Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Он был хорошим сыном и, как все хорошие сыновья, по-настоящему любил свою мать. На самом деле он совершенно боготворил эту женщину.
И все же он не мог заниматься с ней любовью; только не в присутствии отца, который сидел рядом и наблюдал за ними.
Он вылез из постели, набросил халат, чтобы скрыть наготу и неловкость. Миновав отца на выходе из комнаты, он услышал, как старик сказал ему вслед: «Да, Эдип, твой ебаный комплекс налицо».
Она была жестокой стервой; а он эгоистичным ублюдком. Они буквально врезались друг в друга однажды вечером в пабе у Грассмаркета. Они смутно припомнили, что их кто-то когда-то знакомил, но не могли восстановить никаких подробностей. По крайней мере, именно это они сказали самим себе и друг другу.
Она за словом в карман не лезла и вела себя крайне оскорбительно, но он не обращал на это внимания, так как был безразличен ко всему, за исключением «восьмидесяти шиллингов», которое опрокидывал пинту за пинтой. Они решили пойти в ее квартиру перепихнуться. У него своей квартиры не было; сидя на полном обеспечении у родителей, он считал бессмысленным обзаводиться ею.
Сидя на кровати, она наблюдала, как он раздевается. Ее лицо помрачнело, когда он снял свои пурпурные боксерские трусы.
– Кого ты рассчитываешь удовлетворить этим? – сердито спросила она, бросив на него презрительный взгляд.
– Себя, – ответил он, ложась на кровать рядом с ней.
После самого процесса она злобно поносила его выступление с таким ядовитым сарказмом, который разорвал бы хрупкое сексуальное эго большинства мужчин в клочки. Он едва ли слышал хотя бы слово из всего, что она сказала. Его последние мысли, когда он проваливался в пьяный сон, были связаны с завтраком. Он надеялся, что у нее довольно много съестного и она приготовит утром хорошее жарево.
Спустя несколько недель они уже жили вместе. Люди говорили, что они прекрасно ладят друг с другом.
Когда мы пустились в это великое приключение, ты сказала, что в наших отношениях обязательно должно быть много смеха.
Я согласился.
Ты также заметила, что много секса столь же значимо в отношениях, как и смех.
И снова я согласился. От всего сердца.
На самом деле я точно помню твои слова: смех и секс – барометры отношений. Вот такое заявление ты сделала, если мне не изменяет память.
Не пойми меня неправильно. Я согласен целиком и полностью. Но нельзя же трахаться и смеяться одновременно, ебаная ты корова.
Рэб ни разу в своей жизни не ебался; бедный мудачок. Но, кажется, его это не больно-то и беспокоило.
Телевизионный экран ярко мерцал в темноте, когда в конце фильма пошли титры. «Не так много осталось», – отметил про себя Иэн Смит, потянувшись к своему экземпляру «Кинопутеводителя Хэллиуэлла» с загнутыми уголками страниц. Желтым флюоресцентным фломастером он поставил галочку в напечатанной жирным шрифтом графе: «Славные парни». Маленькими прописными буквами он вывел на полях:
8. БЛЕСТЯЩЕ, ОЧЕРЕДНОЕ ГИПНОТИЧЕСКОЕ ИСПОЛНЕНИЕ ОТ ДЕ НИРО. СКОРСЕЗЕ БЕССПОРНЫЙ МАСТЕР СВОЕГО ЖАНРА.
Затем он вытащил видеокассету и вставил в магнитофон другую, «Безумный Макс под куполом грома». Мотая на ускоренной анонсы кинокартин, он критически изучал серьезное лицо диктора с «Радио-1», который объяснял, что фильм имеет возрастную категорию «15+». Найдя соответствующую графу в самом свежем, но уже сильно потрепанном экземпляре «Хэллиуэлла», Смит испытал сильный позыв поставить галочку заранее. Он сопротивлялся этому импульсу: все-таки сперва надо фильм посмотреть. А то мало ли что может тебя отвлечь. Телефон там или стук в дверь. Или видеомагнитофон зажует пленку. Или вдруг бац – и инфаркт. Такие случайности, как он считал, ему совершенно не грозят, причем в равной степени, и все же оставался суеверен.
