— Какая может быть река? Скоро совсем стемнеет! — возмутилась я, до сих пор еще не веря собственным ушам. Увы, здоровая корзина, доверху наполненная бельем, весьма убедительно доказывала, что все это не шутка.

— Не беда, что стемнеет, последние дни звезды светят ярко.

— Вы бы мне еще свечку с собой дали!

— Ох, Золушка, какая же ты ленивая, наглая и непочтительная! — всплеснула руками мачеха.

Вот уж нет! Наглая и непочтительная — возможно; впрочем, если я даже захочу измениться, первыми кандидатами на мою почтительность станут Дама и Стрела, а отнюдь не стерва, удачно выскочившая замуж за моего отца лет десять тому назад. Что же касается лени, это уже чересчур. Мало что ли я на них работала, не только до того, как устроилась во дворец, но и сейчас, в те дни, когда возвращалась сюда ночевать? Так до сих пор и не понимаю: как они в остальное время без меня справляются? Вот и сейчас, после утомительного дня на королевской кухне, начавшегося с рассветом и закончившегося за пару часов до заката, дома меня ожидал сюрприз в виде ожидающего стирки белья.

— Я хоть когда-то отдохнуть имею право или как? — поинтересовалась я.

— Это ты мне говоришь? — укоризненно покачала головой мачеха. — Ты целыми днями прохлаждаешься себе во дворце, в тепле и уюте, дома почти не бываешь, да еще и отказываешься помочь нам в такой малости?

— Между прочим, за то, что я «прохлаждаюсь» во дворце, мне платят деньги, которые потом получаете вы.

— Вот всегда ты так. Разве я о деньгах говорю?

Я лишь раздраженно качнула головой. Сделала несколько резких движений руками, стараясь размять затекшую спину и одновременно прогоняя сон. Затем подняла корзину и направилась к двери. У самого порога меня поймала Стела.

— Постой, а как же мое кружевное кремовое платье? Его тоже надо постирать, послезавтра же праздник у госпожи Тэйли, и Диан будет там, я должна выглядеть самым лучшим образом.

— Вот и постирай его сама! — отрезала я, захлопнув дверь прямо у нее перед носом.

Надо же быть такой дурой, чтобы потребовать стирать это платье в студеной речной воде.

В лицо мне подул прохладный вечерний ветер. Пока еще было относительно светло, но солнце быстро опускалось за темневшие вдалеке горы. Потеплее закутавшись в длинный серый платок, я направилась в сторону реки. После огромных кастрюль с супом и мешков с мукой корзина совсем не казалась тяжелой, однако белья в ней было подозрительно много. Не иначе наполовину набросали чистого, чтоб жизнь малиной не казалась. Ну да ладно, сейчас мои мысли занимало совсем другое.

От быстро бегущей откуда-то с гор реки веяло еще большим холодом. Привычно пройдя по мосткам, я почувствовала, как предательски дрогнула одна из досок. Присмотрелась. Древесина совсем прогнила, непонятно, как вообще держится. Интересно, сколько этим мосткам лет, если не веков?.. Поставив корзину, я осторожно опустилась на колени и принялась за белье. Может, меня и не зря сюда послали. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах, и думать, и волноваться, когда узнать все равно ничего не удастся аж до завтрашнего утра.

Солнце опускалось все ниже; работа продвигалась, но вещей в корзине по-прежнему оставалось более чем достаточно. Распрямившись и в очередной раз потирая ноющую спину, я случайно заметила на востоке несколько темных точек, постепенно увеличивавшихся в размерах. Теперь уж мне стало не до стирки. Каждые несколько секунд я отрывалась от работы, усиленно напрягая глаза. Постепенно движущиеся точки превратились во всадников; их было около дюжины, но различить лица по-прежнему было нельзя. Наконец, когда мое терпение окончательно истощилось, и я уже была готова побежать навстречу кавалькаде, мне все-таки удалось узнать во всаднике, ее возглавлявшем, принца.

Шумно выдохнув воздух, я значительно более бодро продолжила свое занятие. Кажется, такого чувства облегчения я не испытывала очень давно.

