В комнате повисло тягостное молчание. Молчал, собственно, я. Господин Щербаков расхаживал по номеру, нервно ощупывая предметы гостиничного обихода, точно ревизор, и бормоча себе под нос нечто вроде исключительно немузыкальной песенки. Видно было, что ему тоже хочется что-нибудь произнести, но он, как и я, не находит что.

В какой-то момент господин тайный агент очень напомнил мне недовольного тигра, расхаживающего по клетке. У нас при гимназии был тигр. Настоящий, уссурийский. Нам его подарили маленьким тигренком, и он так и вырос при гимназии. Девчонки (гимназия была смешанная) его страшно обожали, все время норовили закормить домашними обедами. Один раз даже ветеринара пришлось вызывать. И никто его не боялся, наоборот – все страшно переживали, что, не дай бог, Кеша подбежит к кому-нибудь поиграть, а незнакомый человек испугается и… Поэтому ему сделали специальный, хорошо видный ошейник и отправили делегацию на уездное радио – чтобы все знали про нашего Кешу, и если на них случайно будет нападать тигр, не стреляли, а сначала посмотрели – нет ли на нем ошейника.

Когда этот «котеночек» подрос, во дворе для него соорудили шикарную клетку, в которой он жил. Точнее, спал – тигры ведь, как и все кошки, звери страшно ленивые, спят едва ли не круглые сутки. Да и в самом деле, зачем ему в эту тайгу? Там другие тигры, да и кормить его там так не будут, и ухаживать за ним тоже.

И вот как-то одна из его «любимиц» заболела и не появилась, как обычно. И Кеша забеспокоился. Он начал расхаживать взад-вперед по клетке, хотя мог сломать ее одним ударом лапы, и заглядывать в глаза всем, кто проходил мимо, издавая при этом жалобный полурык-полутявк. Представляете себе зрелище – полосатая клыкастая зверюга жалобно заглядывает вам в глаза и спрашивает: «А где Аню-юта?»

Когда кому-то наконец стукнуло позвонить девчонке, та выскочила из постели и примчалась в гимназию с температурой тридцать семь с половиной. А любимая «зверушка» уткнулась в нее мордой и начала радостно урчать на весь двор. (Насколько я знаю, этот тигр до сих пор там – катает детишек из младших классов под бдительным присмотром городового Феоктиста Евлампьевича и дворника Цзю.) Так вот, господин тайный агент Щербаков ходил по своему номеру в точности как Кеша по клетке.

Мысль эта вызвала у меня такой приступ смеха, что я не удержался и прыснул. Щербаков замер и с подозрением посмотрел на меня.

– В горле что-то… запершило, – выдавил я, согнувшись в три погибели и пытаясь замаскировать смех кашлем. Не пристало смеяться над господами тайными агентами. Даже если они и похожи на комнатных тигров.

– Что-то серьезное?

– Да нет, – я с трудом подавил очередной приступ и разогнулся, вытирая слезы. – Просто… пересохло.

– Тогда, может, спустимся в салон, выпьем что-нибудь? – неуклюже предложил Щербаков.

– С удовольствием.

А почему бы и нет. Пить за счет охранки мне еще не приходилось. Хотя вру, пить я буду не за счет охранки. Расходы по проживанию господина Щербакова оплачивает мое родное полицейское управление. Потом, конечно, возместят из казны, но это еще когда будет. Ну и ладно, главное – что плачу не я.

Ориентовский салон мне понравился. Мягкие высокие кресла, занавески, которыми можно отделить кабинет от остального зала, правда, мы их задергивать не стали. Тапер за роялем наигрывал попурри из песен Сэра.

– Что желаете-с? – перед нами вырос официант. Щербаков вопросительно посмотрел на меня.

– Двойной цейлонский, без сахара, и эклер.

Обеды заказывать в салонах как-то не принято. А жаль. Я бы сейчас с удовольствием сожрал этих эклеров штук восемь, давясь и чавкая.

– Ну а мне индийский, – попросил Щербаков. – «Дарджилинг» найдется?

– Разумеется. С сахаром желаете-с или без?