В офисе, где он работал, его прозвали Видеомалышом, но называли так только за его спиной. Настоящих друзей у него не было, на контакты он не вдохновлял. И не то чтобы Иэн Смит, Видеомалыш, был неприятен или агрессивен – просто совсем необщителен. Хотя он проработал в Муниципальном отделе планирования четыре года, большинство коллег знали о нем немного. Он почти не общался с ними и ничего о себе не рассказывал. А так как интереса к сослуживцам Смит не проявлял, они отвечали ему взаимностью, не обращая особого внимания на эту скромную персону и не усматривая ничего загадочного в его молчании.
Каждый вечер Смит брал от двух до четырех кассет в видеопрокате, мимо которого проходил по пути домой с работы. Сколько именно кассет – это зависело от того, что шло по телевизору, а выбор был большой, с учетом подписки на спутниковые каналы. Вдобавок он состоял в нескольких видеоклубах, специализировавшихся на старых, редких, иностранных, артхаусных и порнографических фильмах, недоступных в обычном прокате, но указанных в «Хэллиуэлле». Обеденный перерыв он обычно проводил, составляя расписание предстоящих просмотров, и, раз составив такое расписание, никогда от него не отклонялся.
Еще Иэн Смит иногда смотрел футбол по «Скай спорт» или мыльные оперы, но только чтобы убить время, если не удавалось найти ничего стоящего на «Скай муви ченнел», в видеопрокате или среди пришедшего по почте. Он всегда держал при себе самый последний «Кинопутеводитель Хэллиуэлла», неизменно отмечая желтым маркером каждый просмотренный фильм, а также давая картинам свой собственный рейтинг по продвинутой шкале от 0 до 10. Вдобавок он завел записную книжку, чтобы фиксировать самые новые поступления, еще не включенные в его «библию». Каждый раз, как выходило новое издание «Хэллиуэлла», Смит переносил туда свои прежние пометки, а старое издание выбрасывал. Его часто тянуло заняться этим приземленным делом в обеденный перерыв. Теперь уже очень немногие фильмы оставались неоптиченными.
Время как расширенное понятие, за пределами ежедневной рабочей рутины, просмотра фильмов и сна, стало несущественным для Смита. Стремительно летевшие недели и месяцы не могли быть размечены переменами или событиями в его жизни. Он, можно сказать, абсолютно контролировал тот узкий процесс, к которому свел свое существование.
Иногда все же Смит в кои-то веки отвлекался от фильма и был вынужден размышлять о своей жизни. Так случилось во время просмотра «Безумного Макса под куполом грома». Этот фильм стал разочарованием. Первые две картины про Макса были низкобюджетной культовой классикой. Сиквел же являлся попыткой обтесать Макса по-голливудски. Фильм с трудом удерживал внимание Смита, которое ночью всегда слабело, чем позже, тем явственнее. Но нужно было досмотреть до конца; еще одна галочка в его книге, и там не так уж много осталось. Сегодняшний фильм его утомил. Рефлексия была Смиту не свойственна, но когда он уставал, те мысли, которые он обычно подавлял, могли просочиться в область сознательной активности головного мозга.
Жена бросила его почти год назад. Смит сидел в кресле, пытаясь позволить себе ощутить утрату, боль, но этого ему не удавалось. Он ничего не чувствовал, кроме смутной неловкости и вины оттого, что не испытывает никаких чувств. Он думал о ее лице, о сексе с ней и, возбудив себя, занялся минимальным онанизмом и все равно не ощутил ничего, кроме соответствующего спада физического напряжения. Будто жена существовала лишь как мимолетный образ в его сознании, неотличимый от тех образов порнографического кино, которые помогали ему достичь разрядки. Он никогда так просто не достигал оргазма, когда действительно был с ней.
Иэн Смит заставил себя снова сосредоточиться на фильме. Что-то в его сознании словно обрывало цепь размышлений, прежде чем они причинят ему неудобство; своего рода психический контроль качества.
Смит не любил говорить о своем хобби на работе, да и вообще не очень любил говорить. Но как-то раз в офисе Майк Флинн застал его с «Хэллиуэллом» и, видя, как он судорожно работает маркером, сказал что-то, чего Смит толком не разобрал, зато услышал иронический смех своих коллег. Взволнованный, он, к собственному удивлению, начал, нехарактерно и почти безотчетно, лепетать о своей страсти и ее размахе.
– Ты, должно быть, без ума от видео, – сказала Ивонна Ламсден, вопросительно поднимая брови.
– Всегда любил кино, – кивнул Смит.
– Скажи мне, Иэн, – спросил Майк, – что ты будешь делать, когда посмотришь все перечисленные фильмы? Что будет после того, как ты отметишь абсолютно все?