Дорога, по которой двигался отряд, существенно расширилась, позволяя двум конникам ехать рядом, и принц почти сразу же придержал коня. Поравнявшись с всадником, ехавшим за ним следом, он стал о чем-то с ним переговариваться, а затем свернул с дороги и пустил коня к реке. Остальные проехали мимо, то и дело оглядываясь, но не задавая вопросов вслух. Принц подъехал к самой воде, немного постоял на месте (конь нетерпеливо переступал с ноги на ногу и время от времени потряхивал головой) и, наконец, неспешно поехал вдоль берега. Я продолжила стирать, уже не поднимая глаз.

Кажется, он все-таки узнал меня. Остановился, когда до мостков оставалось всего несколько ярдов, пригляделся и снова легонько пришпорил коня.

— Ты, оказывается, и здесь успеваешь? — окликнул меня он, вновь останавливаясь у самой воды.

Вопрос был риторическим, и я ограничилась неопределенным жестом. Я думала, принц проедет дальше, но он спешился, неторопливо привязал коня к стволу ивы, изящно склонившейся над рекой, подошел и небрежно уселся рядом, на сей раз явно не слишком заботясь о чистоте собственной одежды.

— Я, возможно, чего-то не понимаю, но разве для стирки не поздновато? — поинтересовался он, кивая в сторону гор, за вереницу которых только что окончательно опустилось солнце. Теперь о его недавнем присутствии напоминал лишь алый цвет, окрасивший неровную полосу облаков.

— Хобби у меня такое, — буркнула я, покосившись на наполовину полную корзину. Может быть, она и была скорее наполовину пустой, но пускай оптимист, который возьмется мне это доказывать, сперва проработает на кухне и простирает столько же, сколько я в этот день. — Полоскать белье вместо того, чтобы лежать себе в теплой постели и читать стихи, написанные для меня пылким женихом.

— У тебя есть жених?

Мне только показалось, или это действительно его задело? Возможно, это всего лишь самообман, но в тот момент я готова была дать руку на отсечение, что ему не все равно.

— Нет, — честно призналась я.

— Тогда как же ты можешь читать его стихи? — улыбнулся одними глазами он.

— Точно так же, как и лежать в теплой постели, — отозвалась я.

— Понимаю. — Принц кивнул, глядя на быстро бегущую из-под мостков воду, разом потемневшую вместе с небом.

— А почему вы не поехали во дворец вместе с остальными?

— Хотел немного побыть один, — ответил он. Я было почувствовала себя несколько неловко, но вспомнила, что это он сам подошел ко мне, а, значит, упрекнуть меня в том, что я нарушила чужое одиночество в общем-то нельзя. — А здесь, оказывается, сильное течение. Белье не уплывает?

— Случается, — подтвердила я, — но только не у меня.

— Потому что ты такая хорошая хозяйка? — спросил он с легкой издевкой в голосе.

— Нет, потому что за любую уплывшую тряпку меня будут пилить так, что мало не покажется.

— А я сегодня ездил охотиться на разбойников, — сказал принц после продолжительного молчания.

Возможно, это было сказано несколько невпопад, но не для меня, поскольку именно это событие и занимало все мои мысли с самого утра. После того, как нападения на направляющихся в столицу путников участились, было решено принять срочные меры, и вскоре после рассвета возглавляемый принцем отряд выехал из городских ворот в направлении злополучного леса. Возвратились они только сейчас.

— И как прошла охота?

— Хорошо, — сказал он с усмешкой, не слишком соответствовавшей такому ответу.

— Что-то пошло не так? — спросила я.

— Ну почему же. Мы взяли их всех. Очень легко… Слишком легко. Их оказалось много меньше, чем мы ожидали. Они сдались почти сразу, там и боя-то никакого не было.

— Но это же хорошо?

— Наверное, хорошо. Но настроение какое-то мерзкое. Не знаю, как это объяснить. Понимаешь, лучше убить противника в бою, чем везти на казнь человека, добровольно опустившего меч.

