смог удержаться, – нервно улыбнулся мне брат. – Мне хотелось снова увидеть ту женщину. Дная, тебе не показалось в ней нечто странное? Нечто знакомое?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Знаешь, что-то из увиденного тогда не давало мне покоя. Мучало. Мешало спать по ночам. Мне казалось, что мертвец хочет рассказать нечто важное, нечто такое, от чего, возможно, зависит наша жизнь.

– И что же это было, Рони?

– Когда вернёмся с охоты, мы пойдём в ту комнату вместе. Мне нужно тебе кое-что показать. Потому что если мои предположения верны…

– Эй, вы готовы? – крикнул отец. Он выводил из конюшни уже осёдланных лошадей. – Или так и будете болтать весь день, как обычно?

Мне вспомнилось, как отец тогда посмотрел на нас. Нет, взгляд отца не был ни гневным, ни жёстким – он был как у бродячей собаки. Тоскливый. Могло ли такое быть, что Тнай предчувствовал свою смерть?

Та охота стала некой границей, которая разделила жизнь обитателей Замка Седых земель на до и после. Отец погиб. А Рони, любимый мой брат, по сути перестал быть человеком. То, что привезли из леса, было пустой оболочкой без души и разума. Никто из нас не вернулся прежним с той проклятой охоты. Никто. И я в том числе…

Из задумчивости меня вывел голос брата.

– Дная, беги! – закричал он. Это была единственная фраза, которую Рони повторял время от времени, а также его последние слова на охоте.

Я вздрогнула и очнулась. Сколько времени я провела здесь, у закрытой двери? И вдруг меня охватило неприятное чувство. Холодок побежал по спине, чутьё подсказало, что магическая сила вокруг потревожена. Замок ожил, стряхнул с себя пыль апатии и породил зверя. Я даже запах почувствовала – резкий, волчий. И поняла, что если я сейчас не выберусь из этих стен, то зверь найдёт меня. Не задумываясь, я подбежала к ближайшему окну, распахнула створки и выскочила в него, едва успев магией смягчить удар о землю, но всё равно сильно ушиблась. Впрочем, нисколько не пожалев об этом. Где-то надо мной со звоном разбилось стекло. И я побежала, забыв о боли. Взять лошадь я не решилась. После той самой охоты я начала бояться лошадей, не доверять им. Снова непрошеными вернулись воспоминания. Боль удара о землю, который выбивает из меня дух. Храп испуганной лошади. Я не успеваю увернуться от копыт обезумевшего животного, получаю удар в голову и на некоторое время теряю сознание. Прихожу в себя, но перед глазами только чернота, в нос ударяет тяжёлый запах крови, меня начинает тошнить.

– Дная, беги! – кричит брат, но я не могу двинуться с места.

И вдруг происходит странная вещь, кто-то поднимает меня с земли.

– Рони, – шепчу я, ничего не видя, ничего не соображая.

– Тише, тише, – говорит мне незнакомый голос, – он может услышать. Тише, я унесу тебя отсюда.

Спустя несколько часов меня нашли у реки. Я лежала на берегу. Кто-то заботливо промыл мои раны и наложил повязку. Я не помнила, что произошло. Обрывки воспоминаний стали приходить только во сне. И ночь за ночью брат кричал: «Дная, беги!»

А голос незнакомца предостерегал:

«Тише, тише. Он может услышать».

И в конце концов я решила, что брат прав. Я должна была уйти из родного замка и попытаться узнать правду, а главное – найти лекарство для Рони.

Я перебежала по мосту замковый ров и, обернувшись, остановилась, тяжело дыша. Всё, что я видела сейчас перед собой, – и некогда подъёмный мост, который уже врос в землю, потому что его последний раз поднимали, наверное, лет двести назад, и обветшалая крепостная стена, и сухая яма замкового рва – всё это показалось мне таким жалким. Из-под моста выглянул хранитель замка и тут же спрятался обратно, наткнувшись на мой взгляд. Он был слишком стар, чтобы пытаться удержать меня. Жалкое немощное чудовище. Мне захотелось обнять его и погладить напоследок, ведь, когда я была маленькой, он часто катал меня на своей спине. Но я не решилась.

