Глава 8
В своем кабинете Демарко связался с городской полицией, осуществлявшей наблюдение за домом Хьюстонов на Мэйфилд-роуд.
– Как там у вас? – спросил он.
– Я никогда не видел ничего подобного, – ответил ему офицер. – Всю улицу заполонили фургоны новостных агентств. Просто сумасшествие какое-то. С полдюжины телевизионщиков толкутся в переднем дворе пустого дома.
– Вы можете убрать их оттуда? Со всей Мэйфилд-роуд?
– Вряд ли. Они поднимут адскую шумиху, да еще, чего доброго, начнут вызывать адвокатов.
– Перекройте улицу, – распорядился Демарко. – Пропускайте только машины местных. Скажите всем этим новостникам, что их присутствие мешает проводимому расследованию. Скажите им, что скоро мы проведем пресс-конференцию.
– Куда мне их спровадить?
– Это ваш город, офицер. Вам и решать.
– Всего в двух кварталах отсюда есть пустующая площадка, где по субботам устраиваются фермерские рынки. Может, туда?
– А сейчас там фермеры не торгуют?
– Ну, может, есть пара-тройка прилавков. Яблоки, позднеспелые плоды.
– Тогда соберите все фургоны телевизионщиков в дальнем углу и освободите главный въезд к продуктовым ларькам.
– Это должно сработать. Когда намечена пресс-конференция?
– Я сообщу об этом дополнительно. Спасибо вам за помощь. Я ее очень ценю.
После этого разговора Демарко прошел по коридору до кабинета Боуэна. Начальник полицейского участка рассматривал в ручное зеркальце нижнюю часть своего подбородка.
– Что, крем от прыщей не помогает? – полюбопытствовал Демарко.
Боуэн положил зеркальце на стол.
– Чего тебе?
– Ты уже назначил пресс-конференцию?
– Жду твоего рапорта. Завтра в полдень. Как тебе?
– Только без меня. Я не буду принимать участия ни в какой пресс-конференции.
– Ты возглавляешь расследование. И смею напомнить – ты сам настоял на этом. Так что должен следовать протоколу. А за убийцей пусть побегает твоя команда.
– Мы имеем дело со знаменитостью, причем не только местной. Я знаю этого человека. Я понимаю ход его мыслей лучше, чем ты понимаешь свой.
– И это только лишняя причина для того, чтобы ты поучаствовал в пресс-конференции.
Демарко замотал головой:
– Я слишком красив для телекамер. А вот ты подойдешь как нельзя лучше.
– Послушай…
Демарко развернулся и направился к двери:
– Ты получишь мой рапорт в течение часа.
Снова усевшись за свой рабочий стол, Демарко уставился в монитор компьютера, давно перешедшего в спящий режим. Сержант вдруг позавидовал способности монитора время от времени вырубаться, переставать выводить изображения на экран и гаснуть. «Ты выглядишь уставшим», – сказала Джейми.
– Я устал, – признался Демарко монитору. Он еще некоторое время не сводил с него взгляда, а потом резко встряхнулся.
– Ладно, раз уж я вынужден бодрствовать, то и ты спать не будешь, – сержант решительно дернул мышку на коврике. И монитор загорелся, вернувшись к жизни.
В поисковой строке Гугла Демарко набрал короткую фразу: «родители Томаса Хьюстона». В ответ на запрос поисковик выдал длиннющий список ссылок. Большинство статей оказались рецензиями на романы Хьюстона. Но две ссылки перевели Демарко на профили Хьюстона и его последнего романа, «Отчаянное лето» – книги, вышедшей в свет через три с половиной года после смерти его родителей.
В профиле Хьюстона роман «Отчаянное лето» преподносился как «первое произведение писателя, написанное после трагической утраты обоих родителей – убитой матери и покончившего с жизнью спустя две недели отца». Другой профиль, созданный «Poets & Writers», описывал в красках, как наркоман с безумными глазами ворвался в хозяйственный магазин Хьюстонов, потребовал у них деньги и, получив отказ, достал 9-миллиметровый «Зиг Зауэр» и выстрелил Синтии Хьюстон один раз в горло и два раза в грудь. А потом выстрелил в Дэвида Хьюстона; пуля прошла в полутора дюймах от его сердца. После этого, так и не разжившись деньгами, нарик выбежал из магазина и вскочил в черную «Магну Вольт», стоявшую за углом дома.