– Одну ложку. И… и тоже эклер. Возьмите карту. – Господин тайный агент покопался в карманах, извлек бумажник, перебрал штук шесть идекарт – мне показалось, что он их сейчас начнет тасовать и раскладывать пасьянс, – и вытащил из колоды одну – красную с золотой полоской. Лицо официанта из вежливого сделалось прямо-таки подобострастным. Еще бы! Не каждый день видишь служебную идекарту «Красный щит». А за наше управление можно порадоваться – платить за ориентовские эклерчики будет столичная охранка.

– Минуточку-с.

Официант испарился и действительно возник ровно через минуту.

– Ваш заказ-с.

Я взял полулитровую чашку с блюдца и обнял ее обеими ладонями, наслаждаясь ощущением тепла и ароматом крепкого цейлонского чая. Почему-то он производит на меня особенное впечатление. Наверное, потому, что все детство я пил исключительно китайский.

– Итак, Андрей, – сказал Щербаков, осторожно отхлебнув дымящейся жидкости. – Раз уж мы в ближайшее время будем работать вместе, то, как мне кажется, нам стоит познакомиться друг с другом немного поближе.

– Ну и что же вас интересует? – с любопытством спросил я. Биографию мою господин тайный агент мог изучить элементарно – просто заглянув в отдел кадров. Нужный допуск у него наверняка есть.

– Для начала хотелось бы услышать ваше мнение обо мне.

Вот те раз. Вышесидящее начальство интересуется моим мнением. Да не о чем-нибудь – о себе. После этой фразы господина Щербакова упомянутое мнение о нем значительно улучшилось.

– Зря вы так наехали на Старика, – сказал я, опуская чашку обратно на блюдце. – У него, конечно, есть свои недостатки. А у кого их нет? Но господин Ковальчик – сыщик, как говорят, от бога. А вы проехались по его самолюбию, как танк по донской степи. Будь на его месте прежний хозяин кабинета, могли бы спокойно возвращаться к себе в Питер – работать бы вам все равно не дали.

– А вы еще застали прежнего хозяина кабинета? – спросил Щербаков.

– К счастью, не застал. Старик его сменил лет десять назад. Но этот господин преспокойно возглавляет другой отдел в нашем любимом управлении, и вот там мне довелось с ним столкнуться. Упаси меня боже от второй такой встречи. Гнида редкостная.

Щербаков отхлебнул еще глоток.

– А все-таки, что вы думаете о нашем дальнейшем сотрудничестве?

Как будто я могу что-то там думать. Не положено мне. Прикажут – с бегемотом из зоопарка будем сотрудничать.

Вслух же я выговорил следующее:

– Для меня лично очень большая честь сотрудничать с действительным агентом Императорского управления политической благонадежности. Надеюсь, полученный в результате этого опыт пригодится мне в дальнейшей работе.

Вот загнул. Удаются мне сегодня отборные фразы. Я посмотрел на Щербакова и решил, что все-таки сморозил полную чушь, и потому добавил уже нормально:

– Я думаю – сработаемся.

Так-то лучше.

Щербаков слегка, самую чуточку, улыбнулся и откинулся на спинку кресла. Я облегченно вздохнул. Похоже, какой-то экзамен на профпригодность я, в очередной раз, сдал. Хорошо, хоть не забыл правильно поименовать это самое управление. Уже лет сорок, как оно не Третье жандармское, а в разговоре его иначе не называют.

– А вы что думаете о нашем будущем сотрудничестве? – осмелился полюбопытствовать я.

Вот теперь Щербаков улыбнулся открыто. Не широко, а именно открыто.

– Я тоже думаю, что сработаемся. Возраст ваш, Андрей Войцехович, немного меня смущал. Но в вашем случае это скорее преимущество, чем недостаток.

На этот раз дикое сочетание «Андрей Войцехович» резануло по ушам не так сильно. Я решил, что со временем притерплюсь.

– Что-нибудь еще хотите узнать, господин Щербаков?

– Хочу, – усмехнулся тайный агент. – Ваше личное мнение о деле фон Садовица.

– Вы же завтра ознакомитесь с материалами.

– Ну, бумага бумагой, а мнение очевидца важно в любом деле. Вам лично ничего не показалось необычным, странным?

– Лично мне, – на этот раз усмехнулся я, – не показалось странным ничего. А вот не понравившемуся вам господину Ковальчику один момент показался весьма и весьма любопытным.

Я подробно изложил Щербакову эпизод с пачкой в плафоне. Тайный агент задумался, параллельно поглощая эклер. Я последовал его примеру и через пару секунд, стерев с пальцев крошки, пришел к выводу, что огромное пирожное состояло в основном из воздуха, таинственным образом покрашенного в белый и коричневый цвета.