Вот и всё. Я уже больше не принадлежу этому месту. Я не вправе называть его домом. Внутри стало как-то неестественно пусто, не было ни горечи, ни страха, ни сожаления. Только резкая, словно от удара хлыста, боль посреди лба, память о которой тут же стёр отчаянный крик позади меня. Потому что его я боялась больше боли.

– Дная!!! Дная, подожди!

Младшая сестрёнка бежала ко мне, раскинув руки в стороны, словно собираясь взлететь. Я опустилась перед ней на колени, и она обвила тоненькими ручками мою шею.

– Дная, не уходи.

– Мы уже говорили об этом, Лени. Не стоит начинать всё заново.

– Могла я хоть попытаться? Я с вечера не спала, поджидала тебя у ворот. И вот когда задремала, ты чуть-чуть не проскользнула мимо.

Лени была очень рассудительна для своих шести лет. Слишком рассудительна, чтобы не понять, почему я ухожу из родного дома. Пожалуй, она была единственной причиной, почему я должна была остаться. С той жуткой охоты, когда не стало отца, а старший брат потерял разум и душу, иных причин у меня не было. Потому что меня теперь любила только Лени. Мать отгородилась от меня, смотрела холодно, словно обвиняя в чём-то. Смерть мужа подкосила её и так хрупкое здоровье. И я бросала Лени, по сути, одну. Да, с моей стороны было нечестно оставлять её. Но если я не попытаюсь что-то предпринять, у нас у всех не будет надежды.

– Дная, возьми меня с собой, – попросила сестра, точно прочитав мои мысли.

– Лени, ты же знаешь, что, отправляясь в Великий город, я тем самым отрекаюсь от семьи.

– И от меня?

– От тебя я не отрекусь никогда. – Я поцеловала её мокрые от слёз щёки, покрепче прижала к себе и отпустила, успокаивая себя тем, что в замке Лени ничего не угрожает. Что она на самом деле не одна, с ней добрая кормилица и слуги. Замок защитит малышку, ведь она не предавала его своим уходом. Кроме того, Лени теперь единственная надежда нашего рода. – Я ни от кого из вас не отрекаюсь. Я вас всех люблю. Просто это так говорится. Просто мой уход из замка означает, что я не могу больше принадлежать к благородному роду. Мой поступок делает меня позором семьи. Понимаешь?

– Глупости. – Лени погладила меня по волосам. – Дная, как только ты найдёшь лекарство для Рони, возвращайся домой, и пусть кто-то посмеет назвать тебя позором. Клянусь, он об этом пожалеет!

Я поцеловала сестричку в лоб, погладила мягкие кудрявые волосы. Она была красавицей, моя Лени. «Похоже, Лени подкинули нам феи», – шутила кормилица.

Светлые волосы и голубые глаза делали малышку не похожей ни на кого из нас. У матери тёмные волосы и чёрные глаза, отец, как и мы с Рони, был рыжим, зеленоглазым. А потому история о феях очень нам нравилась. Но мать, слыша слова кормилицы, почему-то всегда хмурилась и ругала няньку. Поэтому такие разговоры быстро прекратились. Только за спиной матери мы смели называть Лени феей. Да и вообще мы очень быстро привыкли к тому, что веселиться нужно лишь тогда, когда матери нет рядом. От нашего шума у неё всегда болела голова.

– Значит, ты должна ждать меня дома, чтобы было кому распахнуть передо мной ворота, – сказала я сестре и крепко обняла её.

– Да, – кивнула Лени серьёзно, – я буду ждать. Только постарайся вернуться до того, как опадут листья на твоём лбу.

