– Нейтан, это сержант Демарко. У вас есть минутка для разговора?

– Он… Вы нашли его?

Демарко поглядел в блокнот на столе. За несколько секунд до звонка студенту он добавил в свой список его имя.

– Пока еще нет.

– Господи, у меня какое-то ужасное предчувствие…

– Что за предчувствие?

– Как будто с ним что-то случилось. Что-то плохое.

– Надеюсь, ваше предчувствие вас обманывает, – сказал Демарко. – А я бы хотел узнать: не могли бы вы помочь мне кое в чем?

– Конечно.

– Меня интересует образ жизни Хьюстона: с кем он общался, с кем встречался, куда ездил. Все в таком духе.

– Я расскажу вам все, что знаю. Спрашивайте.

– Ну, например, как работает писатель? То есть как он создает свою книгу: как придумывает сюжет и героев, наделяет их именами, характерами, как домысливает подробности? Хьюстон ведь работал над новым романом, а роман – это вымысел. Значит, он выдумывал свою историю. Я правильно понимаю?

– Да, такова сущность художественной литературы.

– Но он ведь может включать в свою историю и реальные события? Которые на самом деле имели место?

– Конечно. В основе многих произведений лежат как раз реальные события.

– Значит, он мог взять, к примеру, реальную встречу с кем-нибудь. Допустим, свою первую встречу с Аннабел. Но изменить в романе место этой встречи?

– Конечно. Возьмите того же Хемингуэя. Большинство его книг в той или иной степени автобиографические. Писатель-беллетрист берет за основу реальные события, но изменяет их, делает более драматичными, более напряженными и захватывающими.

– А узнать, какие события в произведении имели место в реальной жизни, а какие выдуманы, нельзя?

– Нет, пока автор сам не расскажет об этом.

– Я так и думал… Еще пару вопросов, Нейтан. Вы не знаете – не имел ли Хьюстон привычки вставать с рассветом и куда-нибудь прокатиться, найти тихое, уединенное местечко, посидеть там, подумать? Хотя у него был прекрасный дом и два кабинета – дома и в университете?

– Все так, но… Вы не могли бы подождать секундочку? Мне надо кое-что найти в компьютере.

– Не торопитесь.

В ожидании Демарко еще раз просмотрел имена в блокноте: Дэнни, Бонни, Хьюстон, Моби, Текс, Нейтан, Конеску, Дентон. Сержант обвел в кружочки первое и шестое имя: Дэнни и Нейтан были единственными, кому, похоже, можно было доверять.

– Нашел, – послышался голос Нейтана. – Я вам кое-что прочитаю сейчас, ладно? Томас прислал мне это сообщение где-то на второй неделе семестра. Однажды ночью я в самом деле заснул на занятии в мастерской. Но он отнесся к этому с пониманием. Только пожурил меня немного и продолжил занятие. Я потом, естественно, извинился. Признался, что у меня проблемы со сном – в голове все время бродят какие-то идеи, не дают мне нормально заснуть ночью. Томас сразу тогда ничего не сказал. Но на следующее утро я обнаружил в электронной почте его сообщение. Я скопировал его на жесткий диск. Можно мне зачитать его вам?

– Пожалуйста.

– Послушайте. Вот что он написал: «Дорогой Нейтан! Первые несколько лет вы можете считать бессонницу романтичной спутницей сочинителей, творческим недугом, этаким почетным „знаком отличия“ людей вашей профессии. Возможно, она даже доставляет вам удовольствие – удовольствие извращенное, потому что спать вам не дают идеи и мысли, все те еще не появившиеся на свет, а только зарождающиеся истории, поэмы и романы. Однако поверьте мне: прободрствовав тысячу ночей, изнуренный и истосковавшийся по сну, с замутненным и притупленным сознанием днем, вы уже по-другому начнете относиться к своей бессоннице. Она потеряет для вас свое былое очарование. И чем скорее вы научитесь контролировать свой заведенный ум с помощью медитации и методики прогрессирующей мышечной релаксации, тем плодотворней будет ваша творческая деятельность. Конечно, выпить снотворное или полбутылки водки быстрее и проще, но на следующее утро вы встанете разбитым и неспособным к работе. Можно также попробовать усыплять себя, слушая успокаивающую музыку или читая на ночь скучные сочинения ваших менее одаренных сокурсников. Но что вам никогда не следует делать – так это браться за перо. Иначе вы не сомкнете глаз до рассвета и потом будете всю неделю бороться со сводящей с ума нарколепсией. Научитесь себя контролировать и соблюдать дисциплину, Нейтан. У многих писателей есть талант, но талантливых писателей, умеющих себя контролировать, очень мало. Желаю вам удачи! Продолжайте сочинять и писать, но по ночам спите. Томас».