Эти слова тяжело ударили Смита прямо в грудь. В голове у него помутилось, сердце бешено застучало.
«Что будет после того, как ты отметишь абсолютно все?»
Джули оставила его, потому что считала скучным. Она отправилась автостопом по Европе с приятелем нетвердого морального облика, и Смит слегка недолюбливал этого приятеля как дополнительный фактор в распаде его, Смитова, брака. Утешало только воспоминание о том, как Джули хвалила его сексуальную мощь. Ему всегда было сложно кончить во время полового акта, а она испытывала оргазм за оргазмом, часто вопреки себе самой. Потом Джули неизменно терзалась из-за своей неспособности доставить мужу это удовольствие, которое превыше всего. Врожденная неуверенность побеждала здравое мышление, и Джули начинала искать проблему в себе; ей и в голову не приходила та простая истина, что человек, за которого она вышла замуж, был аномалией в плане мужской сексуальности.
– Тебе было хорошо? – спрашивала она его.
– Великолепно, – отвечал Смит, неизменно обламываясь в своих попытках спроецировать страсть сквозь безразличие. Затем он говорил: – Ну, отбой.
Джули ненавидела слово «отбой» больше любых других, исходивших из его губ. От этого слова ей делалось чуть ли не физически тошно. Смит выключал лампу у изголовья и мгновенно проваливался в глубокий сон. А Джули гадала, почему вообще связалась с ним. Ответ лежал в ее пульсирующем лоне, измотанном безостановочным сексом; хозяйство у Смита было, как у жеребца, и он мог фачиться всю ночь.
Хотя этого оказалась недостаточно. Однажды днем Джули как бы мимоходом зашла в гостиную, где Смит готовился смотреть видео, и заявила:
– Иэн, я ухожу. Мы несовместимы. Не в смысле сексуально, нет, проблема не в этом. На самом деле ты доставил мне больше оргазмов, чем кто-либо… Ну, я просто вот что пытаюсь сказать: ты хорош в постели, но бесполезен в чем-либо другом. Не жизнь, а сплошная скука, мы никогда не разговариваем… Я имею в виду… Ай, да что толку! Все равно ты не сможешь измениться, даже если бы захотел.
Смит спокойно ответил:
– Ты уверена, что все хорошо продумала? Это серьезный шаг.
И все время разговора где-то на задворках его сознания волнующе скреблась перспектива установить наконец спутниковую тарелку, против чего Джули возражала.
Он все-таки выждал приличествующий отрезок времени и, убедившись, что она не вернется, наконец осуществил это.
Общественная жизнь Смита и до ухода Джули и приобретения спутниковой тарелки не была особо активной. Но после этих событий даже минимальные, символические связи с внешним миром были обрублены. За исключением выходов на работу, он стал затворником. Он перестал навещать родителей по воскресеньям. Они совершенно не расстроились, утомленные мучительными попытками поддерживать беседу в неловкой тишине, которую Смит, казалось, не замечал. Эпизодические визиты в местный паб также прекратились. Его брат Пит и лучший друг Дейв Картер (или, во всяком случае, свидетель на его свадьбе) почти и не заметили его отсутствия. Один местный завсегдатай сказал:
– Давно не видел с вами этого, как его там…
– Угу, – сказал Дейв. – Совсем не знаю, чем он занимается.
– Небось рэкетом, сутенерством да наемными убийствами! – сардонически хохотнул Пит.
В многоквартирном доме, где жил Смит, будут вопить дети Маршалов, продолжая терзать и без того расшатанные нервы своей матери. Питер и Мелоди Слайм будут ебстись со всей страстью пары, только что вернувшейся после медового месяца. Старая миссис Макартур будет заваривать чай и ахать над своим оранжево-белым котом. Джимми Куинн за соседней дверью зазовет к себе приятелей, и они будут курить гаш. Иэн Смит будет смотреть видео.
На работе его коллег особенно взволновала одна газетная заметка. Шестилетнюю девочку по имени Аманда Хитли схватили на тротуаре совсем рядом с ее школой, запихнули в машину и увезли в неизвестном направлении.
– Что за животное сделало это? – спросил Мики Флинн, кипя от яростного негодования. – Попадись только мне этот ублюдок… – И его голос угрожающе затих.
– Он, очевидно, нуждается в помощи, – сказала Ивонна Ламсден.