Его взгляд заскользил поверх водной глади, устремляясь все дальше на восток. Я молчала. Он и не хотел, чтобы я что-то говорила. Он и сам все знал. В том числе и то, что в жизни ему предстоит подписать не один смертный приговор, а вот размахивать мечами придется предоставить другим. Мне вдруг показалось, что он не более свободен, чем я, варящая обеды и выполняющая прихоти вечно недовольной мачехи, хотя, конечно, это была глупая мысль.

Мы просидели так еще с четверть часа. Быстро темнело; облака из красно-фиолетовых постепенно становились серыми; все более бесполезное зрение уступало место слуху, для которого мир почти полностью растворился в шуме воды. Принц поднялся на ноги.

— Пожалуй, пора ехать, пока на мои поиски не отправили втрое больше отрядов, чем на борьбу с разбойниками, — грустно усмехнулся он. — Знаешь, я рад, что тебя отправили на реку этим вечером.

Я кивнула, мол, чего еще от вас ожидать, и, закончив отжимать очередную шмотку, положила ее на уже внушительную кучу белья. Принц нахмурился, наклонился и двумя пальцами приподнял только что постиранную вещь.

— Это что? — поинтересовался он, с искренним непониманием разглядывая то, что держал в руках.

— Юбка моей сестры Беллы, — удивленно пожала плечами я.

— Юбка?! — Похоже, такое открытие разом отвлекло его от грустных мыслей. — Такая необъятная? Каковы же размеры твоей сестры?

— Хотите с ней познакомиться?

— Признайся, это ты ее так раскормила?

— Она уже была такой, когда мы познакомились впервые.

— Это становится интересным.

Принц наклонился, заглядывая в порядком опустевшую корзину. Раздался треск ломающейся доски, громкий всплеск и снова треск… Меня обдало волной пронизывающего холода. Я попыталась ухватиться за край доски, по-прежнему возвышавшейся над водой, но промахнулась, успев лишь больно расцарапать руку. Вода сомкнулась у меня над головой; воспоминание о том, что надо набрать в грудь побольше воздуха, пришло слишком поздно. Не было ни страха, ни паники, ни отчаяния; разум был полностью сосредоточен на необходимости дышать и попытке выбраться на поверхность. Отчаянная, но не слишком систематичная работа руками и ногами не давала никаких результатов, словно меня затянуло на самое дно океана. Когда уже казалось, что это занятие совершенно безнадежно, водяной покров все же расступился. Успев наглотаться воды, я надолго закашлялась, но удержаться на поверхности теперь удавалось.

Немного придя в себя, я принялась искать глазами принца. В сердце с опозданием зародился испуг: кто их, господ, знает, может, он мечом махать горазд, а плавать вовсе не умеет? Эта мысль чуть не заставила меня снова уйти с головой под воду, но, к счастью, я быстро обнаружила того, кого искала: его отнесло течением немного в сторону и на добрую дюжину ярдов вперед. Как выяснилось впоследствии, его в этот момент занимали мысли, вполне аналогичные моим.

Беда заключалась в том, что нас обоих отнесло достаточно далеко как от мостков, так и от берега, а река в этом месте была весьма широкой. Разумеется, мы оба пытались грести к берегу, но пока это не слишком удавалось: течение было сильным и своенравным и уносило нас все дальше, надежно удерживая на середине реки. Но во всяком случае сейчас положение было существенно лучше, чем несколько минут назад; если сохранять спокойствие и не тратить понапрасну силы, рано или поздно течение удастся перебороть. Река может стать немного уже; не исключено, что, если поднапрячься, нам рано или поздно удастся уцепиться за ветку какого-нибудь дерева… И тут у меня внутри все похолодело, если только такое было возможно после пронизывающего холода реки. Я вспомнила, что впереди нас ждал водопад.

Нам, конечно, не предстояло упасть вниз со скалы; шансы остаться в живых оставались, но шансов удариться головой об один из многочисленных камней или просто во второй раз не выплыть из-под сомкнувшейся над головой глади тоже хватало.

