Ангелы Лондона
Все еще слегка удивленный тем, что такие вещи допустимы в городе, Фрэнк уставился на беспорядок.
У основания фонарного столба громоздились мешки для мусора, с высыпавшимся на тротуар содержимым. Кто-то однажды бросил один мешок. Его примеру последовали другие, пока пирамида отходов не стала высотой по пояс. С тех пор сердцевина сооружения сгнила, будто тело царя, в честь которого была построена пирамида, было плохо забальзамировано. Поверх кучи лежал матрас. Местами из него торчали ржавые пружины, а пятна от воды образовали на стеганой ткани некое подобие континентов. Дополняла сооружение сломанная детская коляска, с лохмотьями парусины, свисающими с алюминиевого каркаса. Тревожный элемент запустения и человеческой хрупкости, нечто, к чему обитатели Лондона стали невосприимчивы, по крайней мере, большая их часть. Фрэнк не был уверен, какой путь выберет. Путь безразличия или участия.
Он подумал, что весь этот бардак необходимо выдвинуть на Премию Тернера, но у него не было сил, чтобы улыбнуться собственной шутке. И поделиться ею было не с кем.
Над головой поскрипывала вывеска паба. Она была деревянной, а железные крепления почти полностью проржавели. Он сомневался, что она долго там продержится. Удивительно, как много в городе оставалось старых и сломанных вещей.
На куске дерева в ржавой раме был изображен Ангел Лондона. Облезшая от непогоды краска придавала рисунку вид, отличный от изначально задуманного. Своим чешуйчатым лицом, узкой кипой и венком из листьев, ангел теперь больше напоминал нечто, появившееся из-под кисти Фрэнсиса Бэкона. Всякий раз, когда Фрэнк видел это жуткое облезлое лицо, он знал, что пришел домой.
Паб был мертв, стоял закрытым уже несколько лет. Сквозь грязные оконные стекла Фрэнк увидел силуэты деревянных стульев, поставленных на столы вверх ножками, барную стойку, напоминавшую некий пустующий постамент в пыльной гробнице, и плакат давно прошедшего конкурса, связывающего регби с "Гиннесом".
На полке возле барной стойки громоздилась груда невостребованной корреспонденции, указывавшая на высокую текучесть арендаторов верхних комнат. Почему старая почта не пересылалась бывшим жильцам? Или нынешние арендаторы оказывали сознательное сопротивление внешнему миру? Некоторые вопросы о жителях города навсегда останутся без ответа.
Для Фрэнка почты не было. Кто-то ее забирал. Даже рекламный мусор не доходил до него.
Спустя четыре месяца обитания в комнате над заброшенным баром, Фрэнк понял, что полностью исчезает из этого мира. Становится чем-то высохшим, изможденным, серым, потрепанным и менее реальным. Беспокойство по поводу денег, поиска подходящей работы, его будущего, изоляции - все это стремилось превратить его в призрак. В того, кого лишь немногие смутно помнили.
Он гадал, не исчезает ли еще его образ на фотографиях. Он представлял себе, что если не найдет лучшей работы и не выберется из этого здания, то превратится в пятно на грязных обоях своей убогой комнаты. Он уже исчез с социального радара двух своих друзей. Переезд в Лондон ради профессионального роста не помог ему найти работу в области киноиндустрии. Его падение на дно было стремительным.
У Лондона существовали свои золотые правила. Никогда не заселяйся в первое попавшееся жилье. Но он сделал так, потому что комната над "Ангелом" в Долстоне была единственным жильем, которое он нашел на "Гамтри" за сто фунтов в неделю - все, что он мог себе позволить. Никогда не соглашайся на первую предложенную тебе работу. Но он сделал так, потому что та тысяча, с которой он приехал в город, исчезла через месяц. Он работал охранником, посменно, в Челси, что было довольно далеко от Долстона. Низкооплачиваемой малоквалифицированной работы было полно, но доступное жилье в первых трех зонах почти отсутствовало.
Фрэнк устало двинулся вверх по ветхой, тускло освещенной лестнице к себе в комнату. Его поглотили знакомые запахи: влажного ковра, нагретого радиаторами, масла для жарки и переполненного мусорного ведра.
Когда он поднялся на второй этаж, возле его комнаты его ждал Грэнби.
Фрэнк подпрыгнул от неожиданности.
- Твою ж мать.
Испуг сменился отвращением. Грэнби знал, в какое время он приходит с работы, тайком изучил его перемещения, наблюдая за ним изнутри здания. Когда кто-нибудь из арендаторов выходил из своей комнаты, Фрэнк всегда слышал, как на четвертом этаже щелкает дверь Грэнби. Словно паук за чердачным люком, хозяин, казалось, только и делал, что подсматривал за своими пленниками. Фрэнк никогда не слышал, чтобы из его мансардной комнаты доносилось бормотание телевизора или музыка. Никогда не видел, чтобы он готовил себе еду на убогой кухне, или вообще покидал здание. Хозяин был таким тощим, что, казалось, не ел вовсе.
- Верно, дружище, - раздался из мрака шепот. Его костлявое лицо, водянистые глаза и кривые зубы были едва различимы. Грэнби шмыгнул носом - он всегда громко шмыгал одной ноздрей. Фрэнк знал, что будет дальше.
- Нужно поговорить с тобой насчет арендной платы, дружище.
Все разговоры Грэнби сводились к лицемерным "светским" беседам и попыткам выцарапать деньги у едва сводивших концы с концами жильцов.
Фрэнк уже задумывался, не является ли "Ангел" заброшенным зданием, которое энергоснабжающая компания забыла отключить от электричества? Может, этот Грэнби самовольно завладел верхними помещениями? Все это очень смахивало на мошенничество, и его подозрения лишь способствовали сомнению, что Грэнби имеет право взимать арендную плату за эти убогие комнаты. Однажды он попытался завязать с Грэнби разговор, но это хитрое существо не стало раскрывать каких-либо деталей про себя или про это здание, лишь заявило, что "Ангел" уже многие годы находится во владении у его семьи.
После всех удержаний из зарплаты Фрэнк приносил домой девятьсот фунтов ежемесячно. Почти половина суммы уходила Грэнби. На еду шло две сотни, и одна - на задолженность по кредитной карте. Сотня оставалась на транспорт. С оставшейся сотни Фрэнк старался по-максимуму откладывать на залог за будущую комнату, которая, как он надеялся, будет менее жалкой, чем та, в которой он жил.
Банкоматы сообщали, что ему удалось сэкономить триста фунтов, но выписки со счета Фрэнк не видел уже четыре месяца. Он подозревал, что Грэнби вскрывает его почту, чтобы узнать о его финансовом положении. А это значит, что Грэнби знает, что он лжет ему насчет своих сбережений. Наверняка он в курсе про сотню, которую он откладывает каждый месяц, и хочет заграбастать ее себе.
Маленькая фигурка встала перед его дверью, пока Фрэнк вытаскивал ключи из кармана куртки.
- Сейчас всем тяжело, дружище. Не только тебе. Но удача приходит. Ко всем. Приставания этого проныры были предсказуемы.
Фрэнк понятия не имел, сколько Грэнби лет. Могло быть тридцать, а могло и шестьдесят. Движения у него были проворными, голос - не старым, а вот лицо было измождено. Эти глаза многое повидали. Обычно они были тусклыми, и загорались лишь в момент обсуждения денег. Получение денег было его единственной целью. Хотя в тех же коварстве и корысти можно было обвинить большую часть города.
Но самым замечательным или запоминающимся было то, что в лице Грэнби было нечто, напоминавшее Фрэнку особый тип рабочих. Тех, что ухмыляются с черно-белых фотографий времен Второй Мировой войны. Лицо Грэнби было абсолютно не современным. Но совершенно неуместные белый спортивный костюм и кудрявые волосы придавали Грэнби нелепый вид. Он походил на человека из сороковых годов, нарядившегося в человека из восьмидесятых.
- Верно?
Раздражение Фрэнка спало, когда он заметил, как напряглись жилистые руки Грэнби и как сузились его глаза. Когда Грэнби злился, он бледнел так, что страшно было смотреть. Конфронтация с Грэнби быстро переносила все на новый уровень. Когда выпрашивание денег не приносило результата, казалось, было недалеко и до физического конфликта. Фрэнк подозревал, что в этом человеке была большая склонность к насилию. Грэнби давал почувствовать, что все поставлено на карту, что Фрэнку кранты, если он не удовлетворит его потребности.
В любом случае Фрэнк собирался покинуть "Ангел", недели через четыре. Но четыре недели в одном доме с человеком, постоянно вымогающим деньги и намекающем на некие ужасные последствия в случае отказа, казались вечностью. Но на этот раз присущая Фрэнку осторожность при общении с нестабильными людьми отошла на задний план.
- Мы уже это проходили, Грэнби. Душа нет. Ванная одна. Я моюсь в раковине.
Грэнби не любил, когда арендаторы указывали ему на недостатки "Ангела".
- Всем приходится мириться с этим, дружище. Такова жизнь. А ты, что, хотел жить в элитном отеле за "сотку" в неделю? Да ты смеешься, дружище.
- Какими улучшениями обусловлено очередное повышение арендной платы?
Грэнби был также твердо уверен, что если диалог долгое время остается односторонним, арендатор примет его точку зрения. Его голос стал громче, заглушив Фрэнка. Он начал подпрыгивать на каблуках, как проволочная марионетка, или нечто худшее. Как боксер легчайшего веса.
- Мне нужно заботиться о семье. Моя семья - самая важная для меня вещь в этом мире. Вот, что я тебе скажу, дружище. Если наше личное материальное положение окажется под угрозой, я не знаю, что сделаю. На что окажусь способен.
Фрэнк никогда не видел никаких доказательств существования этой "семьи". Находящаяся в тяжелом положении "семья" изначально использовалась в качестве слезливой истории уже на второй месяц его аренды, когда Грэнби впервые, со слезами на глазах, попросил у него больше денег. Фрэнк успел насладиться лишь одним месяцем без вымогательств, пока обустраивался. Это тоже походило на хорошо отрепетированную тактику.
- Какая, к черту, семья?
Кулаки Грэнби сжались. Фрэнк почувствовал, что они обрушатся на его лицо словно деревянные молотки. Он понизил голос, но жесткость в тоне сохранил.
- В этом здании живут четыре арендатора. Все платят вам четыре сотни фунтов в месяц. За что? Половина светильников не работает. Мебель либо полностью сломана, либо плохо пригодна к использованию. Почта до меня не доходит. Или доходит? Вы имеете почти две тысячи в месяц. За что?
- Что значит, две тысячи в месяц? Это вообще тебя не касается. - Грэнби начал расхаживать взад-вперед. Снял свою белую спортивную куртку. Покрутил головой, будто готовясь к физическим упражнениям. - Вообще. Вообще не касается. Это мое личное дело. Ты зашел слишком далеко.
- Инвентарная опись не составлялась. Договор не заключался. Оплата "черным налом". У вас вообще есть право взимать здесь деньги?
- О чем ты говоришь? А? Ты мне угрожаешь? Ты угрожаешь моей семье. Следи за языком. Я тебя предупредил.
- Я съезжаю. Плату за последний месяц можете взять из моего залога.
- Ты никуда не пойдешь. Без оповещения за три месяца. Мы договаривались.
Недосыпание из-за ночных смен, трехчасовые ежедневные поездки на автобусе на работу и обратно, в темную, убогую комнату, вид постоянно лежащей на полу из-за отсутствия шкафа одежды, бесконечные путешествия в прачечную, безразличие незнакомцев, постоянные усталость, безденежье, тревоги, постоянно сопровождающие неудачи, словно толпа навязчивых детей, страх перед будущим. Все это росло и давило на него страшным грузом. Скоро он сможет выпустить пар, который не в силах больше сдерживать.
- Договаривались? Мы договаривались на сотню в неделю! В следующий месяц вы пытаетесь поднять плату на двадцать пять фунтов в неделю. Я что, должен оставаться здесь столько, сколько вы решите, при этом постоянно повышая квартплату? И еще угрожая мне? Я должен всю жизнь жить в финансовом рабстве у вашей "семьи"? Вы меня не напугаете, Грэнби. Один визит в полицию, или ДЗСО, и вашему мероприятию конец. Готов поспорить, что вы еще и получаете пособие, да? Вы же ни дня в своей жизни не работали, верно?
Когда Фрэнк закончил, он понял, что зашел слишком далеко. Задел у этого человечка все больные места, используя непривычные слова вроде "финансовое рабство", недопустимое упоминание о "правах", и саркастический тон в отношении человека, имеющего семью. В "Ангеле" не было места такому понятию, как справедливость. "Ангел" напоминал тюрьму, где арендаторы были заключенными.
Грэнби обошел его кругом.
- Мне нужно идти. Нужно идти. Прочь с дороги. - Он направился к лестнице. - Ты, видимо, держишь меня за манду. За манду! Будут проблемы. Будут проблемы, если я не уйду прямо сейчас.
Сперва Фрэнк предположил, что Грэнби только болтать горазд о том, что не несет ответственности за свои действия, и, возможно, дал сейчас заднюю. И он испытывал триумф, будто этот задира и мелкий тиран был повержен. Но бледное лицо и стеклянные глаза Грэнби, безгубый рот, бормочущий одно и то же, указывали на то, что Фрэнк совершил страшное преступление.
Грэнби просто лаял на него, как собака. "Манда" было для Грэнби не просто слово, а заявление о несправедливо присвоенном статусе, уничижающем оценочном суждении. Протест Фрэнка несомненно повлечет за собой максимально жесткие ответные меры. Фрэнк сразу же понял это. Если ты держишь такого человека как Грэнби за манду, с тобой может произойти все, что угодно. Вот что здесь значило это слово. В местах, вроде "Ангела".
Также он подозревал, что прямое действие, один на один, вряд ли в стиле Грэнби. Кожа у Фрэнка покрылась мурашками, когда он подумал, что ночью тот перережет ему горло. Или его кудрявая голова быстро метнется в темноте, ухмыляясь кривыми зубами, и в спину Фрэнку вонзится нож, когда он будет, согнувшись над раковиной, мыть подмышки.
Сейчас самое время представлять себе это. Сказанного не воротишь.
У Грэнби были ключи от его комнаты.
Ему нужно было немедленно уходить.
Но как же вещи? Если он оставит свои компакт-диски и книги, они пропадут навсегда. Это все, что у него было. И куда он пойдет? Где он мог бы перекантоваться? Максимум, три ночи в каком-нибудь лондонском отеле, а что потом?
- Послушайте, Грэнби. Подождите.
Грэнби был уже на лестнице и поднимался на третий этаж. Он шел себе в комнату за оружием? Фрэнк вспомнил недавние репортажи в новостях о сожженных заживо, облитых кислотой, зарезанных людях, и у него перехватило дыхание, а к горлу подступила тошнота. Он хотел загладить вину и ненавидел себя за мягкотелость.
Ноги Грэнби преодолели два лестничных пролета. В верхней части дома хлопнула дверь.
Фрэнк зашел к себе в комнату.
Не прошло и минуты, как в запертую дверь раздался осторожный стук. Фрэнк сидел неподвижно на краю кровати. Он сглотнул, но так и не смог обрести дар речи.
- Фрэнк. Фрэнк.
Это был ирландец Малкольм. Старый декоратор с жуткими, косыми от астигматизма глазами, который почти все вечера просиживал в холле у таксофона и что-то бормотал в трубку, обычно отстаивая свою позицию в неком затяжном споре, из двух сторон которого Фрэнк слышал лишь одну. Мужчины были знакомы лишь поверхностно, и почти не общались, хотя жили на одном этаже. Таким местом был Лондон. Другим арендаторам "Ангела" Фрэнк был либо не интересен, либо они опасались нового жильца.
- Что? - шепотом ответил Фрэнк, подойдя к двери.
- Могу я с вами поговорить? Все в порядке, Грэнби вернулся к себе в комнату.
Намек на то, что он прячется от Грэнби за запертой дверью, вызвал у Фрэнка чувство стыда. Дрожащей рукой он открыл дверь.
- Могу я с вами поговорить? - Глаза у мужчины смотрели в разные стороны, а лицо от курения было желтовато-серого цвета. Среди прочих "ароматов", на втором этаже пахло самокрутками.
Фрэнк впустил соседа, закрыл дверь и запер ее, стараясь не шуметь.
Несколько секунд человечек оглядывался, изучая стены. На них не было картинок, только обои с толстым слоем краски цвета скисшего молока. Смотреть было мало на что, если не считать нераспакованных коробок с вещами и неуместно выглядевшее офисное кресло перед подъемным окном, выходившим во двор - пространство, заполненное сломанной мебелью.
Не глядя на Фрэнка, мужчина сказал:
- О, с тобой будет все в порядке, сынок. Пару дней. И он не придет с тобой разбираться. Здесь так не делается.
- А как делается? - вопрос вырвался у Фрэнка изо рта, неожиданно для него.
Малкольм повернулся к нему лицом. Фрэнк не знал, в какой из глаз ему смотреть. Он выбрал тот, который не был мертвым, выпуклым и не смотрел всегда в пол.
- Тебе нужно быть осторожным, сынок. Не стоит связываться с Грэнби. У тебя есть дня два на то, чтобы все исправить, не больше.
- Я не позволю ему меня грабить. Мы договаривались на сотню в неделю. Он пытался...
- Знаю. Я слышал.
- И что? - Фрэнк вопросительно развел руками. Если этот человек пришел, чтобы только повторить угрозы Грэнби, то может уходить прямо сейчас.
- Поверь тому, кто знает, мой друг, лучше заплатить этому человеку то, что он просит, чтобы избежать проблем. Серьезных проблем. Сейчас он очень рассержен.
Фрэнк открыл, было, рот, чтобы возразить. Малкольм поднял вверх руку с толстыми пальцами.
- Тебе придется приспосабливаться. Теперь ты с Ангелами, мой друг.
Предлог "с" смутил Фрэнка, будто его сосед намекал, что он присоединился к некому сообществу, созданному ангелами. Фраза "с ангелами" также вызывала неприятные ассоциации со смертью.
- Я съезжаю. Поэтому не будет никаких проблем.
Малкольм улыбнулся.
- О, они не позволят тебе уйти, сынок.
- Что значит, "они"? Грэнби меня не остановит.
- Нет, правда. Но они придут и найдут тебя, чтобы взыскать долг.
- Нет никакого долга.
- Это ты так думаешь, сынок. Они считают иначе.
- Что? Кто они?
- Все уже решено. Вот увидишь, мой друг.
- Это безумие.
- Я скажу тебе, что я сделаю. У тебя доброе сердце, сынок, скажу тебе. Так что я пойду и...
- Нет. Я ни в чем не замешан. Я снял комнату. Кусок дерьма в полуразрушенном здании. И теперь я съезжаю, потому что получаю угрозы. Все просто.
- Хотел бы я, чтоб так было, сынок. Но в "Ангеле" другие правила, те, которым все мы должны следовать.
- Глупость какая-то.
- О, нет, сынок, все очень серьезно. Можешь мне поверить. Меня вообще здесь быть не должно. Он спустится по лестнице и приведет с собой ад, если узнает, что я нахожусь здесь и говорю такие вещи.
При упоминании лестницы у Фрэнка подкосились ноги.
- Он вас всех запугивает. Грабит вас.
- О, это не только Грэнби. Нет, нет, сынок. Это те, кого он слушается, если понимаешь, о чем я.
- Не понимаю.
Мужчина присвистнул сквозь остатки коричневых зубов и приподнял бровь.
- Грэнби работает на других. Плохих. Очень плохих. Он - последнее, что тебя должно волновать.
- Что, гангстеры-ростовщики?
- Нет, нет. Хуже, мой друг. Семья. Очень старая лондонская семья. Грэнби мало что решает. Просто делает для них одолжение.
- Вы имеете в виду организованную преступность. Как Крэи?
- Нет, сынок.
- Я, правда, не понимаю. Спасибо за предупреждение, но...
- Скажу тебе вот, что. Ты дашь мне деньги, и я пойду к Грэнби и улажу разногласия.
- Что?
- Пока все не вышло из-под контроля.
Фрэнк покачал головой. Старый жулик пытался получить долю с аферы Грэнби. Грэнби решил угрожать через подставное лицо.
- Ни за что. Я не дам вам деньги. Я не боюсь его.
Малкольм улыбнулся, почувствовав ложь.
- Противиться бесполезно, мой друг. Только не здесь. Тебе это не поможет. Я видел, что бывает. И как уже сказал, тебе не о нем нужно беспокоиться. - Малкольм понизил голос до заговорщицкого шепота. - Это те, другие, которые обитают с ним на верхнем этаже. Они всем заправляют. Так было всегда. Грэнби - это посредник. Но он пользуется их благосклонностью, как я уже сказал.
Фрэнк проглотил застрявший в горле комок.
- Он же там один. Верно?
Малкольм покачал головой с серьезным выражением лица.
- Нет, мой друг. Ты не захочешь поверить в такое. И лучше держать их там, наверху. Типа, поддерживать мир.
- Что... Что вы имеете в виду? Они нападают на людей, эта семья?
- Когда Грэнби пришел сюда, он принес с собой много плохого. Старая семья была в этом городе очень давно. Задолго до Грэнби и большинства других.
Старик махнул рукой в сторону окон.
- Раньше это было другое место, скажу я тебе. Когда-то оно называлось "Иерусалим". Чистое место. Здесь жили хорошие люди. Раньше мы пили в этом баре, когда он был открыт. Даже женщины жили здесь. Но здесь уже пятнадцать лет не было ни одной женщины. С тех пор, как они пришли и поменяли название. Все полетело под откос, когда Грэнби привел их сюда.
- Пятнадцать лет. Вы прожили здесь пятнадцать лет? - Фрэнк едва не добавил, "Господи Иисусе", чтобы добавить веса своему ужасу.
- Двадцать, - сказал Малкольм.
Фрэнк видел, что старик не шутит.
- Я раньше жил наверху. На третьем этаже. Там комната лучше. Но Грэнби переселил меня сюда. Я не мог столько платить, понимаешь?
Фрэнк скорее не сел, а упал на кровать и попытался осмыслить то, на что намекал старик. На некий иерархический протекционизм, связанный с комнатами и арендной платой. - Вы имеете в виду... - Он не смог произнести слова.
- Что, сынок?
- Он переселил вас с третьего этажа. Потому что вы не могли платить больше?
- Не смог поспевать за ростом арендной платы. Здесь могу. Но подумай об этом, сынок. Ты на втором этаже. Куда еще ниже? На первом нет комнат. Негде жить. Так что у тебя уже последняя жизнь.
Фрэнк подумал о пыльном, заброшенном баре, затем разозлился на себя за то, что принял во внимание этот стариковский бред.
Малкольм кивнул.
- Нельзя заводить себе врагов, когда ты уже в самом низу.
- Поверить не могу, что вы миритесь с этим. А другие двое сверху?
- О, да, мы все придерживаемся правил. Иначе нельзя. Я здесь достаточно давно, чтобы уяснить это. Джимми с третьего этажа все еще работает в Сити, и он здесь так же долго, как я. Кроме меня, он - единственный, кто остался. Как, по-твоему, почему такой человек живет в подобном месте? Думаешь, это его выбор?
Возвращаясь с ночных смен, Фрэнк часто видел пожилого мужчину в костюме. Он всегда покидал здание рано утром. Они никогда не общались, и мужчина всегда прятал глаза.
- Сколько он платит? - любопытство Фрэнка взяло верх.
- Это знают только Джимми и Грэнби. Вопрос денег здесь не обсуждают. Им это не нравится. Это было твоей первой ошибкой.
- О, им это не нравится? Удивительно. Становится все интереснее. Значит, какой-то парень из сферы финансов застрял здесь на пятнадцать лет, и все это время Грэнби трясет с него "бабки"? Твою ж мать. Невероятно. Что насчет того трансвестита?
Малкольм даже не улыбнулся.
- Парень, одевающийся, как женщина. Лиллиан. Так он сейчас себя называет. И это плохо, мой друг. О, господи. Но это доказывает, как бывает, когда Грэнби сердится из-за неоплаченной аренды.
Фрэнку не раз попадался на глаза хрупкий, пожилой трансвестит, но за пределами здания он никогда его не видел. Постоянный завсегдатай ванной с ее грязным зеркалом, трансвестит часто шумел внутри, пока Фрэнк ждал на лестнице, чтобы попасть в туалет. "Лиллиан" также слушал оперу в записи, и из-за него вся лестница пропахла духами. Больше Фрэнк ничего не знал, потому что они никогда не общались. Возможно, когда-то этот человек успешно пародировал женщин, поскольку был тонкокостным, но теперь выглядел изможденным и всегда был пьян.
- Когда-то он был актером, - сказал Малкольм.
- Что?
- О, да. Выступал на сцене. В Уэст-Энде. Давным-давно. Работы не стало, и он не смог поспевать за ростом арендной платы. И тогда он изменился. Чтобы пойти на панель.
- На панель?
- Стал шлюхой.
- Нет...
- В те дни он сосал члены возле "Дачесс", чтобы платить за аренду.
Фрэнк ухмыльнулся. Он готов был разразиться истерическим хохотом.
- Это ужасно. Он потерял все. Теперь он пьет. Позволил этому месту одолеть его. Но ты не должен допускать подобного. Никогда. Тебе нужно научиться приспосабливаться, если хочешь и впредь наслаждаться здесь жизнью. Вот как бывает, когда они впускают тебя сюда. Лилли не может сейчас платить за аренду. Он станет следующим, кто уйдет, если не получит твою комнату за меньшую стоимость.
Его посетитель не собирался развлекать его своей историей, но Фрэнк не переставал ухмыляться.
- Уйдет? Куда уйдет? Куда уйдет Лиллиан, если не переселится в эту сраную комнатенку?
- Что я пытаюсь сказать тебе, так это то, что я знал и других здесь, кто размышлял так же, как ты, и кто утаивал деньги от Грэнби. Но теперь их здесь нет. - Малкольм снова понизил голос до шепота. - Вот только они никуда не ушли. - Он подмигнул тем глазом, на который смотрел Фрэнк. - Грэнби дает всем пару месяцев, чтобы все уладить, как и в твоем случае. Но потом взиманием платы занимаются другие. И Грэнби это не нравится, потому что это выставляет его в плохом свете. И они - все, что у него есть. Если он не сможет взимать плату, им придется вмешаться. Тогда они спустятся. Понимаешь? И когда они спустятся, чтобы со всем разобраться, они будут очень злыми, что их потревожили. Злыми на Грэнби, злыми на нас. И думаю, ждать нам долго не придется.
- Ни он, ни его воображаемая семья на мансарде не получат от меня ни единого пенни. Я уйду через четыре недели, или раньше.
- О, сынок, не переоценивай себя. У тебя не будет четырех недель. Как я сказал, ты должен заплатить сейчас же. Так здесь заведено. Чтобы не тревожить тех других. И отсюда никто не уходит, без их разрешения. Таковы условия.
Фрэнк наслушался уже достаточно.
- Ладно. Ладно. Спасибо за совет. Но я сразу чувствую, когда начинается вымогательство. Чушь все это. Вы честно думаете, что я останусь здесь и позволю себе угрожать? Лет на пятнадцать, пока Грэнби будет брать у меня деньги, повышая арендную плату всякий раз, когда захочет? А если я не смогу платить, мне придется надеть гребаное платье? Боже всемогущий, да что с вами такое, люди?
Фрэнк ненадолго представил себя стариком, одетым в женское платье, разгуливающим в "Дачесс", или где-либо еще. Ему захотелось завыть от смеха.
Он встал и отпер дверь. Малкольм понял, что ему пора уходить, но замешкался.
- Ты теперь в "Ангеле". Ты в их доме.
- Да, да. Спасибо. Я понял. Не нужно продолжать.
Старик вышел из комнаты в полумрак коридора. Покрытое копотью окно на лестничной клетке пропускало мало света. Серебристая инфузия освещала половину силуэта дряхлой стариковской фигуры, стоявшей совершенно неподвижно. Своими немигающими безумными глазами Малкольм смотрел, как Фрэнк закрывает дверь.
Из-за двери донеслась отголоски оперной музыки. Приглушенные фанфары. Его передернуло.
Наступала ночь, и Фрэнк принялся расхаживать по комнате от окна к радиатору, взад-вперед. Ковер выглядел так, будто протерся под подобными перемещениями предыдущих жильцов.
Никто из его друзей, ни Нигел, ни Майк, не помогут ему с ночлегом. В обоих случаях они ссылались на подружек. Здорово.
В следующие три дня Фрэнку предстояли двенадцатичасовые смены, поэтому отправляться утром на поиски комнаты у него не было возможности. Как временный сотрудник, он не мог позволить себе терять деньги, взяв отгул. Ему придется продержаться в "Ангеле" еще несколько дней. Возможно, возвращаться к себе в комнату попозже и стараться не привлекать к себе внимания. Когда график утрясется, он сможет подыскать себе новое жилье и свалить.
Вымотанный переживаниями и размышлениями, Фрэнк поставил офисное кресло под дверную ручку и плюхнулся на кровать.
Сон пришел быстро. Беспокойный, и полный сновидений.
Он увидел какого-то толстяка, который стоял у окна, открытого над вывеской паба. Комната, должно быть, размещалась в передней части здания. Мужчина кормил голубей и кричал: "Сука, гребаная сука" проходившим по улице женщинам.
В другой комнате, похожей на его, какой-то старик кругами ползал по ковру. Он потерял свои вставные зубы, и ведущий какой-то телевикторины говорил с ним с экрана телевизора об ангелах.
В хаотичной, бессмысленной карусели, напоминавшей бесконечную череду призрачных образов, несколько раз мелькнула и его комната. В каждом коротком эпизоде ковер был светлее, а стены - не такими желтыми. Один раз к нему пришел яркий образ бородатого мужчины с волосатым телом, лежащего на кровати. Он был накрыт до живота желтым, вышитым "фитильками" покрывалом. В одной руке он держал двухлитровую бутылку водки. Мужчина смотрел на потолок с выражением, напоминавшим отвращение и страх.
В другом сне желтоглазый пьяница снова появился в той же кровати. На этот раз матрас частично прикрывал потрепанный спальный мешок фиолетового цвета. Мужчина пел песню из какого-то водевиля, в то время, как за дверью кто-то кричал "Манда!". В этой сцене также присутствовал странный звук, без видимого источника. Казалось, будто в комнате застряла огромная птица и билась крыльями об стены. Либо это, либо существо отчаянно пыталось пробиться внутрь.
Фрэнк проснулся и сел в кровати. Лицо у него было мокрым от слез. Он был обессилен. Потрясенный сновидениями, он не мог снова заснуть. Он встал и оделся в свою форму охранника.
Фрэнку потребовалось несколько минут, чтобы набраться храбрости, открыть дверь комнаты и выйти в темный коридор. Ему срочно нужно было опорожнить мочевой пузырь.
Когда Фрэнк вышел из ванной, и прежде чем его пальцы сумели нащупать выключатель и снова включить светильник со встроенным таймером, он понял, что в коридоре, соединявшем их с Малкольмом комнаты, с ним еще кто-то есть.
Сперва он подумал, что этот шорох издает какая-то собака. Но в тусклом, голубоватом свете, падавшем сквозь подъемное окно на лестничной клетке, он увидел, что это не собака. Какая-то фигура поднялась с пола у двери его комнаты и сейчас стояла на двух тощих ногах.
Кто-то очень худой, с лохматой головой. Возможно, пожилая женщина. Нечто похожее на "ночнушку" спадало на костлявые колени фигуры. Но руки казались слишком длинными для человека любого возраста. Из-за спины фигуры донесся звук, будто кто-то яростно взмахнул двумя сломанными зонтиками.