– Я дам ему помощь. Пулю в череп.
Они спорили с противоположных позиций, один сфокусировавшись на судьбе похищенной девочки, другая на мотивациях похитителя. Зайдя в тупик, они обратились за помощью к Смиту, которому явно было неловко.
– Что ты думаешь, Иэн? – спросила Ивонна.
– Не знаю. Просто надеюсь, что ребенка найдут невредимым.
Ивонна подумала, что, судя по тону Смита, он не возлагает на спасение слишком большие надежды.
Вскоре после этой дискуссии Смит решил пригласить Ивонну на свидание. Она отказалась. Он не был ни удивлен, ни разочарован. На самом деле приглашал он ее не от большого желания, а лишь по необходимости: получив по почте приглашение на свадьбу двоюродного брата, подумал, что лучше бы прийти туда с кем-то. Как обычно, он отправился домой на уик-энд, нагруженный видео. Сказал себе, что никуда не поедет, сославшись на болезнь. Типа грипп с осложнением.
В этот субботний вечер Смита пришел повидать его брат Пит. Смит услышал звонок, но проигнорировал его. Он не решился сделать паузу в «На гребне волны», когда пошла ключевая сцена, где работающему под прикрытием агенту ФБР Киану Ривзу приходит на помощь серфер Патрик Суэйзи и они объединяют силы против неких грозных противников. На следующий вечер звонок прозвенел снова. Смит опять проигнорировал его, поглощенный «Синим бархатом».
Под дверь была просунута записка, но Смит обнаружил ее лишь утром понедельника, собираясь уходить на работу. В записке говорилось, что у его матери был удар и она серьезно больна. Он позвонил Питу.
– Как мама? – спросил он и ощутил укол совести оттого, что неспособен подпустить в голос больше участия.
– Она умерла прошлой ночью, – ответил Пит подавленным, замогильным тоном.
– Ага… понятно… – сказал Смит и повесил трубку. Он не знал, что еще сказать.
За год, с тех пор как обзавелся спутниковой тарелкой, Иэн Смит изрядно прибавил в весе, сидя в кресле и поглощая печенье, шоколадные батончики, мороженое, рыбные палочки, пиццы, китайскую еду навынос и всевозможную легкую закуску из микроволновки. Он даже начал брать отгулы, сказавшись больным, чтобы смотреть видео утром и днем. Однако в то утро, когда узнал о смерти матери, он отправился на работу.
На похоронах он испытывал слабую тупую боль в груди – не сравнить с братом, контуженным горем, и старшей сестрой, устроившей невероятную истерику. Боль Смита становилась острее, когда он думал о том, как мать любила его в детстве. Но с этими переживаниями смешивались образы из фильмов, притупляя чувства. Как Смит ни пытался, он был неспособен сосредоточиться на этих мыслях до такой степени, чтобы они его уязвили. При первой же возможности он улизнул с похорон и направился домой, зайдя по пути в два видеопроката. Сердце бешено колотилось в его груди, рот заполнила слюна в предвкушении того, что еще несколько пунктов из «Хэллиуэлла» будут оптичены. Смит приближался к своей цели.
На несколько следующих дней он, под предлогом тяжелой утраты, взял отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы смотреть больше видео. Он почти не спал, бодрствуя всю ночь и большую часть дня. Иногда, чтобы не заснуть, принимал амфетамин, купленный по случаю у соседа, Джимми Куинна. И все же Смита одолевало непривычное беспокойство; на каждую его сознательную мысль этаким бутербродом наслаивался образ Джули. О матери Смит вообще не думал, словно она никогда не существовала. Зона, в которой он теперь обитал, складывалась из сознательных мыслей, снов и пассивного созерцания телеэкрана, но провести четкую границу между этими состояниями не представлялось возможным.
Даже для Иэна Смита это был перебор. Не считая работы, он выходил из квартиры лишь для того, чтобы по-быстрому зайти в видеопрокат и супермаркет. Однажды вечером он, мучимый тревогой и неспособный сосредоточиться на фильме, выключил проигрыватель и отправился прогуляться к Уотер-оф-Лит. Чарующе пахли вишни в цвету у живописного берега, и Смит побрел вдоль стоячей реки. Сумерки уже сгущались. Его шаги потревожили группу юнцов в кофтах с капюшонами; юнцы оборвали разговор и стали угрожающе коситься на Смита. Он, не обращая на них внимания, размашисто прошагал мимо, погруженный в свои мысли. Миновал скамейки с местными алкоголиками, сиплым рыком отгонявшими демонов прошлого или же воображаемых; пустые банки суперлагера; битое стекло; использованные презервативы и собачье дерьмо. В сотне ярдов впереди над тихими зловонными водами изгибался старый каменный мост.
