76.
Все случилось под вечер.
Ни о чем не подозревающее утро было деловым. Каждому человеку в команде нашлось занятие. Кроме почему-то Сергея.
– Сиди, не дергайся, – сказал Михалыч. – Мужики сами знают, чего им делать.
– Вот те на! – Сергей попытался было возмутиться. – Я, что ли, не мужик теперь?
– Мужик, мужик, – объявился неведомо откуда Петр Фадеевич. – Мужик не скотина, а и ту недолго испортить. Тебе, поди, дорога еще в глазах мерещится. Так что не шебухти, будь на подхвате. Ты нам, может, вечером здоровый понадобишься. А так сдохнешь и чего делать? Иногда отдыхать – оно для пользы дела важнее.
– Ну, совсем вы из меня инвалида сделали… – проворчал Сергей, внутри, однако, понимая, что Петр Фадеевич говорит дело. Тело слушалось с трудом, ноги и спина были будто ватные.
– Тогда вот, при Михалыче будь, – вдруг изменил решение Петр Фадеевич. – На подхвате.
– Годится…
Михалыч вместе с Сергеем двинулись на осмотр крепости.
Забраться на палисад оказалось не так просто. Земляная осыпь была покрыта пушистым снегом, под которым пряталась наледь. Сергей пару раз поскользнулся, упал.
– Нет, – проворчал Михалыч, в очередной раз вытаскивая Серегу из сугроба. – Так дело не пойдет. Может случиться, что бегом надо, а тут такая хреновина. Да еще с ружьем… Не ровен час, плохо кончится.
– Так чего ж тут, песочку посыпать?
– Песочку не песочку, а что-то думать надо. Пошли дальше.
Они все-таки выбрались на палисад и пошли по периметру. На башнях уже стояли часовые. Первым их встретил Егор Малашкин.
– О! Мужики! Ну, елки-палки, а я-то все стою, стою, и никого. Бона сколько людей было, а раз – и нету. Ну, чудеса, ей-богу, только и видел, что Петра, да Мишка Самойлов в лес утопал. А остальных и не видать. Чего ж, спят, что ли? Нет, ну тем, кто ночью будет, оно, конечно, спать надо, а то ведь если не выспишься, то и вставать на часы-то никак нельзя. – Словесный поток едва-едва только с ног не валил. Сергей даже не мог подумать, что от одного человека может быть столько шума и болтовни. – А ведь ночью-то, оно самое сложное и будет. Хуже разве что под утро. И мороз злой, и сон с ног валит, напрочь. На рыбалке-то легче. Там что… Сидишь и сиди, костерок, ушица, водочка. А тут же совсем другое дело. Вот ушицы я бы сейчас, эх, навернул бы. От ведь как, поначалу она в охотку идет. А к осени ее, проклятую, уже и видеть не можешь! Ну, а зимой, ой как хорошо было бы, горяченькую, с перчиком да с лаврушечкой…
– Ты вообще сектор свой знаешь? – с трудом вклинился в это многословие Михалыч. – Куда смотреть, в кого стрелять?
– А как же. – Егор развел руками. – Бона туда. От сосенки корявенькой до вон той коряжины…
Михалыч открыл было рот, но Малашкин резво добавил:
– …так за этим смотрит Кожемяка. А я от той коряжины до вот той березки. Это ежели днем. А ежели ночью, не видно ж ничего, я тут на стене две царапины сделал. Ну, как бы ориентир, что ли. – Он показал на свежие зарубки на бревнах, образующих периметр башни. – Нам в армии так сержант объяснял, мол, стоишь, а смотреть куда, не знаешь…
– Понял, понял, – замахал руками Михалыч. – Ружье покажи…
– А посмотри. Тебе оно виднее, я когда покупал, так не очень чтобы разбирался. Я ж рыбак, мокрая душа, мне ружье только для спокойствия, мало ли что. Да и нельзя в лесу без ружья-то…
Он говорил, говорил, Михалыч, чуть морщась, вертел в руках полуавтоматическую «сайгу», с широким, толстым магазином. Осторожно вытащил патрон с красной пластмассовой гильзой. Удовлетворенно крякнул, заглянув ему в горлышко.
– Патроны не жует?
– Нет, что ты?! – снова залился соловьем притихший было Егор. – Это мне один умелец подлечил, так что все работает, как часы, красота! Мне ж она без надобности часто, но отстрелять-то надо, потому выхожу с Мишкой иногда на охоту. Он ворчит, правда…
Михалыч перестал слушать. Вернул патрон на место и отдал ружье владельцу.
– Все! – сказал Михалыч. – Пойдем дальше.
И они двинулись по палисаду, провожаемые болтовней Малашкина.
– Ох и болтун, – пробормотал Сергей.
– Да, это есть. Но ты б его на рыбалке видел. Как воду заприметит, все, болталку отрубает напрочь. Будто другой человек совсем.
– Что-то не верится.
– А зря… – Михалыч остановился неожиданно, и Сергей едва не влетел ему в спину.
– Чего?
Но Михалыч молчал, настороженно вглядываясь в лес.
Чувство опасности передалось Сергею. И он медленно присел за толстые бревна частокола.
С плеча Михалыча поползла вертикалка «ИЖ». Аккуратно, точно в руку.
– Это я, – донеслось из кустов. – Смотрю тут…
– Миша? – осторожно спросил полковник.
– Я, я… – Кусты зашуршали, и на снег вышел… снеговик.
Белый маскхалат, какие-то ветки, будто бы невзначай прилипшие к этому искусственному снегу, делали силуэт человека полностью неразличимым.
Самойлов откинул капюшон.
– Ну и как там?
– Спокойно. – Михаил пожал плечами. – Только подойти к вам можно легко. Я, конечно, озаботился, но от умного человека…
Он развел руками. На плече мотнулась белая винтовка.
– Понятно, – ответил Михалыч. – Ладно. Ты долго там не торчи. В ночь пойдешь, наверное. Так, осмотрись только…
Самойлов махнул рукой, мол, не учи ученого, и исчез в кустах. Как и не было.
Следующим их встретил Кожемяка. Этот ничего не сказал. Скользнул холодным взглядом и все.
– Твой сектор… – начал было Михалыч.
– Знаю, – проворчал Кожемяка. – Бона… Только не видать ничего. Постреляют нас на каланчах этих, как рябчиков каких…
– Ну, может, и не постреляют. Смотря как стоять…
– Стоять, стоять. – Кожемяка отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Михалыч кивнул Сергею, и они двинулись дальше.
На последней вышке стоял сам Петр Фадеевич. Он задумчиво смотрел куда-то в лес, прищурившись и изредка вздыхая.
– Ну что, – поинтересовался он. – Обматерил вас Димка-то?
– Нет вроде, – Михалыч махнул рукой.
– Ворчливый он какой-то, – сказал Сергей.
– Да не обращай внимания. Как говорят, смирен, не речист, а на руку нечист. Он дельный мужик, одно слово, Кожемяка.
В чем особенность кожемяк, как дельных мужиков, Сергей расспрашивать не стал. Раз говорят, значит, так и есть.
– А у тебя чего тут? – поинтересовался Михалыч.
– А ничего. Хорошо. Одно плохо в ночь, надо будет усиливать посты. В одиночку никак.
– Верно… Ну, посмотрим. Думаю, что получится.
– Хоть и нехорошо, да ладно… – непонятно ответил Петр Фадеевич и снова уставился в тайгу.
– А мы с тобой, Сережа, пойдем разберемся с подходами на палисаду. – Михалыч хлопнул Сергея по плечу.
Они осторожно, насыпь оказалась очень скользкой, спустились вниз.
– Ты бы мне задание какое-нибудь дал, – попросил Сергей. – А то я, как не пришей к чему-то там рукав, мотаюсь…
– Легко! Давай мне хворосту разного. Да побольше. Топорик вон там возьмешь…
Таскать и рубить хворост было не так просто, как казалось на первый взгляд.