– Постараюсь, – соврала я сестре. У меня было слишком мало шансов сдержать обещание.

Лени коснулась пальчиками выпуклого узора на моей коже. Такой узор появляется у каждой девочки из благородного рода при рождении. Сначала это лишь пара робких листиков, но чем старше, тем ярче и пышнее расцветает ветвь на лбу. Переплетение листьев и цветов. У каждого замка свой рисунок. Когда девушка выходит замуж и перебирается в другой замок, в рисунке происходит изменение. После замужества на лбу возникает вторая ветвь с рисунком того замка, в который переезжает невеста. У моей мамы ветвь так и не появилась, ведь Лэна была из простых. Это редкость, когда благородные берут себе пару не из своего круга, но иногда это случается. Так поступил мой отец, потому что полюбил раз и навсегда.

Если покинуть замок надолго, листья и цветы начнут исчезать. Не сразу. Один за другим. Словно давая время одуматься и вернуться. Но если этого не сделать, от рисунка останется одна пустая ветка, которая потом станет красной, словно наполненная кровью рана. Метка женщины, покинувшей свой род или изгнанной из замка. Позорная кровавая метка.

Я смотрела, как Лени уходит, и чувствовала, что пустота внутри меня заполняется болью. Но уж лучше так, чем холодное, звенящее ничто. Поднявшись с колен, я поспешила к дорожному камню.

Караван в Великий город проходил мимо нашего дорожного камня раз в месяц, только на нём я могла успеть в столицу к Испытанию. Испытание было моей единственной надеждой. Если я пройду его и получу кольцо магистра, у меня появятся силы, чтобы спасти Рони. Это была слабая надежда, но больше не было никакой другой. Поэтому мне необходимо было для начала попасть в Караван.

Бежать было неудобно, юбка путалась в ногах, сумка больно била по бедру, хотя я и пыталась придерживать её. Я корила себя за то, что взяла слишком много вещей и слишком долго собиралась. Прибежав к камню, я прижалась к нему всем телом, с трудом переводя дыхание.

– Что, гнался за тобой кто? – раздался рядом со мной хриплый надтреснутый голосок. Каждое слово походило на твёрдую горошину, вылетающую из сухого сморщенного стручка. На меня недоверчиво смотрела старуха, рядом с ней толпились козы.

«Как странно, – подумала я. – Зачем же она пасёт их ночью? Видимо, старикам всегда не спится».

– Каравана в Великий город ещё не было? – спросила я, чувствуя неясную тревогу от присутствия старухи.

– Так он ещё в полночь прошёл. – Бабка удивлённо таращилась на меня. Её беззубый рот что-то жевал, постоянно находясь в движении.

– Как же так? – пролепетала я в отчаянье. – Вы ничего не путаете? Он же должен быть здесь в два часа ночи!

– Караван ушёл. Ты опоздала. Караван всегда проходит в полночь.

Я не верила своим ушам. Кормилица вчера рассказала мне, что караван минует замок в два часа после полуночи. И что караван сопровождают маги – именно они помогают фургонам передвигаться быстрее и охраняют их от всевозможных тварей. Наше королевство не могло похвастаться спокойными дорогами. Но, самое главное, маги, пользуясь пустотой полночи, заставляли Караван двигаться быстрее. То мгновение, когда один день закончен, а другой не начался, давало им возможность быстрее проскакивать сквозь пространство и время.

– Иди домой, деточка, – сказала мне бабка. – Только, может, сначала подашь денежку бедной старушке?

Моя рука уже потянулась к сумке, когда внутренний голос буквально завопил: «Очнись!!! Ты что делаешь?!!»

Я замерла, в ужасе понимая, что с просьбой ко мне обратилась не кто иная, как Козья Бабка. Дашь ей что-нибудь и превратишься в ещё одну козу её стада. Шарахнувшись от старухи, я поспешила прочь. Вслед мне неслись жалобы бабки и горестное блеянье коз, которые когда-то были людьми. Они проявили доброту к старой женщине. Теперь за это они должны были поплатиться. И никто не мог им помочь. Не зря Безликие называют подаяние грехом. Хочешь помочь – помогай делом, а не подачкой.