В разделе «Интервью» этого профиля история обсуждалась еще подробней, уже с самим Томасом Хьюстоном.
P&W: Я полагаю, справедливо будет сказать, что «Отчаянное лето» – ваша самая темная история на сегодняшний день. И, думаю, также резонно предположить, что мрачных тонов этому роману добавили обстоятельства смерти ваших родителей?
Т.Х.: Основную сюжетную линию романа я разработал задолго до этого. Но большую его часть я писал через девять-десять месяцев после. И, конечно же, сюжет не мог не претерпеть изменений, как это, собственно, бывает всегда.
P&W: Этих изменений потребовало развитие повествования? Или они были связаны с кончиной ваших родителей?
Т.Х.: Несомненно, и то, и другое.
P&W: Меня больше всего занимает ваш главный герой. Джошуа Кеннеди переживает несколько мрачных, черных моментов.
Т.Х.: Да, это действительно так.
P&W: Отражают ли эти моменты душевное состояние автора, его умонастроение в то время?
Т.Х.: Ну, каждый герой в той или иной степени представляет автора. Ту или иную сторону его натуры, мировосприятия, настроения. Так что, и в этом случае… Послушайте, в одночасье лишиться родителей, даже в тридцать пять лет… да у любого… То есть я хочу сказать, что внезапная и жестокая смерть любимых людей – это всегда страшное потрясение. Так что, да, конечно, гибель моих родителей отразилась на романе. И, конечно, в него попали мои собственные мысли, те размышления, которые одолевали меня в то время.
P&W: Сейчас, когда после той страшной трагедии прошло уже достаточно времени… удалось ли вам обрести покой? Как-то принять, смириться с тем, что случилось?
Т.Х.: Достаточно времени? Вы, наверное, никогда не теряли любимых? Их утрату не залечит никакое время.
После этих слов интервьюер сменил тему и перешел к обсуждению будущего романа писателя с рабочим названием «Д. Стилл». Краткие ответы Хьюстона Демарко нашел весьма красноречивыми. Было ясно, что Томас Хьюстон, как и его герой, пережил ряд очень мрачных, черных моментов. Но насколько они были черны, чтобы вынудить его так жестоко расправиться со своей собственной семьей?
Демарко хорошо знал роман «Отчаянное лето». Из трех произведений писателя это было его любимым. Вымышленный герой Джошуа Кеннеди, терзаемый муками из-за изнасилования дочери и ареста сына за торговлю наркотиками, срывал свою неудовлетворенность судебной системой и жизнью вообще, прибегая к мелким правонарушениям. Поначалу он рисовал граффити, затем подворовывал в магазинах, а потом увлекся порчей муниципального имущества. Однажды Джошуа нашел припрятанные сыном таблетки «экстази». Но вместо того, чтобы уничтожить их, он сам попробовал наркотик и провел три следующих дня в номере мотеля с двадцатичетырехлетней девушкой, одной из подружек сына.
Только вот следовало ли из этого, что и сам Томас Хьюстон совершал мелкие преступления, пробовал наркотики и изменял жене, пытаясь избавиться от своей боли? Вовсе нет, – заключил Демарко. Хотя и посчитал любопытным, что писатель допускал такие способы снятия или смягчения гнева и горя для своего героя.
Потеря родителей, без сомнения, продолжала отдаваться в сердце Хьюстона острой, отчаянной болью. И три с половиной года, минувшие со дня трагедии, не притупили эту боль. Она мучила и терзала Хьюстона все время, как ужасный, распухший гнойник. И, возможно, этот гнойник прорвался прошлой субботней ночью. Какой-нибудь незначительный пустяк – саркастическое замечание, телефонный звонок, да что угодно – и яд излился и начал распространяться по кровотоку, отравляя тело и разжигая в нем безумную, слепую ярость, подавить которую уже не могли никакие болеутоляющие средства или смягчающие полумеры.
Нужно проверить телефонные звонки Хьюстона за ту ночь – взял себе на заметку Демарко. Если бы ему удалось понять настроение Хьюстона! Возможно, он смог бы тогда догадаться, где следует искать беглеца.
