Глава 32

Прошла неделя. В четверг меня разбудил резкий звонок телефона, я схватила трубку, увидела, чей номер определился, и на цыпочках кинулась в коридор. Очутившись подальше от кровати, где мирно спал муж, я зашипела:

– Что случилось?

– Сейчас на ватсапп фотку сброшу, – пообещал Димон.

– Ты меня поднял в пять утра, чтобы я посмотрела на снимок? – возмутилась я. – Не мог дождаться восьми часов?

– Не-а, – признался Коробков, – пошел гулять с Чарликом, гляжу, в ящике что-то лежит, вытащил. Открой ватсап.

Я выполнила его просьбу, увидела послание, прочитала его несколько раз и спросила Коробкова:

– Как это понимать?

– Сейчас объясню, – пообещал Дима.

Речь друга длилась минут пять, завершил он ее словами:

– Сегодня в десять мы беседуем с Марией Алексеевной и ее домочадцами. Понимаешь теперь, почему я выдернул тебя из сладкой дремы? Новые сведения все меняют!

– Да, – согласилась я и поспешила в спальню будить Ивана.

В назначенный час в наш офис приехали все Головины.

– Нашли мерзавца? – спросила Мария Алексеевна. – Кто написал анонимку?

– Это долгий рассказ, – предупредил Коробков.

– Мы готовы его выслушать, – пообещала мать Игоря.

– Хорошо, – согласился Димон, – я начну издалека. Мария Алексеевна, вы принимаете нейротермин?

– Да, – после короткой паузы ответила Головина. – Откуда вы узнали?

– Совершенно случайно это выяснили, – ушел от прямого ответа Иван. – Но зачем он вам? Этот препарат в прежние годы выписывали людям с психиатрическими заболеваниями. Сейчас его признали устаревшим, но работающим.

– Он наподобие андипала, – добавила я, – тот купирует высокое давление, оказывает седативное, болеутоляющее, спазмолитическое, сосудорасширяющее действие. Вроде неплохие таблетки, но у них масса побочных действий. Нынче разработаны новые средства, они лучше переносятся. Но кое-кто по старой памяти употребляет андипал, есть врачи, которые его рекомендуют.

– Татьяна права, – подхватил Иван, – нейротермин тоже до сих пор применяется, хотя давно созданы другие лекарства. И у вас нет проблем по части психиатрии!

– Нет, – ответила дама. – Но меня с юных лет мучают мигрени. Анальгин, тройчатка, пятерчатка… небось вы не слышали про такие таблетки, но я их по тонне съела.

– Знаем об этих медикаментах, – кивнул Димон, – но при мигрени пить их бесполезно.

– Я всех врачей обошла, – пожаловалась Мария Алексеевна. – А что толку? И вдруг! Мы с Игорьком отдыхали на море дикарями. Давно это было. Мальчик маленький… Лет ему было…

– Тринадцать, – подсказал Гарик.

– Уже взрослый, – уточнила я.

– Для матери сын всегда крошка, – отмахнулась Головина. – На отдыхе я заболела и слегла. Комнату сняла у милой старушки. Она мне таблетку принесла: «Съешь, мне всегда от головы помогает». Я во время приступа все проглотить готова. И что? Через минут двадцать после приема бабушкиной пилюли я почувствовала себя просто прекрасно. С тех пор пью нейротермин и горя не знаю.

– Он при мигрени помогает, как валенок на пляже, – протянул Чернов, – а вот поди же ты! Вам помог.

– Мария Алексеевна, у вас вроде была сестра? – осведомился Димон.

– Нет, – ответила Мария Алексеевна, – я один ребенок в семье.

– Значит, Ангелина Алексеевна Фонарева не ваша родственница? – уточнил Иван Никифорович.

– Господи! – поморщилась Головина. – Как вы это узнали? Мы не совсем родные. Папа… ну… не хочется о покойном всю правду рассказывать… Отец был на редкость интересным мужчиной, косая сажень в плечах, рост гренадерский, черты лица аристократические. Женщины на него заглядывались. Но он всегда любил только свою жену.

Головина сложила руки на коленях.

– Видно, бес позавидовал счастью моих родителей и подстроил каверзу. Я плохо помню те события. Истоки неприятной истории остались в далеком прошлом. Мне то ли пять, то ли шесть лет было. Мама тяжело заболела, ее уложили в госпиталь. Папа сильно нервничал, для меня он нанял няню. Я долго мать не видела, в больницу детей не пускали. Потом она выздоровела, вернулась, все в семье пошло по-прежнему. Я быстро забыла про недуг матери, о нем никогда не вспоминали.