Кто-то стоял на мосту. Смит прибавил шагу, не отводя глаз от женского силуэта, вырисовывавшегося все четче. Дойдя до нее, постоял с минуту, глядя, как она курит. С каждой мощной затяжкой ее бледное желтоватое лицо словно прогибалось внутрь. Впечатление было странное, как будто потребителем здесь выступал табак, а женщина – расходным продуктом. Впрочем, если подумать, так оно и было.
– Ищешь, с кем поразвлечься? – спросила она без какого-либо обаяния в голосе.
– Ну, да, можно сказать и так, – пожал плечами Смит. Он и в самом деле не знал.
Окинув его взглядом с головы до пят, она быстро выдала короткий перечень услуг и условий. Смит неопределенно кивнул. Они в молчании двинулись к его квартире по узкой улице, с одной стороны которой тянулись заброшенные склады, а с другой стояла высокая кирпичная стена. По булыжной мостовой медленно прокатила машина и остановилась возле одинокой фигуры другой женщины; после короткого разговора та села в машину и уехала.
В квартире Смита они прошли прямо в спальню и разделись. Изо рта ее пахнуло затхлым зловонием, но Смит все равно ее поцеловал. Она никогда не чистила зубы, потому что терпеть не могла, когда мужчины ее целуют. Пусть делают с ней все, что угодно, кроме этого. Только поцелуй мешал ей забыть, чем она занимается, и вынуждал сопротивляться отвратительной реальности. Впрочем, у Смита и не было желания целовать ее.
Он неуклюже залез на ее худое, мучительно костлявое тело. Глаза ее затуманились от опиатов или безразличия, лицо застыло ледяной маской. Смит увидел в ней свое отражение. Короткими, болезненными толчками он продрался сквозь сухость ее пизды; оба скрипели зубами от напряжения, пока у нее не стали выделяться соки. Смит нашел ритм и принялся всаживать ей механически, все время удивляясь, зачем ему это. Она двигалась в такт ему со скукой и неохотой. Прошли минуты; Смит долбил как заведенный. Через некоторое время он понял, что никогда не кончит. Его пенис, казалось, только отвердевает, но в то же время немеет. На лице женщины отразился шок, затем отрицание и неверие, когда настойчивый глубинный зуд заставил ее непокорное сознание капитулировать и пуститься вслед телу в погоню за оргазмом.
После того как она кончила, едва сохранив молчание, он остановился; член его по-прежнему был твердым и эрегированным. Он слез с нее, вытащил из кармана куртки несколько купюр и заплатил ей. Она чувствовала себя озадаченной и уязвимой, потерпев фиаско в том единственном, что ей когда-либо успешно давалось. Одевшись, она пошла к двери, полная стыда, неспособная взглянуть ему в глаза.
– Спасибо за все, – сказал Смит, когда она вышла на лестницу.
– Козел. Мудила ебаный, – прошипела она в ответ.
Ну что тут еще скажешь.
Через несколько дней после этого случая произошло куда более значимое событие. Смит явился в офис, что-то насвистывая. Сослуживцы тут же подметили столь нехарактерную для него экстравертность.
– Весь прямо сияешь, Иэн, – заметил Мики Флинн.
– Просто купил новую видеокамеру, – отозвался Смит и добавил с неуместным самодовольством: – Последнее слово техники.
– Боже, теперь тебя никто не остановит, да, Иэн? Голливуд, трепещи, мы идем! А давай-ка снимем порно, на главную роль позовем Ивонну. Ты – режиссер, я – продюсер.
Ивонна Ламсден с досадой посмотрела на них. Согласившись недавно сходить с Мики вечером в бар, она затем отвергла его грубые пьяные приставания и теперь боялась, что Смит и Мики, собратья по несчастью, сговорятся против нее: некоторые мужчины, озлобленные отказом, норовят впасть в ребячество.
Мики повернулся к Смиту и сказал:
– Нет, лучше не будем звать Ивонну, нам ведь нужен кассовый фильм.