Дело это оказалось серьезным и изматывающим. Вскоре Сергей взмок и тяжело дышал, однако работу не бросал.
Когда он в очередной раз вошел в ворота, охраняемые Сашей Рогаткиным и Костей-десантником, то сначала не поверил своим глазам.
Во дворе, на расчищенной от снега площадке, стоял Гриша, сосредоточенный и напряженный. А напротив него, чуть пригнувшись и расставив руки, стояла Маша. Оба были одеты довольно легко, видимо, чтобы одежда не стесняла движений.
Неподалеку Михалыч с интересом наблюдал за происходящим.
– Машка, у него ведь челюсть…
Гриша махнул рукой, не мешайте, мол, и двинулся вправо. Маша не дала ему возможности сократить дистанцию и двинулась в противоположенную сторону. Они накручивали круги, ступая осторожно, плотно, чтобы не дать противнику даже малой возможности воспользоваться случайной оплошностью.
Сергей с грохотом свалил набранный хворост. И едва не упустил начало боя. А посмотреть можно было только начало, потому что все разрешилось слишком быстро.
Гриша успел пинком послать в лицо Маше комок снега и кинуться вперед.
Однако хитрость не прошла. Супруга Михалыча ушла в сторону, ловко ухватила Гришу под локоть, уводя в сторону удар кулаком. А дальше…
А дальше Сергей ничего не понял. Потому что в следующий момент Гриша уже лежал на спине и молотил свободной рукой по импровизированному татами.
– Руку ему не сломай! – закричал Михалыч. – Еще этого не хватало…
– Да хорошо все! – радостно откликнулась Маша. Она раскраснелась и явно вошла в азарт. – Под контролем!
– Знаю я… – проворчал Михалыч, глядя, как поднимается Гриша, отряхиваясь и возвращаясь на боевую позицию. – Чего встал, давай хворост!
Последнее адресовалось Сергею.
– Под контролем, – ворчал Михалыч.
– Да ладно, чего ты волнуешься, Гриша не со всей дури же лупит, – не понял причины волнения Сергей.
Михалыч фыркнул.
– Последний раз это «под контролем» кончилось двойным переломом руки.
– У Машки? – ужаснулся Сергей.
Михалыч посмотрел на него как на умалишенного.
– Сережа… Ты меня поражаешь иногда. Ну, посмотри на нее…
Сергей посмотрел.
– Ты думаешь, у нее может быть перелом руки? Нет, конечно! У ее спарринг-партнера! То же самое ведь говорила. – Михалыч краем глаза посмотрел на Гришу, в очередной раз улетевшего с «ринга» в сугроб. – Под контролем… Блин.
Он отвернулся от дерущихся.
– Ну, вот, собственно, готово. Оставшийся хворост можешь в дом отнести. К печке.
На каждую палисаду вела теперь аккуратная снежная лестница, укрепленная ветками. Надежно, хотя, может быть, и недолговечно. Но Михалыч и не собирался тут зависать на месяц. Чутье подсказывало ему, что лестницы или понадобятся в скором времени, или не пригодятся вообще.
Он посмотрел на часы. И повернулся к Маше.
Дождавшись, когда Гриша в очередной раз подтвердит проигрыш, Михалыч громко спросил:
– А обедать сегодня дают? Или кормят только отбивной по ребрам?
– Я ж сказала, – весело отозвалась Маша. – Все под контролем. Горячее готово и так далее…
– И то хорошо. – Михалыч вздохнул.
За обедом все молчали. Ощущение неясной приближающейся угрозы вдруг поселилось среди людей. В каждой операции наступает момент, когда адреналиновая волна, подпитывавшая людей до определенного предела, наконец иссякает и на смену ожесточенной решимости приходит упадок сил и тревога.
– Не фонтан, короче, – вдруг резюмировал Миша Самойлов. – Я, конечно, всякой дряни понаставил вокруг. Но для умелого человека это все раз плюнуть.
Ему никто не ответил.
Михаил вздохнул и, подхватив свой маскхалат, двинулся к выходу.
