Сделка

Я очень люблю рассказы на тему «Договор с дьяволом». А когда любишь что-то читать, рано или поздно самому хочется это написать. Так получилась «Сделка».

Когда я вошла в кабинет, в кресле для посетителей сидел человек. Пухлые ручки его были сложены на коленях, и он выжидательно смотрел на меня.

«Так, – подумала я. – Так».

Отчетливо помню свое состояние в ту минуту: злость пополам с усталостью, ставшей привычной, как тяжесть старого пальто на плечах.

По-хорошему, следовало немедленно вызвать охрану. Отчего-то я не вспомнила про телефон, а представила, что нужно вернуться по коридору, закупоренному влажной духотой, и спуститься на один этаж. Сорок метров и два пролета удушающей жары – от одной только мысли о них бросало в пот. А в кабинете шумно гнали воздух два напольных вентилятора, белый и зеленый, создавая пусть фальшивый, но все-таки ветер.

Под кондиционерами я легко простужаюсь, а мне нельзя болеть. Мне также нельзя уйти в отпуск, взять отгул или умереть. Если я умру, с Дорофеева станется поднять меня из гроба, чтобы публично отчитать перед остальными за недопустимое поведение.

Поток воздуха от вентиляторов ерошил волосы, обдувал щеки. Я подошла к креслу и поставила портфель на стол, пытаясь сохранять непроницаемый вид. «Кабинет закрыт… Кто дал ключ? Должно быть, новый охранник, тот, с пористым носом… Не Катя же. У нее сейчас море, солнце…»

Я опустилась в кресло и подняла на визитера мрачный взгляд.

Невысокий полноватый человек лет сорока пяти с залысинами на висках. Улыбка доброжелательная, но не заискивающая. Поношенный костюм с засаленными обшлагами. Старомодный галстук. Неодинаковые запонки: одна круглая, другая – блестящий прямоугольник. Я схватываю такие детали по привычке, в надежде, что они когда-нибудь пригодятся для моей будущей книги.

На лацкане пиджака – бейдж: «Представитель дьявола».

Так и было написано: представитель. Визитер улыбался и смотрел на меня.

Молчать было глупо, и я подавила вздох.

– Так чей вы представитель?

Собственно, мне все было понятно. Начинающая актриска решила в обход конкурентов прислать человека, чтобы договориться со мной. Терпеть не могу таких, уверенных, что для них всегда найдется короткий путь. Возможно, я не люблю их потому, что мне никогда не подворачивались лазейки и я вытаптывала бурелом на своем пути долго и упорно.

– Здравствуйте, Елизавета Сергеевна. Я – представитель дьявола.

– Оставьте этот цирк для кого-нибудь другого, – сухо попросила я. – Выкладывайте, что вам нужно, раз уж вы сюда проникли. И, кстати, сперва объясните, как вам это удалось.

«Если охранник, уволить к чертовой матери. Если Катя…»

– Нет-нет, Катерина Андреевна здесь совершенно ни при чем, – укоризненно сказал человечек и вдруг провел раскрытой ладонью в воздухе перед своим лицом – словно стирал невидимой тряпкой уравнение на доске.

Сначала я даже не поняла, что изменилось. Несколько секунд я смотрела на него, пока вдруг до меня не дошло.

Вентиляторы. Их звук исчез.

Я уставилась на огромные лопасти, молотившие воздух. Два напольных вентилятора, один белый, другой зеленый. Я чувствительна к шуму, но тут уж выбирать не приходилось: или простужайся под кондиционером, или терпи.

Сейчас вентиляторы молчали. Они не были выключены: лопасти вращались, но совершенно беззвучно. В комнате воцарилась благословенная тишина.

– Я мог бы сделать так, чтобы стало прохладно, – сказал мой гость извиняющимся тоном. – Но вы склонны к простудам, я не рискну.

Знаете, я поверила ему сразу же. Даже не то чтобы поверила… Просто мне стало совершенно очевидно, что передо мной действительно представитель дьявола.