«Злу выгодно выглядеть жалким и слабым. Это добро пытается гордо задирать нос. А зло любит будить в людях сочувствие к себе, попрошайничать, клянчить, чтобы потом высосать до дна. Вот почему добро часто проигрывает, потому что людям приятнее жалеть, чем восторгаться», – так говорил когда-то отец. Он был мудрым человеком. Это его не спасло.

Я попыталась вспомнить лицо отца. Очень хотелось увидеть его улыбающимся и счастливым. А вместо этого я вспомнила его таким, каким Тная нашли в Священном лесу. Его лицо было умиротворённым, как бы прощающим. Кого прощал перед смертью мой отец? То чудовище, что убило его? Или нас всех?

Только отойдя на достаточное расстояние от козьего стада, я позволила себе отдышаться. Когда испуг прошёл, ко мне вернулось отчаянье. Не верить Козьей Бабке причин не было. Волшебные создания не лгут. Могут лукавить, умалчивать, но не лгать. А тут у неё и причин на это не было. Значит, это кормилица специально соврала о времени прихода Каравана. Ведь по своей глупости я рассказала ей, что ухожу из замка. Хотела попрощаться. Сейчас кормилица наверняка сидит у окна и ждёт, когда же я вернусь домой и всё станет по-прежнему. Ветвь останется цела. Честь рода будет сохранена – женщина не покинула замок. Говорят, в других королевствах всё иначе, но в нашем – женщинам не принадлежит ничего, даже их жизнь. Особенно если женщина из благородного рода.

Мне стоило огромных усилий не заплакать. Почему кормилица поступила со мной так? Знала бы она, чего стоило мне решение навсегда покинуть замок, стать изгоем, потерять ветвь! А она обошлась со мной как с маленьким капризным ребёнком. Да, кормилица точно знала, что, если я вернусь домой, у меня не хватит сил совершить вторую попытку. Я сама дала ей это понять, когда рыдала у неё на плече. Второго шанса у меня не будет. Я упрямо зашагала по дороге, хотя в этом не было уже никакого смысла. Нужно признать поражение. Упорствовать было бы чистым безумием или откровенным ребячеством. Никакими силами теперь не добраться до Великого города к Испытанию. Но во мне всё переворачивалось от одной мысли, что надо возвращаться. Я пошла быстрее, словно это могло что-то изменить. Когда узнают, что я не вернулась домой, меня начнут искать. Теперь я была в этом более чем уверена. Может быть, у меня есть время до вечера, но скорее всего – лишь до рассвета. Вряд ли они станут рисковать: путешествовать одной было опасно. Скольких таких отчаянных путешественниц находили потом на обочине дороги, замёрзших или растерзанных зверьми.

Мне стало холодно. Запоздало я поняла, что оделась слишком легко и даже не догадалась взять с собой тёплых вещей, набрав вместо этого милых сердцу побрякушек. Я спрятала руки поглубже в карманы – лёгкие перчатки совсем не грели и пальцы уже успели закоченеть. Сколько ещё я продержусь на холоде и ветру? На глаза навернулись слёзы. Нужно было возвращаться. Мне неоткуда ждать помощи, я же не бродячий маг.