Фрэнк захныкал и, щелкнув выключателем, обнаружил пустой коридор. Стены с облезшими обоями, красный плинтус, выцветший зеленый ковер, и никаких признаков жизни.
Он замер, потрясенный. В ушах стучало. Мозг пытался найти хоть какое-то объяснение. Светильник выключился, оставив его в темноте.
На работе Фрэнк часто стоял перед стеклянными дверями, у входа в жилое здание, которое охранял. Уставившись на передний двор Клэрендон-Хаус, и не видя при этом припаркованных машин, он размышлял над галлюцинацией и увиденными накануне снами. Он гадал, не является ли здание некоей адской ловушкой, куда алкоголики и нестабильные личности приходят умирать. Или может, оно так влияло на обитателей, что те начинали видеть всякое, галлюцинировать.
К концу дня он более-менее убедил себя в том, что жгут стресса, стягивающий его жизнь, затянулся, и привел к этим сновидениям и эпизоду, перенесенному накануне ночью. Нарастающее ощущение ловушки, угрозы со стороны Грэнби, туманные намеки Малкольма на зловещую "семью", обитавшую в "Ангеле" - все это сыграло свою роль. Вызванное напряжение заставило его увидеть остатки кошмара в грязном, темном коридоре.
Закончив смену, Фрэнк провел четыре часа в Ислингтоне, потягивая пиво, которое он едва мог себе позволить, после чего направился обратно в "Ангел".
В десять часов вечера он осторожно открыл входную дверь, снял обувь и стал, крадучись, подниматься на второй этаж. Чтобы не шуметь, он старался ступать ближе к краю лестницы. Несмотря на усилия передвигаться тихо, когда он добрался до своей комнаты, держа наготове ключи, он услышал двумя этажами выше, где жил Грэнби, далекий звук открывающейся двери. Мысль о том, что нечто выскользнуло из той мансардной комнаты, была слишком страшной, чтобы принимать ее к рассмотрению. И Фрэнк, бросив все попытки не шуметь, поспешил юркнуть к себе в комнату и запереть за собой дверь.
С десяти часов до полуночи не было слышно ни оперной музыки из комнаты Лилли, ни бормотания телевизора из комнаты Малкольма, ни звуков из мест общего пользования. Фрэнк интерпретировал это как неприятные признаки ожидания, если не опасения, среди других обитателей Ангела. Что-то должно было случиться. Намек его соседа на то, что сверху должно спуститься нечто, чтобы "взыскать" с него арендную оплату, уже не казался Фрэнку таким абсурдным, как в дневные часы.
Он бодрствовал в большом безмолвном здании до двух часов ночи, пока сон не одолел его.
В четыре утра он сел, негромко вскрикнув, уверенный, что группа худых фигур, стоявших вокруг его кровати, действительно вышла из сна вместе с ним и теперь обступала его наяву.
Он убрал руки от лица и сел неподвижно в темноте. Фигуры из сна быстро исчезли.
Рассеянный свет от далекого фонаря выделял тонкие занавески на фоне окружающих стен. Остальная комната оставалась темной. Это раздражало, потому что он не мог рассмотреть источник царапанья, доносившегося откуда-то с потолка, прямо над кроватью.
Перевернувшись на бок, Фрэнк попытался нащупать выключатель прикроватной лампы. Он был очень напуган, а постельное белье настолько затрудняло движение, что потребовалась почти минута, чтобы включить лампу.
Во время жуткого ожидания света, он представил, что что-то свисает с потолка вниз головой, и что его лицо находится всего в паре дюймов от его. В те мгновения, пока комната не была еще освещена, он также слышал решительное биение крыльев об потолок. Он представил себе, что какое-то животное пытается протиснуться в маленькую дыру.
Когда потолочный светильник и прикроватная лампа включились, шум стих. Фрэнк увидел, что на потолке ничего нет, как и нет свидетельств какого-либо вторжения, объяснявшего шум над головой. Но у него осталось стойкое опасение, что нечто внутри здания имело твердое намерение показаться.
Фрэнк поспешно оделся, схватил бумажник и телефон. Он готов был покинуть здание и дождаться утра, гуляя, если потребуется, по улицам, потому что это было бесконечно лучше, чем оставаться внутри здания.
Но до лестницы Фрэнк так и не добрался.
Открыв дверь, он испугался выйти в коридор.
Там, на лестнице, воздух был наполнен треском сухих крыльев. Будто грязные голуби взлетали с грязного цемента Трафальгарской площади, только в сто раз громче. В конце коридора, где сквозь окно над лестничной клеткой проникал слабый свет, виднелся силуэт, который не принадлежал ни Малкольму, ни Джимми, ни Лиллиан и ни Грэнби.
Также Фрэнк не был уверен, что ноги тощей фигуры касались пола. У него не хватало присутствия духа, чтобы размышлять о том, возможно ли кому-то так зависать, а также, то появляться, то исчезать из поля зрения. Но кем бы или чем бы ни был незваный гость, он пребывал в состоянии повышенного возбуждения от его вида.
Фрэнк увидел, как фигура замотала в воздухе бесформенной головой. Пальцы, которыми заканчивались длинные руки, то сжимались в кулаки, то разжимались. Фрэнк даже и подумать не мог о том, чтобы включить в коридоре свет и как следует рассмотреть фигуру.
Съежившись в дверном проеме, он обрел дар речи, лишь когда проглотил ком в горле.