– Ты куда? – окликнула его Маша. – Чай еще…
Самойлов, даже не обернувшись, потряс в воздухе большим железным термосом.
Уже в дверях он сказал, будто бы ни к кому не обращаясь:
– Там присмотр нужен. Вернусь через три часа. Если нет, то…
Хлопнула дверь.
– Ну, когда Мишка по кустам шарит, это уже половину беды долой. – Петр кашлянул и потянулся. – Те, кто сменился, на боковую. Маш, постовым…
– Накормила вперед вас, – ответила Маша.
– Умница, что я могу еще сказать. – Петр Фадеевич встал, снова потянулся и направился к своему лежаку. – Спите, кто может, чую я, что ночка будет… Эх! В болоте тихо, да жить там лихо. Что-то вы, мужики, приуныли?
Никто не ответил.
Петр Фадеевич спал крепко. Решив что-то для себя, он уже не маялся колебаниями, неуверенностью. Если решение принято, то и сожалеть о нем смысла нет никакого. От этого ни пользы, ни толка не будет, одна маета. Поэтому даже разбудить его получилось не сразу.
– Петр! – Михалыч тряс тестя за плечо. – Петр! Вставай!
Наконец тот открыл глаза.
– Ну, ладно-ладно, душу вытрясешь… Случилось чего?
– Мишка пропал.
Петр тут же сел в кровати. Пошевелил плечами, глянул на часы.
– Чего сразу не разбудили?
– Хотели подождать, может, задержался где-то. Придет…
– Придет, – передразнил Петр Фадеевич. – Самойлов точный, как часы. Если сказал – через три часа, значит, через три. Буди всех. Случилось что-то…
В это время Самойлов из-под засыпанной снегом валежины, в корнях которой очень кстати располагалась брошенная медведем берлога, наблюдал за людьми, которые медленно, осторожно, тщательно выбирая место для следующего шага, двигались по лесу.
Поднимать шум, стрелять первым и потому подставляться под пулю Михаил не имел желания. Но и подпускать этих опасных даже на вид людей близко к стенам было нельзя. Получалась крайне паршивая вилка, где как ни крути, а на иголку напорешься.
– Тихо как-то… – прошептал Сергей.
– Тут всегда тихо, – ответил Михалыч. – Не город все-таки…
– Я знаю, что не город. Но все равно как-то тихо. Слишком.
Они торчали на палисаде, укрывшись за частоколом, уже с полчаса.
Сгущались сумерки.
«Еще полчаса, и темень будет непросветная, – с тревогой подумал Сергей и пригляделся к фигуре часового, хорошо видной на фоне еще светлого неба. – Кто это так торчит на башне? С чего бы?»
Не успел он так подумать, как от темного силуэта совершенно бесшумно начали отлетать маленькие темные кусочки. И сама фигура задрожала, наклонилась…
«Да по нему же стреляют!»
– Михалыч! Смотри!
Откуда-то сбоку и чуть снизу от расстреливаемой фигуры с грохотом вырвался сноп пламени! И еще!
Кукла наконец упала, с грохотом обрушилась куда-то вниз, бревном перевалившись через край частокола.
Теперь стреляли уже со всех башен. Редко. Наугад. Никто не видел противника…
Михалыч, закрыв глаза, вслушивался в морозную темноту. Выстрел. Еще. Пауза. Снова выстрел.
И вот он…
Сухой треск выстрела. Другой, не охотничий патрон. Глухой удар пули в бревно. Еще один. Тяжелая, крупная, дозвуковая пуля, застревает в частоколе. И опять этот звук, будто кто-то негромко хлопнул в ладони. И снова пуля. Хлопок. Кто-то пытается подавить стрелка на башне.
Михалыч рывком приподнялся над частоколом. Вскинул ружье. Два выстрела пошли дуплетом. Сергей хотел было высунуться, но получил по лбу ладонью.
– Куда?!
Михалыч выхватил из рук Сергея ружье. Сунул свою разряженную двустволку.
– Заряжай!
Перекатился на несколько метров в сторону. Замер. Вскочил. Один выстрел. Вниз. Перекатился назад. Встретился глазами с Сергеем.