При этой мысли я даже остановилась. Почему я об этом сразу не подумала? Решившись уйти из дома, я нарушила массу запретов, так почему не нарушить ещё несколько? Что мешало мне связать себя с дорогой и принять звание бродячего мага? Проклятие Пути? Что я знала о нём? Только то, что у меня никогда не будет дома, и то, что меня постоянно будет тянуть в дорогу? Это меня не слишком пугало. Вряд ли я успею вернуться до того, как ветвь на моём лбу станет красной. Эта красная метка не просто изуродует меня, она станет моим клеймом, вызывающим лишь презрение. У меня и так уже никогда не будет дома, семьи, детей. Тогда, возможно, судьба бродячего мага – это единственное спасение для меня. Но если я произнесу клятву, дороги назад уже не будет. Эту клятву не сможет отменить никто и ничто. Я попыталась собраться с мыслями. Есть ли другой выход? В голове было пусто. Неожиданно очень сильно захотелось домой. Устроиться у камина, читать Лени сказки. Маленький, милый, но такой хрупкий мирок. Который в любой момент может рухнуть. Две девочки в свете огня, когда вокруг лишь призраки и звери, – вот что такое будет эта иллюзия счастья.

Когда я достала из-за пояса нож, рука моя дрожала. Я пару минут таращилась на блестящее лезвие, потом, глубоко вздохнув, надрезала ладонь, сжала кулак. Кровь закапала в дорожную пыль. О клятве бродячего мага я знала по сказкам и не раз слышала от самих магов. Отец всегда распахивал двери замка перед бродячими магами. Он любил их компанию. А вот мать, напротив, узнав, что в замке бродячий маг, тут же уходила в свою комнату и не покидала её, пока скиталец не исчезал из нашего замка. Возможно, маги напоминали Лэне про её прошлое, про магию, про Проклятие Пути. А мне, как и отцу, бродяги всегда нравились. Они рассказывали интересные истории о своей жизни, пели песни, делали незамысловатые подарки. Я давно заметила, что бродячие маги выделяют меня из всей семьи, из всех жителей замка. Возможно, они чувствовали, что я стану одной из них? Они словно старались, чтобы я их запомнила, а потом уходили, чтобы никогда не вернуться вновь. По крайней мере, никто из них не заходил в наш замок дважды. Приходили другие. Менялись лица, истории, судьбы, но оставалось некое ощущение, которое я никак не могла описать, но которое будоражило моё воображение и заставляло плакать по ночам. Оно звало меня за собой, туда, где я никогда не рассчитывала побывать.

Я напрягла память, пытаясь вспомнить каждого из побывавших в замке магов. Лица некоторых совсем стёрлись, но были такие, которых я помнила особенно хорошо. Те маги словно оставили мне частичку себя на память, коснулись моего сердца. Я закрыла глаза, чтобы вспомнить их одного за другим.

«Скверная судьба у бродячего мага, – кашляя, твердит мне тощий старик, – один ты на целом свете. Вечером находишь надёжный приют, а утром вновь в дорогу. И даже если нашёл место, где мог бы остаться навсегда, утром, проснувшись, ты всё равно уходишь. В слякоть. В дождь. В снег. Не важно. Не можешь не идти. Потому что, пока ты идёшь вперёд, ты по-настоящему живёшь. Город, да и даже маленькая деревенька, – это скопление потерявших волю к жизни людей. Каждый день одно и то же. Всё повторяется. Те же дела, те же мысли, те же праздники. И так из года в год. Из года в год. Без цели, без права остановиться. От этого можно сойти с ума. Уж лучше бесконечно продолжать свой путь, чем каждый день просыпаться в одной и той же кровати и видеть над собой один и тот же потолок, точно ты уже умер и лежишь в гробу».

Высокий светловолосый парень вырезает ножом из деревяшки птицу. Мне лет пять, я заворожённо смотрю на его руки. Они долго будут мне сниться. А та деревянная фигурка хранится в моей комнате до сих пор. «Говорят, что птицы по-настоящему свободны, – протягивает он мне игрушку, которую я тут же прижимаю к груди, – это не так. Они каждый год возвращаются в места, где родились. Они привязаны к своим гнёздам. Все мы к чему-нибудь привязаны. Я хочу стать настолько свободным, чтобы забыть о гнезде, где вырос. Я хочу перестать возвращаться».