– И к какому же выводу пришел господин Ковальчик? – поинтересовался агент, выходя из ступора.

– К самому вероятному. Что мы имеем дело с любителями.

– Любители, рискнувшие пойти на убийство? – усомнился Щербаков.

– Любители разные бывают, – неопределенно ответил я.

Насколько я еще не забыл затверженные в университете знания, по статистике большинство убийств совершается как раз любителями. Преступники, даже сами не сидевшие, а просто «связанные с уголовной средой» и, следовательно, имевшие дело с отсидевшими, а в особенности профессионалы, «воры» – убийств избегают изо всех сил.

А вот среди любителей из более благополучных слоев душегубов очень много.

Преобладают представители двух опасных категорий – одни уверены в своей безнаказанности, а вторые убеждены, что им уже нечего терять. Но Щербакову я этого говорить не стал. А то еще решит, что я перед ним образованность показываю.

Нашел перед кем…

– Возможно, – не стал спорить Щербаков. – А кроме этого плафона, было еще что-нибудь необычное? Орудие убийства, например? Что в акте на этот счет говорится?

«Откуда он знает про акт экспертизы?» – удивился я, а потом сообразил, что собственноручно относил этот акт на стол Старика. Где его и углядел господин Щербаков. Ай да тайный агент! Ну и наблюдательность.

– Оружие как раз самое обычное. Дамская «беретта» двадцать второго калибра. Брошена возле трупа. И экспертиза совершенно определенно подтвердила, что именно из этого пистолетика профессора фон Садовица уложили наповал.

– По-моему, для двадцать второго калибра это нетипично, – усомнился Щербаков.

– Это типично для попадания в голову, – пояснил я. – Три выстрела в упор, все ранения смертельные. Больше двух шагов он бы сделать никак не успел.

– Значит, он открыл дверь, и в него сразу же выстрелили?

– Именно. Вот поймаем их, обязательно спрошу, какого черта они сразу принялись палить.

– Уверены, что поймаете?

– Работа у нас такая, – прибег я к банальности. – Ловить.

– Ну-ну, – протянул Щербаков.

– Если честно, то совершенно уверен, – заявил я. – Мне, конечно, в силу моего сомнительного возраста было бы крайне интересно принять участие в охоте на китайских шпионов, с погоней на машинах и перестрелками. Но даю десять шансов из десяти, что все эти, как вы сказали, «странности» имеют самое простое и обычное объяснение. И в Ригу вы явились абсолютно зря.

– Ну, мы еще посмотрим, – сказал Щербаков. Видно было, что я его не убедил.

– Видите ли, Андрей… Разрешите вас звать просто Андреем? – Я кивнул. – Так вот, я бы с удовольствием с вами согласился. Но когда убивают ученого такого ранга, как фон Садовиц, я просто обязан предполагать худшее.

– Верно. А, позвольте спросить, какого ранга?

– Очень крупного. – Щербаков залпом допил чай. – Один из специалистов мирового ранга по аффинажу… э… платиновых металлов и… э…

– Ядерного топлива, – закончил я за него и тут же пожалел, что не прикусил язык. Значит, вот что такое АЯТ – аффинаж ядерного топлива. Будем знать. Неудивительно, что охранка всполошилась.

– Ядерного топлива, – согласился Щербаков. – Когда догадались – при обыске?

– При обыске, – подтвердил я.

– Вот видите. Таких людей обычно не убивают случайно. Я склонен полагать, что это убийство было совершено на заказ.

– На заказ? – Я сначала не понял, о чем он говорит.

– Да, – ответил Щербаков. – Могу вас заверить, такое случается не только в криминальных драмах.

– Посмотрим, – неопределенно отозвался я и, убедившись, что второй эклер не воплотился из небытия на моей тарелочке, встал из-за стола. – Было очень интересно с вами побеседовать, но, к сожалению, вынужден откланяться. Уже поздно.

– Правда? – Щербаков вытащил часы из кармана, глянул и тоже поднялся на ноги. – И верно. Кстати, Андрей, завтра заезжать за мной не нужно. Дорогу в управление я найду сам.

– Если заблудитесь, спросите любого городового, – пошутил я напоследок.