– Звучит так, будто он понимал, о чем говорит.

– А Том и понимал. Я потом поблагодарил его за это письмо. И он признался, что ему никогда не реализовать свой совет на практике. Всю свою взрослую жизнь он вынужден прибегать к режиму полифазного сна. Поневоле.

– Полифазного сна? Это когда человек спит несколько раз в сутки, но меньше по времени?

– Да. И еще Том говорил мне, что они с Клэр ложились в постель около десяти вечера, немного смотрели телевизор… Затем, наверное, занимались тем, чем занимаются супружеские пары. И после этого он засыпал в течение часа. Но иногда не мог уснуть. А спал он всегда два-три часа. Больше не получалось. Так что во второй половине дня он мог прикорнуть еще на часок-другой.

– А когда ему не удавалось заснуть среди ночи… Что он делал?

– Писал. Читал… Если чувствовал слишком сильное возбуждение, то мог даже отправиться погулять или поехать куда-нибудь.

– Значит, для него проехать на рассвете миль тридцать куда-нибудь на север отсюда, чтобы посидеть в парке…

– Было в норме. Том рассказывал мне, что часто использовал такие моменты, чтобы подыскать натуру. Как для киносъемок, знаете? Только в его случае – для романа. Том сначала визуализировал место действия в своем воображении и только потом описывал его на бумаге. Это такой способ создания прочного ощущения аутентичности.

– Все это очень интересно, Нейтан. Спасибо большое.

– Вы ведь знаете его семейную историю? О том, что случилось с его родителями?

– Да, знаю.

– Тогда вы можете представить себе, как тяжело ему бывало уснуть.

– Могу…

– Послушайте, я не думаю… то есть я хочу сказать, что даже думать об этом не хочу, но…

Демарко подождал, пока Нейтан сам продолжит.

– То, что произошло с его родителями… Вы не считаете, что от этого в его мозгу могло что-нибудь переклинить? И заставить его… О господи! Я ненавижу себя за то, что могу допускать такое…

– У него наверняка были проблемы. Но он их отлично скрывал. Возможно, пытался заместить свою тоску творчеством.

– Но, черт подери, он был таким добрым, внимательным… Нашел время, чтобы написать мне это послание. Проявил заботу обо мне…

Молодой человек явно плакал – Демарко понял это по его голосу, ставшему вдруг хриплым и запинающимся от печали.

– Мы почти закончили, Нейтан. Я вас скоро отпущу. Скажите мне еще только вот что… Две недели назад… Вы случайно не знаете, как Томас Хьюстон провел вечер в тот самый четверг?

– В четверг две недели назад? – переспросил студент. – Он не заезжал в клуб в тот вечер? Для встречи с Аннабел?

– Нет. Поэтому я и спрашиваю.

– Погодите минутку. А не в тот ли вечер он выступал в Техническом и общем колледже Цинциннати? Да, думаю, это было в тот самый четверг.

– Хьюстон ездил вечером в Цинциннати?

– Да, он выступал там вечером, а утром в пятницу встречался с учащимися некоторых курсов. А потом уже вернулся в наш кампус.

– А вы ездили вместе с ним?

