Хотя карта не соврала и езды до полицейского управления было от силы минут пять, все же я был рад, что у моего стручка оказалась машина. От одного взгляда на серые улицы под серым небом хотелось ежиться и сворачиваться в клубок.

Интересно, однако, откуда у него свой автомобиль? То ли бабушка-миллионерша подарила… Один бог и ведает. Да и вообще интересная у него фамилия. Скорей всего поляк.

Не доверяю я полякам. Наверное, это у меня семейное. Отец еще рассказывал, как они под Варшавой стояли в сорок третьем. Всякое бывало – и стекло толченое в каше солдаты находили, и сахар в бензобаках, и пушки немецкие наводились на наши позиции с прямо-таки противоестественной точностью. Хватало иуд. Вроде бы и немного их, если здраво рассудить, а они как та ложка дегтя. Это уже потом, когда ясно стало, что урок немцам преподадут во второй раз, как-то поутихли саботажники, вспомнили, почему половина Варшавской губернии по сию пору в уссурийской тайге панами сидит. Но это уже после прорыва было.

– Проспект Трех Императоров, – проговорил Заброцкий, притормаживая перед поворотом на широкую и, по всему видно, центральную улицу, пересекавшую парк.

– Что-то я такого по карте не припомню, – усомнился я. «Никак разыгрываешь?»

– А на картах не все пишут, – усмехнулся он. – На плане города он честь по чести проспект Александра Третьего. А проспект Трех Императоров – это от Ратушной площади до Новой Гертрудинской церкви, потому что тут каждые пару кварталов памятник – здесь, видите, Петру Великому, старинный памятник, дальше Александру Миротворцу, а за полицейским управлением, почти перед самой церковью, – Михаилу… э-э… Суровому.

– «Топтыгину» сказать побоялись? – попытался я пошутить.

Юноша резко покосился на меня.

– Вы к нам по уголовному делу приехали или мелкое вольнодумство выкорчевывать?

Ох, горяч. Того и гляди вспыхнет. И с чувством юмора плоховато.

– Упаси боже, пан Заброцкий. Неблагодарная это работа.

– Можно просто «господин Заброцкий», – чопорно ответил мой шофер. Переигрываешь, парень. – А еще лучше – Анджей.

– Простите, а по отчеству?

– Войцехович.

– Хорошо, Андрей Войцехович. – Мой спутник брезгливо повел верхней губой, точно унюхал дохлую кошку. – А меня зовут Сергей. Сергей Александрович Щербаков. К вашим услугам.

Заброцкий молча кивнул. Мы подъезжали к перекрестку за памятником Александру Второму; движение здесь было бурное, и водителю требовалось все внимание, чтобы не покалечить автомобиль.

Дальше мы ехали молча, да, по правде сказать, и ехали-то недолго – три квартала. Я рассеянно любовался видами Риги. Посмотреть было на что – ни судьба, ни долг не заносили меня раньше в такие вот совсем не российские города. Даже Дальний казался как-то роднее. Я уже успел обратить внимание, что и здесь, как в Двинске, вывески на русском языке попадались не всегда, зато много было латиницы – немецкий язык, польский. Да и архитектура тут была совсем иная несхожая со столичным классицизмом или московским «русским барокко». Добротный немецкий довоенный модерн и послевоенный неомодерн. Точно где-нибудь в Киле или Карлмарксштадте… Нет, Карлмарксштадт тоже, что называется «шпеернули», превратив в образчик монументального социалистического строительства. Есть у меня тайная мечта – побывать в тех странах, куда меня не пустят никогда: в Германии, в Британии… Только вот нельзя. Агентам тайной полиции не разрешается выезжать за пределы империи и ее доминионов иначе как по служебной необходимости. Исключения делаются, но только для посещения союзных государств. Так что из всей Европы мне светят разве что Рим с Парижем. И то если начальство смилостивится. Что ж, буду довольствоваться суррогатной лифляндской Германией.

Полицейское управление размещалось в массивном здании, вовсе не имевшем архитектурного стиля. У парадного толпился народ, двое постовых волокли сопротивлявшегося долговязого парня, не обращая внимания на его истошную божбу и вопли, и Заброцкий после недолгого раздумья повел меня черным ходом с угла. По крутой лестнице мы поднялись на третий этаж, где и размещалась собственно уголовная полиция.

– Я смотрю, вещей у вас, Сергей Александрович, немного, – заметил Заброцкий, пока мы шли по коридору. – Но, может, заглянем в отдел, прежде чем идти к Старику, – разденемся?..

Видно было, что ему просто хочется скинуть куртку – топили в управлении отменно.

– Пойдемте, – согласился я. – Кстати же, а почему «к Старику»?

Юноша нервно огляделся.

– Сорвалось по привычке, – пояснил он. – Прозвище такое заглазное. Вообще-то к господину Ковальчику Михаилу Ивановичу.

– Хоть какое-то разнообразие, – подумал я вслух. – Как правило, все говорят одинаково – «к Самому». «Сам» сказал, «Сам» решил…

Заброцкий попытался скрыть улыбку. Нет, все-таки он не безнадежен.

В отделе особо тяжких преступлений было тихо. Очевидно, все сотрудники разошлись по делам. Пахло присутственным местом – бумагами, пылью, чернилами и множеством прошедших через эту комнату людей.

Я с наслаждением сбросил с плеч тяжелую шинель. Заброцкий тем временем избавился от своей пижонской курточки. Под ней оказалась форменная рубашка. Одно из двух – или он полный идиот, или ему просто нечего надеть.

– Ну, – проговорил мой Вергилий рижского розлива, – пойдемте, Сергей Александрович.

Я шагнул было к двери, и тут мое внимание привлек значок, приколотый к рубашке. Я присмотрелся.

– Простите, Андрей Войцехович, – осторожно поинтересовался я, – вы из Приморья родом?

– Родом я из Польши, – ответил он довольно холодно. – Но семья моя живет в Приморье. Предупреждаю ваш следующий вопрос – это настоящий значок.

Я беззвучно присвистнул. Вот вам и пижон, фертик в курточке. А тебе, Сергей, урок – не суди о людях по одежке.

– Что ж, пойдемте к вашему Старику, – проговорил я.

– А где вы сталкивались с егерями? – спросил Заброцкий, выводя меня из кабинета. Кажется, он отходил так же быстро, как вставал на дыбы.

– В Дальнем, – машинально брякнул я и тут же попытался исправить ошибку: – По делам службы.

Слава богу, мой спутник понял намек и больше вопросов не задавал.