Хорошо помню, что в голове у меня стало очень ясно и пусто. До этой секунды я мало думала о человеке, сидевшем в моем кабинете. Лишь постольку, поскольку он создавал проблему на данный момент. Мысли скользили фоном: «Дорофеев завтра потребует результат, а мне нечего ему предъявить. Попробовать, что ли, еще ту польскую девочку? Но кот! Что с котом? Все бесполезно, у меня не получится…»

Все шепотки враз оборвались. Я смотрела на представителя дьявола и ощущала, что у меня слегка пересохло во рту. Страха не было. Ничего не было, кроме бесконечного облегчения от того, что перестали шуметь вентиляторы.

– Чай? Кофе? – наконец спросила я.

Секунду он глядел, прищурившись, словно не веря мне, а потом облегченно улыбнулся:

– Нет-нет, благодарю вас! У меня не так много времени, к сожалению. Если вы не возражаете, перейдем сразу к делу.

Ах да, дело.

Я начала догадываться, о чем пойдет речь. Я – один из винтиков колоссального проекта. Мы экранизируем «Мастера и Маргариту» – с размахом, спецэффектами и соответствующим бюджетом. Еще никакого фильма нет и в помине, а СМИ уже твердят о том, что через полтора года зрители увидят самый кассовый сериал последнего десятилетия. И обязательно прибавляют: «По культовой книге!»

Здесь-то и кроется подвох.

Видите ли, у каждого читателя культовой книги имеется свое четкое представление о том, как должны выглядеть герои. Предыдущие попытки попасть в зрительские ожидания оказались провальными. Мы не могли позволить себе потерпеть неудачу.

За прошедшие четыре месяца я отсмотрела безумное количество кинопроб. Беседовала с несметным числом актеров и актрис. Вместе со мной аналогичной работой занимались еще пять человек. Мы нашли Азазелло, нашли Коровьева и Воланда, а Мастер появился из ниоткуда неделю назад, и сразу стало ясно, что он тот, кто нам необходим… Но не хватало Бегемота и Маргариты. Я полагала тогда, что на этих двух героях держится весь фильм. По правде говоря, я до сих пор так думаю. Маргарита и Кот – вот кого не простит зритель, если мы сфальшивим хотя бы чуть-чуть.

Но они не появлялись.

К середине этого оглушающе жаркого лета я оказалась измотана настолько, что порой готова была сама сложить голову под трамваем, лишь бы меня оставили в покое. Но отступать нельзя. Я мечтала об этом проекте, я была счастлива, когда возглавила отдел. Мне нельзя спасовать. Я должна найти подходящих актеров.

Мысли обо всей этой катавасии быстро промелькнули у меня в голове.

– Вам нужно, чтобы Воланда представили в наилучшем виде? Вы – пиар-служба дьявола?

Человечек несколько секунд изумленно взирал на меня, а затем от души расхохотался.

– Пиар-служба дьявола! Это прекрасно! – Он вытер слезы. – Ох, нет. Я здесь совершенно не за этим.

Я нахмурилась. Не люблю, когда надо мной смеются, и не люблю ошибаться.

Представитель тут же стал серьезным.

– Елизавета Сергеевна! – он подпустил в голосе торжественную нотку, как на вручении почетной грамоты. – Мы предлагаем вам то, что вы хотите. И даже чуть больше.

И поскольку я молчала, добавил завершающий аккорд:

– Вы найдете своих Бегемота и Маргариту! Лучших!

Теперь настал мой черед искренне улыбаться:

– Предлагаете мне продать душу в обмен за набор актеров?

Напускная торжественность слетела с него. Представитель всплеснул короткими ручками:

– Душу?! Умоляю вас, не повторяйте расхожие глупости! Я знаю, кто их распускает! – Он погрозил пальцем кому-то невидимому. – Но вы-то, Елизавета Сергеевна, разумный человек. Что, скажите на милость, мой шеф будет делать с готовыми душами? Солить?

Странно, но прежде я никогда не задумывалась, что дьявол делает с душами. Мне казалось, у них с господом богом что-то вроде спора: кто больше наберет. Надо признать, я невежественна в теологических вопросах и не постеснялась сказать об этом ему.

Услышав о споре, представитель отрицательно покачал головой.

– Конечно, нет. Вы слишком плохо думаете о Нем! – Он уважительно показал на потолок и даже голову склонил на несколько секунд – от избытка почтительности.