Она бросила в него карандашную резинку, угодив в лоб, и Мики стал возмущаться гораздо громче, нежели ситуация того заслуживала. Алистер – худой, анемичный завотделом – раздраженно поглядел на них, недовольный этой возней. Он любил, чтобы во всем был порядок.
– Алистер может сыграть главную мужскую роль, – прошептал Мики, но на лицо Смита уже вернулось привычное выражение полной отрешенности.
Тем вечером Смит поехал домой на автобусе, потому что дождь лил как из ведра. Изучая вечернюю газету, он отметил, что восемнадцатилетний Пол Маккаллум находится в Королевской больнице в палате интенсивной терапии, отчаянно борясь за свою жизнь после беспричинного, судя по всему, нападения в городском центре вчера вечером. «Надеюсь, парень выкарабкается», – подумал Смит. Он считал, что человеческая жизнь должна быть священной, она должна быть самой важной вещью в мире. По-прежнему не было новостей об Аманде Хитли, похищенном ребенке. Смит пришел в свою квартиру, проверил камеру, затем включил очередной фильм.
Но воспринимается тот тяжело. Смиту никак не сосредоточиться. Он пытается внушить себе страдание, заставить себя думать о Джули. Любил ли он ее? Вероятно. Ну да точно не скажешь, потому что, как только в груди поднимается это чувство, что-то словно берет и отключает его.
На следующий день Смит заметил, что в газете нет ничего о Поле Маккаллуме. Хорошо это или плохо? Кто его знает. Что значит отсутствие новостей? Он раскрывает «Хэллиуэл» – и трепещет от возбуждения. Справочник завершен. Каждый упомянутый там фильм просмотрен и отрецензирован. Возвращаются и неотступно звучат в голове слова Мики Флинна: «Что будет после того, как ты отметишь абсолютно все?» Маркер обводит фильм под названием «Трое мужчин и маленькая леди». На миг Смиту вспоминается Аманда Хитли. Один мужчина и маленькая леди. Реальная жизнь часто менее сентиментальна, чем Голливуд. Вдруг Смит замирает как громом пораженный. Он осознал, что из всех фильмов только этому последнему поставил оценку ноль. Он вписывает на полях:
0. МЕРЗКАЯ АМЕР. СЛАЩАВОСТЬ, СИКВЕЛ ДАЖЕ ТОШНОТВОРНЕЕ, ЧЕМ ПЕРВЫЙ ФИЛЬМ.
А потом задумывается: да не может быть, чтобы не было фильма еще хуже. Что насчет «Эль-Пасо», где Марти Роббинс выступил продюсером, режиссером, исполнил главную роль и сочинил саундтрек? Но нет, «Эль-Пасо» получил один балл. Смит проверяет некоторые британские фильмы, потому что уж в чем британцы мастера, так это снимать ужасное кино, однако даже «Сэмми и Роузи ложатся в постель» заработал два балла. Что ж, время пришло. Смит поднимается, вставляет в магнитофон новую видеокассету. И, не отрываясь, глядит на экран.
Видеофильм, который смотрит Смит, показывает мужчину, сосредоточенно взбирающегося на стремянку, но притом смотрящего прямо в камеру. Его глаза, полные страха, глядят на Смита. Смит ощущает его страх и зеркально отражает его, глядя на экран. По-прежнему глядя в камеру, мужчина дотягивается до веревки, привязанной к паре декоративных, но крепких сосновых балок под потолком; на конце веревки – петля. Он сует голову в петлю, затягивает ее и пинком откидывает стремянку. У самого Смита уходит опора из-под ног, и он не сразу понимает, отчего так тошнотворно раскачивается комната вокруг и что за груз удушающе сомкнулся вокруг его шеи. Крутясь в воздухе, Смит замечает мелькание фигуры на экране; дергающейся, качающейся, умирающей. Смит пытается завопить «СНЯТО!», но не может издать ни звука. Он думает, что человеческая жизнь важна, всегда священна. Однако, невзирая на эту мысль, он не может ни достать до балки, чтобы подтянуться, ни ослабить стягивающуюся на шее петлю. Его дыхание прерывается; голова свешивается набок, по ноге стекает струйка мочи.
Камера установлена над телевизионным экраном; ее холодный, механический глаз бесстрастно фиксирует все. Аппарат включен на «ЗАПИСЬ». Он продолжает работать, в то время как тело раскачивается все слабее, пока не замирает. Вот докручивается до упора пленка, и хотя на экране не возникает слова «КОНЕЦ», это именно конец.
Войти с помощью соц. сетей: