В то утро мглистая дымка, заволакивавшая лес, развеялась к десяти часам. Периодически Хьюстон выныривал из зарослей, чтобы определить свое местоположение по солнцу. Но все остальное время он старался двигаться на север под плотным заслоном деревьев. Беглец прошел вслед за речкой Сэнди-Крик, вытекающей из озера Уилхелм, к ее верховью – узкому потоку, с клокотаньем пробивавшемуся из недр земли на поверхность.

По подсчетам Хьюстона, он преодолел уже миль десять-двенадцать. И, если его подсчеты были верны, до места работы Аннабел оставалось менее трех часов ходу.

«Теперь тебе надо идти на запад, – сказал он себе. – Нет, остановись ненадолго. Перекуси чем-нибудь. Не истощай себя!»

Хьюстон понимал, что он уже изнурен, обессилен, опустошен. В нем не осталось ничего, кроме неведения и ярости. Он очень надеялся облегчить свое неведение разговором с Аннабел и потом унять свою ярость. На словах это звучало легко. Но на деле все могло обернуться совсем иначе. Возможно, Аннабел тоже ничего не знает. А если и знает, захочет ли рассказать ему? И что ему делать, если не захочет?

Присев на землю, Хьюстон съел одно яблоко и несколько кусочков вяленой говядины. У него еще оставалось полпакета апельсинового сока. Хьюстон понимал, что ему следовало растянуть его на как можно более длительный срок. Но пакет грузом висел на его руке, когда он шел. «Ты всегда сможешь найти какое-нибудь питье, – сказал себе Хьюстон. – В любом, даже самом маленьком населенном пункте по пути есть хотя бы один автомат с безалкогольными напитками возле культурно-спортивного центра или спортплощадки. Выпей апельсиновый сок! Подкрепи свои силы!»

«Стоит ли мне связываться с Нейтаном Бриссеном?» – задумался Хьюстон. Все утро он перебирал в голове имена разных людей, оценивая их готовность и возможность оказать ему помощь. И в конечном итоге в его списке кандидатов осталось только это имя.

«Нейту известно об Аннабел. Он мог бы отвезти меня к ней. И привезти потом обратно. А также принести мне одежду, не воняющую потом, и ботинки, не промокающие насквозь, как эти. А может быть, он даже достанет для меня оружие. Но есть ли у меня право вовлекать его во все это?»

Никогда со времен детства Хьюстон не чувствовал себя настолько одиноким. Да, в своих интервью он часто рассуждал об одиночестве писателя. Но это одиночество всегда было временным и в определенной мере искусственным – несколько часов каждое утро. А потом с ним всегда была рядом ослепительная Клэр, озарявшая своим сиянием все темные уголки его сердца и окружающего пространства. Всегда – с их встречи в феврале на первом году обучения в колледже. Танец влюбленных. Их первый поцелуй… Этим поцелуем она рассеяла его одиночество, зажгла в его душе свет.

А теперь он снова стал двенадцатилетним мальчиком. Тем мальчиком, который каждый день после обеда убегал из дома, чтобы не слышать криков своих родителей. Их споры и ссоры не прекращались никогда. И каждый день после школы он бродил в одиночестве по лесу, спал на лугу и желал своим родителям быстрее развестись, коль они так сильно ненавидели друг друга. Но родители продолжали жить вместе, несмотря на частые и громкие перебранки. И три или четыре ночи в неделю их металлическая кровать в спальне ритмично поскрипывала.

Ближе всего Хьюстон подошел к пониманию их отношений в тот самый раз, когда пожаловался отцу: «Почему мама никогда не разговаривает нормальным тоном? Почему ее голос всегда звучит сердито и злобно? А потом и ты начинаешь кричать. Я слышу вокруг себя одни только ваши крики. Это невыносимо!» Отец, в тот момент менявший масло в «Понтиаке», вылез из-под машины, вытер руки синей тряпкой и пожал плечами: «Твоя мама – страстная женщина. Ради хорошего приходится мириться с плохим».

Хорошего стало гораздо больше, когда на свет появился Томми-младший. Сердца родителей разом смягчились. Бабушка называла Томми не иначе как «своим сокровищем». А у дедушки чуть позже появилась своя «принцесса» – Алисса. А потом родителей не стало.

Но Клэр продолжала быть рядом. Его светоч. Хранительница его души.

А теперь ее тоже не стало. Теперь он мог положиться только на Аннабел. Аннабел, неведение и ярость – это все, что у него осталось…

Отшвырнув в сторону яблочный огрызок, Хьюстон неловко поднялся на ноги, нагнулся и поднял с земли пакеты с продуктами. «Еще несколько миль, – сказал он себе. – Ты не заслуживаешь отдыха».