– Но что же тогда?

Человек уселся поудобнее и слегка ослабил узел галстука.

– Мой руководитель – бизнесмен, – спокойно сказал он. – И как любой порядочный бизнесмен, ищет в первую очередь собственную выгоду. В этом нет ничего дурного.

Я осторожно согласилась, раздумывая, в чем же будет заключаться подвох. А представитель продолжал:

– Не стоит полагать, будто дьявол плодит зло.

– Неужели? – не удержалась я.

– Именно так. Поверьте, нет большего зла, чем то, что содержится в людях. Моему шефу нет необходимости добавлять новое в этот мир. И потом – зачем?

Я молчала. Не сильна в подобных спорах. А главное, я была слишком сосредоточена на ожидании того момента, когда меня начнут загонять в ловушку. Это ведь неизбежно должно случиться!

Тем временем мой гость стряхнул пылинку с изрядно обтрепанной брючины. А мне вдруг вспомнилось, что в одной известной книге по ведению бизнеса рекомендовалось на сложных переговорах уронить ручку и долго искать ее, неловко извиняясь. Это нужно, чтобы собеседник почувствовал себя на высоте. Тот, кто сидит на стуле, всегда смотрит сверху вниз на того, кто ползает по полу в поисках ручки. Этот простой прием, по утверждению автора, помогал снизить уровень враждебности другой стороны. Если ты выглядишь немного жалким, в тебе не видят соперника.

«Он нарочно добавляет к своему образу штрихи вроде вытершегося костюма и старомодного галстука, – сообразила я. – Это вариант упавшей ручки, чтобы не казаться элегантнее собеседника».

– Так что же требуется вашему… – после паузы я решила использовать его термин, – руководителю?

– Дьяволу нужна часть души, – прямо сказал он. – И не после смерти, а сейчас. Он пустит ее в оборот и получит прибыль. Как видите, я с вами абсолютно честен.

– И что же вы хотите у меня выкупить? – Я поежилась.

Представитель укоризненно покачал головой.

– Вот опять вы представили что-то ужасное! Полагаете, мы заберем у вас милосердие? Романтичность? Честность? Должен вас разочаровать: ни то, ни другое, ни третье продать потом не получится. Подумайте сами – кому бы вы могли предложить на рынке людей доброту? Милосердному оно не нужно, ибо у него есть свое. Немилосердному и в голову не придет покупать что-либо подобное: во-первых, ему неизвестно, что это за товар, а во-вторых, он не без оснований полагает, что подобное приобретение его жизнь никак не улучшит.

Я потерла лоб. Мне вдруг страшно захотелось пить.

– Вы уверены, что не хотите чаю?

Он вежливо отказался. Я заварила себе пуэр – всегда держу в кабинете запас – и обхватила горячую кружку ладонями. Мне больше не было жарко.

– Так что же это за часть души?

– О, тут весьма любопытно! – Он подался вперед, глаза его загорелись. – Это… м-м-м… Назовем это даром, который вам никогда не пригодится.

– Отчего же?

– Потому что у вас не будет условий для его использования. И это, поверьте, ваш собственный выбор.

Я покачала головой:

– Не понимаю.

– Позвольте, я объясню на примере. Представьте, что вам бы пришла в голову дикая фантазия забраться на Эверест.

Я рассмеялась.

– Да-да, – улыбнулся он в ответ, – это и в самом деле смешно. Вы не переносите холод и тяжелые физические нагрузки, а уж их сочетание… Бр-р-р! Нет, исключено!

– Исключено! – эхом откликнулась я.

– Но представьте, что вы все-таки забрались бы на Эверест. – Голос его приобрел внезапную силу и глубину. – И там, стоя на высочайшем пике под необъятным небом, оттенок которого вы не можете себе представить даже приблизительно – потому что здесь, на земле, вам никогда не увидеть такого неба, – так вот, стоя там в безмолвии, вы вдруг видите то, что было сокрыто прежде. Из маленьких рассказов и заметок, которые спрятаны у вас в нижнем ящике стола, в вашей голове образуется книга – та самая, которую вы мечтали написать, собрав ваши наблюдения за актерским миром. Чудесная книга, над которой читатель будет плакать и смеяться. Что-то произошло с вами, пока вы стояли на снежной вершине горы, распахнулось окно в небесах, и вы узрели то, что никому, кроме вас, не могло открыться. Но произойти это может только там, на самой высокой точке Эвереста. Куда вы никогда, никогда, никогда не заберетесь.