– В крайнем случае, – невозмутимо ответствовал Щербаков, – я возьму такси.

– Тогда до завтра.

– Всего наилучшего.

Завершив ритуал взаимного раскланивания, я вышел из гостиницы. После горячего чая пронизывающий рижский ветер мигом пробрал меня до костей. Я шустро забрался в авто, которое никто так и не отогнал, завел мотор и полминуты отогревался, прежде чем тронуться с места. Мне было о чем подумать.

Когда я вошел в вестибюль управления, часы над входом показывали ровно пять. Плюс пять минут, на которые они вечно отстают, – имеем пять минут шестого. Так что на тренировку я успеваю и даже без особой беготни. Я было устремился вверх по лестнице, но, ступив на первую ступеньку, задумался, снял ногу обратно и заглянул в вахтерку.

– Павел Петрович, ключи от сейфа не сдавали?

– От какого сейфа?

– Ну как это от какого? Естественно, от бухгалтерии. В каком еще сейфе в этом здании есть хоть что-то ценное?

Седовласый вахтер усмехнулся в бороду и, водрузив на нос очки, изучил сначала доску за стеклом, а потом амбарную книгу на столе перед собой.

– Ключ от сейфа из двести четырнадцатого у Круминга, – сообщил он.

– Точно не у Приходько? – на всякий случай переспросил я.

Домой Приходько, конечно, их вряд ли утащит, а вот уйти с ними куда-нибудь во время работы – это с него вполне станется.

– Расписывался Круминг.

– Ясно, Пал Петрович. Спасибо.

Я вихрем взлетел на второй этаж и ворвался в кабинет. Круминг оторвался от изучения очередного дела и с любопытством посмотрел на меня.

– Ну и как там наш специальний агент? – поинтересовался он.

– Не так страшно, как мне думалось, – ответил я, избавляясь от кожанки. – Ингмар Карлович, ключи от сейфа у вас?

Вместо ответа Круминг вытащил связку из стола и бросил мне.

– Спасибо.

Я поймал ключи, открыл сейф и достал с полки кобуру и коробку патронов.

– Вы бы его почистили, Анджей, – посоветовал Круминг, снова углубляясь в изучение дела. – А то ведь от вас зависит честь всего отдела.

Я картинно вытянулся по стойке «смирно» и прижал кобуру к груди.

– Будьте спокойны, Ингмар Карлович. Не посрамлю.

– Ну-ну, – протянул Круминг. – По-осмотрим.

Я снова запер сейф, вернул ключи Крумингу и второй раз за весь день оказался за своим столом. Открыл коробку, зарядил обе обоймы, вщелкнул основную в пистолет и прицелился в окно. Может, и в самом деле разобрать его и почистить? Нет, не стоит. Оружие, как и любой другой механизм, от излишне частого ковыряния в нем лучше не становится.

Пистолет мой – это тоже отдельная история. «Чиж». «Чешска збройовка». Десять патронов в обойме, калибр девять миллиметров, «скорострельный». Просьба не путать со «специальным». Большинство полицейских ходят с теми «орлами», с которыми начинали еще в городовых. Во всем управлении пистолетов раз-два и обчелся, а уж иностранного оружия днем с огнем не сыщешь. Хотя нет, вру; видел один раз французский «манурин», но хоть убейте, не помню, у кого. А тут мало того, что пистолет, так еще и иностранный. «Чиж». Ну и что с того, что пистолет честь по чести есть в списке «рекомендованного к приобретению господам офицерам и чинам полиции». Мало ли чего там нарекомендовано. Вот ведь стручок нахальный. Будь что другое – я бы плюнул и возникать не стал. Но насчет оружия в меня вдолбили накрепко: «От оружия зависит твоя жизнь. И в нем ты должен быть уверен больше, чем в самом себе». Вот и терплю. Я застегнул кобуру и накинул поверх куртку. Просто чтобы не распугивать посетителей в коридорах. Ха-ха!

Спустившись в подвал, я с наслаждением избавился от кожанки. Здесь я своим видом уже никого напугать не мог – наоборот, я тут выглядел чуть ли не самым мирным.

– Привет, Андрей.

– Здорово.

– Привет, как дела?

– Говорят, к вам в отдел чуть ли не из самого Питера нагрянули?

Вот и верь, что скорость света наибольшая в природе. Не-ет, быстрее слухов ничего не распространяется.