- Деньги. Я достану их. Пожалуйста, не надо. Деньги. Я достану их.
Где-то наверху в доме он услышал сквозь биение крыльев голос Грэнби.
- Манда! Манда! Манда! Манда! - кричал человек, словно некую мантру, будто он пришел в некое животное неистовство, отчасти ярость, отчасти мощное сексуальное возбуждение в предвкушении кровавого насилия в стенах этого жалкого здания.
Фрэнк был уверен, что та тварь на лестнице разорвет его на части. Или, еще хуже, утащит куда-нибудь, куда это здание предоставляет доступ, через потолки его грязных комнат. И в следующий момент вернувшаяся ясность ума позволила ему сделать предположение. Предложить компромисс шумному и грязному воздуху, бьющему ему в лицо.
Он не был уверен, говорил ли он вслух, или это предложение было мыслью или даже молитвой этому противоестественному существу, которое перемещалось между окном и потолком второго этажа. Но он закрыл глаза и пообещал, что будет собирать деньги для того существа у окна. И похвастался, что будет взимать арендную плату гораздо лучше Грэнби.
Когда невероятный смрад окутал его лицо, отчего его вырвало на ботинки - миазмы, которые могли висеть над полем боя или чумной ямой - Фрэнк рухнул на жесткий ковер.
В себя он пришел от шума старых крыльев, бьющих на лестничной клетке. Вслед за шумом с мансарды донеслось несколько криков, человеческих криков, раздававшихся посреди жуткого стука, будто нечто твердое билось о стену со страшной силой.
Постепенно шум стих, и в здание вернулась тишина. Эта передышка была благодатью для поруганных чувств Фрэнка.
Когда он поднялся на ноги, он знал, что должен делать.
Дверь в комнату Грэнби была открыта, но Фрэнк не стал входить. Вместо этого заглянул в дверной проем.
Свет Фрэнк тоже не стал включать. Видимая ему часть комнаты была скудно освещена остаточным светом уличного фонаря, проникавшим сквозь мансардное окно. Этого было более, чем достаточно.
Потолок по обе стороны от центральной балки был наклонен вниз.
Пол был завален пухлыми мусорными мешками. Ближайший был битком набит банкнотами. Фрэнк предположил, что все остальные были тоже наполнены деньгами.
На столе под окном поблескивали наручные часы и ювелирные украшения. В одном углу комнаты зловеще громоздилась большая куча обуви.
В центре комнаты, словно объекты поклонения мусорных мешков, возвышались четыре каменных колонны. На каждой была закреплена маленькая каменная фигурка.
Фрэнк взглянул на скульптуры лишь мельком. Не смог смотреть на них дольше секунды. Но, стоя в дверном проеме, он не сомневался, что они прощупывали его мысли. Он слышал у себя в голове хлопанье маленьких крыльев.
Долговременное нахождение Грэнби в непосредственной близости с фигурками, должно быть, повлияло на его разум. Несмотря на то, что этот неодушевленный квартет, казалось, был выточен из камня, и нес на себе печать великой древности, человеку с более развитым интеллектом и воображением, чем у Грэнби, соседство с этими фигурами было бы гарантией полнейшего безумия. Одно лишь нахождение в их присутствии убедило Фрэнка в этом.
Фрэнк мог лишь предположить, что для того, чтобы противостоять ангелам столь долгое время, Грэнби заточал себя в старый спальный мешок. Тот лежал свернутым под столом, заваленным часами и кольцами.
От Грэнби осталось не так много, чтобы расспросить его о его спальном месте. Большая часть по-прежнему находилась в белом спортивном костюме. Ткань почти светилась в слабом свете - в натриевом свечении, периодически дополняемом красными вспышками от мерцающей вывески магазинчика готовой пищи, находившегося через улицу. Но тело прежнего хозяина "Ангела" недавно претерпело физические изменения.
Кудрявые волосы были полностью вырваны из головы, вместе с большей частью скальпа. Макушка черепа влажно поблескивала на полу, прямо под ближайшей колонной. Ни одному человеку не было бы под силу согнуть так конечности Грэнби. Его позвоночник был похож на сломанную посуду, накрытую носовым платком.
Когда глаза Фрэнка привыкли к мраку, он обратил внимание на фигуры, подвешенные на проволоку к стенной рейке. Их было десятка два, как минимум. Сперва он принял эти фигуры за пальто, но потом понял - хотя правильно опознал, как минимум два пальто - что их владельцы все еще находятся в них. Другие подвешенные фигуры были голыми и высохли до состояния скелетов. К счастью для него других деталей он не видел.
Снизу из огромного дома стали доноситься первые признаки жизни. Малкольм закрыл дверь ванной и включил над раковиной единственный рабочий кран.
На третьем этаже, должно быть, было две пустующих комнаты, и поскольку Фрэнка тошнило от одного вида Лиллиан, значит, таких комнат будет сейчас три.
Фрэнк бросил последний взгляд на изломанную фигуру Грэнби, и заметил, что зубы у него тоже отсутствуют. Он решил, что это странный город позволяет своим старым богам оставлять себе на память столь странные подарки.
Но теперь ему необходимо было быстро заполнить пустующие комнаты третьего этажа. 125 фунтов в неделю казались вполне разумной платой. По крайней мере, для начала.
Ⓒ The Angels of London by Adam Nevill, 2013
Ⓒ Перевод: Андрей Локтионов