— Греби к берегу! — что есть сил закричала я, не обратив ни малейшего внимания на то, что перешла на «ты». Тут уж было не до этикета.

Он не услышал, или во всяком случае никак не подал виду.

— К берегу! — Я попыталась кричать еще громче, но в результате только сбила дыхание, что чуть не заставило меня пойти на дно. К тому моменту как мне удалось более-менее выровнять дыхание и обратить внимание на остальное, было уже поздно. Шум падающей воды стал совсем громким, звоном в ушах заглушая все остальные звуки, бороться с течением уже не было никаких сил, и я подумала, что это конец. Опять же особого страха я в тот момент не чувствовала; просто сквозь пелену окутавшего сознание тумана пришла уверенность, что выбраться из этого хаоса уже не удастся. И где-то в глубине неустанно пульсировала мысль, что я так и не сумела предупредить принца.

А потом было падение. Одновременно очень быстрое и неимоверно долгое. Кажется, я все это время оставалась в сознании, хотя полностью поручиться все же не могу. Помню тот момент, когда меня резко потянуло куда-то вниз, и странное, крайне неприятное ощущение потери какого-либо контроля над ситуацией. Помню, как струя воды сильно хлестнула по лицу, как спина и руки несколько раз обо что-то ударились, но боли я в тот момент не почувствовала совсем. Потом меня снова накрыло с головой, и я даже не пыталась выплыть, но, видно, вода сама вытолкнула меня на поверхность.

На этот раз я нахлебалась воды по всем правилам; горло саднило от частого безудержного кашля; над головой стала снова смыкаться серая тягучая масса… Но какая-то сила схватила меня за плечо и потянула вверх. Я снова закашлялась. Уши заложило, в глазах было темно, но мне удавалось держать голову над водой; остальное принц взял на себя. Вскоре в голове у меня прояснилось, и я поняла, что река стала заметно уже. Принцу удалось немного приблизиться к берегу, и здесь течение было более слабым, чем в середине реки. Убедившись в том, что для меня стало реально самостоятельно удерживаться на воде, я осторожно высвободилась, и мы поплыли бок о бок. Сначала берег все никак не приближался, затем, совершенно неожиданно, под ногами оказалось дно.

Как ни странно, я плохо помню то, что было дальше. В памяти осталась скорее несвязная череда образов. Помню, как мы, шатаясь, выбрались на берег, и я словно видела это со стороны. Потом резко нахлынул дикий, пробирающий до костей холод, который я готова была променять на что угодно, даже на кипящие котлы ада. А еще было немалое удивление при виде взмыленного коня, сумевшего порвать поводья, чтобы примчаться на помощь своему хозяину. Я хотела вернуться назад пешком, но принц настоял на том, что конь легко довезет нас обоих. Разумеется, не до моего дома; мне было не настолько плохо, чтобы допустить подобное. Мне даже удалось собрать белье, то, которое осталось лежать на не разрушившейся части мостков, хотя многие тряпки все-таки унесло течением. Уверена, по этому поводу мне еще предстоит услышать немало возмущенной ругани, но дожидаться ее я не стала: добравшись до своего угла, я быстро и с наслаждением переоделась в сухую рубашку, а затем свалилась на кровать лицом вниз и не просыпалась до самого утра.

Переполох, царивший сейчас в королевских покоях, был вполне сравним с суматохой, охватывавшей дворец в преддверии бала, если не по числу суетящихся людей, то во всяком случае по накалу страстей. Ситуация мягко говоря не разрядилась после того, как принц поздним вечером возвратился домой, промокший насквозь, в разорванной одежде, с колючками, застрявшими в волосах. На следующий день у него начался жар, что, впрочем, мало кого удивило. Его высочество посетил лекарь с двумя своими учениками, тщательно обследовавший принца, оставивший ему массу отвратительных на вкус микстур и, наконец, исчезнувший, пообещав доставить еще одно, воистину чудодейственное средство. Помимо него в покоях наследника престола успели побывать придворные, интересующиеся состоянием его здоровья, а также многочисленные слуги, включая горничных, которых королева послала положить принцу на лоб холодное полотенце, а принц, в свою очередь, послал по совсем другому адресу, значительно более далекому. Бедняжки так и бегали туда-сюда по дворцу, не в силах разобраться, куда же именно им следует идти. Разумеется, принца также навестили король и королева; говоря точнее, в этот день они мало покидали покои сына. Дождавшись, когда слуга, подкинувший в камин дров (в комнате больного тщательно поддерживалась постоянная и, мягко говоря, не низкая температура), наконец, вышел за дверь, королева позволила своему напряжению вырваться наружу, и принялась мерить шагами спальню.