Я сделал стра-ашные глаза и зловещим голосом прошипел:

– Как ты об этом узнал, несчастный? Эта тайна не должна выйти из подвалов Третьего управления!

Компания дружно заржала.

– Нет, а в самом деле, Андрей? Неужели и у нас работа появится?

Тренировки в подвале официально назывались «курсы повышения квалификации и профпригодности» и по идее должны были подтянуть рядовых полицейских до соответствия стандартам терроргрупп. На деле девяносто процентов тренирующихся были как раз штатными кадрами терроргруппы Лифляндской губернии. Остальные десять процентов, включая вашего покорного слугу, могли бы перейти в эту группу в любой момент – если бы захотели. Примерно два раза в месяц кто-нибудь из рядовых полицейских по наивности заглядывал в подвал во время тренировки, но, пронаблюдав минут пять, исчезал и больше уже никогда не появлялся. Когда я очутился в Риге со своим егерским значком, мне моментально предложили перейти в терроргруппу снайпером. До сих пор не могу понять, почему я отказался. Тройной оклад, плюс надбавка за риск, плюс служебная машина. И какая машина! Бронированный «патруль» с радиофоном, раскрашенный под «полфлага». «Когда вы, бомбисты и банковские налетчики, видите сине-белый «патруль», то читайте последнюю молитву». Примерно так.

– Андрей! Сегодня будем в паре.

Я обернулся. Коля Швыдченко на первый взгляд совсем не похож на «черную муромку». Да и на второй тоже. Я сам личность довольно худая, и выручает меня только природная ширококостность, но к Коле вернее всего подходит определение «мозгляк». При этом господа славянские шкафчики, косая сажень в плечах, а таких среди террористов немало, спарринговаться с Колей очень не любят. Больно.

Я смерил Колю взглядом и улыбнулся.

– А ты все со своей гаубицей ходишь. Надеешься контузить меня и выиграть за счет этого?

Коля выбрал в качестве личного оружия «беркут». Это, по сути дела, тот же обновленный «орел», но не «специальный полицейский», а «особо мощный». Надо признать – Коля один из немногих известных мне людей, кто умеет управляться с этой штукой. У американцев, насколько я помню, самый популярный калибр вообще сорок пятый. В миллиметрах это около двенадцати. Точно у противотанкового ружья. Как из такого стреляют, ума не приложу. Спору нет, из такой дуры слона убить можно. Но и попасть из нее тоже можно исключительно в слона. Причем шагов с трех, не больше.

– Сегодня я тебя уделаю, – объявил Коля, усаживаясь рядом со мной. – В прошлый раз тебе просто повезло.

– Ага, – хмыкнул я. – И так четырнадцать раз.

– Заброцкий, Швыдченко, па-ашли!

Раз-два, три-четыре. На отжиманиях можно не спешить. Очки за время тоже идут, но много тут не выиграешь, а сгореть можно запросто. Так что лучше не выкладываться. Тридцать два, тридцать три. В конце концов, упражнение-то простенькое. Пятьдесят отжиманий, пробежка, еще полсотни отжиманий и шесть мишеней шестью выстрелами. На время. По сравнению с полосой препятствий – так, семечки. Пулемет над головой не стреляет, и ладно. Сорок девять, пятьдесят. Я вскочил и развернулся спиной к мишеням, расстегнув при этом кобуру. Правилами дозволяется.

– Пошел!

Я развернулся, одновременно выхватывая пистолет и снимая предохранитель. Так-то, господа. Не путайте «специальный» и «скорострельный».

– Заброцкий – восемьдесят один, Швыдченко – семьдесят три.

– И так пятнадцать раз, – добродушно ухмыльнулся Коля, косясь на моего «чижика». – Ничего, Андзюсь. Приложу тебя пару раз об мат – будешь знать.

Это он о рукопашном бое. Драться я в детстве так толком и не научился. Зато потом меня научили голыми руками убивать. И научили хорошо. Так что мне теперь пулей человека остановить легче, чем руками. Руки так и тянутся к жизненно важным органам. Вот и сдерживаюсь изо всех сил. А террористов наших натаскивают по системе Ли-Дзиткун, «железная рука».

– Извини, Коль. Не выйдет. Завтра у меня тяжелый день.

– Ну ничего, – Швыдченко пожал плечами. – В другой раз.