Мальчик лет двенадцати дарит мне горсть ярких камушков:

«Знаешь, я ведь не просто так брожу по дорогам. Я ищу. Говорят, что бродячие маги созданы для того, чтобы найти нечто, некий секрет. Они и сами не знают какой, но когда найдут – все вокруг обретут счастье. И его обязательно найду я».

Те яркие камушки мать потом отберёт у меня и выбросит. Я смогу спрятать всего один, самый яркий. Потом я подарю его Лени.

Маленькая, по-мужски стриженная женщина протягивает руки к огню, отогревает замёрзшие пальцы и смеётся: «Как же хорошо. Знаешь, девочка, надо не бояться замёрзнуть, чтобы потом почувствовать радость от огня. Мы ведь с тобой понимаем, что настоящая свобода – вот что главное. Даже если сейчас ты этого не можешь осмыслить – это всё равно придёт к тебе. Твоя кровь напомнит. Хочешь, расскажу тебе, как я стала бродячим магом? Хочешь узнать клятву бродячего мага? Вдруг ты не испугаешься и выпорхнешь на свободу. Мне кажется, что тебе не место в этом замке. Он чужой для тебя». Она показывает мне страшные, уродливые шрамы на своих запястьях. «Иногда пытаются удержать даже так. Кандалами. Заговорённое железо я превратила в кислоту. Но что такое изуродованные руки, если ты получаешь свободу? Главное – это никого не любить, иначе придётся в кислоту превратить сердце». И она почему-то плачет, раз за разом повторяя слова клятвы.

И открывая наконец глаза, я начинаю нараспев повторять вслед за говорящей в моей памяти женщиной:

– Стою на дороге, взываю к Пути, потому что свободна и могу идти. Кровь моя становится пылью у моих ног. Пыль эту подхватывает ветер. Он несёт её туда, где меня ещё не было. Я буду везде, где есть он. Я буду везде, где есть Путь. Я буду всюду под этим небом. Связываю себя с дорогой, – я махнула рукой, – связываю себя с ветром, – я вытянула руку вперёд ладонью, – связываю себя с горизонтом, – я прижала руку к груди. – Я бродячий маг! – Я опустилась на дорогу и легла прямо в грязь. – Отныне и навсегда. Моё сердце принадлежит Пути. Моё тело принадлежит Пути. Я и есть Путь!

Земля подо мной вздрогнула, ветер завыл, на горизонте засверкали зарницы. Я была принята. Теперь в случае нужды я смогу просить помощи у дороги, ветра и неба. Теперь если кто-то откажет мне в помощи или ночлеге, он навлечёт на себя их недовольство. Думая, что обряд закончен, я поднялась из дорожной грязи, и в это мгновение по небу прокатился раскат грома и молния ударила в дорогу почти у самых моих ног. Я замерла от ужаса. Когда страх прошёл, я заметила, что в грязи что-то лежит. Да как же я могла забыть – подарок неба и земли! Небольшой белый камень со сквозным отверстием. Мой знак бродячего мага. Я сорвала растущую у дороги травинку, продела её в отверстие камня, провела по ней рукой, и травинка превратилась в надёжный шнурок. Теперь можно было повесить камешек на шею. Но я ещё долго шла, просто сжимая его в руке. Впервые я что-то сделала сама. Впервые что-то принадлежало мне лично. Это только кажется, что благородным хорошо живётся. На самом деле тебе ничего не принадлежит. Всё принадлежит твоему роду. Всё, что у тебя есть, нужно передать дальше, сохранить, приумножить. Ты лишь песчинка между прошлым и будущим. Род – единственное, что имеет значение. И я предала его. Теперь мне нечего было и думать о возвращении назад. Я и не думала. Свобода окрыляла.