Демарко снова начал лазить по интернету. Через сорок минут он наткнулся на статью, написанную Хьюстоном для журнала «Райтер». Она называлась «От реальности к вымыслу». Демарко стоило тридцать долларов, чтобы оформить подписку онлайн и получить к ней доступ. В статье Хьюстон указывал начинающим писателям на необходимость оттачивать свои наблюдательные навыки, прислушиваться к оборотам речи и обыгрывать их нюансы, подмечать жесты и элементы мимики, помогающие распознавать сокровенные желания и тайные помыслы – незначительные, но говорящие детали, высвечивающие натуру человека. «Возьмите себе за привычку наблюдать за людьми и слушать, что и как они говорят, – писал Хьюстон. – Постоянно занимайтесь поиском. И где бы вы его ни вели – в магазине, в придорожном кафе, в автобусе, трамвае или на оживленной городской улице, – воспринимайте это место как свою исследовательскую лабораторию. Далее, вы должны научиться переносить свои наблюдения с реальных людей на вымышленных героев. Вы должны представлять себе своего героя полностью – не только его внешний облик, но и его внутренний мир. Вы должны представлять себе всю его биографию – детство, юность, эмоциональные травмы, успехи и неудачи, сделавшие его таким, каким он предстанет вашей волей в начале повествования. Только полностью вжившись в образ героя, растворившись в нем, поверив, что вы обладаете теми же качествами, что и он, вы добьетесь успеха. И ваш герой начнет делать тот выбор и совершать такие поступки, которые будут двигать вашу историю вперед. Вы, автор, сидя в своем удобном кресле и печатая текст, должны одновременно быть и ощущать себя своим героем – реагирующим на продвижение по службе, измену любимой и даже на автобус, несущийся к нему на полной скорости по дороге. Только полностью отождествив себя с ним, вы сможете доподлинно прочувствовать и понять, как он отреагирует на подобные ситуации. И осознаете мотивацию его поступков. И только тогда ваш герой получится ярким, правдоподобным и многоплановым».
Демарко откинулся на спинку стула и уставился на мигающий курсор. Он попытался представить себя на месте Хьюстона, вообразить тот жуткий момент осознания им происшедшей трагедии. Вот он поочередно подходит к дверям каждой из спален. Жена мертва, ее горло перерезано. Сын мертв, его горло перерезано. Дочь мертва, ее горло перерезано. Малыш мертв, заколот ударом в сердце.
Ярость, отчаяние, горе – все эти чувства, должно быть, взбурлили в голове Хьюстона, как грибовидное облако. Это облако разбухло, расплылось и заполнило каждую щелочку, каждую бороздку в его мозгу. Проникло в каждую клеточку его тела, заставив Хьюстона застыть, оцепенеть, задохнуться от ужаса.
Представить все это Демарко труда не составило. Вот он в доме Хьюстонов. Вот прошел, пошатываясь, от одной комнаты к другой – ему нужно было увидеть все собственными глазами, убедиться в том, что он подозревал. Да, он осознал, что никого из его домочадцев нет в живых, что все они умерли. Но вынести это осознание, примириться с ним оказалось выше его сил.
Да и как можно вынести гибель жены и троих детей? Когда ты сам не можешь примириться со смертью одного ребенка… Когда ты понимаешь, что никогда уже не оправишься от этого, никогда не сотрешь те образы из памяти, как бы ты ни старался. И тебя всегда будет преследовать звук бьющегося стекла, рассыпающегося мелкими осколками по твоему лицу. А Ларейн всегда будет кричать и бить тебя кулачками по груди.
Демарко снова окунулся в свои тягостные воспоминания. Но его это не волновало. Иногда ему даже хотелось снова почувствовать себя исполосованным их болью, снова пойти в занос на той темной и скользкой от дождя улице…
В дверях кабинета замаячила чья-то тень. И сержант вскинул глаза. На пороге стоял патрульный Морган.
– Поиск с вертолета результатов не дал, – доложил он.
– Угу, – буркнул Демарко; в горле у него пересохло, голос охрип. А по левой щеке стекал ручеек влаги, и в уголке рта появился противный привкус соли.
– Комиссар общественных парков интересуется, когда можно будет снова открыть прогулочные тропы.
Демарко сделал короткий вдох и сглотнул.
– Напомни, пожалуйста, этому комиссару, что, вероятно, вооруженный подозреваемый пока еще прячется где-то в лесу. Поэтому он сможет открыть свои гребаные тропы только тогда, когда я буду на все сто процентов уверен, что ни одно горло больше не будет перерезано.
Морган кивнул, но с места не сдвинулся.
– Я все сказал, – бросил ему Демарко. – Свободен.
Морган постоял еще неподвижно секунд десять и только после этого развернулся и вышел.
Демарко провел по лицу рукой и насухо вытер ее о штанину.