— Как ты умудрился упасть в реку, можешь ты мне объяснить? — воскликнула она.

— Я же уже говорил, — ответил принц, лениво поворачивая голову. — Хотел напиться, подошел к воде, споткнулся…

— Потерял сознание, очнулся — гипс, — закончил за него король. — Да нет, это так, из другой оперы, — смешался он под недовольным взглядом супруги.

— Это не смешно! — раздраженно заявила королева. — Такое поведение недостойно принца крови! Более того, оно недостойно взрослого человека. Не понимаю, как тебя угораздило. Насколько мне известно, во время схватки с разбойниками ты вел себя как подобает. Откуда же такая незрелость по возвращении? Кстати, что касается схватки. Я, конечно, все понимаю, такое рвение весьма похвально, но совершенно необязательно чуть что оказываться в первых рядах. Не забывай, что твоя жизнь стоит особенно дорого.

— Я был отправлен возглавлять отряд, а не плестись в хвосте, — напомнил принц.

— А эта ссадина на лбу! — перебила его королева. — Что если останется шрам?

— Да не останется у него никакого шрама, — вмешался король. — Обыкновенная ссадина, до свадьбы заживет.

— До его свадьбы так точно, — согласилась ее величество, — учитывая то, как он торопится назначить это событие. А как мы объясним окружающим, откуда эта ссадина взялась? Стыда не оберемся!

— Хочешь, говори, что это меня разбойник дубиной по лбу огрел, — предложил принц. — А мне хоть бы что, только соображать стал быстрее.

— Да что вы оба хихикаете? — притопнула ножкой королева.

— Ну, матушка, согласись, никто не застрахован от случайности, — примирительно сказал принц.

Королева смерила его подозрительным взглядом.

— Подлинные случайности крайне редки, — безапелляционно заявила она.

Принц не желал ввязываться в продолжительный спор, король и вовсе предпочитал держаться в стороне, а королева была удовлетворена тем фактом, что последнее слово осталось за ней. Поэтому молчание затянулось.

— Как они умудряются всю зиму стирать в такой ледяной воде? — неожиданно спросил принц, вторя собственным мыслям.

— Кто «они»? — не поняла королева.

— Бедные люди. Они ходят на реку, чтобы стирать белье. И стирают подолгу. А ведь вода большую часть года бывает очень холодной.

— С каких пор тебя стали интересовать подобные вещи?

Принц не успел ответить. После предупредительного стука в комнату вошел один из лакеев и громко объявил:

— Господин лекарь!

Лекарь не заставил себя ждать. Поклонившись их величествам, он поспешил вытащить из своей сумки маленький темно-синий пузырек, наполненный какой-то жидкостью. К крышке пузырька был прикреплен клочок бумаги с надписью на неизвестном королю и королеве языке.

— Насилу сумел отыскать, — не без гордости сообщил он. — В нашем королевстве этого лекарства почти что и нет. Это поистине чудодейственное средство, нечего даже и сравнивать со всеми прочими микстурами. Вот увидите, его высочество поправится на глазах.

— Мы благодарим вас, господин лекарь, — милостиво кивнула королева. В ее спокойном глубоком голосе не было и следа того раздражения, которое, казалось, полностью владело ею всего несколько минут назад.

Поклонившись, лекарь покинул покои принца.

— Ну вот, гора с плеч, — совершенно непоследовательно подытожила предшествовавший разговор королева. — Выпей скорее.

Она вручила пузырек сыну. Тот, не раздумывая, поставил его на столик.