Он замолчал. Некоторое время в комнате стояла тишина.

– И вы, – медленно сказала я наконец, – вы хотите забрать у меня эту способность?

– Не эту! Подобную. Я лишь привел вам пример. Дверь, которая никогда не откроется для вас, потому что все ваше существо будет противиться этому. Я хочу выкупить у вас ключ от этой двери.

– Кому же вы его предложите?

– О, желающих масса! В моем выдуманном примере это мог бы быть альпинист, мечтающий стать великим писателем. Положим, великим ему не быть, но известным – вполне. А у него мы выкупим что-нибудь другое, что пригодится кому-то третьему.

– А этой способностью, ключом, как вы говорите, – им владеет каждый?

Мне показалось, мой гость замялся, прежде чем ответить.

– Нет, – сказал он после паузы. – Говоря начистоту, далеко не каждый.

– Но я точно не смогла бы ею воспользоваться? – настаивала я.

– Я могу заверить вас лишь в одном: она так же далека от вас, как в том примере, что я привел. Вы могли бы подняться на Эверест?

Я немного подумала.

– Да. Пожалуй, могла бы.

– А стали бы это делать?

Я молча покачала головой. Ненавижу холод. И тяжелые физические нагрузки, как он справедливо заметил.

– Вот об этом я и говорю! – обрадовался он. – Эта дверь не так уж далеко от вас. Но чтобы открыть ее, вы должны сделать что-то из ряда вон выходящее. То, что для вас не свойственно. То, чего в обычной жизни вы никогда не сделаете.

В обычной жизни, думала я. А если представить, что падает пассажирский самолет, в котором я летела отдыхать, и я – единственная уцелевшая, и оказываюсь на вершине горы… Нет, маловероятно.

– Что вы предлагаете взамен? – деловито спросила я.

Он просиял. Мне показалось, предыдущая часть разговора его тяготила. Во всяком случае, в голосе его, когда он говорил об Эвересте, что-то такое прозвучало… Если бы я имела дело с обычным человеком, я бы сказала, что это была тоска.

Но от нее не осталось и следа, когда представитель ответил мне.

– Мы предлагаем очень, очень достойный обмен! – с гордостью провозгласил он. – Вы получите… м-м-м… назовем это «безукоризненный прицел».

Как ни странно, я поняла его сразу.

– На этом проекте?

– Вообще. Всегда.

Я откинулась назад, во все глаза глядя на него, и повторила:

– Безукоризненный прицел!

– Да. Вы будете безупречно подбирать актеров. В тысячу раз точнее, чем это сделал бы режиссер. В миллион раз точнее, чем это сделал бы сам автор, кем бы он ни был, Шекспиром или Булгаковым! Ни один фильм, в работе над которым вы будете участвовать, не провалится в прокате. Вы станете знаменитостью – в ваших кругах, разумеется – и всегда будете получать достойную оплату. До тех пор, пока вы захотите работать в кинобизнесе, эта способность останется с вами. Если вы предпочтете другую профессию, связанную с подбором людей, она все равно останется с вами. Вы – гениальный рекрутер! Уникальный ловец человеков! На всю жизнь!

Представитель выдохся и замолчал. Как торговец, выложивший перед покупателем сверкающие драгоценности, он обвел рукой невидимый прилавок и уронил ладонь на коленку, будто изнемог от трудов.

Я с силой провела по лбу.

– И в обмен на это – способность, которую я никогда не использую?

– Которую вы, вероятно, никогда не используете, – поправил он. – Шанс есть всегда. Просто он невелик.

Я бросила взгляд на два молчаливо крутящихся вентилятора.

– Подумайте, – сказал он. – Мы вас не торопим. На мой взгляд, это хорошая сделка.

– Сколько у меня есть на размышления?

– День, два, неделя! Сколько хотите.