– Что?
– Под стеной…
Он приподнялся, выпустил заряд вниз, каким-то невероятно длинным броском достал перезаряженное ружье у Сергея в руках и снова выстрелил за частокол.
Лег на палисаду.
Замерзшими пальцами Сергей торопливо выдергивал из дымящихся стволов гильзы.
Самойлову удалось замаскировать свой выстрел за грохотом пальбы, которая велась из крепости. Это была удача, особенно, если учесть, что пуля нашла цель. Человек в белом халате дернулся и вытянулся на снегу.
К нему стремительно и бесшумно рванулась белая тень.
Это было плохо, потому что этого бойца Михаил не видел. И если бы тот не дернулся…
По-хорошему, после выстрела надо было с места уходить. Но… но берлога была очень удобной лежкой, а человек, спасающий раненого, был такой удобной мишенью.
Самойлов выстрелил второй раз.
И промахнулся…
Человек-мишень дернулся, обернулся. Что-то крикнул или нет, вторая пуля разбила ему голову.
Самойлов понял, что ждать больше нельзя.
Бежать! Уходить!
Он рванул наверх, расшвыривая лапник, к тайному лазу…
Что-то огромное, грохочущее, сильное подхватило его. Толкнуло вперед. Больно впиваясь множеством горячих когтей в спину.
Где-то в лесу оглушительно жахнуло. Сергей вжал голову в плечи.
– Граната, – прокомментировал Михалыч, пробираясь вдоль частокола. – Давай за мной…
На башне, зажимая окровавленную руку, сидел Егор.
– Подцепили меня, подцепили, ну представляешь?! Подцепили! А как хорошо получалось! Куклу подставил! Сам отстрелялся! А подцепили! Ну, что ты будешь делать, льется и льется… Льется и льется…
– Серега, займись! – приказал Михалыч, толкая Сергею в руки красную коробку аптечки.
Михалыч высовываться не стал, прислушался. Где-то в лесу сухо треснула ветка. Затем что-то с грохотом обрушилось с большой высоты.
– Сработала обманка самойловская! – обрадовался Егор.
– Какая обманка?
– Да он там на одном дереве ловушку смастерил. Высокое, говорит, дерево, если там, мол, засесть, то много чего можно наделать. Он ведь чего так долго пропадал днем, он все там с ветками мудрил. Теперь не дерево, а одна сплошная западня. Мишаня, он ведь знает, что делает, это я вам точно говорю, лучше охотника и нету в наших краях…
Михалыч вдруг вскинулся, перегнулся через бревна и выстрелил вниз. Потом еще.
Сел и сплюнул:
– Не попал.
На противоположной башне дела обстояли хуже. В первые же минуты часовой был убит, и Петр Фадеевич занял его место. Где-то на стене остался Саша-Тихоня, который изредка простреливал лес картечью.
– Как там, Фадеич?
– Хреново, Тихоня. Кожемяку убили!
Саша выругался и выстрелил в лес.
– Ты б патроны-то поберег…
– У меня их, старых, навалом! Едва донес. Я обратно такую тяжесть не поволоку! Дай хоть душу отведу…
– Смотри…
Сашка-Тихоня ответить не успел. Петр Фадеевич только видел, как мелькнуло что-то в воздухе. Успел упасть на доски.
Грохнуло так, что заложило уши. Частично контуженный, он выстрелил в темноту. Упал. Отполз в сторону.
– Ох ты! – Михалыч зажмурился. После вспышки в глазах плавали радужные круги. – Черт! Кто-нибудь что-нибудь видит? Что там?
– Костя вроде бежит… – ответил Сергей.
– Куда бежит?
– Ну туда, к пролому…
– Что, стену пробило? – испугался Михалыч.
– Да нет! – ответил Егор. – Куда ж пробить, тут такой вал земляной? Ты думай, чего говоришь? Палисад разворочало! Эх… Ты…
Сергей сделал неосторожное движение, и Егор зашипел от боли.
– Осторожно…
– К стенам не подпускать!!! – закричал Михалыч.