Я ясно различала шёпот камней у дороги. Слышала мелодию – завораживающую песню Пути, которая звучала громче с каждым моим шагом. Сейчас мне было не важно, куда идти, лишь бы слушать и слушать. С каждым шагом я становилась сильнее. У меня появилось странное ощущение, словно всё это уже со мной было, словно я вернулась домой. Рассказывали страшные истории, будто бы только что обращённые бродячие маги, не в силах преодолеть желания идти вперёд, иногда загоняли себя до изнеможения. Их тела находили прямо на дороге. Но и после смерти они не обретали покой. Иногда лунными ночами на дороге можно встретить такого бродягу. Лишённый жизни, плоти и цели, передвигая костлявые ноги, он идёт, не обращая ни на кого внимания. А ещё я вдруг поймала себя на мысли, что больше не испытываю сомнений и сожалений. Стало легко. Не пугало то, что я покинула родной замок, не давило на сердце, что бросила Лени одну. Была полная уверенность в своей правоте. И я остановилась, приказав себе не слушать песню Пути, приказав себе не забывать. И начала думать о брате. Ведь я ушла из дома с одной целью – найти способ вернуть Рони. Я должна была всегда об этом помнить.

Рони был не просто моим братом – он был моим кумиром. Если во мне магический дар был едва заметен и обрёл свою мощь только в последние дни, видимо, потому, что я стала, по сути, старшим ребёнком в семье, Рони был всегда очень сильным. И он не жалел своей силы; для нашей с Лени радости он создавал волшебных животных и живые картинки, превращал цветы в куклы. Он заставлял нас летать и мог в одно мгновение сделать унылый осенний луг яркой клумбой. Мать ругала его за расточительство, наказывала нас с Лени за то, что мы якобы используем силы брата для своих прихотей. Теперь, оглянувшись назад, я с удивлением заметила то, что отказывалась видеть раньше. Равнодушие своих родителей. Они боготворили друг друга, но на нас любви уже не хватило. А возможно, они действительно считали, что, если мы накормлены, одеты, знаем, как вести себя за столом, и умеем держать спину прямо, этого вполне достаточно для счастья. Отец время от времени всё же вспоминал, что мы существуем, баловал нас, брал с собой на охоту и в гости к соседям. Но мать… Она вообще редко покидала свою комнату. Вечно мучимая головными болями, она сидела у себя взаперти за опущенными шторами, потому что свет резал ей глаза, и лишь вечерами спускалась в сад. Мы, дети, были как бы сами по себе и, возможно, от этого только сильнее любили друг друга. Но, так или иначе, наша дружба не могла быть вечной. Я и Лени рано или поздно должны были покинуть свой замок, чтобы навсегда поселиться за стенами другого. Едва мы родились, отец тут же подобрал нам женихов. Ещё одна «привилегия» благородных. Когда я только кричала в колыбели, мой жених Жаин уже отмечал двадцатилетие. У его рода было много земель, замков и денег. Что и говорить, завидная партия. К тому же наши отцы были друзьями. Но меня мой будущий супруг приводил в ужас. Когда он приезжал на мой день рождения, чтобы подарить очередные дорогие безделушки мне и маме, я смотрела на него и думала: «Неужели мне придётся любить этого человека всю жизнь?» А потом Жаин приехал и на похороны отца. Я видела, каким хозяйским взглядом он смотрел на наш замок. И мне от этого сделалось дурно. Но он был прав. В замке остались лишь женщины, мой брат был не в счёт. А значит, взяв меня в жёны, Жаин стал бы хозяином нашего замка. Сразу после похорон он сказал мне, что для нашего рода будет лучше, если в следующем году мы сыграем свадьбу. Мне оставалось только горько кивнуть. Как же я ненавидела его в тот момент! Теперь же я была свободна. Снова зазвучала песня Пути, и я произнесла слово «свободна» вслух. Попробовала его на вкус. И улыбнулась. Разве могла я об этом мечтать? Жаль только, что такой ценой. Как было бы здорово, если бы мы ушли из замка все трое. Я, Рони и Лени. Бродили бы по дорогам, творили бы волшебство…