Вновь воцарилось молчание. Он участливо смотрел на меня. Я разглядывала пузырьки, скопившиеся на поверхности чая, и быстро соображала.

Профессиональный рост. Прекрасные возможности. В конце концов, это то, чего я всегда хотела! Если, конечно, не считать собственной книги… Но мне уже почти пятьдесят, и понятно, что книга – это мираж, обманка, которой я тешу собственное самолюбие. Несбыточная мечта. Я не писатель и никогда им не буду. Но у меня есть профессия, которую я люблю. Я достигну своей цели! Я заберусь на гребень того пика, который когда-то выбрала, я встану на вершине Фудзи, по склону которой ползла десять лет, и вдохну полной грудью! Столько лет пахоты, сомнений, слез… И наконец-то все случится.

Я найду свою Маргариту. Найду Бегемота. Как он сказал? В миллион раз точнее, чем это сделал бы сам автор…

– Я согласна.

– Простите?

– Я согласна на ваше предложение.

– Вы хорошо подумали? – встревожился он. – Повторяю, это бизнес. Я вовсе не хочу воспользоваться вашей нелегкой рабочей ситуацией в своих интересах.

Я рассмеялась:

– Разумеется, хотите. Именно потому, что это бизнес.

На его лице промелькнула одобрительная усмешка. Определенно, он мне нравился, этот маленький человечек в разных запонках. Я привыкла держать себя в руках, наш профессиональный мир не позволяет расслабиться ни на секунду, и это про нас сказано, что ты должен быстро бежать, если хочешь оставаться на месте. Я научилась любить людей резких, хищных, умных, точных, злых. А этот был какой-то нелепый, уютный.

Впрочем, я отлично понимала, что это часть его работы – нравиться тем, к кому он приходит с деловым предложением.

Я сосредоточилась.

– Мне нужно что-то подписать? Кровью?

– Ох уж эти мне навязшие в зубах традиции, – проворчал он с напускной сердитостью. – Живучи, как тараканы. Уж полторы тысячи лет никакой крови не используется, а все равно…

Он не закончил, махнул рукой.

– Тогда как же? – слегка растерялась я.

– Чернилами, любезная Елизавета Сергеевна. Если хотите, вашей ручкой.

Он положил на стол передо мной лист бумаги, заполненный с одной стороны. Если не считать вентилятора, это было первое за весь наш разговор напоминание о том, что передо мной не совсем обычный человек. Потому что взять этот лист ему было попросту неоткуда.

– Прочтите, пожалуйста, и если все в порядке, подпишите.

Первым делом я посмотрела не на текст договора, а на подпись внизу. Она меня разочаровала. Никаких вспыхивающих алым и золотым завитков с росчерками: обычные неразборчивые каракули, чуть смазанные на конце.

Я прочитала договор. Там повторялось то, о чем мы говорили. Принадлежащая мне «возможность осуществления некоей способности», как было сформулировано – в обмен на «умение точно подбирать актеров в соответствии с поставленной задачей (или своими представлениями, на выбор), а также представителей любых других профессий, за исключением космонавтов».

Я подняла на гостя вопросительный взгляд.

– Не спрашивайте! – умоляюще воскликнул он. – Знаю, идиотизм. Наш юридический отдел перестраховывается. Поверьте, вам это не пригодится.

Я перевернула лист. Нет, нигде ничего не приписано мелким шрифтом.

– Вы так и не скажете мне, о какой возможности и какой способности идет речь? Здесь написано – «некоей».

Он покачал головой.

– Нет, Елизавета Сергеевна, не скажу. Поверьте, это в ваших же интересах.

– И даже после того, как я подпишу, откажетесь удовлетворить мое любопытство?

– В особенности после того, как вы подпишете, – заверил он. – Иначе вы себя поедом съедите. Будете примерять на себя несостоявшуюся судьбу и искать пути ее осуществления. И жалеть, жалеть, жалеть! Так уж устроена человеческая природа. Можете мне поверить.

Да, наверное, подумала я, он прав. Лучше не знать, от чего отказываешься. Достаточно быть уверенным в том, что это так же далеко от тебя, как вершина Эвереста.

Я взяла обычную шариковую ручку и поставила подпись. Рука моя не дрожала, и только в конце нажим вышел чрезмерным – кончик фамилии оказался слегка смазанным.