В тот же момент по бойницам ударили пули.
– А вот хрен вам… – Михалыч вздрогнул, а потом закричал снова: – Светильники за стену!
Буквально через минуту из-за частокола в лес полетели яркие брызжущие искрами огни.
– Вот так лучше… – Михалыч посмотрел через бойницу. – Точно лучше.
Он огляделся.
– Возле ворот… – тихо прошептал Сергей.
Он не успел даже сообразить, что к чему, а Михалыч уже кубарем катился вниз по насыпи. Сергей прыгнул следом, более удачно.
Около ворот они оказались почти одновременно.
Сзади кто-то сопел, кажется, Гриша.
– Оттаскивайте…
Бревна то ли подгнили от времени, то ли просто изначально были сделаны более тонкими… Неизвестно. Но пули прошили их навылет.
На снегу, прижав руки к животу, сучил ногами Василь Кулебякин. Огромный, сильный и очень тяжелый. Поднять тело Сергей с Гришей не смогли, потому, вцепившись в воротник, поволокли его к дому. Василь скрипел зубами, тяжело отрывисто дышал, но молчал.
Позади зашипело. Это Михалыч зажег магниевую свечу и швырнул ее через ворота.
В тот же миг воротина затряслась от частых, сильных ударов, посыпалась щепа, а Саша Рогаткин принялся прицельно лупить с башенки куда-то в лес.
– Саша, пригнись! – заорал Михалыч. – Саша, пригнись! Сядь, Саша! Сядь!
Бам!
Пустая гильза по пологой дуге уходит в сторону. Бам!
Пустая гильза…
Бам!
Слепая злая пуля взрывает снег метрах в сорока от ворот.
Бам!
Еще одна укладывается в ту же мишень.
– Саша, ложись! – По палисаде, пригибаясь, несется Костя. Ворот нараспашку, полосатый «тельник»…
Рогаткин успел выстрелить еще раз, потом бывший десантник прыгнул, и они вместе покатились вниз. Михалыч приник к смотровой щели.
– Попал?! Попал?! – Саша барахтался под придавившим его Костей. – Антон, скажи, я попал?!
– Кажется… Не видать отсюда. Снег, кажется, красный.
– Он зарылся! Я видел! Долго ждал! Да слезь с меня, Егоров, блин! Костя!
Михалыч обернулся.
– Костя…
Голубой берет наливался темным. Лицо десантника было безмятежно.
– Моя же пуля была… Моя… Что ж ты, дурак, сделал-то? Моя же… – прошептал Рогаткин. – Моя.
Час прошел в относительном спокойствии.
Вторая партия светильников уже отгорала.
– Отбились, что ли? – прошептал Сергей.
– Шутишь? – Михалыч смотрел в лес. Странный, остановившийся взгляд пугал Сергея. – Они просто нас пощупали. Штурма и не было еще.
– Да, но кого-то же мы подцепили из них.
– Повезло. Может быть, еще Миша в лесу успел…
– Думаешь, его тоже?
– Уверен. – Михалыч вздохнул, потом грустно усмехнулся: – Что, не похоже на бодрые боевики, где один против сотни?
– Не похоже…
– То-то… А у нас еще не самый плохой вариант. Трое убитых, один раненый. Да еще не просто так ушли, а кого-то с собой забрали. Сашка одного, судя по всему, у Миши ловушка сработала, ну и… стрелял же он по кому-то. Не верю я, что просто так…
– Знать бы еще, сколько их.
– Вряд ли много. Во-первых, если бы много, то нас бы смели. Во-вторых, большое количество человек через границу не переправить просто так. Хотя… Вообще знаешь, хорошо, что мы тут, а не в городе.
– Почему? – Сергей вытянул шею и тоже окинул взглядом лес. Но тут же спрятался. Ему постоянно казалось, что за ним кто-то наблюдает, в прицел…
– А тут честно все. Мы стреляем. Они… Честно. А в городе, представь?! В городе мы бы находились в заведомо проигрышной ситуации. Масса гражданских, неудобные позиции. Им-то, собственно, плевать на все это… Так что лучше тут, чем там. – И Михалыч снова повторил: – Честнее…
Они помолчали, каждый думал о чем-то своем.