– О, я бы с радостью поехал. И большинство студентов тоже. Мы так делали раньше; один раз даже ездили на университетском челноке в Кейс-Вестерн. Но Том не предупредил нас заранее о выступлении в Цинциннати; он рассказал нам о нем уже по возвращении, на следующем занятии в мастерской.

– Вам не показалось это странным? То, что он не сообщил своим ученикам о предстоящей поездке?

– По правде говоря, показалось. Меня это даже немного обидело. Да и не одного меня. Это многих ребят задело.

– А это выступление… Его организовал Университет Цинциннати?

– Да, в рамках магистерской программы филфака. А почему тот вечер вас так заинтересовал?

– Я просто пытаюсь составить представление о его передвижениях до вечера прошлой субботы.

– А Том точно выступал в Цинциннати?

– Уверен, что да. Спасибо вам, Нейтан, за то, что удовлетворили мое любопытство к процессу сочинительства.

– Том не стал бы нас обманывать насчет выступления. Может, он поэтому рассказал нам о нем только потом?

Демарко помолчал, собираясь с мыслями.

– А вы не знаете, Хьюстон не проявлял особого интереса к какой-нибудь конкретной студентке?

– Он проявлял интерес ко всем своим студентам и студенткам.

– Вы же прекрасно понимаете, Нейтан, о чем я спрашиваю.

– Я ничего такого не замечал. Ни разу.

– Он никогда не делился с вами об этом?

– Нет.

– О’кей. Тогда скажите мне вот что. Нет ли у кого из студенток серьезной болезни? Может быть, даже неизлечимой?

– Что? Нет. А с чего вдруг такой вопрос?

– А небольшой хромоты? Не припомните? Никто из девушек не прихрамывает при ходьбе?

– Да вроде нет… Ничего такого. У Тома не было любовных интрижек. А почему вы спрашиваете о таких вещах?

– Береги себя, сынок, – пожелал Демарко и нажал отбой.

У Демарко наконец включилось чутье. Обычно люди говорят «чует нутром». Но у Демарко чуйка находилась дюймов на восемь выше нутра, чуть ниже грудины. И была бесформенной, теплой и с металлическим привкусом. Как будто сержант проглотил кусок свинцового стейка и тот застрял там, затрудняя дыхание. Возможно, эта тяжесть зависла в груди свинцовым комком потому, что Демарко верил на все сто процентов, что телефонный звонок подтвердит его догадку: Хьюстон не выступал в колледже Цинциннати вечером того четверга. Демарко был уверен – ту ночь писатель провел с Бонни. Вот только где? Хьюстон вряд ли бы захотел, чтобы в его выписке по кредитной карте фигурировал счет за мотель. Поэтому сержант, прежде чем выяснять номер факультета английского языка и литературы в колледже Цинциннати, заглянул к патрульному Кармайклу.

– Сделай одолжение – раздобудь мне все выписки по банковским счетам Хьюстона за последние три месяца. Меня интересуют любые операции по списанию средств по средам или четвергам за этот период. Со всех текущих счетов, как общих, так и всех прочих. И снятие денег в банкомате. Дай мне знать, как только что-нибудь найдешь.

Вернувшись снова в свой кабинет, Демарко высветил сайт цинциннатского колледжа и разыскал телефон куратора магистерской программы факультета, Элис Брэмсон. Ее не оказалось на месте, и сержант оставил голосовое сообщение с просьбой перезвонить ему. Затем постучал пальцами по столу, раздумывая, стоит ли сходить за еще одним стаканчиком кофе. Хотя ему совсем не хотелось заливать комок свинца, уже подступавший к самому горлу. «Ненавижу ждать», – в сердцах чертыхнулся Демарко. Но напряжение не отпустило его. «Ненавижу ждать!» – громко крикнул сержант. И ему вроде бы полегчало. Но этот крик привел к нему на порог патрульного Кармайкла.

– Вы же дали мне это поручение всего минуту назад. Я работаю так быстро, как только могу.

– Я не с тобой разговаривал, – мягко сказал Демарко. – Спасибо тебе огромное. И, пожалуйста, прикрой за собой эту чертову дверь.