Представитель встал.

– Благодарю вас! – он прижал руку к сердцу и учтиво поклонился. – Позвольте?

Я протянула ему договор. У меня было странное чувство: я жалела, но не о том, что только что поставила подпись, а о том, что он уходит.

Договор исчез в его руках, будто у фокусника. Подойдя к двери, представитель нахлобучил на голову слегка мятую шляпу (уверена, что ее нигде не было во время нашего разговора и он не снял ее с вешалки), и уже взявшись за ручку двери, напоследок обернулся ко мне и снова провел ладонью в воздухе, будто стирая формулу с невидимой доски.

Мне показалось, что рядом с вентиляторами что-то едва заметно вспыхнуло и погасло.

– А это маленький бонус, – сказал он и мягко улыбнулся. – В благодарность за продуктивное сотрудничество.

Он так и выразился: продуктивное сотрудничество. И ушел. А я осталась в кабинете, сжимая в руках чашку, из которой не отпила ни глотка, рядом с двумя бесшумно работающими вентиляторами.

С тех пор прошло два года. Большинство из вас видели наш фильм. Он получился… Ладно, даже я, не склонная к избыточной патетике, назвала бы его потрясающим.

Маленький человечек, как выяснилось, кое о чем забыл упомянуть. Не подумайте, что это плохо. Скорее, он утаил, какие дополнительные возможности открываются передо мной с подписанием договора.

Вы же знаете, что Бегемота в нашем фильме сыграл актер, которого давно списали со счетов. Его полагали слишком старым. После шептались, что он побывал в омолаживающей клинике в Израиле, твердили о каких-то уколах, операциях… Честно говоря, не знаю и не хочу знать, что он с собой сделал. Но когда человек, которого мы все привыкли видеть в старых добрых комедиях, превратился в кота Бегемота… Это было невероятно. Это было потрясающе.

А актрису, сыгравшую в одном старом сериале гордую польку, подругу бандита, я утвердила без прослушивания. Откуда-то я знала, что она подойдет и будет идеальной Маргаритой, и так оно и вышло.

Зрители завалили нас благодарственными письмами. Они писали, что наш фильм – лучшее, что они видели за много лет. Два таких письма, самых проникновенных, висят на стене моего кабинета, вставленные в рамку. Дорофеев лично вручил их мне со словами: «Перечитывай каждый день, ты это заслужила».

Я выяснила, что мне больше нравится Эгейское море, чем Ионическое.

Поэтому если вы хотите спросить меня, все ли в моей жизни хорошо после сделки с дьяволом, я отвечу вам: да, все хорошо.

Вот только иногда меня охватывает странное чувство. Как будто, проходя в тысячный раз давно исхоженными тропами, я вдруг слышу тихий скрип и на меня веет прохладным ветром из приоткрывающейся двери. Я знаю, что она где-то рядом, буквально в двух шагах. И знаю, что она никогда не откроется для меня.

Я твердый человек и довольно несентиментальный, как вы могли заметить. Но у меня всякий раз перехватывает горло, и я ничего не могу с собой поделать. Я вижу книгу – ту самую, которую никогда не напишу, потому что давно забыла о своих заметках в нижнем ящике стола. И ко мне подступает непередаваемое ощущение. Кажется, будто я стою в сиянии восходящего солнца на вершине горы, покрытой сверкающими снегами, и меня переполняет счастье – огромное как мир и бесконечное как вселенная. Это очень странно, но я никогда больше не испытывала его в полной мере с тех самых пор, как за моим гостем в потертом пиджаке закрылась дверь.

Я стою на вершине горы, и в голове моей под звуки несуществующей симфонии теснятся мысли и образы, складываясь во что-то, что всегда останется со мной.

Но когда я прихожу в чувство, то вижу себя на проходной или на стоянке рядом с офисом.

Ощущение подступающего счастья исчезает. Исчезает и книга, а с ней и истории, о которых я грезила когда-то, – те, над которыми люди будут плакать и смеяться. Все, что остается, – мысль о небе, том самом, которое можно увидеть, только стоя на вершине Эвереста.

Я пытаюсь представить его цвет – и не могу.