— Почему я должен все это пить? — упрямо возразил он. — Что я, кисейная барышня, что ли? Сам не поправлюсь?

— Ты с ума меня сведешь! Пей немедленно!

— Не буду!

— Я сказала пей!

— И не подумаю!

Раздался очередной стук в дверь; лакей появился в комнате как нельзя вовремя. Любопытно, как много он слышал, подумал король. Да и вообще, как много слышат слуги из тех разговоров, которые не предназначены для посторонних ушей.

— Обед подан. Как вы изволили приказать, в покоях ее величества.

— Мы продолжим этот разговор позднее, — сурово сказала сыну королева. — Надеюсь, что к этому времени ты уже примешь свое лекарство.

Принц никак не отреагировал на эти слова.

Сегодня венценосная чета обедала в небольшой трапезной, располагавшейся в покоях королевы и обставленной по ее вкусу. Эту залу называли Розовой Комнатой за цвет стен, ковров, гардин и мебели. Трапезную украшали изящные статуи, гобелены и тщательно подобранные картины, в основном портреты и натюрморты. Ковры оставляли часть пола оголенной, ровно настолько, чтобы можно было видеть, как паркет зеркально повторяет узор, изображенный на потолке. Стол был накрыт с большим вкусом, совмещая разнообразие блюд с торжественностью интимной обстановки.

— А почему сегодня суп какой-то… не такой вкусный, как обычно? — вслух поинтересовался король.

— Повариха, которая всегда его готовит, не пришла сегодня по причине болезни, — доложил лакей, который, в отличие от работников кухни, знал обо всем в силу своих прямых обязанностей.

— Вот как? И что же с ней случилось? — без особого интереса, скорее, чтобы разрядить обстановку, спросил король.

— Она упала в реку, когда стирала белье. Сейчас у нее тяжелая простуда.

— Повариха — стирала белье? — нахмурился его величество. — Как-то это странно.

— Прикажете ее уволить?

— Ну, зачем же так сразу — уволить, — поморщился король. — От этого ведь суп лучше не станет. Ты свободен, Джордж.

Лакей, поклонившись, вышел из комнаты. Королева пристально посмотрела на супруга.

— И что вы можете об этом сказать, ваше величество?

Король молчал, задумчиво разглядывая содержимое собственной тарелки.

— Вы ведь не думаете, что это случайное совпадение?

— Нет, я так не думаю.

— Вот откуда этот нездоровый интерес к столь странным подробностям. Стирка… — Королева недовольно передернула плечами. — Но я не понимаю. Ведь он безумно влюблен в эту таинственную девушку с бала. Тратит время и силы на то, чтобы найти ее, даже сейчас, когда стало очевидно, что эти поиски бесплодны. Как же при этом вдруг появляется кухарка…

— Дорогая, в этом как раз нет ничего удивительного. Та девушка — это его настоящая любовь, она бывает только одна и на всю жизнь. А все остальные — это нечто совсем иное; их может быть сколько угодно…

— Вы говорите с удивительным знанием дела, — холодно прервала его королева. — И забываете одну немаловажную вещь: она — обыкновенная служанка.

— Это всегда значительно проще, чем светские дамы, — пожал плечами король. — Насчет кухарок, право, не знаю, а вот горничных я в свое время… То есть, я хочу сказать, это совсем не страшно и пройдет, как только мальчик остепенится, — смутился он под тяжелым взглядом супруги.

— Совсем не страшно? Он чуть было не утонул! Он мог погибнуть из-за этого дурацкого каприза!

— Это называется — роковая женщина, — развел руками король.

— Значит, вы полагаете, что кухарка может оказаться роковой женщиной?

— Не знаю-не знаю, — задумчиво проговорил король. — Не могу даже вспомнить, как эта девица выглядит. Надо будет получше к ней присмотреться.

— Ну уж нет. Довольно того, что к ней уже успел присмотреться ваш сын, — отрезала королева.