– Что будет потом? – вдруг спросил Сергей.
Михалыч пожал плечами.
– Возьмут под контроль стрелковые позиции, подавят огнем фасад и начнут штурм. Если бы не эта палисада, они так бы и сделали. Сразу. А тут стрелять можно из любого места. Слишком большое количество целей. Так что возможны варианты.
– Да я не про то… – прошептал Сергей, но его никто не услышал.
Когда светильники стали один за другим взрываться снопами искр и гаснуть, Михалыч крикнул, чтобы бросили дополнительные. Хотя и понимал, мера только временная.
– Они их тушат, тушат! – кричал Петр. – Мать-перемать!
Он стрелял в лес картечью, стараясь накрыть точку, с которой кто-то прицельно бил по свече. Его примеру последовали другие, но помогало мало.
– Вот начинается веселье, – прошептал Михалыч, рассматривая деревья в прицел. – Начинается веселье.
Бух!
Восемь девятимиллиметровых шариков расщепили сосенку.
Бух!
Еще восемь легли чуть правее.
Михалыч кинул ружье Сергею, подхватил другое. Снова два выстрела.
Рядом, неприцельно, одной рукой, лупит через стену Малашкин, он что-то кричит, кажется, матерное, злое. Сейчас все, что он может, – это обеспечить плотность огня. Перезаряжать помпу одной рукой ему тяжело, но как-то справляется.
А потом светильники начали гаснуть.
– Что теперь? – закричал Сергей.
– Еще свечей! Кидайте все, что есть! – проорал в ответ Михалыч.
Но было поздно.
Краткого момента темноты оказалось достаточно.
От ближних деревьев воздух прочертили две яркие стрелы, и ворота разлетелись в щепу. Грохот. Огненная вспышка и почему-то черный снег! Одновременно с этим оглушительно ахнули гранаты у стен крепости. Все заволокло белым, густым дымом.
Защитники сделали несколько выстрелов в туман и кинулись к воротам.
Сергей бежал вместе со всеми, не понимая ни цели, ни смысла своих действий. Он что-то орал, пытаясь на ходу перезарядить ружье. От волнения он даже не понимал, что пустые гильзы все еще торчат в створах. Все, чем он был, все, чем он мог быть, все его прошлое, будущее и настоящее вкладывалось в это надсадное «А-а-а!». Нелепое, с раскрытыми в ужасе глазами, существо бежало вперед, туда, где взорванные ворота, затыкать брешь в обороне, остановить, встать на пути, подохнуть, но не пустить.
Кто-то, в пыли, гари и грохоте уже не понять, кто, встал на одно колено, прямо перед воротами. Прицелился. Выстрелил!
Передернул затвор.
Выстрелил!
Рядом с ним упал еще один человек.
Выстрел! Еще один! И снова!
– Жги! Жги! – Сергей с трудом узнал голос Михалыча. – Жги!
И в тот же миг ворота страшно вспыхнули. Чадное пламя взметнулось к небу, затрещало зло. И Сергей понял, это ворота в ад. То, что сейчас ворвется через них, не должно существовать, не может! Не имеет права!
Вдруг нахлынуло спокойствие. Он выкинул пустые гильзы, перезарядил ружье и вскинул его к плечу.
Из-за спины, как чертик из табакерки, выскочил Петр Фадеевич, швырнул какие-то пакетики в сторону горящих ворот. Из свертков тут же повалил густой белый дым, но перед тем, как все вокруг заволокло молочно-белой жгучей пеленой, Сергей увидел! Как через огонь лезут… Не идут! Не бегут! А лезут! Гадкие, страшные твари! Не люди…
Приклад коротко, дважды ударил в плечо.
Сергей перехватил «сайгу», как дубину, за горячие стволы, и кинулся вперед, в туман, где слышались крики да редкие выстрелы в упор…
Потом туман вдруг стал черным.