Мария Алексеевна тяжело вздохнула:

– Прошли годы. Я окончила восьмой класс. Во времена моего детства многие потом поступали в училища. Но меня родители нацелили на десятилетку. Я не могла их подвести, старалась изо всех сил. И окончила год на одни пятерки. Несусь домой, страшно гордая. Вбегаю в гостиную, кричу:

– Вы видите круглую отличницу!

Папа отвечает:

– Хорошо. Не мешай нам.

Меня обида затопила. У дочери такой успех, а отцу все равно? Я была послушным ребенком. Но тут строптивость взыграла, я плюхнулась в кресло и говорю:

– Меня не поздравят? Ни одной четверки в году нет!

И что? Отец молчит, мать к окну отвернулась. А с дивана, который у стены стоит, голос раздается:

– Как они с Линой похожи!

Я вздрогнула, посмотрела в ту сторону, откуда звук шел. Увидела незнакомую женщину, с ней девочку чуть меня младше. Ну, может, шестиклассницу. Папа никак не отреагировал, а мама повела себя странно, она встала и ушла со словами:

– Ничего общего нет и, надеюсь, никогда не появится.

То-то я удивилась, вскочила, помчалась за матерью, нашла ее на кухне, стала расспрашивать: кто эта тетя в гостиной, что за девочка с ней. Мама успела стать, как всегда, спокойной и утолила мое любопытство. У отца есть пятиюродная сестра Наталья. Мы с ней связи не поддерживали, потому что понятия о Наташе не имели. Она тоже не горела желанием общаться с седьмой водой на киселе. Но она знала о том, что в Москве живет Алексей Головин. Сейчас Ната сильно заболела, ей предстоит операция, маленькую дочку деть некуда, вот она и прикатила к моим родителям с просьбой взять к себе на время Лину.

Услышав эту историю, я обрадовалась.

– Пусть девочка у нас живет, мы подругами станем.

Моя всегда сдержанная, никогда не распускавшая рук мама отвесила мне такой подзатыльник, что я лбом врезалась в столешницу. По лицу потекла кровь. Я зарыдала во всю мощь легких, на вопль явился папа и почему-то сразу понял, что произошло, он сказал:

– Ребенок ни в чем не виноват! Нельзя распускать руки.

И тут случилось то, что окончательно потрясло мою подростковую душу, меня никогда не били, и драк я дома не видела. Мама отвесила отцу оплеуху и убежала.

Когда я проснулась утром, ни Натальи, ни Лины в доме не было. Мама лежала в кровати, отец сказал, что у нее тяжелый грипп. Он же мне объяснил:

– Матери еще вчера плохо стало. У нее температура до сорока подскочила. Бред начался. Ты уж ей не напоминай, что она тебя ударила.

– И тебе, папочка, досталось, – заметила я.

– Солнышко, если температура зашкалила за все пределы, человек за себя не отвечает, – вздохнул отец, – мама скорей всего не помнит, как она себя вела. А ты ей не напоминай.

– Лина у нас не останется? – полюбопытствовала я.

Отец очень удивился.

– По какой причине она должна здесь задерживаться?

Я передала то, что слышала от матери. Отец зацокал языком.

– О господи! Совсем Елизавете плохо было! Этакую чушь несла. Наталья вдова моего покойного друга, она пришла попрощаться. Жизнь в Москве дорогая, поэтому Ната с дочерью улетают в Среднюю Азию к родителям покойного мужа. Перед отъездом они посещали всех, с кем дружил Коля. Думаю, Наташа и Ангелина уже сели в самолет.

Мария Алексеевна скрестила на груди руки.

– Вскоре после нашего разговора приехала «Скорая», маму увезли в больницу. Ее долго домой не отпускали, но потом она вернулась. Такая же, как прежде, ласковая и со мной, и с папой. Прошло время, родители скончались, я вышла замуж, родился Игорек, потом был развод, мальчик мой рос, хорошо учился.

Мария Алексеевна посмотрела в окно.

– Хорошо помню, что стояла теплая осень, бабье лето. Игорька дома нет, я одна. Вдруг звонок в дверь, а время не самое раннее, может, часов семь вечера. Я никого не ждала, удивилась, открыла дверь.

Мария Алексеевна помолчала немного.

– Шихово тихое место, у нас ни воров, ни разбойников даже сейчас нет, а уж тогда и подавно. Я не волновалась совсем, решила, что кто-то из соседей пришел. Я ни с кем не дружила, с местными бабами чай у телевизора не пила, ни о ком не судачила, но вежливые отношения поддерживала. Открыла дверь, улыбаюсь, а на пороге стоит совершенно незнакомая девушка. Маленькая, щуплая, просто бестелесная. Я ее приняла за школьницу, очень удивилась и спросила:

– Девочка, ты к кому?