Я лежала на кровати, повернувшись лицом к стене, полная решимости умереть достойно. Горло сильно болело, глаза слезились, правое ухо было заложено, а тело все никак не могло решить, от чего ему страдать — от холода или все-таки жара. Под действием его капризов одеяло то натягивалось на мою голову, то скидывалось куда-то в сторону. Левым ухом я слышала, как мачеха что-то ворчит по поводу безвозвратно утерянного белья. Я ничего не отвечала, твердо намеренная, как уже было сказано выше, умереть достойным образом, то есть не вступая в споры и перебранки. К счастью, мачеха боялась заразиться и потому стояла возле самой двери, то бишь в противоположном конце комнаты. Да и вообще, браниться она, конечно, бранилась, но тона до сих пор всерьез не повышала, да еще и проявила небывалую заботу, пригласив ко мне лекаря, из чего я сделала вывод, что дело мое и вправду плохо. Лекарь, конечно, был самым дешевым в городе, но ведь главное — внимание. Он мне даже лекарство оставил. Травку-семянку, растертую в порошок. Пить по три раза в день со стаканом воды. Это дюже пользительное снадобье наш лекарь рекомендовал всем и от всего, неизменно уверяя с пеной у рта, что лучшего средства не найти. С его помощью он лечил мельника Теда от головных болей, дочку молочника от ветрянки, Берту от долго мучавшего ее глубокого кашля, а с год назад всучил это лекарство рыжей Милдред, страдавшей болями в животе, источник которых он определил как язву. Неизвестно, как долго бедняжка пила бы эту жутко горькую гадость, если бы две недели спустя местная повивальная бабка, бросив на нее ровно один взгляд, не заявила, что Милдред ждет ребенка. От Святого Духа, как поспешила объяснить девица своей не на шутку разозлившейся матери, поскольку больше было просто-таки не от кого. К счастью, дух вскоре материализовался, обернувшись немного неуклюжим, но обаятельным портным Питером, и свадьбу сыграли за пару месяцев до рождения крепкого и здорового малыша. Все же репутация лекаря не слишком сильно пострадала, ведь, как ни крути, его средство помогло десяткам других больных, да и потом, кто знает, может, у Милдред помимо всего остального и вправду была язва. Штука заключается в том, что существуют болезни, которые рано или поздно непременно излечиваются. По странному стечению обстоятельств лекарства, принимаемые от этих болезней, обязательно помогают, если не сразу, так по прошествии времени. Травка-семянка была как раз из таких лекарств. С учетом всего вышеописанного, а также поскольку она была жутко горькая на вкус, я своевольно решила пренебречь сим безотказным средством и уже дважды за сегодняшний день честно выпила по стакану чистой, ничем неиспорченной воды.

Я уже начала было засыпать под мерное ворчание мачехи, как вдруг снизу раздался стук в дверь.

— Кого там еще черт принес? — удивилась мачеха и пошла вниз, понимая, что никого кроме нас в доме нет, а на меня сегодня рассчитывать не стоит. Тут она была абсолютно права. Ага, сейчас я вскочу с постели и побегу открывать, только тапочки сниму. Причем белые. Нет, в другой день я бы, конечно, спустилась сама, но сегодня мне бы это удалось разве что на четвереньках.

Заскрипели ступеньки, затем послышался шум отпираемой двери. Кем бы ни оказался нежданный гость, я ему не завидовала: навряд ли выражение лица хозяйки дома было сейчас гостеприимным.

— Добрый день, — произнес чей-то молодой голос.

— Что вам угодно?

Похоже, вид стучавшего все-таки внушал уважение, раз мачеха обратилась к нему на «вы». Я слышала голоса через щель в окне. Да-да, в окне, возле которого стояла моя кровать, была вполне порядочная щель, пропускавшая, ясное дело, не только звуки, но и ветер. Однако сейчас она сослужила хорошую службу. Приподнявшись, опираясь обеими руками о подоконник, я осторожно выглянула в окно. На предпоследней из ведущих на порог ступенек стоял юноша лет семнадцати в одежде пажа. Мне уже доводилось несколько раз видеть его во дворце. Если память мне не изменяет, состоял этот паж при принце.

— Я должен видеть Золушку.

— Кого? Ах, Золушку! Она больна и не может сейчас выйти. — Мачеха, похоже, стояла на самом пороге, и ее почти не было видно из окна, но я по-прежнему отчетливо слышала ее голос.

— Тогда, быть может, вы проводите меня к ней? Мне нужно кое-что ей передать.

— Когда я уходила, она спала, — соврала мачеха. — Передайте все мне, а я отдам ей, когда проснется.

— Мой господин велел вручить это только в ее собственные руки, — настаивал паж.

— Но я — ее мачеха.

— Вот как раз вам-то в первую очередь мне и не велено ничего отдавать.

Как жаль, что ее лица не было видно! Могу поклясться, что оно сейчас покрылось красными пятнами. Обидно пропустить такую гамму красок.

— Кто такой твой господин? — злобно спросила она.

— Об этом мне тоже распространяться не велено.

— А ну-ка убирайся отсюда прочь, щенок! — Видно, терпению мачехи все-таки пришел конец.

— Послушайте, госпожа, — примирительным тоном сказал юноша. — Я всего лишь выполняю приказ. Если я его не выполню, хуже будет не только мне, но и вам. Вы не знаете, кто такой мой господин, но, поверьте, он привык, чтобы его приказания исполнялись. Речь ведь идет о сущем пустяке. Так почему бы вам не позволить мне подняться, выполнить поручение и тут же уйти восвояси? Поверьте мне, так будет лучше для всех.

В его голосе не было и тени обиды на невежливое обращение, и я невольно завосхищалась дипломатическим талантом этого столь молодого человека.

Больше я не услышала ни слова, но, как видно, мачеха сдалась, поскольку паж поднялся на последнюю ступеньку и исчез из поля моего зрения. Дверь захлопнулась. Я поспешила снова лечь, принимая максимально больной вид. Слишком стараться, впрочем, не было необходимости. Думаю, на тот момент ставить меня на поле пугать ворон было бы самое то, все окрестные пугала умерли бы от зависти.

Как только стих традиционный скрип ступенек, в комнату вошла мачеха, а следом за ней паж.

— Здравствуй, Золушка, — обратился ко мне юноша.

— Добрый день, — слабым голосом выдохнула я.

— Мне приказано передать тебе вот это. — С этими словами он вручил мне маленький темно-синий пузырек, к крышке которого был прикреплен клочок бумаги с надписью на непонятном языке. — Выздоравливай скорее.

Вместе с наполненным жидкостью пузырьком в мою ладонь незаметно перекочевал еще один маленький листок бумаги. На нем, судя по почерку, в большой спешке, были написаны всего два слова, которые мне не составило труда прочитать, одновременно осторожно пряча листок под подушку.

Выполнив поручение, паж сделал шаг назад, кивком головы попрощался с нами обеими и, не дожидаясь, пока его проводят, сбежал вниз по ступенькам. Мачеха осталась стоять на месте, думая, как бы получше выместить на мне свое недовольство.

— Что это такое? — сердито спросила она, кивая на пузырек.

— Яд, — просто ответила я. — Мне прислал один добрый человек из дворца, чтобы я долго не мучилась. Хотите попробовать? — И я протянула ей пузырек.

Мачеха сплюнула, кстати, совершенно напрасно, поскольку пол ближайшие дни придется мыть ей самой. На всякий случай она отступила поближе к распахнутой двери. Не иначе боялась, что я попытаюсь напоить ее насильно. Разумеется, она жестоко ошибалась: охота была вставать с кровати!

Я совершенно равнодушно добавила в свой полупустой стакан несколько капель и осушила его содержимое. Мачеха вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Видать, не хотела смотреть, как я буду корчиться в предсмертных судорогах. Признаться, я была тронута; мне всегда казалось, что такое зрелище доставит ей удовольствие. Но она опять ошибалась. Пожалуй, я еще поживу.

Оставшись одна, я снова вытащила из-под подушки коротенькую записку. Она в точности повторяла последние слова, произнесенные пажом: «Выздоравливай скорее».